Звёзды на твоих погонах

КПП был наполнен народом. Суворовцы переговаривались, обсуждая, как и всегда, планы на ближайшие несколько часов. Петя и не ожидал, что им так повезёт: выйти в увольнение почти всем составом. Он, Гром, Цветков, Синицын, Дубин, Перепечко и Сухомлин толпились около стойки дежурного, ожидая своей очереди, чтобы показать увольнительные и направиться вольными людьми в город. Улицы уже немного присыпало снегом, календарь перевалил за середину ноября. В воздухе понемногу ощущалась зима, с каждым днём погода становилась всё холоднее. — Парни, а чего нам на улице мёрзнуть? — Сухой не хотел коротать время в увале, превращаясь в снеговика или сосульку на просторах Твери. — Может, айда в компьютерный клуб? У меня там сосед работает, подсобит, скидки, все дела! В «Контру» порубимся, м? — В какую контору? — не понял Стёпа. Сухой фыркнул. — Да не контора, Печ, а «Контра»! «Контр Страйк». Игра такая. Не играл никогда, что ли? — Ну ты загнул! Где деревня Печи, а где компьютерный клуб и «Контра»! — Петя хмыкнул, по-доброму, смерил Стёпу изучающим взглядом: — Всему-то тебя просвещать надо! Печка смутился. Да, мол, колхозник, и что теперь? Неужто он хуже городских, что ли? Хуже он ни в коем случае не был, да и парни подтрунивали над ним по-доброму, так что было решено скоротать эти пару часов увала, деградируя в компьютерном клубе. По дороге Цветков воодушевленно пересказывал парням самые яркие моменты матча «Зенит» – «Спартак». Вдруг выбежав вперед, он начал пятиться, а потом размахнулся и что есть мочи вмазал ногой по небольшому сугробу, так, что тот разметался по сторонам, осев перед остальными суворовцами и испачкав им сапоги мелкой осенней грязью. — И тут Малафеев дает пас и го-о-ол! – закричал Цветков, совершенно не замечая своей оплошности. — Мы с Диманом аж завопили от радости. Прикиньте, я стою и глазам не верю! До конца матча всего минута какая-то оставалась. И тут этот гол. Класс! — С каким счетом в итоге сыграли? — спокойно спросил Гром, всё-таки он не то, чтобы фанател, но за результатами «зенитчиков» поглядывал. Они с отцом как-то больше хоккеем увлекались… — Три – два в нашу пользу, — гордо отозвался Димка. А ведь это Костик с Игорем привили ему эту культуру: наблюдать за любимой командой, болеть за них, гонять в футбол. — Красавцы! — согласился Гром, улыбаясь. Другие парни, кто не сильно вникал в футбольную тематику, просто переглядывались, слушая ребят, пока в разговор не встрял Петя. — Да вашим «бомжам» просто повезло! — Кому? — не понял Стёпка. Футбольный сленг от него был совершенно далёк, но он честно пытался вникнуть. Они с батей как-то больше бокс любили, нежели следили за командными играми с мячом. — А ты, Петь, значит, за «мясо» топишь? — с вызовом спросил Гром, притормаживая на тротуаре. По большому счету, Игорю было глубоко пофиг, кто за какой клуб болеет и болеет ли вообще, но что-то в его голове перемкнуло. Вот это дурацкое, глупое эго взыграло. — Во-первых, топят котят, Гром, а во-вторых, я за «мясо» не болею. — А за кого же тогда? — влез Костя. — За «коней»! — Синицын уважительно закивал, он тоже болел за этот клуб. — Я вообще что-то ничего не понял, «бомжи», «кони», «мясо», это что такое? Я думал, вы про футбол ещё говорите, — Печка как-то разом сбил их напряженный настрой, разрядив обстановку. Петя засмеялся, хлопнув его по плечу, эта наивность и потешность больше не бесила Хазина, наоборот, умиляла до глубины души. — Ой Печ, не могу с тебя! — заразительно рассмеялся Цветков. — Я уж думал, сейчас будет незапланированная драка ультрасов, — сморозил Сухой. — Сплюнь! — фыркнул Петя. Только драки им не хватало, они едва начали притираться друг к другу, парни стали его за вице-сержанта считать, значит, нужно пытаться соответствовать. Кадеты шли по парку в сторону компьютерного клуба. На пару каток им времени хватит, а может, ещё и на кафешку останется. В парке, вероятно из-за пронизывающего ледяного ветра, люди встречались редко. Лишь несколько мам прогуливались с колясками да пара стариков в старомодных беретах возбужденно спорила о чем-то на лавочке. А вообще было тихо: птицы не чирикали, только листья шелестели под ботинками суворовцев да электричка гудела вдалеке. Пахло сыростью и покоем. Игорю на это было всё равно, он просто шел, поглядывая по сторонам, периодически косясь на почему-то поникшего Хазина. Остальные же просто болтали, растянувшись по аллейке нестройным шагом. Цветков наперебой с Сухим травили забавные байки, веселя народ. Петя вдруг непроизвольно вздрогнул, смаргивая пелену перед глазами. Неужели это всё правда? Он буквально в ссылке в Твери, отправленный сюда отцом на перевоспитание. Перевоспитание? Доминируй, властвуй, унижай. Вот тебе и всё воспитание. С этими тремя действиями у Хазина-старшего проблем никогда не было, на службе всех строил только так, что и пикнуть никто не мог – боялись. Авторитет у отца был несгибаемый, его и начальство уважало. Жену тоже под себя подмял. Мать ему слова поперёк никогда не могла сказать, а Петя был ещё не таким взрослым и крутым, хоть и дерзости ему было не занимать. Не хватило ему стержня, чтоб в Москве удержаться. Впрочем, представляя себе перспективы родного города и проводя параллель, Хазин-младший навряд ли открыто бы заявил, что