Кровь на разбитом зеркале

—Итэр, стой! Ты же его прирежешь! В комнату залетает Паймон, сразу почувствовав какая здесь сложная обстановка. Лишь после её крика Путешественник словно приходит в себя и только сейчас замечает, что слишком сильно прижимает меч к горлу. Его пыл немного спадает, и слегка отодвинув лезвие, взору открывается тонкая, красная полоска и первые алые капли скатываются по бледной коже. Но что самое удивительное на лице Скарамуччи все так же расцветает дьявольская усмешка, он даже не пискнул, когда ему тут, на секундочку, до крови разрезали кожу. Настолько закалённый или действительно не чувствует боли? —Ну, куда же делась вся твоя злость?—Сказитель ухмыляется и продолжает,—какой же ты слабый, неужели думал.. —Итэр, не слушай его! Он тебя провоцирует!—спутница изрядно помотала себе нервы, мчась за путником по этим коридорам. Предвестник будто только сейчас замечает это летающее создание и стреляет в неё таким холодным и обозленным взглядом, от которого Паймон моментально сжимается в страхе. Он ненавидит когда его перебивают. —Я не договорил,—губы вновь растягивает оскал, а самого его не волнует ни кровь, стекающая по его шеи и пачкающая воротник, ни чайник, который уже вовсю кипит на огне, ни Итэр, который может в любой момент воткнуть остриё ему в вену и вообще вся ситуация, в которой он сейчас находится, его не колышет. Внутри бурлит азарт, его удовлетворяет искаженное злобой лицо напротив, и ему всё равно на происходящее. Он не чувствует страха за свою жизнь. Сделав пару дыхательных упражнений, Итэр смотрит на него уже спокойно и так же ровно произносит: —Если твои последующие слова не дадут нужной информации, то мне они неинтересны. Может, ты наконец скажешь что-нибудь полезное?—Путешественник снова прижимает сталь к шее, но на этот раз Скарамучча всё же на одно мгновенье зажмуривается, и путник, как может держит себя в руках, чтобы внутренне не порадоваться этому. Итэр никогда не будет довольствоваться чужими мучениями, даже если на месте страдающего стоит тот, кого он ненавидит всей душой, а это всё просто из необходимости. Да. Разумеется. —Не надейся,—ухмылка с лица Сказителя пропадает, теперь на Итэра смотрят двое темных глаз, где сверкают своим стержнем холодные зрачки. —Я заставлю тебя,—твердо произносит он, пронзая стальным взглядом в ответ. —Пх, каким образом? Мне было бы интересно узнать,—Скарамучча пускает недобрый смешок, но на деле ему не нравится такой настрой собеседника, будто, когда Итэр успокоился, то он стал слабее. —Для начала я подрежу твой, до отвращения длинный язык. —Тогда ты точно ничего не узнаешь. Бездонные, темные глаза смотрят с вызовом, презрением и злостью, янтарные—с железным потенциалом внутри и скрывающимся сгустком праведного гнева, который может вот-вот вырваться наружу. Как хорошо что нельзя зарезать взглядом, а то пришлось бы полы от крови отмывать. —Эй-эй! Успокойтесь! Оба!—Паймон нервно вертится вокруг них, ей явно не нравится вся сложившаяся ситуация. Насилия она точно не одобряет. —И, кстати, тут чайник сейчас взорвется, снимите его уже бедного с огня.. —Паймон.. —Итэр тяжело вздыхает. —Ну, что?! —Посторожи вход снаружи. —Но.. —Пожалуйста. —Аргх.. Ладно!—спутница раздражённо топает ногой в воздухе и улетает за дверь. —А теперь можно продолжать,—Итэр хмуро смотрит на Сказителя, тот собирается ему что-то сказать, но неожиданно для них обоих заходится в болезненном кашле, хватаясь рукой за горло и пытаясь отстраниться от острого лезвия. Путешественник, не желая пытать, уводит меч подальше. Когда непродолжительный приступ заканчивается, Скарамучча одним небрежным движением смахивает с уголков губ кровь и самодовольно ухмыляется, меряя взглядом теперешнее расстояние между ним и остриём и произносит охрипшим голосом: —Знаешь, тебе не хватает жёсткости. Кхем,—прокашлившись, он продолжает:—Дам тебе совет: пользуйся моментом, когда твой противник слаб или ты слишком труслив даже для этого? —Мне не нужны твои пустые советы. И знаешь, ты жалкий, я не нападаю на тебя, потому что тогда ты будешь не в состоянии дать информацию. —Какая самоуверенность. Похвально,—саркастически произносит он, но после добавляет уже жёстко и озлобленно,—Если бы захотел, я бы давно раздавил тебя, как назойливую муху, мне просто любопытно что ты будешь делать дальше. Ведь, если убить сразу, будет не так интересно, не правда ли?