Прочь из моей головы

Прядильщик вращает скрипучее колесо старой прялки, перемешивает и запутывает нити прошлого и настоящего, обрывает нити будущего, не оставляя никакой надежды на благополучный исход. Реальность разбивается вдребезги, и трудно понять: во сне все происходит или на самом деле. И голос его, далекий и в то же время такой близкий, такой понятный, глубокий, низкий, бархатный, льется отовсюду и погружает в транс. Он говорит: — Что бы ни происходило, в итоге все сложится именно так, как должно сложиться. Твое тело может предать тебя, твои чувства могут обмануть тебя, твоя воля может сломать тебя, но ты — это не только тело, чувства и воля, — все это лишь твоя оболочка, твое временное пристанище, но ты освободишься, ты станешь собой, станешь духом, способным вспомнить все то, что так отчаянно пытаешься забыть, ты извлечешь те уроки, что судьба преподала тебе, а если ты их не усвоишь, то снова пройдешь испытания, и будут они тяжелее прежних, но ты справишься. Иначе и быть не может, ведь все сложится именно так, как должно сложиться. Таков Закон. *** — Какого черта, Регина! — раздраженно выкрикнула в телефон Эмма. — Ты видела, сколько времени? Неужели твои дела никак нельзя отложить на завтра? — Ну, дорогуша, раз уж ты взялась играть роль шерифа, должна быть готова к вызовам в любое время, — ехидно ответила Регина и рвано рассмеялась, бросая трубку. *** Регина сидела на диване, предаваясь самому страшному из всех смертных грехов — унынию. Скучая, она перелистывала бумаги. Множество листов никому не нужной макулатуры, исписанной размашистым, дерганым почерком Эммы Свон. Мысли в ее сценариях и отчетах скакали, как резиновые пули игрушечного пистолетика. Странно, что Регине пришло в голову именно это сравнение. Странно, что ей вообще приходили в голову какие-либо сравнения, ведь ей было все равно. Тоска мучила ее, вытягивала последние силы и не давала ничего взамен, только горечь и ощущение неприкаянности. Пустоты. Жизнь напоминала старый черно-белый фильм, который развивался так медленно и так монотонно, что казалось — он никогда не закончится. Регина все пыталась уловить сюжет, но он ускользал от нее, и она не понимала, кто она, что она делает в этом мире и когда все это закончится? Прикрыв на минутку уставшие глаза, Регина незаметно для себя уснула и во сне увидела Эмму. Страх пробежался по спине Регины, страх и понимание того, что сейчас произойдет. Эмма пришла, чтобы убить Регину — так было написано в сценарии, автором которого была именно Эмма. Это нельзя было изменить, нельзя было исправить, потому что вся суть сюжета заключалось в том, что зло должно быть уничтожено. А в этой истории злом была Регина. И она знала, что сейчас произойдет, и тревожно сжимала пальцами подлокотник деревянного трона, вросшего в огромную яблоню… От полудремы ее отвлек непонятный шорох, доносящийся со стороны зеркала. Будто кто-то кричал и пытался вылезти из него, странный фантом выпрыгнул оттуда и растворился в ярком свете гостиной. В зеркале же сгущалась противоестественная мгла, длилось это пару взмахов ресниц, а потом все развеялось. Регина нахмурилась и подошла к зеркалу, внимательно его осмотрела, но не увидела ничего подозрительного. Коснулась рукой холодной поверхности и будто бы заметила движение глаз своего отражения, в них затаилась какая-то тревога. В дверь позвонили. Регина вздрогнула и взглянула на часы, висевшие на стене, но никак не могла сосредоточиться. Стрелки на часах хаотично скакали и дергались, показывали совершенно разное, и трудно было понять, который сейчас час. Отведя взгляд от часов, Регина неожиданно