жалеет о чём-то. Петя просто внезапно поймал себя на мысли, что жизнь, оставшаяся в Москве, и те знакомые, приятели — тот же Гошан — стали ему… чужими? Нет, неправильно. Отдалёнными, что ли. И, вместе с тем, в его жизни уже вошло в привычку видеть этих ребят в суворовской форме; слушать байки Цветкова и Сухого; угорать с вопросов Печки; смотреть на Игоря, который время от времени вступал в разговор с сокурсниками, но чаще молчал, изредка тоже бросая на Петю свой взгляд. До компьютерного клуба они добрались быстро. Сухомлин, пообщавшись с парнишкой за стойкой администратора, кивнул в сторону стоящих неподалёку компьютеров: — Чего стоим? Занимаем, народ, пятый, двенадцатый и девятнадцатый. — А чего так далеко? — спросил Стёпа. — Печ, тут система лабиринта, эти компы рядом стоят, — ответил Дубин, обведя помещение взглядом. — Ну что, кто с кем в команде? — спросил Цветков, которому уже не терпелось начать. Парни разбились на две команды, Петя взял к себе Сухого и Синицу, а Грому достались Димка с Костяном, не пристроенным и остался только Печка… Играть три на четыре было бы нечестно, так что ребята договорились сыграть одну катку таким составом, а потом произвести замену. Так и играли: переживали, ругались, радовались, клацая с особым усилием то по мышке, то по клавиатуре, будто это поможет выиграть. Но победа заключалась не столько в скорости реакции, сколько в правильно подобранной тактике. Команда Хазина сделала Грома с ребятами с минимальным разрывом. Скинув наушники с микрофоном, Костян завопил, вскакивая с места: — Ну ты даешь, командир, уделал нас как щенков! — Эй, вообще-то мы шли нога в ногу! — заметил Дубин, а Игорь не сказал ни слова, только улыбнулся уголками губ. — Ладно, — сказал Петя, — щенки мои, погнали, у нас времени осталось всего ничего: хот-дог какой-нибудь заточить да в казарму вернуться. Ребята закивали, соглашаясь со словами вице-сержанта, засобирались на улицу. Мокрые облезлые деревья, как бездомные собаки, стыдливо отворачивались от прохожих. Иногда мимо, каркая и яростно маша громадными черными крыльями, пролетали вороны. Многие лавочки к зиме убрали, чтобы не сперли деятельные горожане. А те, что остались, были заняты. Кадеты решили присесть и съесть наконец-то купленные хот-доги, увидев издалека свободную скамейку, но, подойдя ближе, разочарованно переглянулись. На лавочке спал мужчина. Сначала ребята приняли его за бездомного, но потом поняли, что мужик просто-напросто бухущий в стельку. Штанина задралась до колена, нога безвольно свесилась с узкой скамейки, руки, как у покойника, скрещены на груди, а рот был приоткрыт, и время от времени оттуда вылетали свистящие звуки. Ресницы во сне нервно подрагивали. Он выглядел таким умиротворенным, что издалека могло показаться, что мужчина просто прилег, чтобы посмотреть на осеннее небо. Парни круто развернулись, послушавшись поданый знаками приказ Хазина «валить оттуда», но не успели сделать и пяти шагов, как услышали позади себя сиплый, низкий голос: — Эу, мальчики-спальчики! Парней обдало перегаром, хоть и стояли они довольно далеко от этого типа. Они оглянулись. Хазин поморщился, но губу прикусил, чтобы не агрессировать раньше времени. Трудно было представить, что мужик сможет очнуться так скоро. Казалось, он пролежит без признаков жизни до вечера, но нет: он сел, ноги свесил, руками оперся о колени и теперь смотрел на пацанов тяжелым туманным взглядом, одновременно растирая виски. Облизав потрескавшиеся губы, покрытые кое-где черной коростой, он опять заговорил: — О, кадетики! — На хрена мы вообще остановились, пойдёмте отсюда, — Хазин развернулся, намереваясь уйти, но Игорь придержал его за рукав форменного пальто, останавливая. Голос бомжа уже не звучал так угрожающе сипло, как в первый раз, когда он заговорил снова: — Сюда! Ко мне! — приказал он, но суворовцы и не думали двинуться с места. Парни хмуро следили за мужиком, готовые действовать по обстоятельствам. Пьяный нахмурился, поскреб подбородок и вдруг неожиданно спросил: — Ребят, пятьдесят деревянных есть? Поморщившись, Гром ответил: — На опохмел не подаем, — и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг раздался скрип. Мужик, тяжело опираясь на лавку, встал. Глаза его сверкали яростью. — Ты как, сопляк, разговариваешь с офицером Советской армии?! Недоверчиво осмотрев через плечо мужика, Игорь покачал головой: — Что-то не похож ты на офицера, дядь! Дядь… Петины замашки, не иначе. Хазин про себя отметочку тоже сделал, но виду не подал. Почему-то в голове сразу же всплыли картинки летних разборок с Громом в клубе. Тогда от Игоря тоже веяло подобной энергетикой, силой. Петя напрягся. Остальные молчали, затаив дыхание, рассматривали мужика. Тот сразу как-то обмяк, опустился обратно на скамейку и, уставившись в асфальт, печально спросил: — Не похож? Да, наверное, уже так и есть, не похож, — он поднял глаза и невесело усмехнулся: — А ведь я капитан… Игорь замер, наблюдая за мужиком, ждал, что же он ещё скажет после такого признания. Суворовцы невольно подошли к мужику ближе. — В Германии служил, — продолжил тот. — Жена… — он осекся, — жена ушла, когда меня после возвращения с квартирой кинули. Сказала, ты, мол, меня счастливой обещал сделать, вот и дай мне счастливо уйти. — Мужик щелкнул