Прочь из моей головы

Эмма ударила кулаком в зеркало и провалилась в него, падая в воду. Немного проплыв, она вышла на берег, одетая в морскую пену, как в платье. Киллиан приветливо снял цветочный венок с головы и поклонился, затем надел венок обратно. Регина отвела взгляд, как будто вовсе не хотела видеть Эмму. — Привет, Эмма, — улыбнулся Киллиан, раскрывая перед ней объятья. — Давно не виделись. Я уже успел соскучиться по тебе. Он вытянул губы, но вместо поцелуя и ласки получил размашистую пощечину. Эмма ударила его, и взгляд ее стал острым и злым. — Я видела, как вы тут без меня развлекались, — гневно сказала она. — Если хочешь знать, этот ублюдок меня изнасиловал и чуть не убил, — выложила Регина, под ее каменным взглядом Киллиан заерзал и закопошился. — А может, и стоило бы, — пробормотал Киллиан. И добавил. — Это было наваждение, я не понимал, что делаю. Мы были под влиянием теней… — Я не хочу знать, — Оборвала поток его оправданий Эмма. — Лучше, давайте обсудим, как нам отсюда выбраться! — Я без понятия, — Киллиан шумно отхлебнул ром. — Думал, ты знаешь… — Я? — Эмма нахмурилась, будто что-то припоминая… — Доктор Голд сказал… — Это что тот бродяга? — Регина поежилась от нахлынувшей на нее злобы. — Это он отправил нас сюда! — Доктор Голд сказал, что мы…. — продолжила Эмма. — что я должна что-то найти, но я так и не поняла, что именно. — Потрясающе, — хмыкнула Регина. — Принеси то не знаю что… — Вот я сказал то же самое! — заметил Киллиан. — Этот фокусник нас заколдовал, и теперь мы застряли в этом чертовом… — Вообще, это место немного похоже на игру, в которую мы с Генри играли… — сказала Эмма и вдруг запнулась на полуслове. Замерла, стуча пальцами по губам. — Генри? — спросила Регина, странно оживляясь. — Кто такой Генри? — спросил Киллиан. Хотя ему показалось, что он знает ответ, просто никак не может вспомнить его. — Что? Какой Генри? — пробормотала Эмма, напрочь забыв о том, что сама же его упомянула только что. Она схватилась за голову, которая вдруг взорвалась болью. Воздух как будто стал плотным, густым, горьким на вкус. В висках загудело, и к горлу подступила тошнота. Эмма осела на землю, обхватив себя руками. Подул порывистый прохладный ветер, разметал все мысли и все слова, словно их и не было никогда. — Эй, ты в порядке? — участливо спросил Киллиан, подсаживаясь к Эмме. Как нахлынуло, так и отхлынуло. Дурнота прошла, и взгляд Эммы прояснился. Весь разговор попросту развеялся, как вчерашний сон, и Эмма вновь была в ладу с собой. Почти. Что-то все-таки скреблось на дне ее души, но доступ туда был закрыт. Эмма улыбнулась. — Да, все в порядке, — ответила она с немного наигранной веселостью. — Нам нужно идти. — Куда? — спросила Регина. — Я не знаю, а значит — нам без разницы куда идти: куда-нибудь мы все равно попадем, — Эмма громко рассмеялась, как будто очень смешно пошутила, но Киллиан и Регина смотрели на нее с недоумением. — Бессмыслица какая-то, — Регина встала и тут же вскрикнула от боли, наступив пяткой на острый камень. Непросохшие обмотки на ее ногах почернели и порвались, сваливаясь с ног. — Ох, Регина, — Эмма подскочила к ней. — Тебе нужна новая обувь. Она отломила с ближайшего дерева несколько веток с большими, сочными, мясистыми листьями, срубила мечом тугую лиану, обвивавшую стволы. Перевязав лианой ветки и листья, соорудила довольно топорные и неуклюжие сандалии. Регина скептически посмотрела на них и только закатила глаза. — Уж не думаешь ты, что я смогу в этом ходить? Да и как я это надену? — спросила она, пытаясь обуться, но сандалии разваливались, их невозможно было носить. — Ах, простите, ваше величество, — Эмма иронично согнулась в реверансе. Положила сандалии в рюкзак, тряхнула его хорошенько, сделала пасы руками, произнесла волшебные слова и вытащила черные туфли-лодочки на шпильках. — Не знала, что