Беспамятство

Суккубёнок хныкал. Он прятался в мусорном баке до того, как Рейх его обнаружил. Наверное, от оборотней-полицейских — те любят позабавиться с такими вот, да пожёстче, а король им после недавней выигранной войны всё спускает с рук. Мусорный бак, немного помятый сбоку, наверняка кем-то попинанный, стоял в узком закутке между чёрно-кирпичными домами; рядом стояли ещё два точно таких же с отходами наподобие остриженных и знатно воняющих тухлой рыбой разлагающихся крыльев фей. Несло орковой мочой — всё засрали, суки. А ведь раньше в Белло было так убрано, чистенько — идеальный европейский город, несмотря на то, что жили тут итальянцы, у которых, в общем-то, города не слишком чистотой отличаются. Рейх зашёл в этот закуток, привлечённый сладким запахом, который перебивал даже мусорную вонь. Такими темпами полицейские обнаружат этого бесёнка буквально через несколько часов — нюх у оборотней был что надо. А суккубёнок всё хныкал — оно понятно: тёк, да так сладко, так вкусно — клубникой, сливками, морозной свежестью с ноткой чего-то невообразимо-алкогольного, слишком крепкого и жёсткого для такого малыша. Вдали завыла полицейская сирена. Суккубёнок взглянул на Рейха своими синими-синими глазами и даже хныкать перестал — только губки бантичные кривились. Прижал свои мохнатые руки-лапки к груди, втянув коготочки, и мотнул маленькими алыми рожками, а Рейх смотрел-смотрел на него, курил, а потом как затушил папиросу об смешно торчащий из-под волос коротенький тупой рожок. Бесёнок хотел было хныкнуть, но поджал губки, и лишь слёзки на глаза навернулись. Умненький. Сирена звучала всё громче и ближе, а Рейх, проклиная себя и свой долбаный альтруизм, тихо, сквозь зубы выматерился и потянул суккубёнка из мусорного бака. Тот был абсолютно голенький, только с белой шерсткой на лапках да в паху — не слишком мохнатый, но от человека отличить можно. — Пошли, — отрывисто приказывает Рейх. Суккубыш подчиняется, но, едва вылезши из бака и сделавши шаг, сразу падает. Не издаёт ни звука, встаёт и, подволакивая ногу, пытается ползти за Рейхом. Рейх, слыша за собой странные звуки, оборачивается и говорит: — Ты что, не слышал?! Пош… — слова замирают в горле, а потом Рейх сильно-сильно ругается. Суккубёнок сжимается и падает ничком на камни, прячет подвёрнутую ногу. Рейх, стиснув зубы, шагает к нему, приседает, поднимает на руки. Суккубёныш дёргается, словно его режут, мотает головёнкой с рогами и засаленными тоненькими волосами, но молчит. Его били за крики — понимает Рейх. И тут же замирает — что-то его настораживает. Лишь спустя несколько секунд он понимает, что. Сирена стихла. — Майор Италия, — слышит он голос за своей спиной. — Документики, господин, предъявите пожалуйста. Рейх оборачивается; суккубыш на его руках, слава Сатане, молчит. — Рейх? — озадаченно хмыкает майор. Рейх про себя облегчённо улыбается. Им с только что найденной тварюшкой невероятно повезло. — Я, майор, — улыбается он, видя, как прячется улыбка в чужой рыжей щетине. Италия был крупного телосложения оборотень-лис, что нетипично для их профессии — обычно в полисменов идут волки да медведи; волосы у него были рыжие с проседью, глаза — зелёные и добрые-добрые, чуточку наивные. Красавец он был писанный, и внешности тоже необычной. Суккубёныш на него уставился так удивлённо, что Рейх фыркнул. — А вы никак на дежурстве сегодня? — Не дежурстве, дорогой, — улыбка Италии стала опасной, и Рейх сглотнул. Ох и достанется ему сейчас. — А ты почему не сидишь в своём борделе за сверхмощной защитой? — Я, эм… Германию поведать поехал, — Рейх опустил голову. При упоминании борделя суккуб на его руках отчего-то вздрогнул, но Рейх не обратил на это должного внимания, только погладил его по плечу неосознанно. Италия был не просто рассержен — он был взбешён! — Ах, Герма-а-анию… — в тот же миг тон майора стал резким. — Какого хуя, Рейх?! Ты самый разыскиваемый человек в королевстве, Сатана тебя раздери! — Но… — В мою машину, живо, — Италия устало потёр переносицу, поправил грубые кожаные перчатки без пальцев и махнул в сторону полицейской летучки-форда. — Знать не хочу, как ты здесь оказался, если Германия живёт на другом конце города. И… Кто это у тебя? Опять всякую погань в дом тащишь! — Он текущий. Станет совершеннолетним — будет в борделе работать. Редкий экземпляр, принесёт много дохода. Не ругайтесь, майор, — нашёл, что ответить, Рейх, прижимая к себе маленького дрожащего бесёнка. — Тебе лет-то сколько, пиздюшонок? — хмыкнул Италия, открывая перед ними заднюю дверь чёрного форда. — Четырнадцать, — тихо ответил тот. — А со скольки лет я буду?.. — Будешь что? — переспросил хмурый Италия, усаживаясь за руль. Он провернул ключ зажигания, заводя мотор; форд разогнался немного, расправил механические крылья, встроенные в двери, харкнул бензином из выхлопной трубы на чьего-то мула-хамелеона, чей хозяин разразился грязными ругательствами, и полетел. — В борделе работать, — пояснил суккуббёныш, опустив свою крохотную головку. Правильно понимает — выбора у него нет. — С шестнадцати. Но не шлюхой — официантом, может, стриптизёршей. К чему способен, — пояснил Рейх, старательно прячась от косого взгляда Италии на заднем сиденье форда. — Почему не шлюхой? — хмыкнул Италия. — У тебя и моложе шестнадцати работают активненько. Рейх его проигнорировал, отвернувшись к окну. Глядя на кажущийся крохотным с такой высоты город, он думал, что он, нахрен, слишком стар для этого дерьма. Почти полтинник стукнул — шутка ли? И хотя Рейх выглядел всего на тридцать — вампирские корни, все дела — чувствовал он себя на все сто. Лет. Италия был прав — ему не стоило вообще выходить сегодня из дома, но Рейх просто ненавидел сидеть взаперти. С каждым годом это всё больше походило на добровольную тюрьму. Девочки и мальчики — весёлые, довольные своей работой и приличных размеров зарплатой — его совсем не понимали. Глупышки-шлюшки, они хоть как-то скрашивали серость его будней. Что бы кто ни говорил, а Рейх свой бордель любил. Он был идеален — от планировки и дизайнерской мебели до самых разнообразных проституток на любой вкус и цвет. Италия был его давним другом, а после стал и клиентом в борделе. Трахаться он любил — иногда мог умотать трёх за ночь, да и платил всегда много, а потому в борделе его и его полицейский форд знают все, и никаких проблем не предвидится. В «Верге» было затишье. Конечно — полдень. В такое время бордели посещают только праздные гуляки и припозднившиеся пьяницы. Поэтому Рейх позволял своим сладеньким работникам в такое время не крутиться на шестах, а передыхать после предыдущей ночи. Летучка Италии приземлилась во двор, на одно из парковочных мест. И не успел майор сказать «приехали», как Рейх уже выскочил из машины, утаскивая за собой на буксире только что пойманного бесёнка — тот только хвостом щёлкнул. Рейх любил свою «Вергу». После многих лет незаконной работы убийцей, адреналина и опасного непостоянства бордель был единственной вещью, что принадлежала Рейху по-настоящему. Можно сказать, это место стало его первым за много лет домом, ведь он вложил в него душу. Бордельный бизнес приносил неплохой доход — и тут бы и сказочке конец, Рейх превратился бы в богатого принца, да не тут-то было: каким-то образом его прошлое постоянно всплывало на поверхность. Клиентов от этого не убавлялось, но вот попадаться на глаза оборотням-полицейским было смерти подобно. Сегодня ему страшно повезло встретить именно Италию. — Просил же не курить, девочки! — заорал Рейх, с ноги распахивая дверь. — Прости, милый, мы немного, — кокетливо захихикал Франция, сидящий за барной стойкой на высоком стуле. Он кинул свой окурок в бокал с вином, скрывая следы преступления, накрутил блондинистый локон на палец, стрельнул взглядом в вошедшего вслед за Рейхом с Россией Италию. — Совсем чуть-чуть, — подтвердил альбинос Япония — эльфёнок и сын хорошего друга Рейха, из-за чего ему многое спускалось с рук, — бесстыже затягиваясь тремя сигаретами разом. Бельгия рядом с ним пил неясный, но — очевидно — алкогольный коктейль ядрёно-розового цвета, и Рейх не стал бы утверждать, что этот коктейль разрешён в королевстве. — Да тут, сука, пылесосом проветривать надо, так надымили, — раздражённо сказал Рейх, открывая ближайшую форточку. — Встаём-встаём, девочки, пляшем, клиент в здании. — Клиент и без демонстрации знает, на что мы способны, — замурлыкал Франция, оттягивая резинку чулок и шлёпая ей по своему бедру. Он был запакован в белый комплект кружевного белья и смотрелся в нём как ангел. Он не выглядел как типичный сладкий мальчик, совсем наоборот — имел хорошо развитую мускулатуру, светлую, делающую его только привлекательнее, щетину. В каждом его движении прослеживалась зрелая сексуальность, и именно из-за этого своеобразного шарма у Франции от клиентов отбоя не было. Италия хмыкнул на такое очевидное заигрывание и поманил Францию пальцем, головой указывая в сторону номеров для уединения. Франция допил свой бокал с вином и только после этого встал, позволив подхватить себя под локоток и увести в спальню. Рейх проводил взглядом, как он изящно крутит задницей и двигается на высоких шпильках, будто в них родился. О да, Франция был чрезвычайно хорош. — Чего встали?! Живо за уборку! — рявкнул Рейх, очнувшись. — А Франции опять халявные премиальные достанутся, — захныкал кто-то, кажется, Литва. — Это потому что у него фигура идеальная! — поддержал его Польша. Рейх закатил глаза. Этим вот только бы поплакаться. — Это потому что он работает, а не только жрёт, курицы. За уборку. Живо, иначе вообще без зарплаты останетесь! — кумушки в кружевных чулочках послушно разбежались по разным углам, цокая каблуками, чтобы там ещё кому-нибудь пожаловаться на жизнь нелёгкую, несчастную. — Чтобы через полчаса всё было чисто. Приду — проверю, — Рейх потащил Россию на второй этаж, в свои личные комнаты. Суккубыш даже не вертел головой в любопытстве и вообще старался не отсвечивать, что для особей его вида было крайне необычно, особенно в его возрасте. Суккубы страсть как любопытны: больше сплетен они любят только вкусную еду и секс. Сначала бесёнка стоило помыть. От него ужасно несло мусором, и пусть этот запах перебивала суккубья течка, он всё равно чувствовался. Да и выглядел суккубёнок очень уж грязным. — Как тебя зовут-то? — спросил его Рейх, набирая ванну. Мелкий сидел на плиточном полу, обнимая собственные колени, и прятал голову. — Россия, — имя показалось знакомым. Да и бесёнка Рейх тоже будто бы где-то видел. — Полезай в ванную. Слезливые истории твоего прошлого меня не интересуют. Запомни одну вещь: ты теперь здесь живёшь. Тебе дали крышу над головой, так что, будь добр, без членовредительства, — бесёнок послушно полез в ванную, а Рейх, критически оглядев его, вылил туда пол банки жидкого мыла и решительно закатил рукава рубашки. Шёрстка на лапах у мелкого кое-где слиплась от зловредных отходов, так что Рейху пришлось её тщательно вычёсывать, а потом даже промыть несколько раз с шампунем и потратить свой любимый бальзам для волос, но результат того определённо стоил: после помывки мех сиял. Некоторые сложности возникли с подвёрнутой ногой. Она была обмотана странной дырявой тряпицей, и ту пришлось буквально отдирать от кожи вместе с шерстью. Россия шипел и лягался, но Рейх справился почти без потерь. Потом, когда суккубыш сопел у Рейха в кровати, замотанный в махровый халат, Рейх смог вздохнуть спокойно. Он вспомнил, что совсем забыл проверить своих клуш, спустился к ним, поворчал для порядка, раздавая дежурные пиздюли и воспитательные шлепки по задницам, а потом засел за документы. Именно бумажная волокита добавляла ложку дёгтя в бочку мёда под названием «Верга». Рейх просто ненавидел подписывать документы и делал это только тогда, когда тянуть больше уже было нельзя. Не раз и не два он пользовался услугами Франции, своего любимчика среди шлюшек и по совместительству заместителя — тот заполнял бумаги быстро и качественно. Рейх знал: если Франция захочет, он сможет устроиться на любую другую работу с куда большей зарплатой, но Францию, кажется, абсолютно всё устраивало. Когда Рейх вошёл в спальню, ему к горлу приставили острый… Хвост. Кончик хвоста, если быть точнее. Который, к слову, у суккубов был ядовит. — Кошелёк, — нежно прошептали ему на ухо, почти прикасаясь губами. Рейх чувствовал чужое ровное, абсолютно спокойное дыхание, и думал, что из этого мальчишки, на первый взгляд совершенно бесполезного, многое