пальцами: — Хуяк — и нет жены! А пока в Германии жили, она мне пирожки с капустой по выходным пекла — чтобы… — он причмокнул, как будто вспомнил вкус тех самых пирожков, — чтобы как дома был, — он бегло посмотрел на Грома, потом окинул взглядом и остальных. — Смешно вам? В его вопросе прозвучал такой вызов, что Хазин невольно вздрогнул, но ответил: — Да нет, не очень. Мужик кивнул: — Во! Устами младенца, как говорится, — он поднял указательный палец, потом бессильно опустил его. — Дальше бизнес лопнул… А, вам неинтересно, — он махнул рукой и затем неожиданно снова уставился на ребят. На этот раз в глазах его не было ярости, только жалкая мольба: — Может, дадите полтишок? Молча, не дожидаясь, пока очнутся остальные, Хазин вытащил из кармана сотню и протянул ее капитану. Глаза того вспыхнули. Он одним резким движением выхватил деньги и, судорожно запихивая их в карман, заговорил быстро, заикаясь и забывая слова: — Ой спасибо, ой… молодцы! Я сейчас верну! Верну сдачу, — он бойко вскочил и перед тем, как убежать, энергично замахал руками. — Вы, кадетики, никуда не уходите. Я сейчас! — и быстрым шагом пошел в сторону магазина. Хазин, провожая его внимательным взглядом, сказал: — Пошли отсюда! Петя развернулся и двинулся в сторону, противоположную той, куда направился капитан. — А как же хот-доги? — начал было Перепечко, но поймав на себе хмурый взгляд парней, замолчал. Только пробормотал под нос так тихо, что никто не услышал: — Ну, нет, так нет. Ребята шли в сторону училища, лениво болтая ни о чем. Вернее, о чём угодно, только не о капитане и хазинской сотне. Сам Петя угрюмо шел впереди и о чем-то напряженно думал. Вдруг почти на входе в училище он резко остановился и повернулся к остальным. Хазин выглядел задумчивым и слегка растерянным. Когда он заговорил, взгляд его беспокойно скользил с одного кадета на другого — словно он искал что-то в их лицах, а потом завис на Громе. — Пацаны, как думаете, нас такое тоже ждет? — он нервно потер лоб, скидывая слегка отросшую челку с лба. — Нет же никакой гарантии, что наша жизнь сложится по-другому? Вдруг нас жизнь вот так же поимеет, и окажемся мы нахрен никому не нужны с этой службой… Ну вот как этот капитан. — Как «так же»? — не понял Цветков. Гром молчал, он прекрасно понял, что Петя имеет ввиду, но виду не подал. Игорь же с самого начала знал, да и парни тоже, что Хазину вся эта служба нахрен не уперлась, если бы не отец. Почему-то ему казалось, что возможно Петя в этом мужике из парка увидел какую-то совершенно другую реальность, интерпретируя и примеряя всё на себя. Гром покачал головой, пытаясь отмахнуться от этих мыслей. — Окажемся не у дел, — повторил Петя. Подойдя поближе, Игорь похлопал его по плечу. — Лично я предпочитаю оказаться в другом парке, где-нибудь у себя в Питере, возле Исаакиевского. Здесь, по-моему, плохо милостыню подают. А тебе, Петь, вообще переживать нечего, батя не позволит по паркам милостыню собирать или в канаве подыхать. Хазин шутки не оценил: — Кто его знает, Гром, если он сюда сослал, всё может быть. — Ну ты сравнил, конечно. Да, Петя сравнил, и ему совершенно не понравилась эта аналогия. Была бы его воля, он бы уже на хую вертел всю эту службу, суворовское, батю-полковника с его загонами и ментовку, которая уже маячила на горизонте. Была бы возможность соскочить, он бы выбрал совсем другой путь… А так приходилось крутиться, вертеться и изворачиваться. *** — Ещё зима толком не наступила, а этот снег уже заколебал, куда он сыпет и сыпет? — возмущался Сухой, активно работая лопатой. Их уже несколько дней дергали для уборки территории, чтобы суворовское училище не дай бог снегом не замело. Справедливости ради, дергали не только их взвод, доставалось всем. — По ходу, небесная канцелярия дала сбой! — согласился Дубин, замерев с лопатой в руках хоть на пару мгновений, чтобы отдохнуть. Другие парни были рассредоточены по территории, на всё про всё у них был час. Но как бы старательно они не махали лопатами, снег всё равно сыпал, сменяясь то мелкими, то крупными хлопьями. — Сбой, не сбой, а я уже заманался ледорубом махать, — Гром был хмурым и задумчивым, усердно колотя льдину на крыльце у КПП. Как же его бесила глупая работа, которую приходилось делать, просто чтобы не отхватить люлей от Василюка или Кантемирова. — Полундра! Посторонись! — завопил не пойми откуда взявшийся Хазин, убегая со всех ног от гнавнихся за ним Саньки Трофимова со Стёпкой на пару, которые ещё и волокли за собой по лопате. Все застыли, ожидая, как будут разворачиваться события, пока Хазин бежал со всех ног к парням. И что же такое случилось, что парни решили проучить их вице-сержанта? Их дальнейшую судьбу решил случай. Петя поскользнулся метрах в трех от парней и по накатанной дорожке, которую припорошило снегом, докатился прямо до Грома. Секунда-две, и эти клоуны повалились на землю, вот только не абы как: Хазин схватил Игоря за руку, а тот вместо того, чтобы остановить его или удержать, кинул его прогибом. И куча мала завалилась на землю. А потом раздался дикий ржач на всю округу и гнусавый крик: — Гром, дебил, ты нахера меня кинул? Слышь! Вставай давай, ты же меня сейчас задавишь! — Ну ты и говнюк, Петя! — Парни, это было мощно! — засмеялся Илья, подавая руку невозмутимому