Лево-Право

      Единственным предметом, который тяжко дается Арсению в университете, является право. Естественно, со стороны экономистов была куча вопросов, с какой целью этот предмет вообще находится в списке их программы. Но ответов на них, увы, не было, как и сил возиться с бесполезной кучей информации. Возможно, кто-то из них и пойдёт работать в сферу услуг, но не все, а экзамен по предмету единый для всех.       Столько скупых мужских слёз не было пролито даже перед сдачей беспощадного экзамена по профильной математике, а там, поверьте, есть над чем лить слёзы и биться в истерике. Уже битый час Попов пытается привести разбегающиеся мысли в порядок и наконец-то доучить несчастные билеты, но ему это все никак не удается. Словно издеваясь, в его голову приходили мысли о том, что в голове у Винни пуха прах Буратино, о том, что, чисто теоретически, сморкнуться ухом можно, но только один раз. В его голове было всё, кроме несчастного права. Лёжа на животе на кровати, он готов биться головой об стену, лишь бы стало хоть чуть понятнее и легче. Но стены в их общежитии картонные и сложатся, как карточный домик, стоит надавить на них чуть сильнее лёгкого касания пальцем. Естественно, это преувеличение, но думать сейчас об этом не хотелось, как и о невыученных листах, раскиданных перед Арсением.       Увлечённый своими страданиями и отчаянными попытками понять хоть что-нибудь, Попов не сразу замечает, что его сосед по комнате уже вернулся и с интересом наблюдает за нахмуренными тёмными бровями и болтающимися ногами, выдающими в нём раздражение и нервозность. Иногда Арсений поджимал пальцы ног до боли и громкого хруста, словно это чем-то могло помочь. — Что там у тебя, Арс? — всё же не выдерживает Антон и пристраивается подле ног парня, пытаясь хоть что-то рассмотреть в его распечатках. — Право, — тяжкий вздох, походящий больше на скулёж. — Ну я вижу, что не лево, — усмехается Шастун, наклоняясь чуть ближе к листам и морщась. Хвала богам, такой дурости у них на факультете не было. — Всё очень плохо? — Если бы ты только знал насколько, — обессиленно вздыхает Попов, прислоняясь лбом к стопке бумаг и прикрывая глаза. Эта дурость отнимала слишком много сил, слишком много энергии, и, если честно, ему хотелось сейчас только есть и спать. Как и любому студенту, наверное. — Может тебе помочь? — Антон склоняет голову набок, а глаза чуть сверкают, и в них появляется огонёк азарта. Кажется, в его светлой голове действительно появляется какой-то план, но Арсений лишь скептически вздёргивает бровь и с трудом открывает глаза, чтобы посмотреть на соседа, как на дурачка. Взять и вставить ему в голову необходимые знания он не мог. Так что толку от него, как требовать от козла молока. — Интересно, каким же образом? — недоверчиво хмыкает Попов, вновь отворачиваясь к конспекту, решая, что в этом деле он действительно сам себе помощник и, хорошо бы, побыстрее закончить с этой дребеденью и пойти спать, ибо за окнами уже непроглядная темнота, а он до сих пор мучает эти определения. — Ну вот сейчас и узнаешь.       На лодыжки Арсения опускается чужая пятая точка, удерживая их на месте, а домашние, держащиеся, кажется, только на одном честном слове, спортивные штаны стягивают вниз, открывая доступ к подтянутым ягодицам, по которым слюной обливалось пол-универа. — Ты совсем дурак? — скептически изгибает бровь Попов, оборачиваясь через плечо, но его голову тут же силой разворачивают к листам. — Читай, — впервые голос Антона звучит так властно. Внутри у Арсения всё сжимается, а сердце делает кульбит, когда его ягодицу сжимают. — Вслух читай.       Парень под Шастуном заливается краской и сглатывает вязкую слюну. — Антон, у меня нет времени на твои иг…       Арсений не успевает договорить, как на его ягодицы вновь прилетает предупреждающий шлепок, а стальная хватка на ногах и обезоруженное положение не дают ему ни скинуть с себя Антона, ни как-либо сопротивляться, поэтому приходится лишь принять правила псевдоигры, подчиняясь чужим просьбам. Хотя просьбами это было назвать сложно. Как-то слишком принудительно они звучали. — Я жду.       Ледяной тон Шастуна будил в нём необъяснимое желание, которое отзывалось слишком быстро нарастающим теплом внизу живота, выливающимся в позорный стояк. — В-виды ответственности.       