—Скарамучча ехидничает, ожидая новой порыв гнева, но вместо этого Итэр выбирает другой вариант и лишь спокойно, но чётко отвечает: —Если бы мог, ты бы уже давно так бы и поступил. Можешь не притворяться, твое состояние у тебя на лице написано. —Твоя самоуверенность тебя и погубит,—отвечает Скарамучча, жмурясь, когда чужая рука хватает его за горло, сжимая поврежденную кожу. —Значит, боль ты чувствуешь. —То что сломано однажды, не сломается дважды. Не пытайся, тебе не заставить меня говорить, если я сам того не захочу,—это уже произносит спокойно, без сарказма или насмешки, он просто констатирует факт. —Хорошо,—выдыхает Итэр, отпуская и будто принимая своё поражение,—чего ты хочешь? Скарамучча натягивает ухмылку, но на этот раз она кажется какой-то вымученной и даже не такой злой и лицемерной. —То чего я хочу, ты мне дать не сможешь. Никто не сможет. —С тобой бесполезно говорить, так? —Ну, почему же, я могу тебе много чего сказать.. —Знаю, но не того что нужно,—голос Итэра уже теряет прежнюю твёрдость, а его гнев куда-то постепенно испаряется, и он не знает, радоваться этому или нет. Злая уверенность это единственное что подкрепляло его всё это время. Сейчас же его это всё просто бесит. —Будь так добр, сними чайник,—вдруг непринужденно произносит Скарамучча, будто они находятся где-то в уютной домашней обстановке, а не в комнате с разодранными стенами, где уже на полу расползаются темные кляксы крови. —Конечно, что бы ты меня чем-нибудь огрел или сбежал,—Итэр недоуменно смотрит на него, неужели он думает, что это сработает? —Тогда дай мне это сделать. Смотри, дверь тут, а печка там, я не смогу сбежать. Путешественник внимательно вглядывается в его лицо. Он сейчас серьезно? Путник не знает что на это сказать, к Сказителю у него, как и ко всем фатуи доверия нет. А Предвестник же молча ожидает ответа, что совсем ему несвойственно. —Ладно, но только попробуй что-нибудь.. —Ну, что ты, я просто чаю заварю,—усмехается Шестой, и тем не менее Итэр даёт ему пройти, но встаёт так, что к двери можно подобраться только через его труп. Скарамучча вальяжно проходит к противоположному углу, наконец-то снимая до предела настрадавшийся чайник. Итэр уже успевает пожалеть, что позволяет ему совершать какие-либо движения, но, на удивление, Сказитель действительно просто тушит огонь и начинает вертеться у стола, переливая кипяток в кружку. —Ах, да, точно, где же мои манеры?—с сарказмом произносит он. —Не хочешь-ли чаю? У меня тут есть с имбирём, ягодами, лимоном или предпочитаешь обычный? Есть ещё мята и.. —Скарамучча замолкает, поднимая переливающиеся всеми оттенками самодовольства глаза на Итэра, который уже стоит напротив него, оперевшись руками о деревянную столешницу и смеривая его тяжёлым взглядом так и кричащим: заткнись, ублюдок. —Ты закончил?—к его тону возвращается железная твёрдость, а у самого руки чешутся взяться за приятную рукоятку меча и так же приятно оставить на этом кукольном и идеально миниатюрном теле ещё парочку шрамов, которые долго будут служить ему воспоминаниями о неожиданной встречи с Путешественником. —То есть, чаю не надо? Ну, как хочешь, а зря,—Сказитель немного разбавляет кипяток холодной водой из кувшина, поднося к губам и делая глоток, тут же морщаясь от жара, обжигающего язык и режущей боли в глотке, но продолжая насильно заливать напиток в себя. У Итэра от такого зрелища даже глаз невольно начинает дёргаться. С одной стороны ему дьявольски нравится наблюдать за его мучениями, но с другой он понимает, что такое поведение грешно и он не имеет права быть таким же жалким, как Скарамучча и позволять этому ничтожному удовольствию захватывать свой разум. И вообще эти потоки здравых и не очень мыслей и то, как они пересекаются, а после ещё и стараются раздробить друг друга, вызывают противоречивые чувства. Но ненависть сильнее и ярче, она поглощает и затмевает все остальные эмоции, оставляя только чёртову пустоту, которую так и хочется заполнить чужой кровью. Но Итэр не поддастся соблазну, он будет, как утопающий за соломинку, цепляться за свою внутреннюю, ещё не угасшую