Игорю, который слезал с Хазина с таким видом, будто всё только что произошедшее было заранее спланированной акцией. — Эу, дядь, я долго загорать буду? Чё застыли, поднимайте меня! От такого командного тона парни снова чуть не покатились со смеху, но вице-сержанта своего за руки подняли. Правда, было уже поздно. — Это что за ледовое побоище вы тут устроили, а?! — Ротмистров с видом коршуна приближался к ним, метая взглядом молнии. — Или это у вас такая слаженная тренировка перед лыжным кроссом, третий взвод? Носитесь по территории училища, как стадо баранов! — Вам виднее, как стадо баранов носится… — Что ты сейчас там вякнул, вице-сержант? Повисла пауза. Гром боковым зрением посмотрел на Петю, словно хотел сказать, мол, ты чего, он же тебя сейчас с говном сожрёт и не подавится. Все знали, что характер у майора Ротмистрова полное дерьмо. — Ну-ка повтори! — Вам послышалось, товарищ майор, я молчал, — пиздеть с невозмутимым видом Петя умел, это было у него в крови. А видеть, как от каждого слова лицо Ротмистрова становится более перекошенным, вообще было отдельным удовольствием. И мысленно Петя поймал флэшбек, сравнивая майора с отцом. Правда, до Юрия Андреевича Вадим Юрьевич всё-таки не дотягивал, следовало ещё поучиться реальный страх наводить. — Послышалось? Ну считай, что я на радостях тебе от своих глубоких познаний наряд влепил. Вне очереди! — Пришел пастух в чужое стадо… – тихо протянул Петя в сторону, но Ротмистров его услышал. И спустить с рук такую оголтелую наглость совершенно не мог. — Встали в строй, живо! — гаркнул Ротмистров, прожигая каждого взглядом. Парни построились, Хазин встал во главе, и как вице-сержант, и как главный зачинщик. Гром встал рядом, плечом к плечу, а за ними и остальные парни. Вадим Юрьевич пошел вдоль строя, внимательно осматривая каждого суворовца, буквально испепелял их взглядом и явно что-то обдумывал. Парни внимательно следили за каждым движением офицера. Ротмистров — зверь, об этом знало все училище. Им оставалось только ждать взыскания. Вернувшись на место, он выразительно сказал: — То, что я сейчас вижу, меня удручает. А вижу я толпу расхлябанных дворовых мальчишек, а не курсантов Суворовского училища. Пора взрослеть, мальчики. Что вы мне на это скажете? Возражения есть? Очевидно, майор не сомневался, что в ответ на его пламенную речь суворовцы понуро опустят головы и пристыженно промолчат, но тут Хазин сделал шаг вперед и невозмутимо ответил: — Лично я с вами согласен! Ротмистров открыл было рот от удивления и ошарашено уставился на суворовца, впрочем, как и остальные парни, но быстро взял себя в руки: — А, ну раз согласен, значит будем тренировать дисциплину и беречь честь суворовца и чистоту мундира, да? Сняли бушлаты и возвращаемся к уборке территории, живо! Снег сам себя не уберет, паршивцы. Сказать, что парни офигели, это не сказать ничего. — Вы же понимаете, что это не честно? – подал голос Гром. — Зато эффективно! Глядя на багровое лицо Ротмистрова, суворовцы с трудом сдерживались. В смысле, снять бушлаты?! На улице минус шесть, ветер ледяной и снег метёт! Однако, несмотря на душившую их злость и ярость, приказ майора никто больше не оспаривал. Холод пронизывал до костей. Петя еще не успел толком снять бушлат, как почувствовал, что к окоченевшим пальцам прибавляются шея, плечи и торс. Мурашки по коже забегали табуном. Порыв холодного ветра почти заглушил строгий голос, но Пете удалось расслышать: — Третий взвод, надеть бушлаты! Василюк, заметив их, уже направился к ребятам, шокированно глядя на Ротмистрова, который недовольно поджал губы. — Вице-сержант Хазин! — Громовой голос, похоже, Пал Палыч не в настроении после увиденного. — Я! — молниеносно отреагировал Петя. Василюк был человеком слова и чести. От него даже наряд принять было не так обидно, а уж по поводу бушлатов… такого ему бы в голову не пришло точно. Потому что человечный. — Веди весь третий взвод в казарму. — Есть! Третий взвод! — заорал Петя уже громче, чтоб услышали и те ребята, которые до сих пор орудовали лопатами вдалеке. — Стройся! В казарму шагом марш! Лицо Ротмистрова перекосилось от злости. Пете от души хотелось, проходя мимо майора, показать фак, но он сдержался. Василюку было что сказать коллеге, но он держал себя в руках из последних сил. Лишь когда взвод оказался на достаточном расстоянии, процедил: — Я за своих парней — разорву! Пеняй на себя, Вадим Юрич, начальство о твоих методах воспитания будет в курсе сегодня же! Готовься писать рапорт! Пал Палыч развернулся, хотел было уже уйти, потом почему-то передумал, ухватил майора за ворот бушлата, но тут же опомнился, отпустил. Об этого мерзкого говноеда руки было марать не охота. Он брезгливо обтер ладонь о ротмистровский бушлат, плюнул в снег и ушел. — Мы ещё посмотрим, кто кого! — крикнул ему вслед Вадим Юрьевич, нахохлившись. А ведь они и правда не закончили, что уж там – они только начали. *** В бытовке велись оживленные разговоры. Кто-то гладил одежду, кто-то подшивал форму, кто-то её чистил. Петя лично занимался последним. Замёрзшие пальцы до сих пор слабо покалывало. Перед глазами стояло озлобленное лицо Ротмистрова. Вот же гнида! Хазину хотелось с самого майора снять бушлат, чтобы он осознал, каково это, в минус шесть на морозе без верхней одежды. Ну