может получиться. — Вы слишком жалостливы для самого профессионального серийного убийцы за последние лет сто. — Будь я настолько профессионален, разве ты бы знал обо мне? — спокойно спросил Рейх, следя глазами за острым кончиком хвоста. Он был опасно близко. — Конечно. У всех есть враги, — Рейха обняли сзади за шею. На секунду это его дезориентировало, и хитрый бесёнок обчистил его тайники в одежде от ножей и прочей мелочи. Далеко не все, конечно — для этого у мальчишки не хватало опыта, — но сам факт! — Убийца на то и убийца, — заметил Рейх, резко дёргая за хвост под самым кончиком, и закинул суккубыша на кровать, спеленав его одеялом. Хвост попытался было распороть ткань, но Рейх удержал его в руке и завязал в морской узел, — чтобы все его враги были в могиле, малыш. А ты молодец, хорошо меня подловил. Но и я хорош — совсем вышел из формы. Экий старпёр, да? — Отпустите! — зашипел Россия, дёргаясь. — Я никогда и никому не буду подставлять задницу за деньги! — Не будешь. Если, конечно, хорошо постараешься, мелкий. Давай, я отпускаю, а ты прекращаешь попытки меня ограбить? — суккубыш засопел обиженно, но потом кивнул. Рейх отпустил. — Что вы имели ввиду? — спросил он, выпутываясь из одеяла и развязывая опустившийся хвост. — У тебя хорошие способности в моей сфере. Мой родной сын предпочитает не иметь к этой части моей жизни никакого отношения, а мне, как и любому существу, хочется оставить что-то потомкам. По рукам? Суккубыш недоверчиво нахохлился. — Чтобы потомственный вампир передал свой опыт суккубу? Бред. Не-ве-рю, — Россия спрятался в одеяле с головой. Рейх усмехнулся. Их расы воевали испокон веков. На территории Белло почти не было суккубов — это место занимали вампиры. А те суккубы, что тут оставались, как раз работали либо в борделях, либо на каторге, а иногда были рабами высокопоставленных господ. России невероятно повезло, что он не попал на каторгу. Рейха царапнула мысль, что и попал бы — нашли бы его полицейские-оборотни, сначала бы хорошенько прогнали по кругу тугую текущую задницу, а потом бы и на рудники. — Я далеко не самый обычный вампир. Мой сын, к примеру, суккуб — единственный суккуб в этом городе, который добился высокого поста при короле. — И кто он там — шлюха? — фыркнули из одеяла. — Между прочим, главный придворный советник. Германия, не слышал о таком? — Что-о-о?! — из-под одеяла показались недоверчивые глаза. — Он твой сын? Ты шутишь. И он суккуб? Да не может быть! — Он полукровка. Я же его отец, — хмыкнул Рейх. — Ну что, теперь веришь? — Бредятина какая. Германия — и сын главного серийника. Вот это номер. Даже если это правда… — А ты думаешь, у тебя есть выбор? — ласково спросил Рейх и заметил, как бесёнок вздрогнул. Почувствовал, значит, что комната запечатана. Способный, способный, нечего сказать. — В чём подвох? — напуганным мелкий не выглядел, только настороженным. Он, очевидно, не глуп, а значит, слишком храбрый — после запечатывания с Рейхом в одной комнате в живых не оставался никто. Но этот пиздюшонок, очевидно, исключение. Рейх протягивает ему руку, улыбаясь. И вот теперь суккубыш пугается — замечает акульи зубы, совершенно нетипичные для обычных вампиров — у тех ярко выражены только клыки, а у Рейха каждый зуб в два раза острее обычного вампирского клыка. — Не знал, что вампиры тоже могут заключать сделки, — нахмурился Россия, настороженно смотря на протянутую Рейхом руку. Тот только шире улыбнулся. — Конечно можем. Мы просто не пользуемся этим так часто, как вы. Почему, ты думаешь, наши расы враждуют? Для нас вы, суккубы, единственные из демонских отродий, кто могут считаться достойными противниками, за исключением драконов и ещё некоторых, но эти слишком редки да и неконфликтны. — В чём подвох? — повторил суккубыш свой вопрос. — Пожми руку и узнаешь. Россия помялся ещё несколько минут, а потом встал и решительно вложил свою лапку в рейхову руку. И в тот же миг он почувствовал это — движение воздуха и некую потусторонность. Суккубы заключают контракты совершенно по-другому. Одежда зашевелилась, словно от ветра, но окна были плотно закрыты. — Я передаю часть своей силы и весь свой опыт. В ответ мне обязуются дать наследника для младшей ветви рода и передать ему весь мой опыт. Подтвердите добровольность заключаемой сделки. — Подтверждаю, — через силу произнёс Россия, и в комнате установилась неестественная тишина. Рейх покачал головой, расцепил их рукопожатие и принялся рассматривать ладонь России, которую как-то странно пощипывало. Через несколько минут стало понятно, почему — на ней проявилось изображение черепа со скрещенными пистолетами. — Это мой герб, — ответил на незаданный вопрос Рейх, и его голос так резко разорвал мёртвую тишину, что у России на секунду заложило уши. — И в следующий раз уточняй условия сделки — ты имеешь на это полное право. Итак, с завтрашнего дня ты начинаешь тренировки. Задача — за месяц с щадящего режима перейти в режим строевой подготовки. У тебя есть аллергия на что-нибудь? Может, еда, которую тебе нельзя есть? — Всё, что освящено или находилось в церкви дольше десяти лет, — буркнул Россия. — Силён, — одобрил Рейх. Суккубам среднего ранга хватало и пяти.

***

Господин был строен, весьма и весьма хорош собой, но Рейх знал всему этому цену и оттого старательно лебезил. Он никогда бы не назвал Его другом, но прекрасно знал, что Он прислушивается к мнению Рейха, когда оно его интересует — а интересует оно Его не то чтобы и особенно часто, иначе Рейх бы много чего наговорил. — Чего изволите? Первый раз вы посещаете моё заведение лично, господин, мне стоит что-то сделать? Что-то срочное, я имею в виду? — рейховы шлюшки, которых он ласково звал девочками без деления по половому признаку, наверняка удивились, но виду не подали — натренированные; у Рейха элитный бордель, а не притон какой-нибудь. Оно и понятно, что удивились — Рейх редко приветствовал гостей сам, да ещё и таким образом; для этого у него были Франция, Япония и Бельгия. — Нет, я не по делу, — господин дал отмашку, и Рейх поклонился ему чуть ли не в пол. Кто-то — кажется, Польша — закашлялся, все остальные сдержались. Рейх знал, что потом обязательно надерёт поляку уши, а сейчас ему нужен был кто-то, кто абсолютно точно его не подведёт. — Просто захотелось… Развлечься. — Это не ко мне. Ваш старший как из цирка — вот к нему и идите с такими просьбами, — Рейх, поняв, что Ему просто скучно, враз осмелел. — Ты же знаешь, что я и сам терпеть его не могу, но это не отменяет того, что ты, друг мой, совсем охамел, — Он тряхнул синими, чуть волнистыми волосами, постучал своей тростью с наболдашником в виде искусно вырезанной из мрамора розы. Одежда на нём была дорогая, но не сильно приметная, Рейх тщательный подход к созданию образа обычного торговца оценил. — Я хочу снять шлюху, ты прекрасно понял, дорогой. — Странное и подозрительное желание, — Рейх подхватил Его под локоть и повёл к той самой девочке, которая никогда его не подводила. — Но раз вам так хочется, что вы даже соизволили посетить мою скромную обитель, я уверен, у меня найдётся кое-кто подходящий. Рейх подвёл Его к одному из шестов. — Хорош, очень хорош, — оценил Он, поднимая брови. — Франция, девочка моя любимая, слезай, — проворковал Рейх. Франция сделал ещё пару вращений вокруг шеста, покрасовавшись, и приземлился на свои трёхметровые каблуки; повёл соблазнительно бёдрами, сладко облизнул губы, стреляя глазами в их гостя. Тот дежурно улыбнулся, оценивающе рассматривая его тело. — Неплохо, — хмыкнул Он в конце концов. — Эта девочка лучшая, — ответил Рейх — он небезосновательно гордился Францией. — Снимаете? Он, кстати, далеко не глуп, если вы вдруг надумали использовать его вместо психотерапевта. — С чего такие мысли? — Он фыркнул. — Звучит куда логичнее чем то, что происходит сейчас. Вы в моём борделе. Представляю, как у одного небезызвестного Генерала подгорает зад. — Я не импотент, знаешь ли. — И ещё: перед тем, как вести мою девочку в спальни, угостите его коктейлем, он заслужил. А лучше сразу приличным ужином — он сегодня не обедал. Или вам к спеху? — поинтересовался Рейх. — Для одного ужина моего терпения точно хватит, дорогой. Иди покушай, бедная девочка, — прозвучало немного издевательски; тем не менее, Он вложил в тонкую ручку Франции вынутую из кошелька золотую кредитку. — Спасибо, господин, — Франция, который и без каблуков был выше Его минимум на голову, изящно встал на одно колено, поцеловал руку, протянувшую ему денежный запас целого государства, чуть задержал эту руку в своих ладонях, а потом нехотя отпустил и, закусив соблазнительно губу, плавной походкой от бедра пошёл к барной стойке, приковывая Его взгляд, пробежавшийся по длинной татуировке вдоль всего позвоночника и части плеч. — Девочке вы очень даже понравились, — хмыкнул Рейх. После он думал, что эти слова были пророческими, ведь тогда он не понимал, насколько Франции понравился Он, а Ему — Франция. — Разве девочке не должны нравиться все? — скопировал тогда ухмылку Рейха Он. Рейх несогласно покачал головой, но ничего не ответил. Франции нравились далеко не все.        — Я хочу эту! — заявил внезапно США. Рейх стиснул зубы и предельно вежливо улыбнулся. — Эту нельзя. Эта девочка только для меня, — ответил он, складывая руки за спиной и наблюдая, как Россия раздвигает ноги в поперечный шпагат под самым потолком, согнув спину в кольцо. На нём было исключительно непрозрачное нижнее бельё, но оно, чёрт возьми, всё равно было нижним. Рейх смотрел, как трусики натянулись на его теле, как соскользнули подтяжки чулок, и думал о том, как вечером он придёт и порвёт это нижнее бельё в своей постели к чертям, и будет трахать Россию в этом чёртовом шпагате в задницу и в рот, а Россия будет сладостно поскуливать от удовольствия и просить ещё и ещё. И Рейх ему это ещё обязательно даст. — Уступи на одну ночь, — не успокаивался США. — Сколько угодно заплачу, ты же знаешь. Можешь просить что угодно. Могу даже добиться для тебя амнистии. Что скажешь, а? — Нет — значит нет. Я своим ни с кем делиться не намерен, — отрезал Рейх. Россия спустился с шеста и плавно подошёл, постукивая каблуками. Вежливо улыбнулся, но его синие глаза остались холодными. Рейх подумал о том, что мальчишка слишком уж много перенял от него самого, что не могло не ласкать его эго. — Папочка что-то хотел? — промурлыкал Россия, глядя только на Рейха. США присвистнул. — Да ты, дорогуша, сильно его на себя натаскал, — хмыкнул он. Рейх выгнул бровь вопросительно. Россия картинно закатил глаза. — Послушай, малышка, не хочешь разнообразить парочку ночей? Обещаю, тебе понравится. — Нет, я люблю своего папочку, — Россия вытянул губы трубочкой, и игриво погрозил Америке наманикюренным пальчиком. Грубить клиентам можно было только в самом крайнем случае, но Рейх разрешал России абсолютно всё. Впрочем, России этого не нужно было — он отлично отваживал навязчивых клиентов и без грубости, а только лишь своей невинной игривостью. — Разнообразия мне хватает и с ним. Более чем, уверяю вас, господин. Но благодарю за беспокойство. Россия поклонился, сделав на своих высоких каблуках книксен. США размашисто шлёпнул его по заднице, и Рейх чуть было не зашипел вслух от злости — в груди всколыхнулось что-то собственническое и нездоровое. — Извини, малышка, уж больно ты хорош, — Америка примирительно поднял руки, обезоруживающе улыбаясь. Россия прищёлкнул хвостом, но больше никак не выразил своего недовольства. — На нет и суда нет. Рейх ненавидел, когда Россия, назло всем запретам, танцевал на шесте. Улыбался соблазнительно, поганец, щёлкал хвостом, оглаживал им свои запакованные в тесное бельё прелести, а Рейху только и оставалось, что капать слюной на пол. Девочки Рейха, наоборот, просто обожали, когда к ним присоединялся Россия. Они его боготворили: Франция всегда уступал ему свой любимый шест с подсветкой; Япония, чаще других колдующий за барной стойкой, обязательно угощал Россию парочкой не совсем законных, действующих на мозг и эрекцию коктейлей; Польша вместе с Литвой именно России больше всего любили плакаться, а Бельгия предпочитал целоваться с Россией на публике, разыгрывая для клиентов спектакль под названием «две маленькие текущие сучки любят позабавиться друг с дружкой». Не ревновать Рейх не мог, хоть и понимал, что права на ревность у него не было. Россия — не его собственность, а ревность — нездорово. Рейх никогда никого не ревновал и ревновать не собирался.        — Ты уверен? — спросил Италия. Судя по звуку, он чиркнул зажигалкой и закурил. Россия под дверью насторожился — Италия курил крайне редко. Россия не знал, почему решил подслушать этот разговор, но неизвестное внутреннее чувство подсказывало, что он должен услышать нечто важное. — Абсолютно. Он сын Союза. Его я убил по заказу США за несколько месяцев до того, как нашёл Россию. Не имею ни малейшего понятия, где его остальные дети, да мне и неважно, — послышалось, как кто-то что-то наливает — Японская Империя снова глушил итальянское вино, пользуясь занятостью Рейха и Италии и своей ненаказуемостью, не иначе. — Даже если он сын Союза, что с того? — Японская Империя довольно забулькал своим вином. — Ты в него влюблён, и это очевидно. Россия замер. В груди всё сжалось в сладком, тревожном напряжении-ожидании, но Рейх — его Рейх, его папочка — почему-то молчал. — Я не влюблён, — ответил Рейх сухо. Сладость и томление в голове России лопнули, как мыльный пузырь. От того, насколько безжизненно и отрешённо это прозвучало, от того, сколько обречённости было в чужом голосе, Россия, вздрогнув, не сразу понял, как быстро и с оглушающим треском его мир вдруг начал рассыпаться, разваливаться, куски его падали и крошились, как дешевое папье-маше, Японская Империя что-то ответил Рейху, но Россия уже не слышал и не слушал ничего, только шумело в ушах и гудело в голове отстранённым глухим набатом жалкое «невлюблён-невлюблён-невлюблён». — Я уже не в том возрасте, чтобы влюбляться, и ты это знаешь, Япония. Россия всхлипнул и зажал себе рот рукой, широко распахнув глаза. Его мир только что вдруг превратился в труху, в зыбкий мираж, тающий прямо на глазах. Он сделал шаг от двери, потом другой, а потом бросился прочь со всех ног, не оглядываясь, перебирая в голове все места, где у него были заначки с оружием. И что теперь делать? А был ли смысл делать что-либо вообще? Россия не услышал, как Рейх сказал: — Я давно уже люблю. Не хочу губить мальчишке будущее, но уйти просто нет сил. Такой ласковый. Это безумие, — он вздохнул. — Да ты стал сопливым романтиком, — хмыкнул Японская Империя, отхлёбывая из бутылки вина и закусывая всё это дело красной рыбой. Рейх не обратил на его слова ровно никакого внимания, зато попытался отобрать бутылку. ЯИ пьяно икнул, пошевелил острыми ушами и бутылку обнял. Отобрать у него её, что ожидаемо, Рейху не удалось. — И никакой связи с тем, что вы с Германией когда-то трахались? — хмыкнул скептично Италия, раскуривая вторую сигарету подряд и безучастно наблюдая за потугами Рейха спасти их общего друга от очередной недели беспробудного запоя. Японская Империя был, к сожалению, подвержен пьянству. — Никакой. Я о Германии теперь даже не вспоминаю. Хотя, каюсь, когда-то их сравнивал, но это было так давно, что я уже и не помню толком, когда, — Рейх окончательно прекратил попытки отобрать бутылку у ЯИ. Он встал из-за стола, прошёлся по своему кабинету туда и обратно, чеканя шаг, пытаясь то ли переварить события их с сыном старой порочной связи, то ли отрешиться от этого. Он закашлялся, подавившись дымом, когда Италия выпустил очередную струю в воздух. Фитиль его самокрутки горел красным, и воняло — будь здоров. Рейх, стараясь не дышать, а оттого несколько скованно, подошёл к окну и открыл форточку. Во дворе «Верги» творилось что-то неладное — Япония, родной сын Японской Империи что-то настойчиво впихивал России. Тот сопротивлялся, но сдался в конечном итоге. Рейх нахмурился. У него было зрение снайпера, но сейчас оно не пригодилось — Япония заслонил спиной интересующий его объект. Россия спрятал его под свою куртку, которую надевал крайне редко — только когда отправлялся на задания. после целомудренно чмокнул Японию в губы, отчего мелкий эльф порозовел, и, набрав на панели выхода тринадцатизначный код, выпустил Россию в город. Рейху это очень не понравилось. Под ложечкой засосало, вспомнился нечаянный приглушённый звук, когда он только что разговаривал с Италией и Японской Империей. — Да ты знатно влип, — хмыкнул Японская Империя. Рейх обернулся к нему, словно бы он мог что-то знать. Но ЯИ выглядел невозмутимо, только шевелил длинными ушами. Всё слышал, гад. — Последний раз ты говорил, что любишь, ещё во время Америки и Союза. И не то чтобы это чем-то хорошим закончилось. — Закончилось, и на том спасибо, — Рейх отобрал-таки у ЯИ бутылку и сам хлебнул прямо из горла.        Россия занял отличную позицию на соседней рядом с моргом крыше и слился с черепицей. Лучше этой точки места для наблюдения было не найти. Он шатался по Белло уже около недели. Их городок кипел жизнью, но Россию, благодаря его навыкам, никто не замечал — ни полицейские, хотя у них нюх был — будь здоров, ни орки из разнообразных законных и не очень группировок разной степени влияния, ни даже вампиры-госслужащие. Не замечали и остальные, но остальных — более малочисленных рас, России опасаться в общем и целом не стоило. В морге было тихо, у России был отличный слух, а потому он знал, что Японская Империя, препарируя очередной труп, напевает себе под нос какую-то презабавнейшую матерную песенку на эльфийском, смешно дёргая острыми ушами. В общем и целом, если не видеть, как расходится чужой живот под тонким скальпелем, можно было подумать, что он весьма и весьма мил. Про Японскую Империю говорили разное. К примеру, что он настолько жесток, что продал собственного сына в бордель. Россия, работавший всего неделю назад вместе с Японией в борделе, прекрасно знал, что это лишь пустые домыслы — ЯИ своего единственного сына очень любил. Настолько, что Японии пришлось сбежать от опеки своего навязчивого родителя. В бордель к Рейху. В общем и целом, поскольку Япония остался под присмотром, ЯИ не возражал, и все остались счастливы. Эльфы были редкостью в Белло, а потому у Японии была приличная клиентская база. Рейх никого не брал в свой бордель просто так, хотя сыну лучшего друга, конечно, сильно напрягаться, чтобы трудоустроиться, не пришлось. Японская Империя нечаянно замазал половину белого халата кровью и сердито ругнулся. Конечно, чистым, будучи патологоанатомом, оставаться сложно, но этот халат был совсем новым. А пока он ругался, рассказывая, кого и куда он ебал, в поле зрения России внезапно появилась ещё одна действующая фигура. США не звонит, не стучится, он просто входит и плотно закрывает за собой дверь. России из широкого окна всё прекрасно видно. И слышно тоже превосходно. США — самый смак золотой молодёжи. С кольцом в ухе, с татуировкой плачущего кровью Иисуса на шее, с перчатками без пальцев, с золотыми кольцами и толстой цепью на поясе. в кожаной куртке — он тот самый, кому прощается всё и вся. Королевский сынок. Чёрные очки блестят, отражая перекошенное лицо Японской Империи, широкая улыбка сияет. — Это частная собственность, — ноздри ЯИ гневно раздуваются. — У вас нет никакого права сюда входить. — Правда? — улыбка Америки становится шире, когда он протягивает Японской Империи позолоченную бумагу с печатью королевства. — Этот документ подписал сам Генерал. Так что лучше тебе меня не злить, дорогуша. Тем временем на плоскую крышу морга бесшумно приземлился знакомый России полицейский форд. Италия сидел за рулём и выходить не спешил. Глаза его лихорадочно метались, он то порывался достать из бардачка сигареты, то просто лихорадочно сцеплял и расцеплял руки на руле. Нервничал. Неужели работает на США? Что-то непохоже. Россия наблюдал. Ситуация становилась всё интереснее, особенно, когда Италия начал шёпотом проговаривать будто бы заготовленную им для кого-то речь. — Мы с тобой давно… Нет, не так. Ты мне очень, и очень давно… Боже, нет, — Италия спрятал лицо в своих широких ладонях. Полицейская фуражка лежала у него на коленях, и иногда он теребил её, стискивая зубы. С ЯИ у них были очень неоднозначные отношения. Они постоянно препирались, часто доходили до драк — оба любили почесать кулаки, и в других обстоятельствах они, наверное, не подружились бы и вовсе, если бы не Рейх. Когда Рейх ещё только начинал свою карьеру серийного убийцы, ему позарез нужны были связи. И так случайно получилось, что он спас жизнь одному полицейскому и в дальнейшем стал пользоваться его положением и рычагами давления, чтобы прикрывать свой иногда проскальзывающий непрофессионализм — он не учился ни в какой военной школе, был обычным самоучкой, но с лихвой заменял образование необычными навыками и нестандартным мышлением. А потом его наняли убить Японскую Империю. Вот только заказчик намеренно перешёл Рейху дорогу, а потому оказался в петле. Связи Японской Империи Рейх нашёл, куда применить, и все трупы, судьбой которых не интересовались, отдавал ему на исследования. Дружба по расчёту внезапно оказалась одной из самых крепких. Только вот Италия и ЯИ не сходились характерами. Первые пять лет вообще предпочитали не пересекаться — то ли ревновали Рейха друг к другу, то ли просто совершенно выносить друг друга не могли — Россия знает всё только с пересказа Рейха, а потому понятия не имеет, как было на самом деле. Рыжие волосы Италии стояли торчком, щетина находилась в неопрятности, под глазами прослеживались яркие следы недосыпа, даже лисьи уши то появлялись, то исчезали между прядями волос — от усталости Италия плохо их контролировал, как и всю трансформацию в целом. Благо, волком он не был — те в таком состоянии были крайне опасны. — Я хочу с тобой… Всего, Японская Империя. Безумно хочу, — прошептал Италия полубезумно, а у России в груди от его голоса странно защемило. — И ты со мной тоже, я вижу. Пусть и отталкиваешь… Я понимаю ты, наверное, до сих пор в Рейха… Боже мой. Я просто попробую. Россия наблюдал за ним с каким-то первозданным любопытством. Он и не знал, что между Рейхом и его друзьями образовался такой кособокий любовный треугольник, хотя это вполне можно было предполагать. Италия и Японская Империя трахались. Довольно долго, насколько Россия может судить. Когда-то они «развлекались» с Рейхом втроём, но Россия этого уже не застал. Зато однажды Италия и ЯИ, любящие разнообразие в постели попросили Рейха уступить им Россию… На одну ночь. И Россия в шутку уговорил его согласиться. Ему было интересно — как это, трахаться не с его папочкой? Они трахали его вместе и по очереди, целовались над его шеей, и по ним было видно — они слепы. Никого не замечают, кроме друг друга. А как ярка была ревность, написанная на их лицах! Россия любовался ими, думал о том, какие же они глупые, что ещё не поняли, что всё у них полностью и до конца взаимно. И всегда будет. А Россия хотел так же. Он смотрел в вишнёвые глаза сидящего в кресле Рейха, на то, как он закинул ногу на ногу, как соблазнительно улыбался, и курил, обхватывая своими вкусными губами горькую сигарету, и только от этого кончал. Совсем не от того, что в нём было два члена. Рейх после не подпускал к нему Италию и ЯИ ещё около полгода. России казалось, он ревновал, хотя теперь ему пришло в голову, что возможно, Рейх просто защищал свою собственность от посягательств. Тем временем США давил на Японскую Империю всё сильнее, и непонятно было, чего он добивался. Разве что хотел от ЯИ чего-то особенного.