теплоту в душе и здравый смысл, стараясь поднять их на поверхность и затмить эту пожирающую изнутри злобу, которая так сильно вспыхивает только с шестым Предвестником. Только он может настолько сильно его злить. Но он не позволит эмоциям взять над собой верх. Не сейчас и не сегодня. Итэр уходит за дверь под слегка удивлённым взглядом Сказителя, который явно не ожидал, что его так скоро покинут. Признаться, без него тут даже как-то тоскливо. Но, буквально, через несколько секунд он возвращается с пакетом в руке. Скарамучча садится на край постели, допивая чай с любопытством и даже некоторой задумчивостью наблюдая за путником. Этот мальчишка становится всё более непредсказуемым и оттого ещё более интересным объектом. Именно объектом, он не испытывает к нему влечения, как к человеку. Его не это интересует. По крайней мере пока. Тем временем Путешественник достает из пакета белый свёрток бинтов. Разматав его, он следом вытаскивает небольшую баночку, поливая из неё жидкостью на ткань. Закончив, он подходит к Предвестнику и под заинтересованный взгляд садится рядом с ним. —Сиди смирно,—с этими словами, он придвигается, в попытке правильно наметить ракурс, чтобы приложить повязку к поврежденной коже, но Скарамучча отстраняется, хватая его за запястье и с силой сжимая. —Ты что делаешь?—Сказитель злобно, как змея, шипит, а темные глаза гневно сверкают. —Или думаешь, что обработав ранку, которую ты сам сделал, я тут же растаю от заботы и всё тебе выложу? Как мило,—на губах играет оскал, а хватка на запястье становится вовсе железной. Если бы у него было чуть больше физической силы, он мог бы сломать кость. Итэр смотрит прямо в глаза, он игнорирует боль от пережатия, не пытается вырваться, сохраняя стальную выдержку. Сколько раз его рвали в бою, сколько крови он терял, сколько страданий испытывал. Тело может сдастся, но воля—никогда. Его душа только и предназначена, чтобы пропускать через себя все грехи миров. Скарамучча отпускает, только когда запястье уже несвойственно синеет, и он не видит смысла продолжать. —Ну, как? Уже не хочешь мне помогать?—издевательски спрашивает Предвестник, вставая с дивана и с самодовольством наблюдая, как Итэр потирает онемевшую конечность. И Скарамучча уже собирается развернуться и скрыться за дверью, как слышит: —А ты правда хочешь, чтобы все тебя ненавидели? Сказитель останавливается, обрубая себя на полпути. Вопрос повисает в воздухе, образовывая молчаливую паузу. Но через небольшой промежуток времени тишину разрезает приступ хриплого смеха. Итэр даже не вздрагивает. Он уже, будто, предугадал такую реакцию. А чего ещё ждать от сумасшедшего? Схватившись за горло и откашлившись, Скарамучча поворачивается к Путешественнику и отвечает: —Я могу выстроить хорошие отношения, чтобы получить своё и уйти, но только слабые держатся друг за друга, ведь по отдельности они ничто,—Сказитель усмехается,—как впрочем и вместе. —Поэтому ты предпочитаешь жалкую судьбу в злобе ко всему миру? —Итэр, ты один из немногих, кого я могу назвать человеком знающим. Не разочаровывай меня,—сказав это, он уже делает шаг по направлению к выходу, но тут его резко хватают за плечо и с силой разворачивают. —«Не разочаровывай?» А что, неужели, ты сам не понимаешь насколько жалок и беспомощен на самом деле? Ты добиваешься силы любым способом, гоняешься как собака по миру в поисках чего-то несуществующего. Либо ты просто глупец, либо просто безумец,—Итэр, буквально, выливает всю свою накопившуюся злобу из опустевшей чаши терпения. —«Несуществующего?»—Скарамучча злобно усмехается.—Да что ты можешь знать? Как ты можешь судить о том, чего не знаешь? Тебе неизвестны все те страдания, через которые я прошёл, чтобы заполучить то, что так жаждал и-.. —Предвестник резко замолкает и с досадой закусывает губу, поняв, что сболтнул лишнего. Итэр это тоже замечает. —Я представляю, потому что не ты один такой особенный, есть полно других одиноких и брошенных. Но это не значит, что весь мир такой чёрствый, и это не значит, что надо плевать на всех остальных и становится бесчувственным обломков на подобие человека,—Итэр выдыхает. Наверно, никогда за пребывание в Тэйвате он не говорил столько, но продолжает,—И глядя на тебя, я вижу только ничего не стоящий образ. Неужели, ты настолько зациклен на силе, что никогда не задумываешься над такими простыми вещами, как чувства и морали?