Прощание и обещание

      В покоях леди Джессики не зажигали огня.       Последний вечер на Каладане провожал Атрейдесов роскошным закатом, и наложница герцога сама распорядилась оставить длинные галереи без искусственного освещения — так, чтобы вместе с замком погрузиться в темноту.       Лето не возражал, поскольку все сборы были уже закончены, и оставалось только попрощаться — почему бы и не так, как хотела его леди.       Она сказала, что хочет запомнить дом таким, каким увидела его впервые около двадцати лет тому назад, когда сошла с транспортного кораблика почти у самых ворот замка. Каменная громада, гулкая, безмолвная и темная, поглотила маленькую фигурку, окружая застывшим величием.       Замок и сейчас выглядел подавляющим, хотя за столько лет и стал настоящим домом. Судьба наложницы — следовать за господином, напомнила себе Джессика, останавливаясь напротив узких стрельчатых окон центральной галереи. Отсюда был виден сад, роскошный и ухоженный, залитый золотистым закатным сиянием.       Говорят, на Арракисе у нее будет оранжерея, и это считается для тех мест неслыханной роскошью и расточительством. Леди Джессика поправила плотный стоячий воротник шерстяной накидки.       Каким бы ни было будущее, оставлять Каладан было болезненно.       Герцог Лето должен был после заката появиться в покоях наложницы, и леди Джессика продолжила путь на свою половину дома. Сейчас герцог с Гурни Халлеком как раз должны были заканчивать фехтование — герцог даже накануне убытия к новому лену не оставил занятия.       Шаги Джессики были почти неслышны; за столько лет она выработала привычку двигаться бесшумно, появляясь внезапно, заставая прислугу за пустыми разговорами или отлыниванием от работы. Пол, повзрослев, зачем-то эту манеру перенял, и иногда пугал самое Джессику, возникая на пороге в моменты, которые трудно было назвать подходящими.       Поддаваясь нахлынувшим воспоминаниям, Джессика вновь увидела себя молоденькой послушницей, доставленной на Каладан прямо из материнской школы. Как бы ни была сурова муштра преподобной Мохийам, Джессике было сложно представить себе успех при дворе Атрейдесов. Она была всего лишь наложницей, бене-гессеритской ведьмой, возможно — соглядатаем кого-то из Великих Домов. Старый герцог никогда не считал затею с наложницей из Бене Гессерит хорошей.       Но титулу нужен был наследник, и отчего бы безымянной гессеритке не стать утробой, которая родит молодому герцогу Лето сына?       Всего лишь средство. Она — всего лишь средство, твердила себе Джессика, смиряясь с тем, что ей предстояло.       Гайя-Елена Мохийам разумно рассчитывала, что никаких наследников Атрейдесу Джессика не родит — потому что девочка, которую она должна была произвести на свет, была важнейшей частью программы, матерью Квисатц Хадераха.       Она говорила об этом, как о вполне свершившемся факте.       Леди Джессика знала, чем порадует своего герцога в этот последний вечер. На широком ложе была расстелено тончайшее платье, белое, почти прозрачное, как туман на склонах окрестных гор. Традиционный пояс, ярко-алый, с тяжелой застежкой, Джессика отложила в сторону. Он не понадобится. Она не собиралась застегивать одежду.       Он впервые увидел ее именно такой: едва одетой, с сияющими возмущением глазами, отбивающуюся от внезапного нападения посреди ночи. Одновременно гневаясь и смущаясь, она спросила, разве принято так обходиться с наложницами в этом семействе. Герцог рассмеялся, но отступил, признавая ее правоту.       Здесь, как и в прочих ленах, подчинялись неписанным правилам вежливости — полагалось предварительно объявить время визита в покои женщины, подтвердить намерение накануне, и уже в объявленный час явиться, выказывая расположение и скромность в действиях во время первой встречи.       Смотрел герцог Лето на Джессику, разумеется, не в первый раз: она была официально представлена ему и появлялась уже на нескольких приемах. Только вот такой видел — впервые, новой наложницей в прозрачных одеждах. Предназначенной именно ему.       Джессика и не рассчитывала, что интерес к ее персоне придет сразу — она хорошо знала историю герцога, и его потери, и тоску по утраченным. Знала, что любовь не сразу вернется в его сердце, но покорить его было ее задачей. Быть может, размышляла она, вспоминая жадный взгляд потемневших глаз, это произойдет быстрее, чем рассчитывала Мохийам, отправляя Джессику на Каладан.

***

      Любопытство. Первым возникло любопытство — и Джессика была готова к этому. Герцог прямо спросил у Джессики во время одного из приватных ужинов, чем она могла бы удивить его, ведь, как известно, слаще каладанок в обитаемых мирах никого не было. Чуть поднимая брови в удивлении, Джессика поставила на стол чашку тонкой работы. Она тут же сцепила пальцы в замок, занимая оборонительную позицию. Одним коротким взглядом она оценила позу молодого герцога, положение рук и наклон головы.       Ему было любопытно. Он был насторожен, но за этим скрывалось что-то еще.       Чутье и выучка Джессики подсказывали, что это был страх.       Герцог Лето смертельно боялся потерять контроль над собой и ситуацией. Джессика чуть покачала головой. Но уже знала, что догадка была верна.       И это было очень на руку потенциальному врагу — потерявший контроль противник становился легкой целью.       Вытирая пальцы вышитой салфеткой, леди Джессика ответила, что она знает, что могло бы понравиться ее господину. Однако, продолжила она в ответ на заинтересованный взгляд, герцог должен доверять ей.       Молодой герцог рассмеялся. Острый орлиный профиль на мгновение показался хищным. Джессика почувствовала угрозу. Отрицание.       Значит, она была права.