Чего конкретно — Россия упорно не понимал, как не понимал и ЯИ, впрочем. Он выглядел потерянно, кутался в свой замаранный халат, будто прячась. Эльфы к давлению очень чувствительны. — Чего ты хочешь за то, чтобы не обыскивать мой дом? — Японская Империя опустил руки. Острые уши его напряжённо дёргались. США улыбнулся ещё шире, и уголки его губ задёргались истерично. Россия подумал, что какой-то он весь из себя не такой. Слишком напряжённый. Слишком фальшивый. Даже при первой их встрече в борделе он был более искренним. — Тебя, — ответил Америка, и всё встало на места с оглушающим щелчком. Примерно так шестерёнка встаёт в нужные пазы, и механизм начинает работать — так и мозг России, до того стоявший на месте, вдруг заработал с ошеломляющей скоростью. — Обыскивай, — Японская Империя безапелляционно сложил руки на груди. — Смешной, — хмыкнул Америка. — Ты думаешь, я прошёл такой длинный путь только для того, чтобы тебя обыскать потому, что ты водишься с Рейхом? Наивный. Ты ляжешь под меня, и точка. Если не сейчас, то я просто найду другие рычаги воздействия. — А не пойти ли тебе нахуй? — с вызовом прошипел ЯИ. — Отлично, значит будем по-плохому, — сказал США, а Россия заметил, как трясутся его руки, как маниакально бегают глаза. Словно бы он представлял много раз, но представлял не то и не так, и даже не с тем существом. Японская Империя же такой внимательностью не отличался — он начал медленно пятится назад, пока не упёрся спиной в стол с очередным трупом, у которого внутренности были наружу. Америка же наступал, как самый настоящий хищник, почувствовавший свою жертву. Подойдя вплотную, он навис над ЯИ, вжимая его спиной в чьи-то вывернутые сюрриалистично кишки. Японская Империя дёргался, пару раз ему даже удалось достать нож из тайника в одежде, но США, одной рукой стиснув оба его запястья, обчистил от всего оружия его перепачканный в крови халат, попутно облапав. Он не переставал улыбаться. Заломив ЯИ руки за спину, он глубоко укусил его шею. Японская Империя дёргался и клал его по матушке. Россия навёл прицел на спину США. Любимая винтовка лежала в руке так, будто была её частью. Тц. Выстрелить сейчас — задеть ЯИ. Россия сердито выдохнул и направил винтовку на заднее стекло стоящего на крыше форда. Италия вздрогнул от выстрела и выбежал из своей машины, хватая пистолет, будто бы он ему помог от снайпера. Ага, как же. Россия спрятался за выступом, пережидая, пока Италия настороженно глядит на соседние крыши. Через минут пять чужого бесполезного бездействия России всё это надоело, и он начал прямую пальбу по крыше морга. Италия, этот придурок, и чему их там только в полиции учат, наконец додумался спуститься в морг через чердачный выход. Россия облегчённо выдохнул. На стрельбу полицейские-оборотни слетятся только часа через два, так что можно было не торопиться. Америка, слава высшим силам, успел только стянуть с Японской Империи замызганный кровью халат, когда Италия зарядил ему по башке с такой силой, что он отлетел на несколько метров. — Мра-а-азь, — прорычал Италия, топорща рыжие уши и выпуская когти. он не остановился, пока тщательно не отпинал Америку ногами. США отчего-то не сопротивлялся, только дёргал ногами в разные стороны и пытался прикрыть от ударов живот. Когда Италия закончил, США встал, пробормотал невнятно: — Заслужил, — и поковылял к выходу. Японская Империя медленно сполз на пол. Италия склонился над ним, поднял и перенёс на кушетку, предназначенную для трупов. Россия хмыкнул. Японская Империя пришёл в себя почти сразу. Всё же, он был не из нежных, но когда он упал в обморок, Россия в этом усомнился. Америка вышел из морга, но вызывать летучку себе отчего-то не стал. Вместо этого он обошёл морг с торца и заглянул в то же окно, в которое смотрел и Россия. США прислонился телом к оконной раме — он едва стоял на ногах, но больше никаких действий не предпринимал. Россия нахмурился. Пока он вроде не мешает, но следить за ним одним глазом Россия продолжит всё равно. Подстреливать Америку сейчас смысла было мало. — А ведь так похож, — выдохнул США шёпотом. Россия нахмурился сильнее. — Может, если бы я трахнул его, и успокоился бы?.. Чёрт. — Не думай, что я буду кланяться тебе в ноги, — прошипел Японская Империя Италии в его изумлённое и испуганное лицо, которое мгновенно превратилось в злое. — Да конечно, не за что, дорогой! Всегда пожалуйста! — рявкнул в ответ Италия, размахивая руками. И конечно, у него из кармана полосатой полицейской куртки вывалилось то, что наверняка вывалиться было не должно. Бархатная коробочка. Для помолвочного кольца. Когда Японская Империя понял, что это, его лицо вдруг потускнело, заострилось, а потом стало безумно злющим, таким тоскливо-печальным, что даже Россия понял, что он почувствовал. Когда у твоего любовника оказывается коробочка с кольцом в кармане, хода мыслей может быть всего два, и Японская Империя, вполне очевидно, сразу подумал на худший. — Охуеть, — пробормотал США, протирая стекло, чтобы лучше видеть. Россия был с ним согласен. — Зачем ты пришёл? — холодно спросил Японская Империя. — Я… — Италия смешался. Телосложение у него было крупным, но лицо — слишком добрым, а потому это выглядело, словно большая плюшевая лиса была чем-то расстроена. Смешно, с одной стороны, а с другой — плакать хочется оттого, какой он нерешительный. Россия чуть ли не зарычал от досады. Тормоз — он и есть тормоз. — Решил связать себя узами брака? — Японская Империя фальшиво и приторно улыбнулся. Так, что даже тугого на голову Италию передёрнуло. — А я здесь причём? Благословения ждёшь? Так оно у тебя есть! Вали к своей пассии нахуй, и чтобы больше я тебя не видел! Италия пошёл красными пятнами. — Сука ебучая! Ненавижу тебя! — он саданул кулаком по ближайшей стене так, что посыпалась штукатурка. Россия сглотнул. Вот идиоты. — Ах, ненавидишь?! Нахуй пришёл сюда, пидор?! — крикнул ЯИ. Острые уши его дрожали, как в лихорадке, длинные белые волосы перепачкались в крови, а водолазка кое-где порвалась стараниями США. — Ты чего… Ревёшь? — спросил вдруг тихо Италия. — Отвали, ублюдок! Отвали! Идиот! Отвали-отвали-отвали! — голос Японской Империи сорвался, он всхлипнул, вздрогнул и зашипел на Италию, попытавшегося приблизиться. Забрыкался. Италии прилетело по лицу, но он будто бы и не заметил. Казалось, он наконец видел что-то куда более важное. — Уйди, — просипел Японская Империя, будто сдавшись. Он низко опустил голову, а уши его словно лихорадило. — Просто уйди. Я желаю тебе счастья с тем, кого ты там выбрал, мне неважно… Уйди. Я не хочу тебя видеть. — Ты идиот, — нежно произнёс Италия, поднимая бархатную коробочку с полу и открывая её. Кольцо было красивым — на нём искусно переплелись крохотная лисица и остроухий эльф. — Выйдешь за меня? — Что? — Японская Империя завис, растерянно хлопая глазами. И с каждой секундой его молчания лицо Италии мрачнело всё больше, пока и вовсе не приобрело совсем хмурое выражение. — Прости. Зря я это, — Италия захлопнул коробочку, зарылся пальцами в волосы на затылке, натянуто улыбнулся. — Я, пожалуй, пойду. — Нет. Стой. Ты это серьёзно? — Да, — Италия стоял к ЯИ спиной. Он низко склонил голову, сжал в кулак коробочку с кольцом. — Не смейся. Я больше не буду напоминать тебе об этой глупости… — Я согласен, — произнёс Японская Империя одними губами. Италия резко обернулся и замер. Он стоял и смотрел на ЯИ, а в глазах его плескалось что-то непонятное, то ли обречённое на смерть, то ли влюблённое. А потом он сделал широкий шаг, и Японская Империя оказался вжат в койку для трупов. Впрочем, его это полностью устраивало. Он протяжно застонал, когда Италия сорвал с него остатки водолазки. Кольцо плотно обернулось вокруг безымянного пальца правой руки. Пока ещё правой. Россия смотрел, как полетели на пол штаны, а Японская Империя выгнулся под руками Италии. Он пронзительно всхлипнул, откинув голову назад, раздвинул ноги. Россия прикипел взглядом к тому месту, где их тела переплетались, соединялись в жаркое единое целое, и чувствовал, как растёт зависть в его душе. Он бесшумно спустился с крыши, поправил маску, закрывающую всё, кроме глаз, на всякий случай снял винтовку с предохранителя и подошёл к почти сползшему по стене США. Россия подставил ему своё плечо. Америка безропотно подчинился, пусть наверняка и не узнал того самого мальчика из борделя. Россия пнул дверь дома, на крыше которого до недавнего времени прятался, затащил туда США и захлопнул дверь за собой. У дома были хозяева, но они уехали в отпуск на три месяца — Россия узнал об этом случайно. Ну, почти случайно. Всё таки, он мог считаться учеником, достойным своего учителя. — Кто ты? — спросил США. Россия его проигнорировал, доставая аптечку. Но Америка оказался всё ещё способным на активные действия — он сорвал с России маску, и за доли секунды на его лице промелькнуло узнавание. — Тебя послал Рейх? — Нет. Я ушёл от него. По личным причинам, — Россия остался спокоен. Даже если не сейчас, то потом он точно планировал раскрыться Америке, так что его преждевременная осведомлённость не сильно сдвигала планы. Россия взял на заметку сделать маску более прочной и улучшить крепления. — А знаешь что? — США странно усмехнулся, достал свой айфон и отправил кому-то сообщение. — Давай-ка я окажу тебе одну услугу, а потом ты мне ответишь взаимностью? — Лечь под тебя? Да ни за что, — скептически выгнул бровь Россия. — Я не мешаю личное с работой, малышка-шлюшка. Ты, конечно, хорош, но нет, — Америка посмотрел на Россию своими пластиковыми от непролитых слёз глазами, и Россия внезапно всё понял ужасно отчётливо. — Я слишком хорош, чтобы отказаться от меня. Но твоё сердце занято, мальчик-принц-насильник, — хмыкнул Россия. — И ты ищешь похожих, я прав? Таких, как Японская Империя. — Слишком хорошо читаешь по глазами и не умеешь держать рот на замке. Плохо, — Америка закурил. — Скоро за нами приедут. Надеюсь, ты не против поработать за честь и свободу Родины, малышка. А даже если и против — у тебя нет выбора.        Россия стоит перед Америкой полностью укомплектованный в форму, но всё равно чувствует себя голым под его хищным взглядом. А голым чувствовать себя привычно, куда привычней формы, и потому Россия спокоен. — У тебя хорошие показатели, малышка. Лучшие на моей памяти после Рейха. Говоришь, ты хочешь забыть? Я могу это устроить. Но при условии, идёт? Я ничего не делаю просто так, — США улыбается остро, опасно, но Россия не сомневается в своём решении. У него в этой жизни больше ничего нет. И никого. — Все условия обговорим заранее. Я не хочу, чтобы вы стёрли из моей памяти что-нибудь лишнее, — его лицо не выражает никаких эмоции. Он ничего не чувствует. Как его мир так сильно, непередаваемо сильно сжался, стянулся хрупким мыльным пузырём вокруг одного лишь существа? Рейх ему не друг, убеждает Россия себя. Он тот, кто убил его отца. Да, отца, которого Россия помнил едва ли. Убеждать себя становилось всё труднее, особенно от мыслей о том, что Рейх его растил по собственной воле, и никак иначе. России больно. Ему в самом деле хочется забыть запах чужих тёплых объятий, вкус приготовленного Рейхом глинтвейна, его улыбающиеся вишнёвые глаза, от взгляда которых внутри всегда тихонько и звонко трепетало. Рейх был центром его мира. Без Рейха его мира не осталось. — Отлично, малышка. Тогда приступим.        — Это мой отец, — Америка кривится. Россия за его правым плечом, как и всегда, молчит, только наблюдает. Красивый мужчина, синеволосый, кареглазый, стонет под знакомым России Францией. России прекрасно было видно его спину — длинная татуировка на протяжении всего позвоночника до самого копчика, а на лопатках — её чёрные продолжения-треугольники. России всегда казалось, что что-то с ней, этой татуировкой, не так. Отец Америки прогибается в спине, закатывает глаза, царапает Франции плечи. Ему хорошо. И Франции хорошо тоже — он не стал бы так достоверно изображать, Россия знает. Тем более, клиенты, которые любят, когда их, а не они, бывают не так уж часто. Когда их соитие заканчивается, отец Америки — Британия — уютно устраивается у Франции на плече. Франция перебирает его волосы, что-то ласково выцеловывает на его шее. Они перешёптываются сладкими нежностями, которых Россия слышать не хочет, но всё равно слышит, потому что у него приказ, целуются влюблённо, а потом Британия внезапно говорит: — И как долго ты собирался скрывать от меня? — он сползает по разбитой страстью постели вниз, прижимается ухом к чужому животу. Франция крупно вздрагивает. — Я… Простите, — прозвучало жалко и задушено. Спокойный, ласковый Франция вмиг стал испуганным. Он отполз от Британии, вырвавшись из его рук, и прижал ладони к животу, будто бы стараясь спрятать. Он перешёл на тоскливый шепот: — Позвольте мне отставить его, прошу! Мне не нужны ни деньги, ни власть, я вообще не мог… Не мог иметь детей. У меня обрезаны крылья и хвост, для суккубов это всё равно, что кастрация. Не забирайте у меня это чудо… Пожалуйста… Молю. — Я не собирался заставлять тебя делать аборт, — Россия услышал, как США отчётливо выругался, но сам смотрел завороженно, как Британия придвигается к Франции, берёт его руки в свои, целует дрожащие пальцы. — Дети — величайшая драгоценность. Я сам считал, что абсолютно бесплоден, так что это чудо вдвойне. И я настаиваю на том, чтобы ты переехал во дворец, как тот, кто сможет дать мне второго наследника, Франция. Британия погладил его в тех местах, где на лопатках были чёрные треугольники, потом коснулся осторожно поджавшегося копчика. Франция подчинялся безвольно, кривя губы и оставаясь полностью бесстрастным. — Я чувствую рубцы, оставшиеся после них. Кто сотворил такое с тобой? Я хочу убить его своими руками, — Британия вздохнул, прижимая Францию к себе. — Теперь отчего тебе грустно? Ты