бамбл-кофе

Сигма, конечно, не боялся. Он слишком зрел, чтобы бояться темноты. Ему, скорее, было неуютно. Уют — не та категория, которой он вообще должен мыслить. Здесь, в этом тянущемся извивающейся сетью через подвальные помещения районов, которые дамы с изящным маникюром и блестящими кожей сумками назвали бы нищенскими, коридоре было неуютно — а где Сигме бы было уютно? Где-то, где не так холодно, где не нужно ёжиться и одёргивать пиджак с вышивкой на рукавах. Где-то, где пахнет ванилином, морской солью, мятой, а не тонким соединением рвоты и жженой резины. Где-то, где… Где не так чертовски темно. Сигма пробирался почти вслепую, подсвечивая каждый свой шаг фонариком на мобильнике. Сеть здесь не ловила, так что кругляшок света — единственное, чем Сигме могло помочь гениальное изобретение современности. Постепенно Сигма начал ускоряться, все чаще и чаще сглатывая сухость во рту. Наверное, ему было уютно в казино. Там пахло виски, недешевым парфюмом и нервозным потом — а нервозный пот пах именно так, как пахнут купюры, ловящие на себе пальцы сотен человек — и там было ярко, светло и душно. Не совсем уютно, но почти комфортно. — Эй. — резкий оклик будто проткнул макушку Сигмы иглой. Он вздрогнул и чуть не уронил телефон. Послышался хриплый смешок, потом медленные, даже ленивые, шаги, и в помещении загорелся свет. — Я уж думал, ты никогда не дойдёшь. — Вам стоило бы вкрутить лампочки. — выдохнув, отозвался Сигма. — «Вам стоило»? — Брэм Стокер вскинул тёмные брови. — Может, ты, пижон, их и вкрутишь? — Не в моей компетенции. — пожал плечами Сигма. Ему все ещё было холодно, и сердце билось в тревожном ритме. Это точно не из-за темноты. — Как ты вообще понял, что я иду? — Забываешься, пижон. — Брэм шагнул ближе и указал на свои изуродованные уши. — Обострённый слух. Когда Сигма только познакомился со Стокером, жертвой чересчур амбициозного медика, он выглядел очень плохо. Как умирающий человек. Сейчас Брэм выглядел ещё хуже. Его организм почти не принимал пищу, и он стремительно худел. Этими скулами можно было порезаться. В худшие его дни тон кожи принимал зеленоватый оттенок — сейчас день был хорошим, кожа была серая, а вот губы синего оттенка не теряли. Верхние ушные хрящи стянулись, образовав что-то отдалённо напоминающее эльфов с детских картинок. Белеющие залысины Брэм маскировал капюшонами. Сейчас, правда, его непокрытые волосы были скручены в пучок, а глаза лихорадочно блестели. И он все ещё умирал. — Чем ты вообще тут занимаешься? — сменил тему Сигма, осмотревшись. Он даже удивился, когда его вызвали в эту дыру — согласно сведениям, которые дошли до него ранее, все подпольные базы «Крыс мёртвого дома» в Европе были закрыты за ненадобностью, а работники смешались с персоналом баров, клубов и казино. Сигма не знал, скольким владеет Достоевский. Он даже не знал, скольким владеет именно Достоевский, а не русская мафия. Сигма не хотел иметь дела с мафией. Ему хватает воспоминаний о временах, когда он работал на якудзу. — Пишу. — воскликнул Брэм и развернулся, возвращаясь к столу, за которым он, видимо, сидел, пока не расслышал шаги и нервное дыхание Сигмы в коридоре. Посреди комнаты стоял стол, заваленный наезжающими друг на друга кипами бумаг. В углу съехались стеллажи с коробками, откуда выглядывали корешки папок. За ними прозрачная шторка отгораживала теплицу. — Я думал, Достоевский бросил дела с наркотиками. — Достоевский не сидел на наркотиках. — Что? — Сигма поморщился. — Я не про это. Он махнул в сторону теплицы, но Брэм уже на него не смотрел. Плюхнувшись в кресло на колёсиках (он почти на коленях молил Достоевского купить ему мягкое кресло на