***

      Рыжеватые волосы Джессики, выпущенные из прически, волнами ложились по плечам, закрывая спину почти до талии. Высокая грудь, едва скрытая драпировкой ткани, почти не изменилась за столько лет, только соски стали темнее и больше. Но и это тоже нравилось в Джессике ее герцогу.       Из тускло-серебрянного зеркала на нее смотрела гибкая чувственная красавица, владеющая в совершенстве навыками нейрообольщения.       Только вот с Лето ей это не понадобилось, улыбнулась про себя бессовестно счастливая Джессика.

***

      Это произошло не сразу, не одномоментно. Но она знала, что придет день, и он будет принадлежать ей.       Будет готов довериться.       Его страх делал Джессике больно не меньше, чем герцогу Лето.       — Замри, — произнесла Джессика, и герцог, не понимая, что именно происходит, застыл на месте от этого слова.       Она обошла его кругом, снимая с него и отбрасывая прочь темно-зеленую тренировочную робу, стаскивая кушак и обнажая покрытую зажившими шрамами грудь. Провела ладонями по спине.       Не в силах двинуться, герцог бросил быстрый взгляд на свою женщину.       Голос.       Ледяной озноб охватил герцога Лето — он был не в состоянии пошевелить и пальцем, и ничто, ничто не помешало бы ей, вытащив клинок или яд, покончить с ним одним махом.       Джессика приникла к его губам быстрым поцелуем.       Шепот ее был едва слышным, но голос, Голос... И герцог покорно, как жертвенный агнец, шел на ложе, снимая оставшуюся одежду, безоружный.       Он был открыт к нападению, как на арене перед яростным быком — но перед ним стояла его красивая наложница. И тем не менее страх съедал его, запрещая, запрещая, запрещая.       — Верь мне, — приказал голос, и герцогу пришлось подчиниться.       На скучных уроках преподобной Мохийам не раз и не два было сказано, что любовь подобна войне, и в альковах не один раз решались судьбы мира. Джессике предстояло сразиться не столько с герцогом, сколько за право завоевать его полное доверие.       Она коснулась плеч, груди своего герцога. Мимолетная ласка, невесомое прикосновение пальцев. Шепот.       Голос.       Ладонь Джессики легла на бедро герцога Лето. Бархатистая, но твердая, скользнула вверх, накрыла восставший член, и губы Джессики разомкнулись в соблазнительной улыбке.       Она знала, что ее герцог готов доверять ей. Полностью.       Сбросив с плеч расстегнутое платье, Джессика приблизилась к самому лицу своего господина. Тепло ее тела, едва уловимый запах кожи возбуждали его и провоцировали, но, все еще скованный голосом, он не мог пошевелиться.       Легко перебросив ногу через его плечо, Джессика шагнула на кровать и опустилась прямо на грудь, оседлав Лето. Разомкнутые красноватые лепестки жаждущей плоти оказались совсем близко — и он, сгорая от желания, ждал, ждал как дождя в пустыне следующего приказа Джессики.       Она приподнялась так, чтобы он мог видеть ее снизу вверх, всю, в обольстительной чувственности неприкрытого желания. Он был ее господином, но сейчас именно Джессика управляла им, и он был готов на все, только бы она не останавливалась.       Приказ прозвучал, короткий и внятный.       Чувствуя, как освободилась из неведомых оков шея, Лето страстным поцелуем приник к влажным нижним губам своей женщины, раздвигая их языком, проникая в терпкую глубину.       — Медленнее, — задыхаясь приказала Джессика, и герцог был готов подчиняться каждому звуку.       Он понимал, что воля и разум протестовали против вынужденного бессилия, физической уязвимости. Но в то же время рядом рождалось новое чувство защищенности — он больше не боялся доверять. Вверять свое тело в чужие руки и ждать ответного тепла.       Его Джессика была восхитительна — и он был готов признать, что именно это подчиненное положение приводит герцога в крайнее возбуждение. Она играла на нем, как на музыкальном инструменте, ловко перемещаясь; то избегала его прикосновений, дразня, задевая, приподнимаясь, то наоборот, опускалась настолько, что почти садилась на лицо, прижимаясь горячим телом к губам.       Она вновь применила голос, приказав наконец Лето остановиться, и он, казалось, был готов выплеснуться прямо сейчас, без единого прикосновения или даже взгляда Джессики. Она сейчас была в зените, постанывая и двигаясь на его губах, запрещая ему шевелиться и как-либо проявлять инициативу.       Наконец она сжала бедра, инстинктивно, откидываясь назад, задыхаясь в финальном крике. Выпустив его из крепких объятий, первым, что Джессика сделала — нашла его губы своими, благодарно целуя и даруя ему освобождение от магии голоса.       За что и поплатилась тут же — поверженная и раскрасневшаяся, хохочущая ведьма в плаще рыжеватых волос, рассыпавшихся ореолом на простынях.

***

      Джессика осторожно коснулась складок платья, собранного шнуровкой на груди. Тогда, давным-давно, их первое сражение осталось за ней. И этим, последним, вечером она готовилась напомнить своему герцогу о многих и многих сладких ночах, о разделенном и умноженном на двоих счастье, вожделении и страсти.       Это не будет прощанием.       Скорее — обещанием.       Солнце Каладана вспыхнуло последним лучом, угасая, погружая в тревожный полумрак опустевшие комнаты.       Арракис уже ждал их — но это будет только завтра.