Забвение

Матфей долго и очень воодушевленно рассказывал об их обществе или, как он его называл, «семья». Рассказал о других детях, что также присоединились к схоластам, их совсем немного: помимо Матфея есть еще девочка Мария и мальчик Лука, которых тот считает своими лучшими друзьями. Они тоже шпионы, как и Матфей. «На детей редко кто обращает внимание, хоть нас и в Сигиле куда меньше, нежели взрослых» - пояснял мальчик – «И мы куда менее заметны, ловки и быстры в отличие от них». Говорил, что за все вылазки во дворец или, как его называл их лидер – Оракул, Дворец, еще никому так не везло найти какую-либо интересную зацепку, как повезло Матфею. Нахождение «необычных потеряшек», то бишь нас, было, по сути, первым значимым достижением схоластов за все их существование. Рассказал Матфей и про Оракула и приближенных к нему других взрослых, что только сидят и размышляют о смысле всего происходящего, стараясь найти ответы. Надеюсь, что мы не станем такими же, как они! – А кто был твоим проводником? – задал я вопрос Матфею, пока мы проходили как раз мимо пристани, к которой нас и привез Харон. – У-у-у, самый мрачный и не особо многословный из всех проводников Сигила, – нарочито нагнетающим голосом проговорил мальчик, делая странные пасы руками, словно старался испугать нас внезапным откровением, – Его зовут Анубис. И лицо у него не человечье! Я, встретив его, бежал по пустыне, наверное, верст сто. Да тот меня догнал и, взяв за шиворот, отнес в лодку! – А чье у него лицо? – поинтересовалась Секунда. – Не знаю, зверя какого-то, очень вытянутая серая морда с горящими желтыми глазами! – Мне кажется, ты выдумываешь… – скептически промолвила Анафема и, наверное, хотела продолжить что-то говорить, да только из ворот Дворца показалась тощая, но с тем статная фигура ростом выше меня в полтора, а то и два раза. Одета фигура была лишь в набедренную повязку цвета неба, что сильно контрастировала с серой шерстью, покрывавшей все тело того незнакомца. А голова его точно была звериная! Не человечья, неестественно вытянутая вперед, словно человеческое лицо из пластилина взяли за нос и губы и потянули вперед, дабы рот застыл в пугающем оскале. Глаза же янтарные казалось, прожигали душу и смотрели в самое сердце человека, я на себе это почувствовал, будто тот страшный незнакомец смотрел именно на меня. – Матфей! Постой! – слова, словно не были сказаны, нет, их словно выплюнуло из своей глотки то существо, они были подобны грому в ясную погоду. И лишь только в этот момент я заметил одну странную вещь, что сопровождала нас всю дорогу от дома до площади. Раньше, эту вещь умело, пусть и не по своей воле, скрывали Матфей и его болтовня, но сейчас она явно вскрылась. Тишина. На прежде переполненных улицах Сигила не было никого, вся разномастная толпа из сотен, нет, тысяч человек в пестрых одеяниях пропала! Их словно никогда и не было! Быть может, они все уже прошли через суд? Матфей замер и развернулся, медленно и осторожно в сторону того, кто его окрикнул. Он прекрасно знал этот голос, подобный лаю, подобный хриплому вою. То был Анубис – его проводник. Мы тоже развернулись в сторону приближавшейся к нам статной фигуры, властно чеканящей шаг по плиткам песчаника. – Анубис! – вскрикнул Матфей, изображая удивление и радость. Да только голос его звучал надрывно и испуганно, – Какая встреча! А я как раз про тебя вспомнил! – Интересное совпадение, – задумчиво пророкотал звероподобный проводник, правда, уже куда более спокойно и размеренно, нежели свои первые слова. Анубис подошел к нам и встал четко напротив меня на расстоянии двух-трех метров, – Не представишь мне своих спутников, Матфей? – О да, конечно, где же мои манеры, – нервно улыбаясь, спохватился мальчик, – Это Секунда, ее сестра Анафема, Веста и Солнце. Они совсем недавно в Сигиле, вот показываю им местные достопримечательности… Анубис поклонился нам и уже похожим на человечий голос, почти не отдававшим рычанием дикого зверя, сказал: «Приветствую вас» Мы поклонились в ответ. – Вы ведь прибыли с Хароном, верно? – задал