Быть человеком

— Да как же так, Легиоша, — поцокал языком Иван. — Да кто ж знал, что так выйдет. Да я тебя, если уж на то пошло, вообще с собой не приглашал. Оставил бы меня там, а потом… забрал бы как-нибудь. А ты увязался — хочу мол посмотреть, врага в лицо знать… Переоценил, значит, свои силы. — Переоценил, да уж, — процедил тот. Глаз не открыл при этом, как не открывал их все прежние часы. Кажется, всю дорогу от Иерусалима не открывал, так что Иван даже обеспокоился было — а не выжгла ли их часом какая-нибудь сверхъестественная сила очищения? Да и что вообще с ним случилось — не понять толком… Вроде бы стоял себе, смотрел по сторонам, слушал, скалился ехидно, а потом как заорет дурниной... Пришлось, так сказать, ретироваться. Сбежал из Иерусалима из-за беса — должно быть, большой грех. А уж буквально или не буквально, это не ему разбираться. — Спасибо тебе, что вернул, — поблагодарил он уже в который раз. — А то хорошо, конечно, на земле иерусалимской, но дома всяко лучше. — Да уж — хорошо… — простонал Легион. — Так хорошо, что чуть дух не испустил. То есть, не исчез совсем. И домой я теперь не попаду. — А где ж твой дом? — удивился было Иван, но тут же хмыкнул, поправился: — Ад вестимо. Понимаю. И почему же не попадешь? — Да нет, ошибся я. Попаду… скоро… — тот дышал, как кузнечный мех, стеклянными глазами смотрел в ответ. — Вот как умру, так сразу и попаду. Как грешник, понимаешь? Только это уже не дом будет. Чужие угодья… А как бывшие товарищи хохотать будут… Тут как бы Врата не разверзлись, осторожнее надо быть. — Я думал, Легиоша, ты там самым большим котлом заведовал, или как там у вас заведено. — Да каким там еще котлом?! — рявкнул было тот, приподнялся, упал обратно и долго лежал, затаив дыхание, потом сказал почти ласково: — Ну и представления у вас. Ну хорошо, допустим, котел. Только я по другую его сторону окажусь… так сказать, менее приятную для бытия, — и снова непонимающее лицо Ивана так разозлило его, что он заорал громче прежнего: — Да ты не видишь что ли?! Не видишь?! Так ты глаза разуй пошире, присмотрись, почувствуй. — Что почувствовать, Легиоша? — уточнил Иван робко и, кажется, в самом деле широко открыл глаза, потом зачем-то притронулся ладонью его к плечу, словно и в самом деле собирался ощутить что-то незримое. Бес поморщился, отстранился. — Ничего, — сказал. — В том-то и дело, что ничего. Сгинул бы ты уже куда-нибудь, пока совсем меня не угробил. — Дурно тебе, вот ты и злишься, — все так же смиренно резюмирован Иван и направился к берегу, зачерпнул в ладони воды. Легион следил за ними недобро — ждал, должно быть, что за свою грубость получит за шиворот, но Иван только слегка побрызгал, почти даже и не обидно, заботливо вроде как, потом намочил какой-то платок из своего кармана, положил ему на лоб. — Сколько же времени платок и не стиран… — бессильно возмутился Легион, в былые — и не такие уж давние времена могущий сделать его чистым в одно мгновение; но пока приходилось только лежать и сыпать проклятиями, почти как раньше, только уже без былого интереса. — Дальше-то что делать собираешься, блаженный? — Домой направимся потихоньку, — сказал тот — ну чего еще от него можно было ожидать? — В монастырь то бишь. Возьмут нас обоих послушниками, не откажут. Отмолим тебя, и попадешь уже не в Ад потом, — тут Легион разразился уже страшным, хрипящим смехом, отобравшим у него все последние силы, так что в глазах потемнело, в ушах зазвенело, и даже Иванов платок сполз куда-то на глаза. — Послушниками… — выдавил он. — Вот это ты сказанул, аж чуть со смеха не помер, — и вдруг словно бы в самом деле помер; по крайней мере, когда снова открыл глаза, то обнаружил себя в воздухе — как если бы снова умел парить, умел играючи любые расстояния сокращать… А теперь хоть и в воздухе — да на чужой спине. И уж расстояния… расстояния им предстоят — ого-го. — Долго же тебе придется со мной тащиться, — хрипит он. — Хотел бы вернуть там же, откуда начали, да никак. — Ты не думай об этом, Легиоша, куда смог — туда и смог, — и от этой кротости прямо-таки зубы сводило. — Ты ведь и так все силы потратил, может быть, и вовсе человек стал из-за этого, так что я тебе сердечно благодарен. За второе в особенности. — Да у меня и выбора-то не было, — неожиданно