ничего, Петя не будет Петей, если не врубит ответку. Не сегодня, не завтра, но он точно знал, что этот напыщенный придурок ему ответит. Ишь, царя возомнил из себя! Офицер-воспитатель… Не начальник! Вынырнув из размышлений, Петя стал прислушиваться к потоку голосов парней. Речь шла о лыжном кроссе, о котором им всем сообщил Василюк получасом ранее на построении. Новость, вызвала ажиотаж, ребята оживились. — А кто-то знает, какой приз? — спросил Стёпа, повертев головой по сторонам и зыркая на парней в поисках ответа. — А тебе, Печ, зачем? — Сухой решил сразу подколоть. — Ты, что ли, на лыжах ездить умеешь? — Ну просто, интересно же. — Ну, Илюх, не смейся. Если там приз какой-нибудь торт — Печка мигом все техники освоит! — Цветков тоже недалеко ушёл. И Пете вроде как смешно было, а вроде как и не очень. — Чё вы прицепились к нему? – осадил он парней. — Вот именно, — поддакнул Гром, и Пете на секунду стало легче, что они на ситуацию одинаково смотрят. — Сами то на лыжах кататься умеете? Олимпийский резерв, блин! Если уж совсем честно, лыжный спорт многим давался туго, не в каждой школе были подобные занятия на физкультуре, потому что попросту не было нужного инвентаря и экипировки. Да и на горнолыжных курортах из взвода отдыхали всего пара ребят. Петя в этом числе тоже был. Конечно, Хазин-старший стабильно каждую зиму устраивал вылазки то в Альпы, покоряя Куршевель, то в Швейцарию, то на Розу-Хутор или в Шерегеш. Отец никогда не скупился на дорогой отпуск, стараясь как минимум дважды в год вывозить семью за границу, летом — на море, зимой — в горы. В общем, с лыжами Петя был знаком, как и со сноубордом, более того – даже был с ними на «ты». А вот остальные… спрашивать у парней почему-то было неловко. Вдруг не так поймут. А ведь ещё в начале его ссылки в кадетку Петя не гнушался блеснуть папкиными возможностями и связями, а теперь почему-то вдруг от самого себя Хазину стало противно и тошно. Парни шутили, ржали как кони, что-то увлеченно рассказывали, поглядывая на своего вице-сержанта, который с головой окунулся в свои мысли. Почистив форму, Петя уже хотел было выйти, пока резкой пронизывающей болью не прострелило колено. Приплыли, чтоб его. Только этого ему сейчас не хватало. Старая травма в виде давнишнего надрыва мениска резво решила напомнить о себе. Петю перекосило от боли. Он резко выдохнул и задержал дыхание, чтобы хоть как-то сохранить лицо, и вышел из бытовки. Лишние вопросы ему были и к чему. Всего-то нужно было спрятаться где-нибудь минут на двадцать, переждать, перетерпеть, подумать, переварить всё и, возможно, даже найти укромное местечко, чтобы выкурить сигаретку. Курить хотелось страшно, а там, глядишь, и нога бы прошла. — Чё это с ним? — спросил Костик, косясь на ребят, но почему-то его взгляд задержался на Громе. — А я почем знаю? — не понял Игорь. — В смысле, я думал вы друзья, вроде как, — под конец Цветков что-то и вовсе сник, глядя на Игоря, который лишь пожал плечами. Ага, друзья… вроде как. — Думал он, — шикнул на него Гром. — Парни, слушайте, так а мы нашего вице-сержанта поздравлять будем? — серьезно спросил Синицын, отвлекая всех от своих разговоров, споров и дел. — По какому поводу? — Так это, по поводу днюхи! — вмешался Печка. Игорю почему-то вдруг стало совестно. Они с Петей вроде бы уже начали налаживать контакт, но парни знаю про его день рождения, а Гром нет. Хотя, казалось бы, откуда? Они ведь практически всегда вместе, всем взводом. На построении, на уроках, на самоподготовке, в нарядах. Блин, да они же даже спят все вместе и моются в общем душе, разве что не дрочат коллективно, хотя… Черт! От этого осознания почему-то вдруг защемило в груди. Игорю даже на секунду показалось, что это ревность, но потом он понял, что это что-то другое, просто очень похожее. — Так а что Хазин, приглашал уже что ль куда? — заинтересованно пробурчал Сашка Трофимов, попутно пытаясь откусить черную нитку от мотка, нет бы ножницами воспользоваться. — Да не, какой там, вы же видите он шкерится, молчит. — Чё вы пристали, может не любит человек этот день или вовсе не празднует, — снова влез Гром со своими попытками в оправдание, хоть и понимал, что знать он ничего о Пете не знает. И вообще, если он его не посвящал в такие элементарные нюансы своей биографии, значит Хазин не посчитал нужным. Хотя, казалось бы, того, что Игорь знал о нем до этого, ему вполне хватало. Видимо, не сейчас. *** Петя застегнул молнию на олимпийке до горла и поморщился от холода. На улице был минус, хотелось снова вернуться в училище, а не торчать на спортплощадке, но, к сожалению, сегодня был тот самый день, о котором в последнее время галдели на каждом шагу — день лыжного кросса! Суворовцы уже готовились к забегу, от каждого взвода допускалось по два участника. Накануне выбирали лучших из них, и как-то так получилось, что Петя попал в этот список, да и не один, а с кем бы, вы думали? Конечно, на пару с Громом! Подобный расклад вроде и подбадривал, с одной стороны, но вместе с тем и огорчал. Будь воля Пети, он бы этот кросс десятой дорогой обошёл, тем более, что колено в последние дни предательски болело. О своей проблеме Хазин, конечно же, умалчивал и шифровался, надеясь, что «оно само как-нибудь пройдёт». Так вот, не прошло! Это было