свой вопрос Анубис, все еще не отрывая взгляд от меня. Он не смотрел мне в глаза как другие, он смотрел ниже, словно пытался увидеть мое сердце. – Да, – ответил я, – Готов поклясться, что совсем недавно. Да только мы уже поняли, что время у вас… понятие растяжимое… Зверь оскалился, его явно позабавил мой ответ. Однако добродушная улыбка Харона и в сравнение не шла с «улыбкой» Анубиса. – Многое ли вам успел рассказать Матфей про меня? – вновь задал вопрос Анубис, мельком переведя взгляд на мальчика, а потом вновь уставился мне на грудь, – Рассказал ли он вам, что я помимо проводника еще и выполняю функцию прокуратора при суде над душами? – Нет, – вновь ответил я. Девочки явно не интересовали этого зверя, ему нужен был я и ждал он ответов только от меня, – А в чем заключается должность прокуратора? – В оценке души, – в голосе Анубиса нотки рычания послышались еще сильнее, – В измерении, взвешивании и проверке сердца того, кто к нам попал, – проводник сделал шаг ближе, теперь он казался огромным великаном, и пришлось неудобно задрать голову вверх, чтобы все еще смотреть ему в глаза, – И твое сердце тяжелое, Солнце. Его закрывает пелена скорби и гордыни. – Не понимаю, что вы мне хотите этим сказать, – чуть напуганным голосом ответил я, стараясь сохранить самообладание, хоть в тот момент мне и хотелось убежать, ускользнуть от прожигающего взгляда Анубиса. – Ты и не поймешь, – холодно ответил великан, – Мы и сами еще не сделали однозначных выводов по поводу тебя… и твоих спутниц, – Анубис резко развернул морду в сторону близняшек. Те, казалось, оцепенели от взгляда этого сверхъестественного существа, – Ибо ваше сердце расколото одно на двоих, – после Анубис также резко развернулся в сторону Весты, что стояла по правое плечо от меня, – А ваше разбито на тысячи осколков! Закончив свой спич, Анубис выпрямился и, сказав на прощание «Жду вас во дворце правосудия с нетерпением. Надеюсь, наша встреча не заставит себя долго ждать» мерно чеканя шаг, ушел обратно в Дворца. – Анубис! – окрикнул я зверя, но тот словно не обратил на меня внимания и, как ни в чем не бывало, пошел дальше в сторону дворца, – А где все люди? – Исчезли, – мрачно ответил проводник, скрываясь за вратами. Исчезли… может он имел ввиду, что они «ушли вверх или вниз»? Так нет, он бы, скорее всего, сказал что-то вроде «осуждены». А так, кажется, проблема исчезновения других «потеряшек» из Сигила сильно омрачает и его. Кажется, не одни мы задаемся неразрешимыми вопросами… – Жуткий тип... – буркнула Анафема, чуть после того, как Анубис скрылся за воротами дворца, – И что он имел в виду? Типа, когда говорил про наши сердца. – Не знаю, Анафема, – ответил я, – Они все тут норовят говорить загадками и аллегориями. – И, возможно, ложью… – Возможно, – я обратил свой взгляд на Весту. Кажется, слова Анубиса сильно тронули ее за живое, словно она единственная поняла, что имел в виду проводник, – Веста, с тобой все в порядке? – А, я? Да, просто… нам нужно как можно скорее встретиться с Оракулом! – Что-то случилось? – обеспокоено вопрошала Секунда, – Ты поняла то, что тебе сказал Анубис? – Да. Возможно. Нужно в этом убедиться! – Тогда все за мной! – все еще надрывающимся голоском сказал Матфей. Кажется, он все еще волновался и я даже знаю из-за чего: он, видимо, и сам не заметил отсутствие всего того люда, что наполнял собой Сигил, а сейчас, после ответа Анубиса, его это не на шутку испугало. Вдруг и его «семья» тоже пропала? Да и наверняка среди прочих местных у него было немало хороших знакомых. Матфей даже не пошел, а легко трусцой побежал по опустевшим улицам, и мы старались от того не сильно отставать, хотя близняшкам в их больничных халатах и Весте в платье было слегка трудно бегать. Перейдя по мосту через реку, мы вошли в ту часть города, что была ограждена высокой стеной, но и там было совершенно пусто. Ни единого шороха, ни души. Даже тех пустых и неестественных звуков окружающего мира не было, будь то птичьи песни или завывание ветра. Полная гробовая тишина. Увидев все это, Матфей еще сильнее