колёсиках, потому что на простых стульях ему «больно сидеть» — и домолился), Брэм взял наполовину выпитую бутылку виски и плеснул в свою чашку с коровками. — Слушай, тебе не стоит пить. — заметил Сигма. — У тебя же состояние как у больного десятой стадией рака. — А знаешь, что нужно сделать тебе? — Брэм поднял на него злобный взгляд. Его костлявые пальцы подрагивали. — Меньше выёбываться и лезть не в своё дело. — Да, да, я понял. — вздохнул Сигма. Он и не думал, что Стокер его послушает. — Вот и отлично. — Брэм щедро отхлебнул из кружки. — Бутылка говорит, что это настоящий ирландский виски, но знаешь, что? Ни хрена подобного! — Ведь мы же не в Ирландии. — проговорил Сигма. — Именно! — согласился Брэм и продолжил рассказывать что-то, наверняка невероятно захватывающее. Сигме не было дела до Брэма. Он был странным человеком. До эксперимента Сигма видел его лишь мельком. Один раз, проходя мимо, Брэм ему подмигнул. Тогда его волосы были короче и гуще, а кожа розоватой. Может, это и не он был вовсе. Сигма добрёл до двери в теплицу и заглянул в неё. Он правда думал, что Достоевский больше не занимается продажей. Видимо, дела пошли плохо. Сигма усмехнулся. Да, они определённо пошли плохо. После того, как «Крысам» пришлось сбежать из Японии, они ныкались по Европе, переезжая спонтанно и кратковременно. Достоевский говорил, что ему нужно «доделать дела там и здесь». Сигму это выматывало. Ему пришлось оставить своё дитя, «Небесное казино». Он скучал по заведению. Скучал по своим крупье. Скучал по своей квартире в центре города и разноглазой кошке. Бедняжку пришлось оставить на престарелую соседку. Сигма обещал, что вернётся, уже тогда чувствуя, как ложь окисляет язык. Он скучал по временам, когда они обхаживали тот сумасшедший проект. Сигма не помнил, чтобы вникал в какие-либо подробности. Он делал то, что ему говорили. Приятно было оставаться после конца рабочего дня — заходить к Ёсано-сенсей на чай. Она рассказывала лучшие истории и печальные, сочувствующие улыбки появлялись на её губах только после трёх бокалов вина, поэтому Сигма деликатно умыкал у неё бутылку после второго. Сигма даже скучал по своему гардеробу. Он бесстыдно занимал половину квартиры. — А где Колян? — вдруг спросил Брэм. Гоголю не стоило упоминать эту уменьшительно-ласкательную форму своего имени, потому что она настолько понравилась Брэму, что теперь он называл юношу только так. — Не знаю. Катается по городу? Ходит по достопримечательностям? — хмыкнул Сигма. Гоголь был единственный, кто радовался их скорому отъезду из Йокогамы. — Не будь так жесток. Он хотя бы мыслит позитивно. — пожал плечами Брэм. Он не отрывал взгляд от монитора маленького ноутбука и отвлекался только на глотки виски. — Я не был уверен, что Достоевский вообще его возьмёт. — признался Сигма. — Я тоже. — сразу согласился с ним Брэм, агрессивно клацнув по пробелу. — Расчувствовался, видимо. Сигму это заявление немного разозлило. Он выдохнул и продолжил изучать комнату. Брэм больше ничего не сказал. Сигма прошёлся вдоль стеллажей. Кроме приличного слоя пыли и пухлых папок с документами ничего на них не было. Разве что скромно придвинутые к стене суккуленты. Сигме захотелось пить, но у Брэма явно был только виски. Вернувшись в коридор, он обнаружил выход на пожарную лестницу. Брэм закашлялся. Судя по звукам, он пытался запить приступ, но с каждым хриплым вдохом кашлял всё сильнее. Сигма не выдержал и рванул на лестницу, быстро выходя на крышу. На улице было промозгло. Холодный воздух ударил в лицо, но Сигма хотя бы почувствовал свежесть. Он повёл плечами, разминая спину. Прохрустев шеей и пальцами, Сигма прошёлся вперёд. Его