желаешь оставить ребёнка, и я исполнил твоё желание. — Такой шлюхе, как я, не подобает быть королевским вынашивающим, — заметил Франция веско. Он всегда был похож на идеальную, высеченную из мрамора статую, но теперь отчего-то стал невообразимо живым. наверное, потому, что громко дышал. Или потому, что у него билось сердце. — Я не хочу во дворец, Ваше Величество. Сам как-нибудь справлюсь. — А это уже не твоя забота, подобает или нет. И я не просто настаиваю, я приказываю. Я хочу быть уверен, что этот ребёнок появится на свет живым и здоровым. И вообще, если захочу, я сделаю тебя своей королевой. Государство — это я, дорогой мой, — США скрипит зубами, но Россия давно уже не обращает внимания. Что-то колется у него внутри, какое-то остро-сладкое размытое воспоминание не даёт покоя. — Если захочу — будешь круглыми сутками только на моём члене прыгать, — вишнёвые глаза смеются, улыбаются. Россия прикладывает ладонь ко лбу. В виске пульсирует, перед глазами плывет. До чего же… Болит голова. Ужасно. Невыносимо. — Королевой? Кастрированную шлюшку-суккуба? Ваше величество, вы в своём уме, или старческий маразм уже берёт своё? — можно было бы подумать, что Франция шутит, если бы его голос не ломался так некрасиво и болезненно, и если бы он не пытался так сильно оттолкнуть Британию, увернуться от его мимолётных поцелуев в шею и щёки. — Ты не просто шлюшка-суккуб. Ты мой Франция, — в голосе Британии была настолько громкая ласковая убеждённость, что Россия на миг оказался оглушён. А в глазах Франции что-то разбилось, растрескалось в труху. Возможно, вера в выборе своего будущего. — Ты не просто шлюшка-суккуб. Ты мой Росенька. — А если я скажу, что у меня есть другие клиенты?! Что я люблю свою работу и содержанкой быть не собираюсь?! Что если и вообще не ваш, а?! — Франция схватился за своё горло, как будто его кто-то душил. Истерика накатила на него огромной волной, но она была слишком яркой и на слишком ранней стадии беременности, чтобы можно было списать её на гормоны. Это понял и помрачневший Британия. — Мне всё равно. Рожать ты будешь во дворце. А если правда так дороги клиенты, — лицо Британии окаменело, стало безжизненным и отчуждённым, как будто он вспомнил то, что вспоминать никак и никогда не хотел. — Возвращайся сюда после родов. Только наш ребёнок останется со мной. Во дворце. — Нет… Нет! Вы не посмеете отобрать то единственное, что у меня есть… Пожалуйста… Прошу, молю, ваше величество! — Франция тыкался Британии головой в ноги, цеплялся за них. Британия хмурился. Честно, Россия Францию понимал. Немного кто из их суккубьей расы согласится бы променять свободу на пусть и золотую, но всё же клетку — это только вампирам такое не в диковинку, привычно, можно сказать. Даже если Франции безумно нравился Британия, он не мог оставить свою крылатую-бескрылую свободу. Хотя бы потому, что это единственное, что у него было теперь, когда Британия узнал про ребёнка и даже его хочет пусть и во благо, но всё равно — отнять. — Чем тебя не устраивает мой дворец? — спросил со вздохом Британия, взяв заплаканное, несчастное лицо Франции в свои ладони. — Объясни мне. Тебе хорошо со мной, я вижу, так даже шлюхи претворяться не умеют. Я могу сделать так, чтобы наше дитя и ты жили в удовольствии и достатке. Чем это плохо? — Я люблю этот бордель, — ответил Франция. Губы его опасно дрожали. — Я люблю Рейха. После всего, что случилось со мной, он подобрал меня и пристроил сюда. Я люблю своих подружек-шлюх, я люблю свою жизнь и не хочу его менять на омерзительный, полный интриг и лжи дворец, где меня и моего ребёнка обязательно попытаются отравить, потому что нас просто не должно существовать в приличной картине мира адекватных — и я их полностью понимаю и поддерживаю — аристократов! — Я тебя понял, — сказал глухо Британия. Он отпустил лицо Франции и отодвинулся. Посмотрел в потолок пустым взглядом. — Знаешь, с тобой я так часто забываю про реальный мир… Ты ведь и в самом деле не мой… Как же так получилось?.. Я ведь правда хотел… Чего-то с тобой. Много чего, на самом деле. — Вы что… Плачете? — Британия плакал. Он запрокинул голову к потолку, но слёзы всё равно текли по его щекам и капали с подбородка. — Простите меня… — Ты не должен извиняться. Это я был слишком требователен. Слишком погряз в своих мечтах, — срывающимся голосом ответил Британия. — Это ты меня прости. — Бестолковые нытики, — цыкнул США. — Спровоцируешь выкидыш у Франции, понял меня? Мне соперники на трон не нужны. К тому же, папаша и так меня не очень любит, с него станется завещать всю власть младшему ребёнку. Россия пожал плечами. Приказ есть приказ. Франция подлез к Британии под руку, осторожно обнял, целуя в ухо, шепча что-то ласково и неразборчиво. У России от наблюдения за ними ужасно болела голова, и шевелилось в груди что-то тревожно раненым зверем. Будто бы было, будто бы знакомо до боли, но забылось, стёрлось из памяти, запряталось глубоко, и не сыщешь. — Это ты меня прости. Устал, да? А я — ревнивый старый дурак. Ну простишь? Росенька? Дай поцеловать. Ну дай, — и запах. Сигаретный, немного коньячный, глубокий и знакомый-знакомый-знакомый до отвратительной ломоты в висках, до вишнёвой темноты перед глазами. — Пошли, — отдаёт приказ Америка. — Здесь нам больше делать нечего. Россия послушно идёт за ним, и даже не оглядывается.        Германия похож на кого-то, но Россия не может вспомнить, на кого именно. Разглядывает Германию с придирчивым интересом, определяя — то или не то. Всё же, другое. Слишком тонкий, слишком глаза голубые, слишком… Манерный он, слишком вежливый. Германия Россию, конечно, не видит. Россия притаился за тяжёлыми шторами в кабинете Китая — по приказу Америки, не просто так. — Ты что-то хотел мне сказать, Германия? — Китай устало потёр переносицу и принялся снова перебирать какие-то документы государственной важности, не меньше. — Простите, что отвлекаю, Генерал, — Германия мялся на месте. Обычно он выглядел идеально — весь отутюженный, отглаженный в своей белой рубашке с туго затянутой корсетной жилеткой и гладкими чёрными волосами, сейчас он был слишком растрёпан, прямоугольные очки на носу покосились, а на щеках горел несвойственный Германии румянец. — Но я должен сообщить вам что-то важное. — Да? — Китай оторвался от бумаг, подняв свой тяжёлый взгляд на Германию. — Что-то по поводу короля, или другого характера? — Другого. В частности, это касается вашей лишней жизни, — Германия нервно сглотнул. — Прошу прощения за то, что лезу, но я не зря министр безопасности. Министр безопасности, ха-ха три раза. Россия улыбнулся. Он находился во дворце уже больше двух недель, и никто ни разу не заподозрил не то что его нахождения тут, а и вообще нахождения в замке лишнего человека. Никого из слуг не напрягало, что исчезала лишняя еда и лишнее бельё для стирки, а однажды Россия даже умудрился посидеть немного на королевском троне. и остался незамеченным. Либо Америка постарался, в чём Россия не без оснований сомневался, либо из Германии херовый министр безопасности. Был ещё третий вариант. Германия слишком занят чем-то другим. Но чем? — Так. А конкретней, Германия? — Китай отложил бумаги в сторону, нахмурился, откинул тёмно-алую косу за спину, поставил локти на стол и сложил руки в замок. — В моём личном было лишь два существа. Который? — Это касается обоих, но точнее сказать не могу, я ещё не укрепился в своих подозрениях. Только прошу вас быть осторожным и прятать документы. Следите за США и не давайте ему совать свой нос куда попало, хорошо? — Хорошо, — Китай фыркнул. — Что-то ещё? — Нет, совсем нет, — Германия быстро попрощался и вышел из кабинета. Россия подождал пару минут, а потом вылез из своего тайника, подошёл к задумавшемуся Китаю и положил свою руку ему на плечо. Китай вздрогнул. — Как думаешь, — спросил Россия, — это как-то связано с моим отцом? — Не стоит исключать такой возможности, — согласился Китай. — Что мне делать с Америкой, Россия? — Ничего. Если что, он всегда берёт меня туда, где опасно для жизни. Я присмотрю. И если ты подумал убрать его с поля игроков сейчас, то это бессмысленно: он уже в эпицентре, а после его смерти станет только хуже, мы не сможем ничего найти. Америка — чуть ли не единственный твой козырь, — Россия старательно разминал Китаю плечи и говорил ровным голосом. Он не желал США смерти, но в случае необходимости жалеть бы его не стал. — Хм. Мне не нравится, что он постоянно впутывается куда-то. — Потому что он думает, что ты его используешь, и только, — заметил Россия. — Я его использую, и ничего больше, — согласился Китай, откинув голову на спинку своего кресла. Россия продолжил массировать его плечи. — Брось, — фыркнул Россия. — В твоём сердце больше нет места Союзу. Ты влюблён. И он в тебя. До безумия. Долбанутый ребёнок с манией величия дрочит на твои фото, я сам видел. Стонет твоё имя. Ты всё ещё думаешь, что у вас просто трах без обязательств? — Даже если и нет, превращать наши отношения во что-то другое сейчас крайне опасно. Прячься, кто-то идёт, — Россия послушно скользнул обратно за шторы. Дверь кабинета распахнулась, и вошёл чем-то страшно недовольный Америка. Он закрыл за собой на ключ. — Здравствуйте, Генерал. Есть минутка? — США сломал губы в фальшивой улыбке. — Да. Что-то срочное? — дежурно осведомился Китай. — Нет, — США внезапно залез под стол, и его голова оказалась у Китая между ног. Он расстегнул ширинку, приспустил нижнее бельё и взял полувставший член в рот. — Какого ч-чёрт-т… Боже, сделай так ещё! М-м-м, да, Господи, ах… — Китай запустил руку в волосы США и сильнее насадил его ртом на свой член, толкаясь бёдрами в горло. Мысли о России вылетели сразу, как и вообще какие-либо мысли. Остался только тёплый, дышащий ему в лобок, покорный США, его горячий рот, сладкие губы и бешеный взгляд. Китай кончает ему на лицо раньше, чем успевает предупредить об этом. Америка невыносимо пошло облизывается, укладывая голову Китаю на бедро, и жадно глотает ртом воздух. Потом он забирается к Китаю на колени. Он далеко не лёгкий, но Китаю нравится чувствовать тяжесть его тела на себе. Он хочет помочь справиться с возбуждением, но прикоснувшись сквозь ткань к его паху, чувствует влажность. То есть, США кончил только от… — Что-то случилось? — спрашивает Китай, погладив чужую сгорбленную спину. — Отец. Он представил двору эту шлюху, — буркнул США, навалившись на Китая. Он дышал в шею, ластился к ней носом. Ужасный ребёнок. — Ну и что? Чем Франция тебе не угодил? — Своим существованием, — США вздохнул. — Но знаешь, в скором времени его больше здесь не будет.        — Мы должны проследить за Германией. Что-то подозрительно часто он стал отлучаться на выходных, — объявил-приказал Америка, надевая на себя одну из своих любимых кожаных курток. Россия подозревал, что кожа эта суккубов, но подтвердить свои догадки никак не мог. К тому же, куртка была качественно покрашена в чёрный. Германия долго петлял по городу на разных лётомобилях — наверняка сбивал со следу на всякий случай. Но он был слишком рассеян — видно, делал так не первый раз, а потому России и Америке не составило труда его отследить. Наконец, Германия вышел из летучки и пошёл пешком куда-то на окраину города. Им пришлось следовать за ним таким же способом. Благо, иди было, как оказалось, не так уж далеко. Германия вошёл в один из самых бедных, полуразвалившихся домов и неплотно прикрыл за собой дверь. Россия и Америка переглянулись и полезли искать удобное окно. Существ тут почти не было, а потому скрывались они не сильно. Оконные рамы в большинстве своём потрескались и облезли. Россия и Америка облюбовали пустующий дом напротив, что стоял практически впритык — так им легче всего спрятаться, используя минимум маскировки. В одной из комнат на койке лежало… Существо. Изнемождённое, ослабшее из-за какой-то болезни, оно, очевидно, валялось в бреду. Россия смотрел на человека, куклой лежащего на постели, на его грязно-русые волосы, и чувствовал, как болит голова и как ком подступает к горлу. Германия зашёл в помещение и плотно притворил за собой дверь. Существо повернулось к окну лицом. — Союз?! — Россия зажал США рот, но Америка тут же недовольно оттолкнул его руку. Вести себя, правда, всё же стал тише. — Так и знал, что Рейх не сможет убить его, вот чёрт… Кх… Отпусти. Россия завёл его руки за спину и сжал горло. — Что здесь делает мой отец? — прошептал Россия, почти прижимаясь губами к чужому уху. — Отвечай. США скривился. — Я понятия