ускорился и можно сказать не бежал, а летел над брусчаткой улиц и переулков. Я старался держаться чуть позади него и даже пытался окрикнуть, попросить того замедлиться, но он словно меня не слышал. В один момент мы уже настолько отдалились от Матфея, что девочки бежали не столько за ним, сколько за виднеющейся вдали высокой фигурой меня. Я же в свою очередь опирался скорее на звуки бежавших впереди себя ног, уже скрывшихся за очередным поворотом. – Мария! – раздался удивленный крик Матфея, полный удивления и радости. Чуть после я нагнал мальчика и застал его в слезах обнимающего чуть полноватую девочку его же возраста со струящимися волнами черными густыми волосами и такими же черными как смоль глазами. – И к чему все эти нежности, Матфей? – в голосе девочки, таком звонком, слышалось неподдельное любопытство и нотки беспокойства, – Что-то случилось? После за своей спиной я услышал приближающиеся тяжелые, усталые шаги моих спутниц. Они, наконец, догнали нас двоих. – Здравствуйте, – смущенно поздоровалась Мария, заметив наше присутствие. – И тебе привет! – пытаясь отдышаться, будто ей было необходимо дышать, пробормотала Анафема. Матфей выпустил из своих объятий девочку и чуть отстранился от нее, словно показывая в полный рост всю нашу кампанию, и сказал: «Это те самые «новенькие», про которых я рассказывал. Они хотят поговорить с Оракулом» Девочка удивленно вытаращила на нас свои глаза – Они нам помогут? – спросила та, произнося слова, словно маленький ребенок, по слогам. – Думаю, да, – ответил Матфей и посмотрел исподлобья на меня, – Если мы поможем им, верно? – Абсолютно, – отчеканил я. – Мария, ты заметила, что люди… пропали! – явно стараясь подобрать более уместное слово нежели «пропали» сказал Матфей. – Пропали? Прямо все? Может их всех Никта сопровождал? – Нет! – резко отрезал Матфей – Действительно все! Во всяком случае с улиц близ Дворца! Мейстер, Влад, Кастор, Бальтазар – все они! Да и те, кого я не так хорошо знал, но был знаком, тоже пропали! – Может они нашли «Ответ»? – предположила девочка единственно верное, что могло бы появиться у схоласта. – Скорее всего. Правда, мы встретили Анубиса, – девочку передернуло мурашками только от одного упоминания этого зверя в человечьей шкуре, – Он был явно обеспокоен произошедшим. Мне так показалось. – И потому ты так был рад видеть меня? – девочка игриво улыбнулась, ее щеки порозовели. – Да, Мария, – теперь смущен был и Матфей, он переминался с ноги на ногу, но вскоре нашел, как перевести тему, – Но не будем забывать о манерах и наших гостях! Солнце, Секунда, Анафема и Веста, знакомьтесь – это Мария, я вам о ней рассказывал. Где-то поблизости наверняка должен быть и Лука. Девочка присела в легком реверансе. – Идем, я вас отведу к Оракулу, – сказала Мария и призывающим жестом руки призвала нас пойти с собой. Через несколько похожих друг на друга как Анафема на Секунду дворов мы оказались возле, куда большего, чем наш, раза в три в длину и полтора в ширину, двухэтажного даже уже не дома, а особняка с башенкой-ротондой посередине крыши. Смею предположить, Оракул живет именно там. Мария постучалась в дверь три раза, и почти сразу ее открыл худощавый мужчина лет пятидесяти с зачесанными назад длинными, до середины шеи, седыми волосами. Дети поздоровались с мужчиной, назвав того Нимродом и на вопрос «А кто сегодня наши гости?» ответили «Оставшиеся части великой загадки». Тот понимающе кивнул и, улыбнувшись, широко открыл дверь, гостеприимным жестом приглашая нас внутрь. Первый этаж был поделен на множество комнат без дверей, в которых шла бурная деятельность множества людей. Эта какофония десятков людских голосов поначалу была подобна удару молотом по голове в сравнении с той тишиной, что наблюдалась по всему пути сюда. И в то же время это были голоса живых людей, никуда не исчезнувших. Кто-то оживленно и очень горячо спорил в одной комнате, в другой трое мужчин в деловых рубашках и брюках с подтяжками рисовали по бумаге на широком столе витиеватые блок-схемы, словно стараясь что-то систематизировать. То