типичным заблуждением человека, не имеющего медицинского образования и головы на плечах, чтобы побеспокоится о своем здоровье. Почему-то про себя Петя подумал, что «до этого не беспокоился и ничего, живой, значит и сейчас нехуй начинать». Вот и пришлось ему столкнуться с насмешкой судьбы, когда перед самым стартом боль в ноге снова дала о себе знать. Петя не рассчитывал на лавры победителя, ему бы одну цель осуществить — не сдохнуть до финиша, и это уже можно будет считать удачей. Так как заявленным расстоянием от командования училища было три километра, это означало, что им предстоит преодолеть три круга. Три чёртовых круга. Не сдохнуть. Петя повторял себе эти слова, чередовал их, пытаясь успокоиться. Правда, если бы кто глянул на него в этот момент, то и не сказал бы, что Хазин нервничает — на лице вице-сержанта не читалось никакого выражения. А может, окружающие его люди просто не умели читать по лицам. Хазин столкнулся взглядом с Громом. — Ну что, Петь, на победу настроился? — Я с неё с рождения не перестраивался, — язвить он не хотел, просто как-то так само получалось, из-за боли в ноге настроение было скверным. А когда у Пети хуёвое настроение, его внутренние демоны сами пёрли наружу. Извиняться за свой порой грубый тон Петя не умел, поэтому только пожал плечами, когда между ними повисла пауза. — Удачи, — искренне пожелал Гром, который, казалось, даже и не подумал обижаться. Но при этом в его взгляде было что-то пытливое, словно он один из всех прочувствовал: что-то не так. Времени для расспросов не было, да и Петя не стал бы колоться, как орешек. Грузный преподаватель физкультуры и по совместительству судья сегодняшнего забега крикнул, чтобы все выстраивались на исходные позиции. Петя доковылял до линии — как вице-сержант, он стартовал одним из первых и бросил на правую ногу критический взгляд. Сжимая лыжные палки, он на мгновение подумал о том, что, походу, всё-таки конченный идиот, надо было сказать Василюку, его бы заменили. Только вот кем? Не Перепечко же выставлять, который на лыжах даже прямо ехать не научился, не говоря уже о том, чтоб поворачивать. Физрук дал команду, дунул в свисток и десять суворовцев сорвались с места. Шум ветра в ушах заглушал крики болельщиков, каждый из которых следил за определенной фигурой, надеясь, что именно его товарищ придёт к финишу первым. Петя старался не сбавлять скорость, но и не гнать впереди всех — велик риск слишком быстро выдохнуться. Гром поравнялся с ним буквально через пятьсот метров, и теперь они шли нога в ногу. Петя, если бы не был так занят лыжами и болью в ноге, глянул на него, но сейчас специально старался отвернуться. Лицо сдавило от боли, однако, он скорости не сбавил, продолжая тихо молиться про себя. Не сдохнуть. Ещё два круга. Если бы его спросили, как он вышел на третий, финальный круг, он бы даже толком два слова связать не смог, — чисто на адреналине и жопной тяге. До финиша оставалось всего-ничего, когда ему на лыжу спецом наехал один из парней из второго взвода, чтобы обогнать, скинул с «трассы». А дальше всё как в тумане: прострел в колене, свисток физрука, жгучие слезы боли — и он валится на снег. Слышится какая-то возня, суета, кто-то из парней подбегает к нему, сзади слышится гомон, какая-то ругань. Петя поворачивается и видит, как Гром на финише хватает за ворот олимпийки того самого придурка, что скинул его, и замахивается кулаком, но не бьет, к нему подходит Василюк, отчитывает за непотребное поведение. Эх, наверняка ведь наряды ему впаяет. — Ты как, Петь? — Живой. — Ты встать-то сможешь? — Попробую, — кривится от боли, но встает. Жаль, отец бы таким не гордился, по-любому сказал бы, что он может лучше, мог бы всех уделать на кроссе, а сам-то что? Сошел с дистанции, нюня. До медпункта Хазина вели Гром с Василюком. Пал Палыч не причитал. Что уж там, он им и слова не сказал, ни за травму Пети, ни за несостоявшуюся драку Грома. Может, победителей не судят? Игорь всё-таки пришел первее всех на кроссе. — Советую вам не расслабляться, гаврики, разбор полётов будет позже! — от его громогласного голоса на душе почему-то стало тепло. Хорошо что офицером-воспитателем у их взвода был Василюк, а не та мразь из второго. — Так точно, товарищ майор! — ответили хором, складно. Да уж, хоть что-то у них получается нормально делать вместе. — Какие люди, здравствуйте товарищи суворовцы! Пал Палыч, приветствую, какими судьбами? — поздоровался доктор, пожимая руку майору, парней же удостоил просто кивком. — Да, на лыжном кроссе покалечили мне вице-сержанта, посмотрите, Андрей Иванович? — А как же не посмотреть, представьтесь, молодой человек, — доктор надел перчатки, кивая на кушетку, чтобы Гром сгрузил пострадавшего Петю туда. — Вице-сержант третьего взвода, Пётр Хазин. — Так, посмотрим, что у нас тут, Пётр Хазин, сержант третьего взвода. На что жалуемся? — Доктор начал его осматривать, ожидая ответ на свой вопрос. Но Петя отвечать не спешил, сначала на Игоря покосился, который навис над ним большой грозной тучей и Василюк ещё к тому же на выход не спешил. Говорить о том, какой он безответственный еблан по отношению к своему здоровью, Пете не хотелось. — Да там, в общем, перед кроссом колено прихватило, думал, нормально всё, пройдёт, пока меня урод один со второго