обнаружила себя уже возле входной двери. Заглянула в глазок. Незваный гость, кривляющийся за дверью, выглядел очень подозрительно и не внушал никакого желания впускать его в дом. Он явно вел маргинальный и далеко не самый опрятный образ жизни: с его худых плеч свисали нищенские лохмотья когда-то, возможно, яркой, разноцветной одежды, но теперь дешевая, расползающаяся ткань поблекла и приобрела грязно-серый оттенок. Такого же цвета было его лицо, точнее — небольшие участки, не вымазанные густой сажей. Редкие нечесаные волосы злополучного незнакомца были сваляны в липкие колтуны. Регина брезгливо поморщилась. — Что тебе надо, бродяга? — строго спросила она, дверь, впрочем, не открывая. — Убирайся. — Ты не слишком-то гостеприимна, — незнакомец растянул лягушачий рот в подобии улыбки, обнажая черные пеньки гнилых зубов. Голос его был звонким, как у ребенка, и трескучим, как у старика. Он просто щелкнул пальцами и оказался в коридоре, опираясь на трость с золоченым пуделем на набалдашнике, эта чертова трость выглядела несуразно и нелепо в грязных, мозолистых руках пришельца, от которого несло низкопробным пойлом и помойной гарью. Он нагло разглядывал Регину бегающими, лживыми разноцветными глазами. С его тряпья капала жидкая грязь, оставляя разводы на вымытом до блеска полу. — Как ты сюда попал? — Регина смотрела на него с презрением, но и с волнением, перерастающим в панику. — Я сейчас вызову полицию, — добавила она, чувствуя покалывание в пальцах — верный признак подступающей ярости. Она решительно направилась к телефону, но незнакомец только визгливо рассмеялся. — Не надо никого вызывать, дорогуша, я уже сам позвонил мисс Свон. Она будет через три-два-один… — с дурашливой нарочитостью он стал загибать кривые пальцы с черными обломанными ногтями. — Вот сейчас. Едва он указал на дверь, раздался стук. Регина так и застыла с трубкой в руках. Она уже набрала телефонный номер Эммы и теперь слышала трель звонка снаружи. Щелкнул замок. Дверь распахнулась, и в дом ввалился небритый офицер полиции Киллиан Джонс, а следом за ним появилась и шериф Эмма Свон. Пылающие щеки Эммы и блестящие глаза Киллиана просто кричали о сорванном свидании. Регина по привычке злорадно ухмыльнулась. — Что же встревожило ваш сон, мадам мэр, в столь поздний час? — с издевательской любезностью протянула Эмма, словно не замечая постороннего человека, стоявшего прямо перед ней. Удивленно оглядываясь, Киллиан никак не мог понять, на кого так пристально и так тревожно смотрела Регина. Но вот в зеркале на стене он заметил какое-то движение и резко повернулся. И увидел гостя. Эмма тоже его увидела. Аккуратный на вид мужчина лет пятидесяти, в ладно скроенном точно по фигуре элегантном костюме, ткань которого имитировала золотистую змеиную чешую. Лицо его было спокойным, интеллигентным. От него едва уловимо пахло одеколоном с легким ароматом коньяка. Он казался вполне благополучным человеком и не был похож на преступника. Он опирался на золотую трость с пуделем на набалдашнике и внимательно смотрел на Эмму. Она сморгнула, поймав пристальный взгляд разноцветных глаз посетителя. Один был обычным, карим, а второй — красновато-янтарным с золотистыми брызгами вокруг зрачка и, казалось, светился изнутри. — Как я вас не заметила? — Эмма нахмурилась. — О, знали бы вы сколько очевидных вещей не замечают люди, — усмехнулся человек. — Когда увиденное ломает сложившуюся картину мира, очень хочется отбросить это, спрятать за стеной привычного восприятия. — Хватит болтать! — прикрикнула Регина. — Арестуй уже этого оборванца. Он незаконно проник в мой дом и отравил его своей