Арсений запинается, когда тонкие пальцы поглаживают его ягодицы, а их обладатель, совершенно не испытывая ни стыда, ни смущения, продолжает поочерёдно то крепко сжимать аппетитные полушария, то поглаживать ложбинку, спускаясь к сжатому колечку мышц. — Читай, — вновь повторяет Антон, легко шлёпая его по бедру и давая понять, что он не шутит. — Уголовная ответственность — это… — Арсений не может сдержать предательского стона, когда палец Шастуна дразнит его анус снаружи и как бы имитирует проникновение, но так и не оказывается внутри. — Пожалуйста, прекрати, Антон! — жалобный писк. — Я… Не могу так. — Читай, — снова звучит властный тон его соседа, а ягодицы вновь сильно сжимают чужие руки. Шастун даже не думает отстраняться.       Антон приподнимает бёдра парня, слезая с его ног и стягивая мешающиеся штаны с бельём. Они им сейчас тут не нужны. Слишком мешают учебному процессу, если таковой можно им назвать.       Шастун усмехается, отмечая вполне однозначную реакцию организма Арсения на его действия. Попов сгорает от стыда, находясь в столь обезоруженном состоянии, продолжает читать ему определения, кусая дрожащую нижнюю губу. — Такой чувствительный.       Антон оставляет лёгкий поцелуй на внутренней стороне бедра, явно оставаясь довольным своей работой. — А я ведь даже ещё ничего не сделал. Что же будет, когда я сделаю так? — Шастун усмехается, раздвигая чужие ягодицы и проходясь между ними кончиком языка.       Он давно засматривался на Попова, давно представлял, как тот раскинется под ним и будет стараться сдерживать стоны, чтобы не потревожить соседние комнаты, как будет зажимать себе рот ладонью и умолять до слёз на щеках.       Арсений тут же отзывается на такой выпад тихим стоном, подаётся бёдрами от чужого языка подальше и, как и в фантазиях Антона, зажимает себе рот ладонью. Что-что, а слухов им явно было не нужно, как и других проблем. — Читай, — вновь произносит Шастун, возвращая его бёдра назад одним движением. Теперь он их держит гораздо крепче, проводя языком уже смелее, гораздо увереннее, чем до этого. Арсений напряжен, и это точно не играет на руку Антону. Он самым кончиком языка раздразнивает колечко мышц, даже не пытаясь слушать, что там лепечет пытающийся не замолчать Попов. — Как только ты замолкаешь — я прекращаю любые действия. Понял меня?       Антон отстраняется от блестящей от его же слюны ложбинки между ягодицами, чтобы ввести это ещё одно небольшое правило. У него у самого уже член больно трётся о шов джинс, но отступать от своей задумки он не намерен.       Арсений сходит с ума от влажных прикосновений чужого языка по промежности, от каждого глубокого поцелуя там, где его предыдущие партнёры никогда не целовали, демонстративно морщась и очевидно брезгуя. Ещё бы, не каждый пойдёт на такое. А Антон… Антон творит что-то невероятное с ним: оглаживает языком колечко мышц, ввинчивается в постепенно расслабляющийся вход и толкается глубже, смачивая всё внутри слюной. — А-административная… — вновь еле выдавливает из себя Попов, ощущая, как приятные движения языка партнёра исчезают, оставляя после себя неприятную пустоту и лёгкий холодок от воздуха вокруг.       Арсений разочарованно стонет, как вдруг его ставят чуть удобнее и проводят по сжимающемуся анусу пальцем, осторожно стараясь проникнуть внутрь.       Антон вертит им как хочет, заставляет встать в такие позы, в которые ему заблагорассудится. Шастун старается отвлекать от болезненных ощущений мягкими поцелуями и покусываниями внутренних сторон бёдер, чем ещё больше сводит с ума уже ничего не понимающего парня под собой. Пелена возбуждения нависает над глазами и больше не даёт сосредоточиться на тексте. Арсений обессилено падает лицом в бумаги, кажется, какие-то даже помяв, и громко стонет, тут же прикусывая ребро ладони. Слишком хорошо, слишком сводят с ума эти поцелуи, эти движения внутри себя, растягивающие и подготавливающие его для большего.       Кто бы мог подумать, что этот парень, кажущийся ему странным и даже немного, по началу, бестактным, окажется настолько страстным любовником, которому хотелось подчиняться, прогибаться под каждое движение, под каждым властным словом Антона. — Я предупреждал.       