туда, то сюда носились девушки в самых разных одеяниях. Одна даже была в похожей на мою монашеской сутане, правда не однотонно черной, а с белой выглядывающей на воротнике и у подола исподней. Все они не забывали здороваться с Марией, Матфеем и нами, несмотря на кажущуюся занятость. – Обычно у нас все куда спокойнее, – старался пояснить Матфей, – Сейчас просто все взбудоражены новыми недавними открытиями, в том числе и вами. – Тогда почему они нас не облепили и не начали наперебой задавать вопросы? – разумно заметила Анафема. – А зачем? Они понимают, что вы ищете встречи не с ними, а с Оракулом. А уже он и расскажет всем о том, что вы смогли поведать. – Кстати, Матфей, – обратилась к мальчику Мария, – А ты успел рассказать им о некоторой особенности Оракула. – О какой особенности? – подняв бровь, поинтересовался я. Матфей натянуто улыбнулся и, почесывая затылок, сказал: «Да-а-а, как раз сейчас и хотел сказать. Ребята, видите ли, Оракул… как бы сказать… весьма своеобразная личность. Он действительно здесь уже очень «давно» и много кого и чего повидал. Он как Никта, из тех «потеряшек», что на суде выбрали остаться в Сигиле. Возможно, что Оракул был первым из тех, кто это выбрал» – Что ты этим хочешь сказать? – Его манера речи и пояснения… они очень похожи на то, как говорят местные, типа Харона или Анубиса, – мальчик явно хотел от нас это утаить до последнего, до того момента, пока мы не поднимемся в кабинет этого чокнутого старика. – Боже мой! – воскликнул я в сердцах и вскинул руки вверх в жесте беспомощной ярости. Гомон десятков людей стих, а девушки, что переносили бумаги из одной комнаты в другую, застыли как фарфоровые статуи, – Да хоть кто-нибудь в этом чертовом мире может говорить прямо и по делу, не темнить, а?! Какое-то время во всем доме стояла звенящая тишина, словно вокруг вновь вымерли все люди, но вновь готов поклясться, что я слышал ровный бой их сердец – явный признак жизни, хоть сердец, в материальном плане, у них уже давно не было. – Прости меня, Солнце, – прощебетал Матфей, переминаясь с ноги на ногу, – Я лишь хотел… – Что за шум средь бела дня, будто бывали иные дни в этом мире? – нараспев произнес сильный мужской тенор, – Гости пожаловали в наш скромный дом, а мы к ним не были готовы? – давящую тишину, помимо того голоса, разрывал стук ног в черных, лакированных туфлях по деревянным ступеням лестницы, что находилась строго посередине дома, напротив главного входа. Та лестница, упираясь в противоположную стену дома, раздваивалась на два крыла и, судя по звуку, незнакомец шел по правому крылу. Должно быть, мы разбудили Оракула. – Юнец имени Апостола привел нам дорогих и долгожданных вестников грядущих перемен, – Оракул показался в полный рост на самой верхушке лестницы, я его видел и он видел меня. То был отнюдь не старик, а массивно сложенный мужчина с широкими плечами, напоминавший фигурой скорее стенной шкаф, а не человека, с широкой и короткой шеей, заканчивающееся покрытой щетиной лысой головой. – Здравствуй, Солнце, - поприветствовал меня, спускаясь по лестнице, Оракул и добавил, – хоть имя это тебе кажется родным, но не твое оно. Здравствуйте двуединые Секунда и Анафема, – поприветствовал он девочек, как только они попали в поле его зрения, – И здравствуй раба приватности сердец Веста, замыкающая круг пришельцев в наш дивный мир. – Я вас по-другому представлял, если честно… - не зная, что сказать, выдавил из себя я, – Здравствуйте, Оракул. – О, да это пустяки! – отмахнулся тот, – Всего лишь искажение восприятия не более, главное – что ты чувствуешь. Что ты чувствуешь, Солнце? – Я думал, что вопросы будем задавать мы, – возразил я, даже в куда более грубой форме, чем я хотел. – Ну что вы, право. Не откажите старику в пустяке. Услуга за услугу. Вопрос за вопрос и ответ за ответ, – все тем же мудрым и спокойным тенором пророкотал лидер схоластов. – Хорошо, – ответил я и хорошо прислушался к своим чувствам, – Я чувствую… любопытство! Будоражащий воображение интерес и любопытство! – Честный ответ, – заметил Оракул и, положив