удушающей вонью! Эмма озадаченно взглянула на Регину, потом на посетителя. Назвать его оборванцем было по меньшей мере странно, и все же Эмма обратилась к нему. — Эм-м.. Мистер… — Доктор Голд, — подсказал незнакомец. — Доктор Голд, как вы здесь оказались? — спросила Эмма. — Видите ли, Регина сама пригласила меня и впустила в дом, но сейчас, видимо, случилось какое-то недоразумение, и она попросту забыла об этом. Доктор Голд понизил голос, чтобы его слышала только Эмма. — Неудивительно. В ее состоянии…. — А что с ней? — Эмма сказала это чуть громче и резче, чем следовало бы. Она опасливо взглянула на Регину — та возмущенно щурилась и вот-вот готова была наброситься на всех, особенно на доктора Голда. А он как будто не замечал ее злости. — Ну… — доктор Голд опустил глаза. — Точно я пока не могу сказать, но я подозреваю нервное расстройство, типичное для женщин ее образа жизни… Впрочем, вы и сами могли заметить некоторые признаки. Эмма замялась. То что, с головой Регины что-то не так, было понятно со дня их знакомства. Первое впечатление о человеке часто ошибочно, но, едва увидев Регину, Эмма подумала — «злобная сука». И со временем это мнение нисколько не изменилось. А возможно, даже углубилось и расширилось, приобрело множество оттенков смысла и звучания. Ох! Регина была той еще стервой, даже удивительно, что у нее на подоконнике стояли живые цветы, по идее они должны были завянуть от одного ее испепеляющего взгляда и хриплого голоса, вечно срывающегося в недовольный крик. — Я не сумасшедшая! — завопила Регина, хотя весь ее всклокоченный, трясущийся вид заставлял усомниться в этом. — Дорогуша, — грязный уродец энергично махал руками, точно они были привязаны веревочками к потолку. — Твой разум во тьме, ты просто этого не понимаешь. Тебе нужно выбираться отсюда, высвободить свою магическую силу, которую ты тратишь на бумажки, пригодные лишь для сортира. Он схватил охапку отчетов и сценариев и взметнул ворох бумаги под потолок, где белые листы вспыхнули и рассыпались черным пеплом по комнате. Было что-то невыразимо ужасающее в этом недобром существе. Слишком уж злым, цепким был его взгляд. Его движения слишком дерганые, слишком рваные, будто он нацепил на себя тело человека и пытается подражать ему. Но это был не человек. Демон. Сам Дьявол. Он смотрел нахально, то и дело гримасничая и кривляясь, точно его поразила какая-то нервная болезнь, хотя он сам весь был болезнью. Язвой. Опухолью. Или наоборот — брешью. Как дыра на его лохмотьях, так и он сам — прореха, дыра на теле всего человеческого и нормального, что есть в мире. Гнев Регины сменялся тяжелым, липким страхом. А Эмма с Киллианом стояли в стороне, будто совершенно не понимали, что происходит. Смотрели на Регину, как на умалишенную, со снисходительной жалостью, и все порывались успокоить ее, она отмахивалась от них. Отходила, пятясь, к стене, чувствуя холодный пот на пояснице, онемение в губах, в пальцах, во всем теле. Оно становилось ватным, оно переставало воспринимать реальность, оно проваливалось куда-то. Из последних сил Регина создала в ладони слабый огненный шар и запустила его в пришельца. Уродец только повел бровью, и шар поменял направление, ударил свою создательницу и рассыпался на мелкие искры. Сделав странные пассы руками, Регина вдруг вскрикнула и, болезненно схватившись за грудь, стала оседать на пол. Бросившись к ней с двух сторон, Эмма и Киллиан едва успели ее подхватить. Регина вцепилась в руку Эммы и сдавленно прохрипела: — Не верь ему! Он сам Дьявол! — глаза ее пылали смертным ужасом, будто она и вправду узрела Геенну Огненную. Она задышала