Шум пустот

      Вокруг было тихо…       Тихо до тех пор, пока некто не исторг пронзительный крик. Он смолк так же внезапно, как и появился.       Эриш застыл у двери, боясь пошевелиться и издать шум, он слышал мерные пощёлкивания, едва уловимый хруст, будто по ту сторону двери кто-то грыз хлопья. Разумеется, в помещении никого живого не было и быть не могло, лишь шумела вода в трубах и постукивали маленькие детальки от вибрации. Но Эриш воображал, как за стеной бесформенный серый монстр впивается в плоть своими тонкими когтями, вонзает их глубже и медленно разрывает тушу с характерным мерзким звуком, проливая кровь, обнажая внутренности. Ему даже стало казаться, будто к привычному запаху пыли и железа прибавились новые едва уловимые нотки.       Теперь невозможно точно сказать, когда впервые появился шум. Возможно, он сопровождал одинокую станцию всегда, с самого момента её создания. Возможно, шум усиливался постепенно, день за днём, потому Эриш и не обращал на него внимания раньше. Или шум изменился из-за старости оборудования, а уши уловили непривычные звуки, и разум забил тревогу? Единственное, что можно было утверждать, так это факт, что именно в тот день шум взбудоражил воображение Эриша, породил в сознании образы, и поселился страх.       Здесь не было никаких монстров. Здесь вообще никого не осталось, кроме него самого. Эриш мог в любой момент в том убедиться, требовалось лишь открыть дверь и заглянуть в комнату. Станция пустовала. Эриш это прекрасно знал, но продолжал бояться.       «Быть может это мыши? — думал про себя Эриш, стараясь успокоиться, — Нет, не могут мыши так шуметь. Ведь кто-то жуёт и щёлкает. Здоровый. Там точно кто-то есть. Он зол и голоден».       Эриш едва дышал. Слабый источник света постепенно затухал в конце коридора, а вокруг медленно ползла тьма.       Ему так и не хватило решимости, чтобы отворить дверь. Вместо этого юноша дождался тишины, а после поспешил удалиться. Потерянная запись из забытой книжки       Когда-то под надёжной защитой купола зародилась цивилизация эфирных существ. Были они наивны и непорочны, пока не углубились в познание мира, пока не узнали о возможностях и не обрели желания свои. Были они наивны и непорочны, пока не поддались пристрастиям, окружавшим их. Увидели они красоту бойни, ощутили жажду величия и боль презрения, многогранность любви и страдание от утраты, услышали ласкающие голоса вечности и лжи, превратив в шёпот правду. С каждым пережитым познанием множились их пороки и искушения, а цивилизация эфирных существ всё гналась и гналась за новыми чувствами и эмоциями.       Сами того не осознавая, они создавали чудовищ, стремящихся пожрать собственных творцов. Эфирная цивилизация так долго создавала и вскармливала этих чудовищ, что под куполом совсем не осталось места. Вместо того чтобы побороть свою порочность, они приняли решение покинуть безопасную колыбель и принялись скитаться в поисках нового пристанища.       Чудовища продолжали их всюду преследовать, ибо невозможно скрыться от самих себя, а перестать гнаться за удовольствием они не могли.       Эфирная цивилизация превратила жизнь в цикл, веря в своё совершенство и превосходство. Но бессмысленным было их существование, ведь позабыли они свой рассвет и не увидят завершения.       Эриш неспешно брёл в полумраке, крепко сжимая лямки рюкзака. Он снова и снова проходил по идентичным сумрачным коридорам, преследуя проблески света. Прорезиненное напольное покрытие заглушало звук шагов, но торопиться всё равно было нельзя.       «Нельзя шуметь. После каждого шага надо замирать и прислушиваться. Хотя бы на секундочку. Если всё хорошо, можно ступать дальше. Только не шуметь, иначе услышат. Вздыхать тоже нельзя. Ни хрипеть, ни кашлять, даже если сильно хочется. Даже если саднит в глотке и скребёт в лёгких. Только терпеть. Не спешить. Прислушиваться».       Этих правил придерживался Эриш. Эти правила придумал он сам. Он считал их правильными, надёжными, ведь, если он не будет шуметь, его не найдут, о нём не узнаю эти… неясные создания, крамсающие воображение. Сейчас их не было, потому что давила тишина. «Попрятались, наверно, во мраке, — полагал Эриш, — Заснули? Притаились? Не важно — они есть, они обозначат себя шумом, когда выберутся в коридоры».       Передвигался он только в тишине, потому что опасался неведанных чудовищ, боялся их пробудить. Эриш не хотел слышать шум, не хотел сам его создавать. Ведь если там что-то шумит, значит, там кто-то есть, а если начать шуметь, этот кто-то придёт сюда. «У них огромные клыки? Они достают до потолка или настолько велики, что сгибаются пополам, когда ходят? У них, определённо есть полный зубов рот. Они дышат, я ведь слышал».       Манящий свет лампы постепенно становился ближе и ближе. Он подзывал Эриша к себе, обещал ему безопасность. Совсем немного оставалось.       Он ощущал положение каждой клеточки своего тела в пространстве, продумывал любое действие, контролировал частоту и глубину дыхания, не давая ни секунды поблажек. Эриш был настолько осторожен и сосредоточен, что напряжение стало почти осязаемым. У него не было права на ошибку… во всяком случае, именно так решил он.       С каждым шагом рюкзак за спиной прибавлял в весе. Или Эришу так казалось? В любом случае рюкзак бросать нельзя: в нём хранились слишком ценные вещи. Они были с ним, когда всё случилось. Потерять их значило — потерять связь с прошлым собой. Терять себя он не намеревался.       А свет ускользал. Стоило приблизиться к комнате, наполненной светом, как он тут же гас, а зажигался уже где-то вдалеке недосягаемый и холодный.       Но это хорошо.       «Это нормально», — мысленно говорил себе Эриш, потому что подсознательно хотел, чтобы так было.