руку на плечо Матфея, попросил того, – Матфей, будь добр, возьми у Страты парочку листов, – мальчик тут же повиновался и подбежал к той самой девушке в монашеском одеянии, взял у нее кипу листов и ручку и подбежал обратно к Оракулу, – Побудешь пока моим секретарем, хорошо? – Матфей кивнул. Толпа по бокам и позади меня немного оживилась, вышла из состояния окаменения, вызванного моим криком. А тем временем, сделав пару заметок, Оракул обратился к близняшкам: «А вы, две половинки зеркала, Анафема и Секунда, что вы чувствуете?» – Меня пугают ваши речи, Оракул, – честно призналась Секунда и взяла сестру за руку, как и всегда делала, когда ей было страшно. – Я надеюсь, что вы нам поможете, Оракул, – холодно ответила Анафема. – И что значит «две половинки зеркала»? Слишком странное сравнение как для сестер-близнецов, нет? – Все вопросы потом, нетерпеливая Анафема, – пояснил Оракул, – Ты словно огонь, пожар, бушующая стихия, но огонь может не только разрушать, это еще и пламя теплого семейного очага. Так и Секунда как вода: спокойная и смиренная, но и безмятежна водная гладь может разразиться дьявольским штормом. Обождите немного, и вы сможете задать мучающие вас вопросы, – Матфей снова что-то записал, правда, уже на другом листке бумаги. Теперь он обратился к Весте: «О, причина великих перемен, мученица яда Венеры, благородная Веста, как ты себя чувствуешь?» – Как я себя чувствую? – переспросила женщина, – На удивление спокойно, благодаря своим спутникам, они помогли мне пережить то, что произошло со всеми нами – смерть. – Достойный ответ, – похвалил ту Оракул и теперь обратился ко мне, – Каждый из вас пришел ко мне с вопросом. Можете задать один из них. – Один? Но ты задал четыре вопроса! – возмутился я этой несправедливой арифметике. – Да, но это был один и тот же вопрос для каждого из вас. И ответ на каждый из ваших вопросов тоже будет важен каждому, пускай и не он его задавал. – То бишь ответ будет одинаково важен каждому, неважно, чей это был вопрос – Верно. – Ладно, – выдохнул я и обернулся в сторону своих спутниц, – Девочки, я думаю, будет честно, если первой свой вопрос задаст Веста. Ее явно больше всего тронули слова Анубиса, и каждое мгновение без ответа терзает ее душу, – близняшки, пусть они и были слегка растеряны и расстроены, но все же согласились с моим предложением. – Спасибо вам, – голос Весты чуть дрогнул, в уголках глаз заблестели слезы. Она подошла ближе к Оракулу и остановилась, поравнявшись со мной. – Веста, что тревожит тебя? – вопросил Оракул. – Тогда, перед пробуждением, – начала вещать Веста, стараясь сдерживать слезы, – Я видела двух мальчиков, что бежали ко мне по пшеничному полю и звали «Мама». Это были мои сыновья, да. Скажи, они еще живы? У них все хорошо? – Не дано мне знать этого, – лишь всевышний, тот, что «начало-и-конец» может ответить на этот вопрос, – Оракул мельком взглянул на меня, а потом вновь перевел взор на Весту, – Однако, смею предположить, что один из них идет впотьмах на пути к противодействию природе. Он скучает по тебе, Веста – на этих словах женщина не выдержала и вновь, как в самый первый раз, дала волю своим слезам. Я мгновенно подскочил и обнял ее, чтобы утешить. Однако, долго рыдать та не стала, она очень быстро привела вновь себя в чувство, поблагодарила Оракула за ответ и предложила ему задать нам новую порцию вопросов. – Этот мой вопрос будет теперь не лишь для всех вас, нет, только для Секунды и Анафемы, – девочки подошли ближе и встали от меня совсем близко по левую руку, – Знакомо ли вам чувство любви? – Вы лезете в чужую личную жизнь, Оракул?! – подобно взъерошенному котенку прошипела Анафема, – Как некрасиво с вашей стороны! – Но я ведь не спросил к кому вы это чувствуете, верно? Мне лишь интересно испытывали ли вы его когда-нибудь. Секунда что-то прошептала на ухо сестре и та, успокоившись, решила первой ответить на вопрос: «Не совсем уверена, но она мне кажется знакомым… как раз не как огонь, а как теплое пламя внутри тебя. Может быть, я его и испытывала при жизни» – Я тоже это