голова часто отказывалась успокаиваться — мозг тревожно гудел, покалывая в мышцах и позвоночнике. Сигма поморщился, устремив взгляд на подёрнутый облаками город. Ему здесь не нравилось, хотя «Крысы» и задержатся здесь всего на несколько дней, в этом он уж был уверен. Сигма не чувствовал себя на месте. «А где тогда ты чувствуешь себя на месте?». Это глупая формулировка. Как ощущается это место? Какое место? Где-то он должен почувствовать себя уютно? Ощутить, что кто-то его ждёт и нуждается в нём? Невозможно. Точно невозможно. Не для Сигмы. Морщась от колючего ветра, Сигма шагнул ближе к краю и посмотрел вниз. Мигали автомобили, изредка можно было увидеть бегущие квадратики зонтов. Время уже позднее. Сигма точно не знал, который час. Он вспомнил последние дни в Йокогаме. Тот самый звонок Достоевского, который сжал его горло и вдавил его гортань. — Тебе он поверит. Поэтому ты должен это сделать. — Это не то, на что мы договаривались. — Планы поменялись. Теперь действуем так. — Я… — Что, Сигма? Ты забыл, как всё это работает? Я говорю, а ты делаешь. У меня нет времени. Сигма тогда сделал такую длинную паузу, что Достоевский начал проверять, не прервалась ли связь. — Неужели нельзя обойтись без этого? — Этот вопрос абсурден. — Я серьезно. Просто… — Просто что? «Я не хочу». Вот, что тогда хотел сказать Сигма. Он не хотел обманывать Чую. Всё это было неправильно. Всё, что делали «Крысы», было неправильно. Сигме не стоило врать юноше и увлекать его в откровеннейшую ловушку. Но Сигма не возразил Достоевскому. Он просто ничего не ответил, а потом сделал в точности, как было сказано. Сигма не привык ослушиваться. — Мне волноваться за твоё моральное состояние? — раздался приятный низкий голос. Сигма отступил от края и обернулся. «Тебя никогда не будет волновать моё моральное состояние». Ветер трепал волосы и пальто Достоевского, сливая его фигуру в одно черное пятно. Непонятно, в какой момент в его рту появилась сигарета, но, подходя к Сигме, он уже выдыхал дым. — Долго вас не было. — заметил Сигма. — Разбирался с делами. — пожал плечами Достоевский. — Брэм внизу сидит пьянющий. — Я сказал, что ему нельзя пить. Достоевский вдруг улыбнулся. Сигме даже показалось, что он рассмеется, но мужчина только затянулся, посмотрев вдаль, за плечо Сигмы. — Да ему ничего нельзя. — усмехнулся он. — Так зачем меня вызвали? — решил уточнить Сигма. Достоевский не ответил. Он прошёлся до края крыши, словно хотел узнать, что же там рассматривал Сигма. Докурил сигарету. Отбросил бычок вниз и внимательно понаблюдал, куда он отлетел. Вернулся к Сигме. Тот уже продрог и хотел многозначительно кашлянуть. — На следующей неделе едем в Йокогаму. — сердце Сигмы потерялось среди органов. — Мне нужно забрать поставку. — Это безопасно? Достоевский усмехнулся. Его глаза, необычно ночного цвета, сузились. — Конечно. Сигма нахмурился. Удивительно. Достоевский предупредил об отъезде не за несколько часов до него. Видимо, на его лице это отразилось. — Можешь объясниться с тем, с кем тебе надо. — сухие губы подёрнулись в подобии доброжелательной улыбки. — Разрешаю. Сигма не ответил. Достоевский уважительно подождал ответа, но, не дождавшись, кивнул и вышел с крыши. Наверняка пошёл разбираться с Брэмом. Сигма поёжился. Новость взбудоражила его мозг ещё сильнее. Объясниться с Чуей? Сказать ему что? Что Сигма не хотел его предавать? Что всё не должно было случиться так? Какое значение это имеет сейчас? Сигме захотелось вернуть Достоевского на крышу и сказать, что ему и не требуется разрешение. Захотелось уволиться. Захотелось потрепать за ушами свою кошку и выпить джина в своём казино. Сигма улыбнулся.