Шастун реагирует мгновенно, вынимает пальцы из разработанного колечка мышц и тут же отстраняется под разочарованный стон соседа. — Антон… Прошу тебя. Я не могу так больше, пожалуйста…       Арсений на дрожащих руках старается перевернуться, и, когда ему это удаётся, он подползает к Шастуну и обнимает его за шею, кое-как уместившись у него на коленях и прижимаясь всем телом — Пожалуйста, Антон, — горячо шепчет он в чужое ухо, — умоляю тебя. Я всё выучил, я не могу больше терпеть, не издевайся надо мной, пожалуйста, хватит дразниться.       Арсений ёрзает пару раз на чужом возбуждении и несколько раз приподнимается и опускается, имитируя короткие толчки, пытаясь дразниться в ответ. Только вот долго властвовать ему не дают, сжимая ягодицы парня вновь и удерживая на месте. — Смотри мне, — усмехается Антон, вновь проникая внутрь расслабленного колечка мышц, готового принять в себя уже не длинные тонкие пальцы, а чужой член. — Если не сдашь, то придётся пройти курс повторения.       Арсений удовлетворённо стонет ему в ухо и мягко целует в шею, оставляя на ней алеющий засос. Хотелось оставить на антоновом теле хоть какое-то напоминание о его дружеской руке помощи.       Антон приподнимает Попова над собой и расстегивает ширинку на штанах, высвобождая наконец-то увитый венками и налитый кровью член, который до этого неприятно сковывала жёсткая ткань, кажущаяся наждачкой.       Арсений держится за плечи Шастуна, всё ещё не отрываясь от растерзания чужой шеи. Уж слишком ему приглянулась она, да и хоть чем-то заняться хотелось, пока в него постепенно погружается головка члена. Антон с ума сходит от чужой узости. Ему так не терпится погрузиться внутрь сильнее, войти до самого основания, но нельзя было так поступать с Поповым, что остался мало того, что без должной подготовки, так ещё и без нормальных прелюдий.       Антон целует его плечи, пока Арсений дрожит в его руках и старается максимально расслабиться, пропуская чужую плоть глубже в себя. Попов чуть болезненно стонет, но терпит, насаживаясь до конца и заставляя уже Шастуна несдержанно простонать. — Зачем ты… — выдавливает из себя Антон, не ожидавший такого действия от парня. Он старался причинять как можно меньше боли своему партнёру, но тот решил всё за них двоих, продолжая слегка покачиваться на чужих бёдрах в коротких толчках. — Антон… У меня имеется стабильный секс, не нужно со мной настолько нежничать.       Арсений опрокидывает Шастуна на спину, начиная двигаться короткими, не сильно глубокими точками, приподнимаясь и опускаясь на чужом члене, пока Антон приходит в себя от чужой узости и ощущений, захвативших его с головой.       Теперь уже приходит черёд Арсения доминировать. Он входит во вкус, начиная всё чаще приподниматься, практически выпуская член своего партнёра из себя и насаживаясь до звонких шлепком бёдер о чужие. — Всё, твой запал окончен? — усмехается Попов, всё так же резво двигаясь, упираясь ладонями в чужой, как выяснилось, довольно подтянутый живот, который даже через ткань ощущался приятной твёрдостью. Так интересно.       Антон оживает мгновенно после этих слов, возвращая руки на излюбленные ягодицы и сжимает их, включаясь в процесс по полной, вскидывая чужие бёдра и входя всё глубже с каждым толчком.       Арсений на его бёдрах смотрится потрясающе, так, как не смотрится ни один человек в мире. Из груди его соседа рвутся стоны, слетающие с пухлых приоткрытых губ. Голубые глаза, в которых всегда горело озорство, сейчас прикрыты, а тень ресниц падает на аристократически бледное лицо. Формы Попова всегда были идеальные. По крайней мере, достойные восхищения. Не зря же по нему текли как и девушки из университета, так и парни, хоть и старались скрывать это.       Антон чувствовал себя победителем. Хотели нагнуть Арсения все, а сделал это такой парень, как он. Не обладающий особым богатством и каким-то талантом. — Порулили и хватит, — усмехается Шастун и меняет их местами, опрокидывая уже Арсения на спину и наконец-то задавая темп, который практически сразу доводит до края Попова.       Антону тоже не требуется много времени, лишь несколько жёстких толчков и он впивается в чужие губы требовательным поцелуем, изливаясь вовнутрь.       Тяжёлое дыхание разливается по комнате, а бумажки с правом так и остаются помятыми и забытыми под их телами.       В каком-то смысле даже осквернённые таким учебным процессом.