чувствовала, – поделилась Секунда, – Но не как огонек внутри, а как волны жара, что пробирали все тело, подобно теплому приливу океана. Тогда, в прошлой жизни. – Спасибо за то, что поделились сокровенным, девочки, – Оракул поклонился им и вновь что-то чирканул в листе бумаги, – Ваша очередь задавать вопросы. – Можно я буду следующей? – спросила Анафема, будто ждала моего разрешения. Я же молча показал ей рукой приглашающий жест, словно пропуская ее вперед. Секунда тоже не была против того, что сестра чуть раньше задаст свой вопрос. – Есть вещь, что не дает мне покоя все время, даже еще до пробуждения, тогда, когда вы все говорили последнее воспоминание голосам. Почему я говорю «вы все», а не «мы с вами»? Да потому что я ничего не говорила! – толпа ахнула, но Оракул сохранил беспристрастное выражение лица, – Меня просто нарекли «Анафемой» и все! Словно я ничего не могла о себе сказать, словно меня никогда не существовало, понимаете?! – голос девушки приобрел оттенок истерики, – И комната моя совершенно пустая, словно я никогда не жила. Но я живая! Я чувствую это! Я словно из плоти и крови, хоть ее и давно уже нет, у меня тоже остались все те же чувства, что и у других людей! Что это значит, Оракул? Была ли я на самом деле живой? – И да, и нет, Анафема. Ты сама себя создала из нитей памяти и страхов, ты как живое отражение, что двигается вне зависимости от того, как двигается человек, что отражается в нем. – То есть я всего лишь копия?! – Если копией можно называть часть оригинала, что обрела свою форму, то да. Но я бы так это не назвал. Последние слова успокоили взведенную Анафему и та, хмыкнув и поблагодарив Оракула, передала вновь слово ему. Секунда стиснула сестру в объятиях и что-то вновь шептала ей на ухо, пока та сдерживала слезы внутри себя, давая вырываться лишь редким всхлипам. – Следующий мой вопрос будет к Весте, – огласил тот, – Скажи мне, стоит ли один провал, одна неудача в пути того, чтобы развернуться и пойти назад? Вопрос явно заставил задуматься женщину, по загорелому лицу бегали тени сотен обгоняющих друг друга мыслей. – Я думаю, что нет. Если один раз оступился, то можно вновь встать и пойти вперед – почему нет? Может быть раньше я бы так и сказала, сколько раз я хотела просто утонуть или повесится в том дремучем лесу, пока меня не нашли Харон и ребята. Но сейчас я понимаю, что все это было не зря и если бы случилось то непоправимое, то я бы никогда не прошла по этому пути! – Именно этот ответ я и жаждал услышать, – признался Оракул и улыбнулся. На этот раз он не стал ничего писать, а лишь молчаливо передал слово нам. – Секунда, - обратился я к одной из близняшек, – Дамы вперед. Я буду последним. – Хорошо, Солнце, - девушка на момент просияла и столь же мгновенно вновь стала серьезной и сосредоточенной, – моя сестренка говорила, что ее терзает полное отсутствие каких-либо следов, любого намека, что она существовала, что она была живой, как и все мы. Я же не чувствую ничего. Все те вещи, что были в моей комнате, не навевают мне никаких воспоминаний. И да, я соврала про чувство любви, вы уж простите, но я словно абсолютно лишена того, что делает людей живыми. Это все были лишь маски, лишь попытка быть такими как все окружающие. Почему я такая, Оракул? Что со мной не так? Признание Секунды повергло меня, да и Весту с Анафемой в шок. Прежде такая жизнерадостная Секунда говорила все эти страшные вещи про себя сейчас отрешенно, как она и чувствовала себя внутри, под всеми масками, которыми та скрывала пустоту. – Дорогая Секунда, тому есть та же причина, почему Анафема чувствует себя лишь тенью. Если так сравнивать, то ты – свет, что отбрасывает тень. Вы – две половины одной картины, что разорвана пополам. Мне все еще был непонятна эта дилемма с Анафемой и Секундой и как они были «двумя частями одной картины», но, кажется, сестры все поняли. Секунда молчаливо и как-то машинально кивнула Оракулу, позволяя тому задать свой последний вопрос. – Солнце, готов ли ты к моему вопросу? – вопросил оракул, тяжело и устало смотря в мои глаза. Хоть ему