в тебе пропадает талант фокусника, — усмехнулась Регина. — Ну, у меня много талантов, — развела руками Эмма. Регина ополоснула ноги в море, обтерла их травой и взяла туфли из рук Эммы. Случайно или нет — Эмма дотронулась кончиками пальцев до ее руки, и между ними вспыхнула золотая нить, связавшая их запястья, рисунки на них стали более четкими и как будто подвижными. Эмма отдернула руку, точно обжегшись, и губами коснулась ставшей вдруг выпуклой и яркой короны, инкрустированной переливающимися самоцветами. Регина удивленно смотрела на будто дрожащее на ветру перо на запястье. — О! Да вы родственные души! — многозначительно изрек Киллиан с восторгом и в то же время какой-то потаенной грустью — О боже, неужели кто-то верит в эту чушь, — отмахнулась Регина. — Но ты же сама все видела!!! — Киллиан схватил Регину за руку и вложил ее в руку Эммы. Снова появилась золотая невесомая нить, соединяющая их руки. — Да мало ли что я видела! — Регина оттолкнула руку Эммы от себя. — Может быть, это все массовая галлюцинация и такая же ложь, как и все вокруг! — Нет. Метки никогда не лгут, — убежденно сказал Киллиан, и глаза его засияли горячим огнем. — Если уж вы связаны друг с другом, то значит, это и есть истинная любовь, и если откажешься от нее — будешь обречен на вечные муки. — Звучит ужасно, — немного настороженно заметила Эмма, потирая запястье. — Все еще хуже, чем звучит, — Киллиан дернул желваками. — Неужели у нашего беспощадного пирата есть печальная история о несчастной истинной любви? — ехидно спросила Регина. — Есть, — сухо ответил Киллиан, опуская глаза. — Расскажи, Киллиан, — Эмма одобрительно коснулась его плеча. — Я тогда был совсем молод, — начал Киллиан. — мне только исполнилось семнадцать лет, и я отправился в первое путешествие на своем корабле «Веселый Роджер». Попал в один портовый город, и встретил девушку… Женщину. Ее звали Мила, она была старше меня, и у нее уже был муж, но… едва мы увидели друг друга, сразу поняли — что это и есть Истинная любовь. У меня на запястье появился рисунок — профиль этой девушки, как камео, висевшее на ее груди. А у нее на запястье — появился абрис моего корабля… — Оу, это так романтично, — умиленно улыбнулась Эмма. — И что же случилось дальше? — Я хотел увезти ее из этого города, нам почти удалось уплыть, но тут появился ее муж… Не в силах противостоять истинной любви, он жестоко убил Милу, а меня оставил в живых, зная, что я буду страдать, и будет это для меня хуже смерти. Метка на руке стала болеть и гнить, напоминая о счастье, которое, увы, больше никогда не сбудется, — с этими словами Киллиан достал свою флягу и смочил ромом пересохшее горло. Прокашлялся, смаргивая блеснувшие в глазах слезы. Оттого, что это счастье было так близко, но так мимолетно, Киллиану было еще хуже, чем если бы счастья этого он и не знал никогда. Горькие воспоминания накрывали его. Как он страдал, как молил о смерти, искал ее повсюду: напивался до беспамятства, отправлялся в самые безнадежные и опасные походы, встревал в драки и дебоши, и о нем разлетелась слава, как о самом отчаянном и безжалостном пирате, но смерть как будто избегала его, словно он нашел источник вечной жизни, плещущийся на дне его фляги. — Какая трагическая история, я сейчас заплачу, — нарочитым жестом вытерла сухие глаза Регина. — Но все же… получается, что ты все-таки забыл ее! — Я хотел забыть, я пытался! Сделал все, чтобы забыть! — взорвался Киллиан и потряс крюком. — Я отрубил себе руку, только чтобы не видеть, как гниет метка Милы. Но я не забыл! Как я мог?! Патетично воскликнул Киллиан и взмахнул руками, но его драматичный возглас прервался, когда издалека донесся дикий вой. Кто-то громоподобно взревел так, что задрожали деревья, осыпая листьями землю. Из леса вышел разъяренный зверь, похожий на огромного барсука с повадками медведя-шатуна.