***

      Станция была огромна. Свыше десятка квадратных километров, состоящих из бегущих по кругу коридоров, пустующих камер, труб и складов мусора. Точно такие же закольцованные лабиринты на не менее внушительных этажах сверху и снизу. Постепенно к Эришу приходило осознание того, насколько глобальна ловушка одиночества, в которую он попал.       Он ворочался у стенки в закутке, где, по его мнению, следящий слепнет. В живот впивались бутылки чистой воды, порошковые фрукты, некоторые приборы, инструменты и синтетические консервы под тонкой тканью рюкзака. Эриш крепко прижимал свои вещи даже во сне.       Пока он спал, нечто маленькое и лёгкое проносилось в темноте мимо его закутка. Что-то тихо шелестело, осторожно, заботливо ласкало слух, напоминая пение няньки. Шум усилился — это его чудовища вынырнули их щелей, заскребли по потолку, изучая местность. Вольно, не таясь, они расхаживали по коридорам, подбирали хлам и роняли его обратно, открывали двери и принюхивались к свежему следу.       Эриш слышал любой посторонний шорох. В такие моменты сон отступал на задворки сознания, однако не выпускал окончательно, потому Эриш никоим образом не мог заставить себя двинуться. Слушал и дорисовывал образы в голове до тех пор, пока звуки не пропадали. С пробуждением несуществующие гости растворялись.       «Может, шума никогда и не было?»