было и безумно интересно выслушивать наши ответы, но давалось это тому с большим трудом. – Да, я слушаю, – холодно ответил я и скрестил руки на груди. – На что ты готов пойти ради родного человека? – казалось, что голос Оракула приобрел нотки рычания, как у Анубиса. – На все! – немного поразмышляв, ответил я, – Любые лишения, любые испытания – я со всем справлюсь ради любимого человека. – Даже через испытание смертью? – Если придется, я рискну! – смело и вызывающе ответил я – И поставить на кон жизни других: тех, кому ты дорог и незнакомцев? Я уже хотел ответить утвердительное «Да!», но эта дилемма ввела меня в ступор: стоят ли жизнь родного человека жизней других людей? Те люди ведь тоже кому-то близки, кто-то жизни своей не может представить без них! Но волнует ли меня то, что случится с другими, если под ударом тот, без кого не могу представить мир я?! – Да! – максимально утвердительно, почти крича, огласил я, но голос подвел меня и крик прозвучал надрывно, словно вопль раненого зверя. – Что же, спасибо за ответ, Солнце, – Оракул вновь не стал писать никаких заметок на бумаге, – Твое очередь настала. Задавай вопрос. – Знаете, я сначала хотел спросить одну простую вещь у Оракула: что это за место? Но понял, что вопрос этот не имеет смысла: Харон и другие говорили, что мы видим это место подобно тому, как мы хотим его воспринимать, верно? – Оракул надел маску задумчивости и недоумения, но все же медленно кивнул, подтверждая мои слова, – Мой вопрос таков: я не спрашиваю, «что это за место», я спрашиваю, почему мы здесь? – Глупый вопрос, Солнце! – возмутился Оракул, – Вы ведь умерли! – Нет-нет, Оракул – возразил я тому, показательно помахивая перед своим лицом указательным пальцем, – Смерть – это забвение, полное очищение от мирских тягот и забот, когда душа и разум не просто «свободны», нет, скорее стерильны! Но мы все также помним мирские ощущения, хоть такое чувство, что их накрыли пеленой! Нет, мы и не живы, и не мертвы, мы как сын Весты блуждаем впотьмах, во сне, что не может закончиться! Так вот, повторяю свой вопрос: ПОЧЕМУ МЫ ЗДЕСЬ? Пару мгновений лицо Оракула не выражало ничего, позади послышались робкие голоса других схоластов, коих действительно взбудоражил мой вопрос: а почему мы здесь? Наконец, лицо Оракула вновь ожило, тот улыбнулся той самой улыбкой азартного игрока, проигравшего последнее состояние, но в очень красивой игре. – Ты задал нужный вопрос, Солнце, – подал голос из утробных глубин Оракул, – И на него ты уже сам дал ответ, – я хотел возмутиться подобному словоблудию со стороны него, но волевым жестом руки прервал меня, – Более я тебе ничего не скажу. Не потому, что я скуп до знаний – просто ты должен сам познать ответ, ибо из уст твоих он звучал неоднократно… Казалось, в меня сейчас вновь вселится бунтарский дух Анафемы, и я войду в состояние всепожирающей геенны огненной, что разрушит этот дом, город и весь чертов мир! Вдох. Выдох. – Спасибо, Оракул, – сдержано ответил я и, поклонившись, развернулся как по струнке и направился к выходу. Близняшки и Веста также последовали за мной, сохраняя безмолвие, – Надеюсь, наши ответы были вам полезны. Почти у самого входа из дома к нам подскочил Матфей и, преграждая путь, предложил: «Может, я вас провожу до дома? Вы все равно, наверняка, не помните дорогу!» – Нет, Матфей, – холодно отрезал я, – Нам не нужна твоя помощь! – Но… – НЕТ! – …пожалуйста… - казалось, что мальчик вот-вот заплачет. – Солнце, не веди уж себя совсем как скотина! – таких слов я от Весты уж точно не ожидал, – От нас не убудет, если мы вновь прогуляемся с Матфеем, да и он знает город куда больше, чем мы, верно? – Матфей кивнул, – А если мы пойдем без него и заблудимся, то уже не у кого будет спросить дорогу: не думаю, что другие люди вдруг взяли и появились! – Ладно… - отступил я под напором Весты и жестом предложил Матфею повести нас вперед. Тот вытер уже успевшие проступить слезы, открыл дверь и позвал идти за ним и не отставать. – …из твоих уст он звучал неоднократно… - эхом внутри головы вертелась эта фраза.