не имею. Я заказал Рейху его убить… Отпу… — Россия сдавил его горло сильнее, глазами наблюдая, как Германия прикладывает мокрое полотенце ко лбу его предполагаемого отца. — Ладно-ладно, я скажу. Я нанял именно Рейха, потому что знал, что Рейх не сможет убить Союза. — Ты хотел инсценировать его смерть? Зачем? — Россия нахмурился, чуть ослабив хватку на чужой шее. — Он мешал отцу, и мне поручили разобраться. Я и свою выгоду поимел — Китай ломался всего три года. Я залез к нему в постель… — Но, увы и ах, тебя не всё устраивает, — догадался Россия, припомнив, как Америка завалился к Японской Империи. Наверняка, документ на обыск Китай подписал, не глядя. — Как ты догадался? — хмыкнул США, пытаясь вывернуться, но Россия держал его крепко. — Он ебёт меня. Не важно — в рот, в задницу. Но не я его. Я не дурак, я прекрасно понимаю, что для него я слишком мало значу. Это не мешает мне его хотеть. Ты не понимаешь, что это значит… — Прекрасно понимаю, — Россия хмыкает и наконец отпускает США. Тот раздосадованно потирает саднящую шею и разминает затёкшие кисти, недовольно дёргает бровью. — Тихо. Германия склонился к лицу Союза, всмотрелся в мутные глаза, не различающие ничего между бредом и явью, вздохнул, зашептал что-то, вновь меняя полотенце. Союз метался в горячке, кого-то звал, то Рейха, то Америку, то Германию. но наступил момент, когда он пробормотал на грани слышимости: — Россия… В голове вспыхнуло огнём по-новой, взорвалось, перед глазами потемнело, и Россию вырвало на дощатый, растрескавшийся давно на трескучие щели пол, всё выцвело, а потом как окрасилось, окунулось в яркую краску секунд-ощущений, потекло-забежало запрыгало. Россия, тяжело дыша, опираясь о свои колени руками, почувствовал, словно с его глаз спала кем-то раньше удерживаемая пелена. Он посмотрел ошарашенно на США, который, казалось бы, ничему не был удивлён. Россия шмыгнул носом, отвернувшись от своей блевоты, новым взглядом осмотрел Америку. Он всё теперь видел и чувствовал. Чувствовал, как ровно билось чужое сердце, видел подрагивающие нервно пальцы, замечал, как щёлкают, соприкасаясь, колечки на чужих пальцах, глядел на затравленность и мешки под глазами. Америка ведь не хотел ничего. Ни союзовой горячки, ни пьяных истерик Рейха, который до сих пор хранил в нагрудном кармане фотографию их троих вместе. Не хотел. Но почему тогда так получилось? Союз вскрикнул в своём бреду что-то, и Россия дёрнулся. Вспомнил. Он вспомнил своего отца. Вспомнил, как он бежал из их родной страны, уничтоженной войной, прижимал к себе тогда ещё крохотного Россию. Как он мог забыть? — Папа? Вам легче? — спросил Германия, и Россия прижался лицом к стеклу. Ему было наплевать, заметят его или нет. Его отец был жив — это самое главное сейчас. — Германия?.. — Союз попытался сесть, и Германия осторожно помог ему, убирая полотенце со лба и подавая кружку с поднимающимся над ней паром. Союз обхватил эту кружку двумя руками, грея ладони. — Сколько я не приходил в себя в этот раз? — Около двух месяцев. Что вы помните? — Германия встревоженно заглянул в его лицо. Россия затаил дыхание. Германия — его сводный брат. А остальные его братья погибли в пучине войны, Россия это отлично помнил. — Я был в коме шесть лет после клинической смерти. Последние три года восстанавливаюсь. Ты — Германия, мой сын, — чётко ответил Союз. Чуть погодя он отпил кипятка из кружки, вздохнул. Германия покачал головой и погладил его по плечу. — Всё верно, папа. Как вы себя чувствуете? — Германия забирает опустевшую кружку Союзу, берёт его руку в свою. Россия улыбается и ощущает, как щиплет в носу и слёзы наворачиваются на глаза. Папа. Его папа. Подумать только. — Всё в порядке, Германия, — Союз слабо, болезненно улыбается. Видно, что у него не всё в порядке, и Германия ему не верит, но становится немного спокойнее. — Ты случайно не захватил мне книг? Без тебя тут совсем нечего делать. — Захватил, — ответил Германия, словно старался не заплакать так же, как Россия сейчас. — Я всегда ношу несколько с собой для вас. Сегодня только две, простите… Штирлиц и сборник стихов Пушкина. — Как раз про осень. Сейчас же осень, да? — Союз глянул в окно, но надолго его взгляд там не задержался. — Расскажи мне, как у тебя дела, Германия. — Дела? Папа, вы в своём уме? — Германия засмеялся глухо, но быстро замолк, только губы кривил в ломкой улыбке. — Какие у меня могут быть дела? — Может, повысили тебя или парня себя нашёл… Я не могу спросить у сына, как у него дела? — Союз наигранно надулся, и это показалось России настолько по-детски знакомым, таким невыцветше-ярким, знакомым, что он заулыбался во весь рот, ловя каждый отцовский жест, каждое движение. — Какое повышение? Какие парни? Не хочу даже думать ни о чём подобном! — Германия искренне рассердился. — Что на вас такое нашло, папа? Союз помолчал, понуро опустив глаза. Германия продолжал держать его за руку, но торопить не стал. — Я… Мне приснилось, что я состарился, а ты так и продолжаешь ухаживать за мной, постоянно забывая про себя. Это был худший из всех кошмаров, что мне снились. Ты можешь мне пообещать, что не будешь забывать про себя, Германия? — Германия на эти откровения сначала нахмурился, а потом стиснул руку Союза сильнее. — Папа, вы, кажется, всё же тронулись умом. Если бы я всю жизнь ухаживал за вами, это была бы самая прекрасная жизнь на свете, — серьёзно ответил он. Поднёс чужую руку к своему лицу, прижался к ней щекой, глядя в встревоженные, будто бы посеревшие глаза Союза. — Будь я чуть более эгоистичен, приковал бы вас к постели на всю жизнь. Америка хмыкнул откуда-то сбоку. У России появилось непреодолимое желание ему врезать, но он сдержал себя. В первую очередь потому, что не хотел отрываться от наблюдения за своей… Семьёй. — Совсем с ума сошёл, — буркнул Союз. — В твоём возрасте пора думать о создании своей семьи, а не о престарелом больном отце. — Папа, я люблю вас. Вы мне очень нужны. Прекратите занимать свою голову глупостями, — Германия ещё раз прижался щекой к чужой руке, а потом отпустил её и встал. — Пойду, приготовлю вам поесть чего-нибудь лёгкого. Не грустите без меня, лучше почитайте что-то из того, что я вам принёс, — Германия провёл рукой по союзовой грязной макушке и вышел из комнаты неплотно прикрыв за собой дверь. — Нам пора уходить, — тихо заметил США, положив руку на плечо России. — Ещё немного… — Россия прижимался горячими ладонями к холодному стеклу и смотрел, как его отец пытается читать сборник стихов Пушкина с середины вверх тормашками, но не видит букв, а губы его двигаются. Всё думает о чём-то. — Пошли. Ты сможешь вернуться сюда позже, — осторожно сказал ему США и Россия, нехотя, отлип от окна. Через полчаса они выбрались ближе к нормальным районам города и вызвали летучку. Обоим было не по себе. — Ты приступишь к выполнению нашего плана уже завтра, — отдал приказ Америка. — Отлично, — хмыкнул Россия. — В этом случае заботит только одно — как бы не простудиться на ваших похоронах.        Россия в прицел своей снайперской винтовки отлично видел, в каком великолепном наряде был сегодня Франция, и как ему неуютно. Посреди великолепной дворцовой залы прямо под высоким потолком висела красивая огромная люстра. Франция, разодетый в шелка, стоял прямо под ней и принимал поздравления. Поздравляли его с беременностью королевские гости, улыбались фальшиво и вежливо. Франция всем отвечал так же — улыбкой. Она приросла к его лицу, словно бы он к ней давно привык, прижился, сросся. Это казалось России смешным и странным. К Франции подошёл сам король, подхватил его под руку. Британия был на каблуках, а Франция — без, но всё равно Франция был чуть-чуть выше, что было несколько неловко. Америка подошёл к парочке, улыбнулся и увёл Британию куда-то в сторону под неизвестным предлогом. Да России и не нужно было знать предлог — у него была другая задача. Он направил свою винтовку в то самое место, где скреплялись две тонкие цепочки, державшие на себе люстру. Выстрел. Чей-то визг, суматоха, крики. Франция оказывается погребён под огромной по своей величине люстре. Россия только надеялся, что Америка успел увести Британию подальше. Россия складывает винтовку и уходит. Его миссия на этом выполнена. На следующий день он узнаёт, что у Франции случился выкидыш. Врачи прогнозируют, что больше детей он выносить не сможет.        Франция лежит на кровати и смотрит в потолок пустыми глазами. Всё тело саднит, оно в сильных синяках и ушибах, но Франция не уделяет этой боли и капли своего внимания. Его занимает боль совершенно другая. Он ведь даже имя уже придумал. — Поешь, — просит Британия тихо. — Ты уже второй день подряд ничего не ешь. Прошу тебя… Франция молчит. Ему сказать-то особо и нечего. Британия ни в чём не виноват. Он безучастно закрывает глаза. — Я хочу вернуться в свой бордель. Я понимаю, что вы хотели, как лучше, ваше величество, но моего ребёнка это не воскресит. — Это был не только твой ребёнок, — Британия дотрагивается рукой до его живота, и Франция вздрагивает. — Это не важно. У вас уже есть сын. У меня его не будет больше никогда не будет, — Франция повернулся к нему лицом. — Ваше величество, я прошу вас, берегите своего единственного ребёнка. Пообещайте мне. — Америка и сам отлично может за себя постоять, — мягко заметил Британия. — он уже достаточно взрослый и не нуждается в моей навязчивой опеке. — Пообещайте мне, — произнёс одними губами Франция. В глазах его, таких несчастных сейчас, таких больных, Британия увидел слепую обречённость. Если Британия не согласиться с ним сейчас, он наверняка на горячую голову попытается сделать что-то сам. — Обещаю, — Британия улыбается. Он знает, что сделает всё, чтобы не выполнить это обещание, потому что знает наверняка, что Америка абсолютно точно замешан в том, что Франция лишился ребёнка. — Вы мне врёте, — Франция вздыхает, кривит губы. — Я не могу иначе, дорогой, — Британия разводит руками. — Если он не умрёт сам, я просто лишу его права на трон. Интересно, что произойдёт раньше? В королевские покои стучат, и Британия хмурится. Его не стали бы беспокоить просто так, но дела не ждут. Британия должен себе признаться, что это довольно неприятно. — Чего надо? — прикрикивает он. — Важные бумаги, ваше величество, — прозвучал голос одного из его личных секретарей. Британия про себя отмечает, что обычно с подобным к нему приходит Германия. Но в этот раз он, кажется, занят чем-то другим. Британия разворачивает бумагу, что ему принесли, когда секретарь уходит. Он пробегается глазами по сухим строчкам, протирает глаза, перечитывает ещё раз, но теперь уже более внимательно Это простая медицинская справка. Британия чувствует, как кружится голова. Это совершенно не может быть случайностью. Нет. Не в их случае. К его горлу приставляют холодное дуло. Британия скашивает глаза — пистолет. — Ты притворялся? Всё это время, — хрипит Британия. Франция смеётся. — Нет, отчего же, — шепчет он, прижимаясь к уху Британии губами. — Вы всё сами додумали, ваше величество, мне совершенно ничего не нужно было делать. Медицинская справка уведомляла о том, что у императорской четы суккубов не было рогов вследствии какого-то происшествия в далёком прошлом. А у Франции их не было. Совсем. Британия думал, это последствия кастрации, и не спрашивал. Доверял. — Вы, наверное, не помните, ваше величество, — продолжает шептать Франция. — А я очень хорошо помню. Меня представляли вам много раз. но ваш взгляд всегда проскальзывал мимо. Конечно, наследники империи вас не интересовали. Желательно, чтобы их вообще не было — вы же хотели — как вы говорили тогда, когда обрезали мне мои чудесные крылья? — поглотить мою страну. Вам было не просто наплевать на гибель моей семьи, вы этим наслаждались. У Британии пронеслись перед глазами те самые моменты, когда он сам, лично, лишил хвоста и крыльев последнего императорского щенка, но зачем-то оставил его в живых. Зачем? Он не знает, не помнит, не хочет знать. Но где-то глубоко внутри он рад, что Франция, его Франция остался жив. — Молчите? Молчи-ите, — Франция опять смеётся, и его смех ломким болезненным комом оседает у Британии в желудке. — Вы так безудержно были влюблены, что я не стал вас останавливать. Вы сами возвели в своей голове розовые замки, сами себе выдумали несчастную великую любовь. Знаете, я бы оставил вас в живых только ради того. чтобы у моего ребёнка был любящий отец, но теперь… Теперь мне совершенно ничего не мешает насладиться своей местью, особенно