***

      Если бы его вдруг спросили о том, сколько времени он провёл на станции, или хотя бы попросили назвать день недели, Эриш не смог бы ответить. Даже приблизительно. Время давно не имело для него значения. Единственное, что им двигало, так это желание отыскать покой, место, где его не достанут зловещие лапы, клыки… или что там было у этих уродов? Он был готов на всё, лишь бы избавиться от проклятого шума!       Даже воспользоваться старым громыхающем лифтом, чтобы попытать счастье на следующем этаже станции.       Эриш сидел у дверей лифта в обнимку с рюкзаком и ждал, когда же, наконец, ему позволят уйти. Пальцы рук начинали мелко дрожать от нетерпения и страха. Пока проржавевший механизм опускал кабину, сверху доносились щелчки и треск. Они раздавались неприлично громко, многократно отражаясь от металлических стен, и Эришу чудилось, будто это приглушённые вопли. Больной разум дорисовывал картину: где-то там, в кабине лифта на одном из верхних этажей в муках прощалось с жизнью существо. Оно брыкалось и вопило. С дикой силой било в стены, пытаясь вырваться из ловушки, но вместо этого разбивая свои конечности в кровь.       Эриша колотила дрожь, он не был в безопасности: в любой момент из черноты мог выплыть бесформенный преследователь. В висках чувствовались удары пульсирующей крови. Ему казалось, будто это он бьётся в конвульсиях в той чёртовой кабине лифта. Эриш сдерживал себя. Пытаясь отвлечься на боль, он сжал кулаки с такой силой, что под ногтями порвалась кожа.       Внезапно из-за угла зажёгся свет, и Эриш ясно увидел прямо перед собой нечто. Оно вытянулось в полный рост, уронило на пол аномально длинные раздробленные руки. Мышцы топорщились под тонкой грязно-серой кожей, напоминая набитый мусором пакет. И несло от него отходами. Эриш ощутил, как сумасшедший, безотчётный ужас наполнил грудь. Ещё немного, и он закричит.       «Ни за что! Не смей кричать!»       Он зажал рот руками настолько сильно, что хрустнула челюсть. В глотку побежали капли с привкусом железа.       «Закричишь, и оно услышит!»       Кабина лифта дребезжала, как ненормальная. Хотелось биться головой об стену, только бы не видеть ничего! Сумасшедшая лампочка бешено замигала, свет вновь погас: проводка сдохла.       Внезапно обрушилась тишина.       Холодный пот сбежал по позвоночнику, дыхание спёрло. Медленно дрожащей рукой Эриш потянулся к панели и заставил себя нажать на кнопку. Двери послушно закрылись. Он мог поклясться, что не услышал работы механизма. Потерянная запись из забытой книжки       Однажды, в процветающем обществе жил никчёмный человек. Его почти не замечали, а заметив, утягивали за собой, наивно полагая, что научат быть полезным. Однако как бы они не старались, никчёмный человек таковым и оставался.       Пока другие суетились, он бездействовал.       Пока индивидуумы пробивались к верхам, он исчезал в толпе.       Пока общество выстраивало свой порядок, он утопал в хаосе.       В конце концов, никчёмный человек не смог стать тем, кого желали видеть остальные. Тогда мир продолжил вращаться вокруг него, игнорируя его никчёмное существование.       Он и сам перестал быть уверенным в том, настоящий ли он.       Здесь, на новом этаже, постоянно гудели генераторы, постукивали детали, попискивали приборы, продолжая выводить на экраны бесполезные показания и запросы. Коридоры были клетками, выпустившими чудовищ на волю — в этом Эриш не сомневался.       Он торопился, потому что мог себе это позволить, ведь теперь в постоянном шуме услышать его передвижения было сложнее. Он настороженно осматривался, дышал неровно и часто — боялся появления чудовищ в окружающей темноте. Эришу до сих пор не приходилось их видеть ясно и чётко, но он представлял образы без масок и кожи, все как один походившие на тот силуэт с конечностями до пола. Их неощутимый взгляд, как воздух, охватывал всё пространство издалека, целиком и как будто из будущего.       «Они уже знают обо мне… Дурак! Они всегда обо мне знали, а я… Кретин!»       