честно для беса признался он. — Не улизнул бы оттуда, просто в пыль превратился бы, наверное. Уж слишком место святое, намоленное. Не то что ваша всеми забытая богадельня. У вас-то любой разгуляется. — Вот ты и разгулялся, — почти ласково сказал ему Иван. — Уж так разгулялся — на весь твой век хватило. — Легион недовольно завозился на его спине, свесил голову: — А точно ли ты монах? — вдруг усомнился он. — А то уж больно твои речи… по-мирскому противны. — Не научился еще. Вместе научимся, — ну точно! Издевался, измывался над несчастным обессилевшим… человеком новоиспеченным, да что же это делается такое. — Да какое там вместе, — взмолился он. — Ты это прекрати, а лучше отпусти меня уже. Да, отпусти немедленно, — исхитрившись, он пнул носком ботинка Ивана в колено, тот сдавленно охнул и в самом деле отпустил, и Легион самым унизительным образом плюхнулся носом куда-то в песок, извиваясь, как та пресловутая божья тварь, да только подняться никак не смог. — Силенок нет пока, — тихо сказал ему Иван. — Так что ты сейчас в моей полной власти, Легиоша. — Мстить! Мстить будет, подлец! А с виду весь такой правильный, разве что не светится. Не зря, эх, не зря они все-таки друг друга нашли. Вот только после встречи все совсем по-другому должно было сложиться. Ведь так? Так ведь? — Ты лежи, лежи, так даже удобнее будет. Я вот тебя сейчас на плащ переложу и потащу за собой, — Иван в самом деле взялся за его плечи. Легион рыкнул ему в лицо из последних своих человеческих сил: — Вот еще! Тащить он меня за собой будет! А ну-ка быстро меня себе на шею вернул! Тот подчинился беспрекословно, будто бы со скрытым удовольствием, и очень скоро Легион в самом деле снова был на его спине — терпеливой, натруженной, разве что бывших бесов на себе не таскавшей. Такую больше ни щипать, ни колотить не хотелось; напротив, хотелось сидеть на ней смирно-смирно, чтобы лишний раз не тревожить. Неожиданная покорность, конечно же, Ивана насторожила: — Ты чего это там притих? Так плохо тебе? — Плохо, — вдруг искренне признался Легион. — Это ничего. Человеком вообще быть тяжело. Так задумано. Но ты только не торопись возмущаться, подожди, подумай немного… Еще привыкнешь и порадуешься даже, что так случилось. — В твоих разве что, Иван, мечтах, — он снова замолчал и задумался. Выходило, что обратно бесом стать он уже не мог — не бывает так. Значит, следовало приспособиться к новой жизни, а приспосабливаться он умел неплохо. Не умирать же, в самом деле. Не сейчас — а потом, как время придет… уж тогда как-нибудь выкрутится, что-нибудь придумает. Он закрыл глаза, чтобы света белого не видеть, а, когда открыл, было темно — ночь, удивительно теплая летняя ночь, и Иван шумно возился рядом, обернулся, протянул ему какую-то корочку. — Я дрянь такую есть не бу… — а челюсти уже работали, жевали, впивались помимо его воли. Как же все это гнусно, в самом деле. Иван засмеялся негромко — мог себе позволить, у него-то во рту не было ни крошки. Легион, поняв это, изо всех сил попытался остановить свое безудержное чавкание, но было поздно. — Ничего, ничего, — Иван все понял и без слов. — Ты ешь, тебе силы нужны. А у меня сил много сейчас, на меня благодать снизошла. — Благодать, — мрачно передразнил Легион. — Кому благодать, а кому смерть. Где это видано — через такие муки и человеком становиться. Ладно бы еще кем-нибудь... полезным, могущественным, а то — тьфу… плюнуть и растереть. — Зря ты так. Вовсе и не плюнуть, — сказал ему Иван, весь день не евший, на спине его тащивший и чему-то еще подозрительно улыбающийся; и Легион замолчал, демонстративно отвернулся и лег. Земля холодила щеку, что-то щекотало левый бок, и тысяча других еще вещей отвлекала, не давала спать… да он и спать-то не умел. — Правильно, ты отдохни, — услышал он. — Завтра в долгий путь. Может, оклемаешься за ночь-то. — Иван, — услышал он вдруг сам себя и испугался — неужто это всегда с человеческими телами происходит, что они сами по себе говорят разные глупости, без воли разума? — Ты не уходи без меня, — даже произносить такое было нелепо, но тот не обиделся, улыбнулся. — Да куда ж я… вдвоем сбежали, вдвоем и вернемся, как же иначе, — и рука его, такой неожиданно приятной тяжестью, кажется, придавила его к земле и погрузила обратно в сон.