мелко, часто, поверхностно, и Эмма всерьез испугалась, что она скончается прямо на ее руках, но тут к ним подошел доктор Голд, коснулся пальцем лба Регины, и она вздохнула шумно и глубоко, расслабилась и опала. Киллиан поднял ее на руки и… В следующий момент они будто по волшебству оказались у дверей спальни Регины. Боковым зрением Эмма заметила дверь, которую раньше никогда не видела. Эмма хотела разглядеть ее поближе, но когда посмотрела прямо на нее — уткнулась взглядом в совершенно пустую стену. Никакой двери там и в помине не было. Эмма постучала по стене. Ничего. За обоями не скрывалось никаких тайных комнат и проходов в глубокие подземелья. Сморгнув наваждение, Эмма вошла в спальню. Регина уже лежала в постели. Подойдя к ней, Эмма неосознанно погладила ее по щеке. Задумалась. Наверное, похожие эмоции испытывает дрессировщик, укладывая голову в пасть льву, и Эмма не могла объяснить, откуда в ней взялась эта спонтанная тяга к риску. Откуда такая непреодолимая, неоправданная нежность? Но все же она волновалась за Регину и, нахмурившись, взглянула на доктора Голда, словно он знал ответы на все вопросы. И он действительно знал. — Не волнуйтесь! — уверенно проговорил доктор Голд, ставя на трюмо длинную белую свечу в подсвечнике. — С ней все будет хорошо. Я погрузил ее в сон, и вы будете ее проводником, отыщите в ее сознании то, что сможет исцелить ее. — Ага. Найди то, не знаю что! Хватит пудрить нам мозги! — вспылил Киллиан, ткнув Голда в грудь крюком, торчащим из левой руки. — Мы не в шапито, где всякие чудики-фокусники разговаривают со стеклянными шарами. — Мистер Джонс, вам следует сдерживать свою темную сущность, не забывайте, кто вы есть и кем вы не хотите быть, — Голд говорил спокойно. Его слова звучали немного странно, но произвели на Киллиана ошеломительный эффект: Он отступил, задумавшись и закрыв глаза. И так и застыл столбом, покачиваясь, как ламинария на морском дне. — Мисс Свон, — сказал доктор Голд настойчиво, не обращая внимания на удивленный взгляд Эммы в сторону Киллиана. — Я погрузил Регину в некий транс, и теперь ваша задача проникнуть в ее разум. И освободить его… — Почему… Почему я? — неуверенно пробормотала Эмма. — Потому что между вами есть связь, которая никогда не прервется ни во времени, ни в пространстве, ни в одной из множества реальностей, — Голд взял Эмму за руку и указал на ее запястье, где появилась золотая корона, переливающаяся самоцветами, а на руке Регины в том же месте — распушалось белоснежное лебединое перо. И когда доктор Голд соединил их руки, между ними петляющей восьмеркой протянулась волшебная золотая нить. — Где бы вы ни были — продолжал доктор Голд, — вы всегда найдете друг друга и всегда спасете, будете чувствовать друг друга до тех пор, пока смерть не разлучит вас. Хотя, вероятно, даже она не сможет. Слова доктора Голда дурманили и запутывали. Они, как щупальца, дотрагивались до мыслей и, сплетая паутины, звучали белым шумом внутри головы. Доктор Голд говорил, но рот его был закрыт. Он гипнотизировал, но не использовал для этого ни маятника, ни карманных часов, ни еще какой-либо эзотерической дребедени. Только он и его голос. Слова подавляли и лишали воли. Они казались живыми, липкими, теплыми, проникали в голову и собирались там в пульсирующий ком. Эмма сонно потерла тяжелеющие веки. Она падала, падала, падала, проваливалась в мягкое облако небытия, но неведомая сила еще удерживала ее на ногах. — И что мне нужно для этого сделать? — зевнула Эмма сквозь дымку гипноза. — Вы и сами все поймете,— улыбнулся Голд. — А теперь спите. Он коснулся кончиками пальцев лица Эммы, и она заснула.