взвода с полосы не сбил, ну и, в общем, вот… Нога в колене болит, ступить на неё не могу. Василюк только головой покачал, а вот у Игоря желваки на лице ходуном заходили, злится. Вопрос только, на кого? Петя в этой ситуации мог злиться только на себя. — Смотри, вот так делаю, больно? Док надавил на колено где-то сбоку так, что у Хазина закатились глаза, а в ушах зашумело. Он хотел было зашипеть, закричать, дернуться, но в итоге только по кушетке чуть не сполз, пока не услышал громовское: — Да он же от боли сейчас отъедет, вы чё! Петь, ты чего молчишь?! — возмутился парень, тормоша Хазина за плечо. В глазах Игоря читался испуг. Это что, он за него испугался? За Петю Хазина? — Угу… — только и смог промычать Петя, громко сглотнув. Отец ведь всегда говорил ему терпеть, особенно когда больно, но у него как обычно получалось фигово. — Травмы были? — Надрыв медиального мениска был когда-то, — пробурчал Хазин, пока Андрей Иванович доставал из морозилки небольшого холодильника грелку со льдом, чтобы приложить. — Да, дело дрянь, конечно, вице-сержант. Майор, давайте парня сегодня оставим в изоляторе, ногу нагружать ему противопоказано, я договорюсь, завтра в больнице ему сделают МРТ колена, и вот тогда уже будем посмотреть. Молись, пацан, чтобы там не было полного разрыва мениска, иначе придётся операцию делать. — Охуеть, — только и смог пробурчать Петя. — Хазин! — Ладно вам, товарищ майор, там и правда всё не так радужно. Пока Андрей Иванович искал ещё какие-то ампулы в своем неотложном шкафчике, мазь и эластичный бинт, его занял разговором Василюк, задавая важные вопросы об исследовании, о возможной операции, обо всём. Петя же старался об этом не думать, чтобы не накручивать себя, поэтому решил отвлечься на Игоря, который стоял над ним с такой угрюмой миной, что хоть стой, хоть падай. — Поздравляю с победой, Гром. — Спасибо, конечно, но если бы ты не сошел с дистанции, ты пришел бы первым. — Ой, не душни, если бы да кабы, знаешь? — Ага, там про грибы что-то. — Вот именно! — Ничего, поздравительный торт всё равно принесу тебе, как имениннику! — заявил Игорь и усмехнулся, косясь сверху вниз на растрепанного Петю. — Только попробуй! — зло пригрозил ему Хазин, выставив кулак. — Ты откуда вообще узнал? — Так все знают про твою днюху, мне вообще-то парни сказали, а мог бы и сам! — Гадство. — Да ладно, Петь, ты чего? Ну подумаешь, в этот раз днюху придется праздновать в суворовском, а не в каком-нибудь клубе, вся жизнь ещё впереди! — Блять, Игорь, ты сейчас совсем не помогаешь! Не люблю я свой день рождения, поэтому и не сказал никому, и откуда только узнали все? Понимаешь, вот всегда всё так заканчивается! — Как? — не понял Гром. — Травматично. Парни замолчали, Игорь сел на кушетку рядом с Петей, плечом притерся. Ноги после лыж болели жутко, и кто сказал, что лыжный спорт это легко? Лучше бы реально кросс бежали, легче было бы. — Ладно, как знаешь, Петь. А что Нина твоя, не приедет? У Пети аж сердце забилось сильнее от Игоревых слов. «Нина твоя». Надо же, как быстро его, оказывается, можно выбить из колеи. Эх, Игорь, Игорь, ну хорошо же сидели, чё ты начал-то нос свой совать, куда не надо. Хазин пятерней в волосы залез, попытался пригладить то, что осталось от его роскошной шевелюры. — Нет, Игорь, моя Нина не приедет. — Что так, поссорились? Петь, ты прости, это, конечно, не мое дело, но ты после возвращения из Москвы какой-то сам не свой, у тебя всё нормально? Для Пети это был удар под дых и по тому самому колену разом. Из легких будто весь воздух выбили, а его самого растоптали под этой гнетущей фразой от Грома. — Нормально. Поссорились и вообще, ты прав, не твоё дело. Так что иди в жопу, Гром! — Узнаю Хазина! Игорь засмеялся, чем привлёк внимание доктора и Василюка, те как раз закончили разговор. Попрощавшись, Василюк и Гром покинули медпункт, оставляя Петю в надежных руках Андрея Ивановича. Гром грозился прийти проведать Хазина после ужина, но не сложилось: терпение Василюка кончилось, поэтому Игорю пришлось заступать в наряд вне очереди. *** На винтажных серебристых «Casio» на левом запястье стрелки часов близились к трём часам ночи, а сна у Пети так и не было ни в одном глазу. Охуенное начало дня рождения, ничего не скажешь. Собственно, Петя ничего и не говорил, ведь это был его самый нелюбимый праздник в жизни. И если раньше ему хотя бы дарили подарки, сейчас же кроме хуя за воротник не перепадало ничего хорошего. Поэтому он для себя решил никак не выделять этот день и не ждать ничего сверхъестественного, чтобы потом было не так больно обламываться о несбывшиеся мечты. Вот и сейчас лучше было бы об этом не думать, но нет же, он разгонял, думал и, черт, да, мечтал. Что это за мистика такая блядская! В голове у него был только он: Игорь, мать его, Гром. Как он в палате изолятора сидел напротив; ехал рядом на лыжах; вот он пытался по морде съездить чуваку из второго взвода за него, за Петю Хазина; а тут он в кителе в увале; на уроках за одной партой; в том клубе московском; в камере участка; на комиссии… Всё смешалось! Везде он был разный. Где-то смурной, серьезный, а где-то улыбчивый, смешливый. Сука-а-а… Петя закусил нижнюю губу почти до крови, только чтобы переключиться, отвлечься, выгнать его из своей головы. Уходи, Игорь, уходи!