потому, что вы уже всё знаете. — Вы и так мне отомстили, — хрипит Британия. — Хотите лишить Америку отца? Вы же только что так рьяно волновались о его судьбе… — Мне не жалко того, кто виноват в гибели моего ребёнка, — цедит Франция. — Но если я сейчас вас убью, трон достанется ему… Некрасиво. И Франция отпускает его. Британия кашляет в кулак, но даже не думает позвать стражу. — Вы вернётесь к Рейху в бордель? — спрашивает он отстранёно. — Только не говорите мне, что всё ещё хотите меня навещать, — раздосадованно цыкает Франция. Британия отворачивается, горбит спину и обхватывает себя руками в защитном жесте. — В самом деле? Вы сошли с ума. Я убью вас при первой же встрече. Британия молчит. Франция вздыхает, поворачивает его к себе, берёт его лицо в свои ладони и в самые губы нежно шепчет: — Я не люблю вас, и никогда не любил. Оставьте эти глупые розовые фантазии, они принесут вам только боль, а позже — и смерть. Я не собираюсь выходить замуж за того, кто убил всю мою семью, и в конечном итоге убью вас, если будете ходить за мной хвостом. Если сейчас вас пронесло, это совершенно не значит, что больше вам ничего не грозит. Британия посерел. Заострились болезненно его черты лица, горькие складки пролегли около уголков губ, залегли тени под глазами. Он прятал свой взгляд, решительно и боязливо не смотрел в чужое лицо. — Я всё равно люблю тебя. Лучше убей сразу, — Франция скривился, и на секунду его лицо выразило невыносимую муку, а потом стало ужасно, пугающе равнодушным. Он толкнул Британию, и тот повалился кулем на пол. — Я вас ненавижу. И буду ненавидеть всегда, — выплюнул он зло. Британия на него не смотрел — он закрыл безучастно глаза. — Дай мне шанс, — шепчет Британия. — Шанс на что? На что?! — шипит Франция. — Я разве не ясно дал понять, что у Вас со мной ничего нет и не будет?! — Тогда почему ты всё ещё здесь?        — Убьёшь его, — Америка протягивает России личное дело, потом что-то ещё говорит, но Россия не слышит. Он оглох, он видит перед собой только нечёткие, размытые фотографии, прикреплённые к личному делу. На них мужчина. Красивый, с длинными, забранными в низких хвост смоляно-чёрными волосами, статный, он в тактической форме, но Россия не может распознать, какому именно государству эта форма принадлежит — не ихнему, не суккубьему, не другим соседним. Такую форму на конвейер явно не пускали, или Россия об этом не знает, что уже странно. Форма гораздо удобнее обычной, почти даже не уступает той, что носит сам Россия. Чёрная, очевидно удобная, из хорошей драконьей кожи, она сидела на мужчине, как влитая, обтягивая все его выразительные мужские формы так преотлично, что Россия сглатывает и порывисто вздыхает, чувствуя острый укол удовольствия чуть пониже живота. Лицо у мужчины статное, красивое. Брови чёрные, чуть разросшиеся, нос прямой, с осторожной почти не заметной горбинкой и маленькой родинкой на одном носовом крыле, в самом уголке. Ресницы длинные и чёрные, загнутые. А глаза вишнёвые. Россия чувствует, как пульсирует, нарастая, в виске ломкая боль. Он переводит взгляд на плывущие строчки личного дела. Третий Рейх. Серийный убийца. Участвовал в последней войне, но после отказался сотрудничать с короной. А потому его полагалось убрать, и сделать это почему-то должен был именно Россия. — Понял, — прерывает он Америку на середине монолога. США недоверчиво хмурится, но кивает. — Срок? — Два дня, — кривится Штаты. — Плюс три запасных и один на подготовку. Все данные в личном деле есть, включая коды и пароли от места обитания объекта. — Отлично, — Россия убирает одну из фотографий в нагрудный карман своей формы. — И, Россия, — США сильнее надвигает на глаза тёмные очки и улыбается. — Да? — Либо ты его убьёшь, либо он тебя.        Россия справляется с подготовкой за пол дня и сразу идёт на дело, желая покончить с этим побыстрее. Он наблюдает за странно знакомым мужчиной весь день через прицел и всё время ищет удобный повод его убить, хотя повода не нужно — у него приказ, а удобных моментов уже набралось около сотни. Тем не менее, Россия медлит. Мужчина смешной и неестественно близкий, почти родной. Он утешает рыдающего ему в плечо Францию, орёт на Японию, опять курящего свой терпкий слишком крепкий табак прямо в помещении, шлёпает по задницам распереживавшихся, а оттого ленивых, Литву и Польшу. Потом курит сам, уже в своём кабинете на втором этаже, задумчиво и грустно смотрит в окно. — Где же ты? — читает по его губам Россия. Он вздрагивает, а потом Рейх смотрит прямо на него. Зрачки в малиновых глазах истончаются до уровня нитки, губы улыбаются, обнажая острые пугающие клыки. Мужчина — Рейх — скалится. За доли секунды сердце России ухает вниз, а потом Рейх поворачивается к нему спиной. На ней так и написано крупными буквами «мишень», но Россия не стреляет. А потом Рейх в окне исчезает. У России мурашки бегут по телу и волосы неизвестно от чего встают дыбом, а потом он чувствует руку на своём плече. Он действует на рефлексах — захват руки и заломить. Мужчина, оказавшийся в плену рук России, смеётся. — Не забыл-таки мои уроки, да? — хрипло говорит он. Россия игнорирует его бред, приставляя к чуть седому, что для вампиров крайне странно, виску пистолет. голос Рейха тут же становится серьёзным: — Брось, Россия. Я безумно по тебе скучал. — Откуда вы знаете моё имя? — требовательно спрашивает он, наверняка больно тыкая свой пистолет в чужой висок. Рейх даже не морщится. — Россия, это не смешно, — в его голосе так причудливо перемешиваются строгость и надежда, что Россия теряется на пару мгновений. — Совсем не смешно. — Откуда вы знаете меня? Отвечайте! — шипит он сквозь зубы. Винтовка больно бьётся о бедро, пистолет тяжелит руку, но Россия этого совсем не замечает. Он видит только растущие от удивления глаза странного мужчины, и от этого взгляда ему становится нехорошо. — Не заставляйте меня принуждать вас, вам это не понравится. — Откуда знаю? Я тебя вырастил, — Рейх сглатывает, в его глазах страх и неверие. — Ты не помнишь меня, Россия? Совсем не помнишь? Что с тобой случилось? Ты работаешь на правительство? — Вопросы здесь задаю я, — холодно замечает Россия. — Радуйтесь, что вы ещё живы. — Про открывающихся перспективах как-то не особо получается, — тоскливо отвечает Рейх, становясь сразу будто бы старше на несколько лет. — Я искал тебя чертовски долго, а ты, оказывается, даже не помнишь меня. Я первый в мире седой вампир, а всё из-за тебя… — в последних словах слышалась истерическая насмешка. — Вы что-то путаете, — равнодушно замечает Россия, но его взгляд ловит каждый чужой вздох, каждое движение, каждое подрагивание чужих ресниц — ему не хочется упустить ничего. Он не знает причин, но знает, что так нужно. А ещё он знает, что этот странный мужчина ещё ни разу ему не солгал. — Я вижу вас первый раз в жизни. В вишнёвых глазах странного мужчины что-то растрескивается, ломается, рушится в труху и оседает пеплом где-то на дне, а Россия завороженно наблюдает. Наблюдать — всё, что ему вообще остаётся. — Ты же мой Россия, — растерянно шепчут чужие губы, а потом вдруг Рейх подаётся вперёд и целует. Россия чувствует целомудренный поцелуй, чувствует, как внутри просыпается что-то старое и давно забытое. Плавится, взрывается, загорается, кружится болезненно и сладко голова, что-то мелькает под веками, вспоминается словно сквозь вату, как он целовал родинку на чужом остром носовом крыле. Целовал?! Россия отталкивает от себя Рейха. В висках опасно пульсирует, к горлу подступает ком, на веки наваливается тяжесть. В таком состоянии он ничего не сделает. Надо уходить, срочно. Он спрыгивает с крыши, приземляется прямо на ноги и бежит-бежит-бежит подальше от этого чёртового места, про которое ему совсем не хотелось вспоминать, слишком больно, слишком давно и прочно забыт этот кошмар, слишком он теперь не нужен и не помещается в новую узкую жизнь, в которой только дом-работа, и ничего больше. Никаких тёмноволосых ненормальных вампиров с милой проседью на висках, с вишнёвыми остро-нежными глазами и добрыми морщинами. Да этот ублюдок раза в три Россию старше! Нет, нет и ещё раз нет! Почему он вообще об этом думает?! Он на своих двоих добрался до ближайшей тайной квартиры, в которой были его личные запасы еды, медикаментов и оружия на чёрную пятницу, и затаился там. Не при каких обстоятельствах он не думал, что чёрная пятница для него наступит именно так. Задание США провалено, а значит — дорога обратно ему закрыта. не то чтобы это его сильно расстраивало — он и думал-то об этом лишь мимоходом. Ему было плохо. Просто отвратительно. Голова не переставала кружиться и пульсировать, перед глазами мелькало что-то вишнёвое и знакомое, мельтешило, взрывалось, но воспоминания всё никак не хотели ловится за хвост и уплывали, ускользали, оставляя после себя лишь горькую опустошённость и новый приступ неясной болезни. Россия грешным делом подумал было, что ебнутый вампир заразил его редким вирусом, но что-то не сходилось клином на этой мысли, не давало спокойно с ней согласиться. Возможно, он так до сих пор и не смирился с мыслью о том, что совершенно в этом мире никому не нужен просто так и ни за что. Он как принцесса ждал своего принца, и то, что принц оказался чуть более идеальным, чем нужно, тешило ту часть самолюбия, что уже окунулась в пропасть сумасшествия с головой. Его лихорадило около недели, и всё это время он провёл в постели. Знал наверняка — Америка его искал, да и этот странный Рейх тоже, но ему было совершенно не до того. Воспоминания появлялись и исчезали, оставляя после себя чувство отвратительной до тошноты амнезии. Он вспомнил чужой тихий тембр голоса, немного хриплый, постоянно грубый, но вместе с тем — заботливый, ласковый, если знать, как именно слушать то, что он говорит. Вспомнил родные руки, запах глинтвейна и пшеничного пива, сигарет. Вспомнил, как приходил в чужую постель, скрываясь от ненавистных кошмаров, и его всегда утешали, обнимали, заворачивали в одеяло, гладили нежно по хвосту и крохотным перепончатым крыльям, щёлкали по рожкам, потом их целовали нежно, а Россия своими рожками довольно пыжился, бодался в шутку и млел — рожки чувствительны к чужим губам, по ним ползут мурашки. Между явью и бредом он тянется к спине — крыльев нет. Рога и хвост, благо, на месте. Россия хнычет. Чёрт, где же крылья? А были ли они у него?.. Прибредилось. Не было никаких крыльев. Он никогда не мог летать. Воспоминания шли криво и кособоко, мелькали яркими пятнами. Он вспомнил, как Рейх любил дышать ему в шею, целовать там, прижимаясь осторожно губами, с превеликой осторожностью существа, которого никогда по-настоящему не любили. Руки у Рейха были вечно холодными, как у всех вампиров, и Россия прижимал их к своему животу, согревал близкой горячестью адового пламени. Глаза у Рейха были до ненормального дикие, одинокие. Россия так и не узнал, чья кровь так причудливо смешивалась в Рейхе с вампирской, да ему и не надо было, потому что он знал слишком много другого. Когда-то знал. У Рейха губы остро-сладкие и чуть-чуть сигаретные, пахнет при поцелуе с ним огненным порохом и почему-то вишней, грязными волосами немного — их Рейх любил забирать в низкий хвост. А ещё Россию любил. Так сильно, что доходило до лёгкого помешательства. Он целовал его глаза, нос, всё лицо, потом шею, и ниже-ниже-ниже, как будто Россия его кислород, как будто только Россией он и мог дышать, а он, Россия, его медленно отравлял, окуная в безумие. Рейх никогда не говорил ему, что любит, но России и не нужно было. Он не был слепым. Он чувствовал, как рейховы руки цеплялись за него по ночам лихорадочно, пытаясь спастись от кошмаров, видел, как у Рейха стоит, стоит только России улыбнуться чуть более соблазнительно, чем следует, замечал, как Рейх, утыкаясь ему лбом в плечо, шепчет текучие нежности почти что про себя, но у России был от природы слишком хороший слух, и он слышал каждое вздрагивание чужих губ, каждое неосторожное слово. Рейх заботился о нём почти с самого детства, когда Россия помнил себя совсем юным кутёнком. Рейх обучал его всему, учил, вкладывал в него свою душу, и душа России откликалась, срасталась с чужой, трансформировалась в нечто новое. Они просто не могли существовать друг без друга. Они и не хотели. России как обухом по голове ударило — он вспомнил своё совершеннолетие. Рука Рейха у него в трусиках, первый, вывернувший что-то до болезненных спазмов удовольствия наизнанку оргазм, Рейх, тяжело