С каждым вдохом и выдохом внутри возрастала нервозность. Он был один, а за ним наблюдали. Им давно известен финал истории, потому они не спешили. Только слушали, преследовали, издевательски ухмылялись, наблюдая из мрака.       Эриш торопился к лифту. Он знал наверняка, что наверху станет лучше. Там он обретёт желанный покой, встретит своё завтра. Потерянная запись из забытой книжки       Однажды, в процветающем обществе жил никчёмный человек. Его почти не замечали, а заметив, не предавали ему значения. Они обещали, что он сможет жить среди них, приносить пользу и служить всеобщему процветанию. Однако не понимали они того, кто он есть. Не пытались увидеть в нём его самого. Напротив, все представляли в нём, кого хотели. А никчёмный человек был иным и оставался никчёмным только среди них, потому как вовсе не принадлежал их процветающему обществу.       Никчёмный человек валился с ног во всеобщем кругу, задыхался в их хоре.       Он лишь хотел снова и снова слышать, что ему можно жить среди общества таким, какой он есть.       И однажды, когда процветающее общество возгордилось собой да прировняло себя к богам небесным и оставило позади всё достижение цивилизации, отправившись покорять неизведанные просторы, никчёмный человек почувствовал себя увиденным.       После пробуждения Эриш не обнаружил рюкзак рядом с собой. Он прошелся по всей комнатке несколько раз, перевернул весь хлам на полу. Ни рюкзак, ни хранившиеся в нём вещи найдены не были. Эриша мгновенно бросило в жар.       Его запасы еды! Его вещи! Фотографии, где давно уж стёрлись лица, записные книжки с блокнотами, в которых не осталось страниц, картонки от коробочек, наклейки из детства, поломанные фигурки. Его память!       «Кому пригодилось?! Когда всё украли?! И кто?»       Он моментально представил, как в желудке образовалась жгучая дыра. Чёртовы звуки на этаже не унимались. Они бесили его на протяжении сна и продолжали усердно впиваться в уши во время пути. Над ним смеялись, да. Он это понял. Изрыгали вымученный хохот, выворачивались наизнанку в экстазе! От обиды Эриша затошнило. Голова гудела, в висках под кожей словно копошились жучки.       «Больно. Горько и больно!»       Он наплевал на свои правила, бросился вперёд, во тьму бегом, громко топоча ботинками. Стены стонали, провожая его, а коридоры плыли, запутывали, мешали. Они давно захватили в плен, из них теперь не выбраться. Отражалось и множилось хриплое пение. Это был нестройный хор голосов, в котором при желании возможно разобрать слова. Эриш не мог их выносить. Ему хотелось бы никогда не слышать жужжания внутри своего черепа. Это тоже неправильный этаж. Он возвращался к лифту. Ему нужен был только покой.       Эриш поднимался выше и выше этаж за этажом, пока не начал задыхаясь валиться с ног. Кашель раздирал лёгкие, вырывался наружу. Вокруг всё поплыло, смешалось в однородную массу, и он всё-таки потерял равновесие. Шлёпнулся навзничь, резким ударом выбив воздух из лёгких. Сторонние звуки разом затихли, даже запахи испарились.       И весь мир стал немым.       Он вернул столь желанную тишину и ничего не почувствовал. Эриш должен был успокоиться, остановиться и остаться наедине с собой, своими мыслями и воспоминаниями. Но гул пропал, и не осталось ничего. Ни страха, ни упокоения. Ни души, ни смысла. Всё паршиво и пусто. По-настоящему одиноко.       Эриш настолько привык к звукам, что теперь, лишившись их, утратил цель, рвение к жизни. Он был мертв.

***

      Вокруг было тихо…       Тихо до тех пор, пока Эриш того хотел. Старый этаж встретил его тошнотворным шипением, хлопаньем дверей, размеренными шагами чудовищ. Стены исторгли песенные молитвы, а от полузадушенного пришёптывания начали ныть зубы.       «Может шум и стих, но он никогда не прекращался», — подумал Эриш, и эти мысли утешили его.       Он положил руку себе на грудь, почувствовал тепло тела, биение собственного сердца и, наконец, осознал, что всё ещё жив. Захотелось рыдать, как младенец, и кашлять, как старик. И сердце его заколотилось сильнее.       «Пока я слышу шум, я существую».       «Пока я слышу шум, я не чувствую покинутости».       «Пока шум заглушает тревогу, я могу двигаться в завтра».