—путник смотрит прямо, спокойно и решительно, он не ждёт ответа, это был скорее риторический вопрос, заданный с намерением высказать свои потаённые мысли. Скарамучча смотрит на него каким-то опустошенным взглядом, в нём уже нет той злости или презрения, насмешки. Только пустота. О, он ещё как задумывается, каждую бессонную ночь, каждый раз, когда безумие и хаос пожирают его в бесконечной агонии, вытесняя все доступные ощущения, кроме безвыходности, каждый день, который убивает его своей ложью. —Тебе легко говорить, когда у тебя есть сердце. Для меня этот мир давно стал гобеленом, исписанном красками лжи,—голос его бесцветен, лишенный всего. —Сердце Бога? Разве Мико не отдала его тебе? Молчание. —Уходи,—вдруг прорезает тишину. Скарамучча будто выходит из транса, принимая свой обыкновенный вид, и голос его вновь звучит жёстко. Он не хочет обсуждать это. Просто оставь меня. —Нет,—твердо отвечает он. —Я уйду после того, как получу то, зачем пришел. —Что тебе нужно? Будешь мне нотации читать, как жить?—Сказитель вдруг срывается, растеряв всю свою театральность, он говорит зло, но в тоже время слышатся совсем незаметные нотки горечи в словах. —Аргх.. Скажу я, что ты хочешь, но сразу говорю, что не знаю, зачем эти детали понадобились Дотторе, наверно, опять надумал мертвецов в механизмы переделывать.. Скажу, всё что хочешь, но только перестань меня мучать. Уйди. —Стой, Дотторе это тот, кто был хозяином нынешней заброшенной фабрики роботов в Ли Юэ? —Да. У нас была договоренность с сумерскими учёными, которые были готовы ради денег предать академию и незаконно вывозить детали на кораблях. Мне ещё не докладывали, что там произошло, но видимо, они решили нас обмануть. И снова ты встаёшь на моём пути,—иронично заключает Сказитель,—Большего я не знаю, мне был просто отдан приказ с минимальной дозой информации,—последнюю фразу он произносит с явным раздражением. Он ведь чаще всего бывает лицом, в первую очередь осведомлённым, а тут его так принизили,—Я всё сказал, ты доволен? —Да. Я уйду. —Прекрасно, был рад пообщаться, приходи ещё,—заключает сарказмом, а лицо скрашивает лживая усмешка. —Я.. —Итэр останавливается около двери, обдумывая, стоит ли говорить то, что у него на уме. Нет. —Что ещё?—Скарамучче, честно, всё равно. Он просто хочет, чтобы его оставили в покое. —Ничего,—он стремительно закрывает за собой дверь. По безлюдному коридору ещё глухо раздаются тихие шаги. Сказитель выдыхает и медленно оседает на пол, прикрывая лицо ладонью. Этот разговор отнял у него последние силы. Просидев так минуту, он достаёт из кармана сердце Бога. Единственная вещь, в которой он находит утешение, сейчас вызывает лишь желание выбросить её куда-то на дно моря, чтобы не видеть больше. Но он так не может. Встав с пола, Предвестник подходит к постели, замечая брошенный бинт, смоченный целительным раствором и ту баночку, рядом пакет. Взяв так и не используемый кусок ткани, он бездумно разглядывает его, пытаясь понять. Зачем ты это всё делаешь?

***

—Что ж, мы сейчас пойдём к этим Донгэю и Земину и выбъем из них признание! Паймон с этим точно справится!—спутница активно жестикулирует, гордо поднимая подбородок, уперая руки в боки. Они идут по знакомой тропе к храму Наруками. Раннее утро, люди собираются на работу. Консерва всё пытается достучаться до задумчивого Путешественника, чуть-ли не насильно заставляя его выдавать ей полученную информацию. Разумеется, про, так сказать, философские размышления в компании Сказителя он молчит. Нечего Паймон этим голову морочить. Он сам с этим справится. И что-то ему подсказывает, что это не последняя их встреча. Не хотел бы я с ним встречаться, но.. Вдруг, он сможет что-то переосмыслить? —Итэр! —Что? —Хватит витать в облаках! Паймон считает, мы должны сдать их сёгун или для начала Саре, чтобы она тогда передала их. —Да, думаю, это разумно. И всё же он просто потерянный, идущий не по тому пути. И он не вызывает положительных чувств, даже одно только воспоминание о нём отторгает. Смогу ли ему по истине посочувствовать? Смогу ли перестать думать о нём, как о потерявшем здравый смысл?