      Я снова чувствую тепло.

      На моём теле много рук.

      И все не те, и всё не то.

      Это похоже на сон.

      Знаю, когда-нибудь я не проснусь.

      Всё будет хорошо.

      Я улыбнусь, я улыбнусь.

Черт, и какого хрена вообще его оставили в этом долбанном изоляторе? У него ведь нога повреждена, а не что-то эдакое! Можно было и в казарме отлежаться, если бы позволили, а так оставалось лишь распекать себя и мысли свои блядские подкармливать. На «блядских» Петя поморщился, как от боли, но сейчас у него уже ничего не болело. Вколотый обезбол действовал как надо, но вот в душе что-то, видимо, сломалось. В голове всплыли картинки с недавней поездки домой: родители, Нина, Гошан, поход в клуб, косяк и, о боги, Игорь Гром. К горлу подступил ком, который было ну никак не протолкнуть. Зубы всё так же жевали нижнюю губу, а правая рука медленно скользила по животу. По телу побежали мурашки, он уже знал, что будет. Он не сдерживал себя. Здесь можно, никто не увидит, не осудит, можно… Мизинец поддел резинку спортивок, а там и боксеров, медленно пробираясь внутрь. Руки холодные, ледяные буквально, по бедрам побежали мурашки, тело прошило дрожью, а в голове одни картинки сменялись другими – и везде Гром. Гром… среди ясного неба, ты… У Пети перехватило дыхание, когда ледяная рука скользнула ниже, прямо к привставшему члену. В голове мелькнула мысль: хоть бы не упал от прикосновения своих собственных холодных рук. Но член не то, что не падал, он потихоньку креп в его руке. Дрожь от предвкушения прошлась по ногам. Дрочить на сухую было не прикольно, но и ничего под рукой не было, значит, придётся потерпеть, совсем немного потерпеть, пока член не засочится, плевать на руку как-то совсем не хотелось. Прикрыв глаза, Петя гонял в голове самые разные картинки, но чаще всего всплывали почему-то две. Одна из них – несостоявшаяся драка Игоря сразу после кросса, когда он пытался заступиться за Петину честь и наказать обидчика, а вторая была как раз с той самой их драки из клуба. Хазин даже не думал, что его так возбуждает грубость: громовская, блядская, принципиальная. Левая рука крепко ухватилась за бедро, поглаживая ритмичными движениями. Пете казалось, будто бы это и не он вовсе, а Игорь ласкает его, подбирается ближе, с прелюдиями. Хазин перешел к активным действиям, пытаясь правой рукой надрачивать в нужном ему темпе, и тихонечко застонал. — Игорь, пожалуйста, Игорь… — тихо сорвалось с губ. Забылся, заигрался, отпустил всё. Пете представлялось, будто это не он мастурбирует: в его голове выстроилась четкая картинка, как Гром ему отдрачивает. Грудь сдавило, было такое чувство, будто кто-то придавил его в районе пресса. «Давай, Петенька, раздвинь ноги для меня». Хазин забылся, заерзал на жесткой кровати, задышал глубоко, а в голове голос – ну точно Игорев, будто шепчет ему на ухо. С ума сошел, да, точно! Левая рука с бедра переместилась под мошонку, стала массировать. Пете хорошо, черт возьми, очень! С губ сорвался затравленный стон. Петя кончил неожиданно, изливаясь прямо себе в ладонь, резко распахнул глаза – запыхавшийся, перепуганный, встрёпанный. Вся та дымка, что окутывала его сознание, развеялась в моменте, остался только он – обкончавшийся, растерянный и разбитый. — Пиздец! — вырвалось зло, совсем не его голосом. Петя саданул кулаком левой руки по стене, правая была до сих пор испачкана спермой. Вскочил на ноги, совсем забыв, что на больном колене лежала грелка со льдом, и та с силой саданула по пальцам на ноге. — Блять! Боже, какое я ничтожество… Хазин завыл, оседая на пол, из глаз брызнули слёзы, горячими дорожками опаляя щёки. Да уж, Петь, дожили, плакать второй раз за день. И если первый раз был от боли, второй — от ненависти к самому себе. С днем рождения, неудачник.

Успокойся, всё на самом деле в голове.

Закрывай глаза, я спою тебе.