дышащий ему в макушку. По-другому Рейх не прикасался к нему, не лез с поцелуями, хотя ему наверняка хотелось — Россия отчётливо помнит его дёргавшиеся, прокушенные до кровавой корочки губы, дикий взгляд. И России тогда тоже хотелось поцеловать его — узнать такой ли он вишнёвый на вкус, каким кажется? Но он принял правила игры. Рейх пожирал его глазами, но трогать не смел. Россия смотрел на него в ответ остро, призывно, но Рейх будто бы даже боялся чего-то непонятного, в его взгляде вожделение смешивалось с болью и горечью. Рейх хотел. Рейх страстно желал. Но почему-то не мог. Россия сдался первым. Ему простительно — он моложе и у него настала суккубья течка. План был прост, как дважды два — Россия заперся в Рейховой спальне, пока Рейх уезжал по каким-то там делам, а когда вернулся, Россия, капризничая и показывая характер, впустил только его. О, как Рейх драл его! Россия выл под ним, подмахивал, всхлипывал, а внутри было одуряюще хорошо — от крепкого члена, от терпкого сигаретно-вишнёвого запаха, от чужих рук, пускающих дрожь по всему телу. Он хотел больше и глубже, он хотел, чтобы член Рейха остался внутри него навсегда, чтобы вокруг были одни руины и никого больше, а они бы только совокуплялись и совокуплялись, так громко и разнузданно, чтобы чужие яйца шлепались о его зад, и рука Рейха в догонку хлестала несколько раз, и божегосподи, чтобы чувствовать губы Рейха на своей шее, ощущать его дикий взгляд. А после Рейх осторожно гладил его по спине, целовал долго и целомудренно, как нечто драгоценное, прижимаясь губами к коже. Россия лежал у него на груди и слышал, как глухо и быстро билось его сердце Россия вспомнил, как с боем отвоевывал себе право танцевать в борделе, и как дико вращались при это рейховы глаза-вишни, как раздувались гневно и ревностно крылья чужого носа. Россия чувствовал триумф — Рейх ревновал его! Только вот Рейх никогда этого не показывал, а когда Россия спрашивал об этом, отвечал просто, что Россия совершенно не его собственность, и волен делать, что хочет. Россия хотел, чтобы его ревновали. Россия хотел, чтобы Рейх вынудил его оставаться рядом, сковал цепями и никуда из своей постели не выпускал, но Рейх твердолобо терпел его намёки и ничего не говорил. А потом он оказался в Россию отвратительно не влюблён. По-детски наивное сердце России разлетелось в клочья, застряло где-то в горле комом и рассыпалось бешеной истерикой, слезами навзрыд. Россия сбежал тогда в эту же самую квартиру, и плакал-плакал-плакал, пока всё не выплакал, что накопилось за те минуты, когда Россия говорил, что любит, а Рейх отвечал сухое «не сейчас» или просто молча целовал. Казалось — игрался. Казалось — ему было всё равно. Казалось. Россия был отвратительно слеп. И он тоже до безумия, до волком воющей в груди тоски во время беспамятства — скучал.        Он идёт по трущёбам. Листья скрипят под ботинками, солнце рыжеет на горизонте, Россия щурится от его ярких, уже давно не греющих лучей. Кособокие, полуразвалившиеся домики смотрят на него чёрными глазами-окнами-дырами, кое-где заколоченными, с разбитым стеклом. В трущебах дома почти уже сгнили, потрескались по швам, но швали, обитавшей здесь, было до пьяной горячки наплевать. Россия понимал, почему Германия решил выбрать это место — искать здесь что-то невозможно, существа из этого места живут одним днём, а завтра уже мертвы. Он заходит в один из покосившихся домиков, прикрывает за собой дверь плотнее и, не разуваясь, проходит в комнату. В комнате, как ни странно, тепло. В розетку включён стоящий у чужой постели обогреватель — сюда даже проведено электричество. Россия пододвигает к кровати табуретку, осторожно садиться на неё и внимательно рассматривает лицо лежащего в постели существа, которое с нескрываемым интересом рассматривало его в ответ. — Здравствуй, отец, — голос Россию не слушается, срывается. — Здравствуй, сын, — Союз улыбается мягко, тепло, будто бы они в последний раз виделись только вчера, а сегодня Россия просто забежал к своему старому папе за советом. Отчасти, так и было. — Как ты себя чувствуешь, отец? — Россия спрятал глаза в пол. А ведь он даже мог простить Рейху убийство этого человека. От этой мысли его внезапно замутило. Подумать только. Его отец. Живой, словно вышедший с блеклой картинки старых россиюшкиных воспоминаний, с мягкой улыбкой и добрыми морщинками под глазами, измождённый болезнью, но всё равно внутри всё колыхалось невнятно и тепло — родной. Россия смотрел, как закатные осенние лучи скользили по деревянному полу, как они отражались в глазах его отца-неотца, и улыбался. Наверное, всё оно того стоило, раз уж так было угодно судьбе. — Я прекрасно себя чувствую. Недавно заходил Германия, — Союз скосил глаза на хлипкий столик, стоящий за кроватью, торцом к стеночке. На нём стояла полуторалитровая баночка с водой, а в ней — ромашки. Рядом лежала пара томиков книг — Россия смог заметить Горького, Тургенева, и какую-то книжицу на итальянском, названия которой он не смог перевести даже на немецкий. Наверное, какой-то непереводимый оборот, мимоходом подумалось. Ещё две книжицы лежали у Союза к кровати, но к ним Россия присматриваться не стал, вместо этого переведя взгляд на отца. — Если он чего-то не может достать, то я могу, — вызвался он осторожно. — Попроси его подготовить список лекарств, которых нельзя достать легально, я позабочусь. — Хорошо, Россия. Но не думаю, что тебе стоит об этом беспокоиться, — Союз мягко улыбнулся. — Как ты? — Я нормально, — сипло ответил Россия, чувствуя, как сердце просело куда-то вниз по груди, ухнуло испуганно и заполошено, заверещало: «нас раскрыли, спасайся кто ещё не ёбнут!» — Расскажи. Твой старый отец, конечно, никак не сможет помочь, зато хоть выслушает и посоветует что, — Союз мягко улыбнулся, и России вдруг захотелось плакать. От всего — от этой ситуации со знакомым-незнакомым Рейхом, от отца, которого он совсем не знает, но который знает его самого будто бы всю жизнь и всё равно любит, несмотря на то, что они видятся первый раз, когда Россия в сознательном взрослом состоянии, от закатных лучей и от ухнувшего вглубь груди сердца. — Я… Я не знаю, пап. Некоторое время назад я не помнил ничего — ни тебя, ни… Ещё одного очень важного существа. А потом оказалось, что… — Россия замолк. Союз полулежал расслабленно и ласково смотрел на него. — А знаешь, — сказал он вдруг. — Ты так безумно на Рейха похож. Германия был прав. Хоть ты Рейху и не родной, ты просто копия. — Это плохо? — Россия смутился, опустив взгляд. — Нет, совсем нет. Я рад, что с тобой всё в порядке, Россия. Рейх не плохой родитель, достаточно посмотреть на Германию, чтобы убедиться в этом, — Союз задумчиво посмотрел на ромашки, и с губ его вдруг сорвался мягкий смешок. — Гораздо хуже было бы, приюти тебя США. — Да уж, — согласился Россия. — Бе. Они переглянулись и рассмеялись. Россия чувствовал, как его отпускает внутри всё, чего он так боялся. Стало так легко, будто бы он вернулся в детство, когда папа рассказывал ему сказки про злых вампиров на ночь. Теперь Россия вырос, и он влюблён в того самого злого и вредного мизантропного вампира из сказок. Он жалеет только о том, что половину воспоминаний об этом вампире ему стёрло, размазало серой чернью по памяти, и он не мог никак припомнить, какой зубной пастой Рейх пользовался, и рассказывал ли он ему сказки на ночь, как Союз. — Ты остановился на ещё одном важном для тебя существе. Продолжай, — мягко попросил его Союз. Он вообще говорил мягко, поразительно спокойно и плавно, так, что у России внутри сворачивалось мягким клубком что-то тёплое, похожее на кота. Солнечный луч набежал на лицо его отца, резко прочертив тенями морщины, и Россия вдруг с пугающей ясностью понял, что времени ему осталось не так уж много — около двадцати лет, или вроде того. Как пугающе мало. — Я забыл об этом существе, а он, оказывается, меня искал. Я не знаю, что чувствую к нему, я ещё помню далеко не всё, но чувствую… — Россия вздохнул и внезапно замолк. Его отец больше не улыбался. — Если ты чувствуешь, — серьёзно сказал он, покачивая головой будто бы своим мыслям. — Значит, всё так и должно быть. Если он искал тебя, то у вас с ним всё взаимно. Возвращайся к нему, сын. Я думаю, он правда дорожит тобой. — Я не знаю, что я чувствую, — губы России расстроенно изогнулись. Он не понимал. Не помнил. что произошло с ним до того, как он потерял память, но абсолютно точно знал, что чувствовать для него раньше было как-то не нормально. А теперь он должен учиться сопоставлять свои внезапно вскрывшиеся, распечатавшиеся после сна эмоции с бешено движущейся окружающей реальностью. И не то чтобы у него совсем плохо получалось. — Задай себе вопрос, хочешь ты на самом деле вернуться к нему или нет, — Союз снова посмотрел на ромашки, улыбнулся уголком губ. — Он будет ждать тебя в любом случае. — Я думаю… Думаю, что хочу, — Россия резко вскочил с табуретки. — Прости, отец, я должен идти! — Конечно, — Союз откинулся на подушки и посмотрел в окно. Солнце почти село за горизонт. — Беги, дорогой. И передавай Рейху привет от меня. Но Россия его уже не слышал — он бежал, бежал по улицам трущёб, и развалины в лучах заходящего осеннего солнца ему казались самым красивым из всего того немного, что он повидал за свою маленькую жизнь.        — Знаешь, мне сегодня снился Россия. Он совсем такой, как ты мне рассказывал, Германия. — Это замечательно, отец. Когда-нибудь я вас с ним познакомлю. — Конечно-конечно. И ещё, он просил передать, если вдруг нужны лекарства, которых не достать легальным способом — он всегда к твоим услугам. Просил список. У Германии из рук выпала банка. Союз засмеялся. — Отец, если вы думаете, что это смешно… — О нет, Германия. Не порежься. Давай, я помогу убирать осколки? — Лежите, Господи… Ну куда встали! Боже мой, вы меня с ума сведёте. — Конечно, Германия. Но список ты всё-таки напиши.        За окном мелькнул невнятный силуэт и тут же растворился в темноте ночи. Рейх вскинулся. Ему мерещился следящий за ним Россия уже который день, но сейчас что-то внутри него говорило, что это не просто выверты больного уставшего быть одиноким сознания. Он подошёл к окну, открыл его и выглянул наружу, в свежую осеннюю темень, посмотрел по сторонам. — Россия? — тихо позвал он, и наверху что-то скрипнуло. Он поднял голову и замер. Россия стоял рёбрами подошв твёрдых ботинок на толстом карнизе в крайне шатком положении. Пол лица его закрывала маска, грязные и растрёпанные белые волосы в темноте отсвечивали потусторонней синевой, а глаза казались чёрными. Тем не менее, это был именно он. Его Россия. Правда, Рейх давно уже потерял право называть его своим. — Россия, — тревожно сказал он. — Прошу тебя, давай поговорим. Россия пошатнулся и полетел вниз с карниза. Рейх успел перегнуться через окно, схватить его в охапку и втащить внутрь своей спальни. Комнату он, на всякий случай, запечатал. Окно закрылось. — Без страховки по карнизам — ну что за идиот! — Рейх выругался, хотя свою школу узнавал. Сам так же постоянно делал. Он зашторил окно, пока Россия стоял посреди комнаты, чуть сгробившись, будто бы был смущён. Рейх рявкнул на своих девочек, которые почему-то куковали под дверью кабинета, чтобы они шли работать, шлёпнул парочку раз взвизгивающих Польшу и Литву по задницам, дал Бельгии подзатыльник, отнял сигарету у Японии, и… Франции не было. Кажется, он был на первом этаже, в зале для клиентов, крутился на шесте. Сожалеющая мысль о Франции мелькнула в голове Рейха лишь мимоходом. Он захлопнул дверь своего кабинета. для порядка шуганув своих девочек ещё раз, и остался с беспамятным, незнакомым для него Россией наедине. Ему было достаточно того, что помнил он. Рейх будет заботиться о России, что бы тот не выбрал. Жить ли с Америкой и Германией во дворце, или со своим настоящим отцом в трущёбах, или… С чужим для него Рейхом. Которого Россия совсем не помнил. — Вы хотели поговорить, — голос России звучал незнакомо. Он стянул со своего лица маску и устало опустился в одно из кресел. Рейх вспомнил, как они с Россией развлекались на этом кресле не единожды, не доходя до кровати, которая была всего в паре метров, и отчего-то от этого воспоминания ему стало безумно тоскливо, захотелось выть, как все эти шесть месяцев две недели и четыре дня — столько, сколько Россия ушёл, не попрощавшись, сбежал, оставив Рейха, такого пригретого его юнешеской горячей любовью, поверившего, что с Россией у них всё навсегда, что Рейх никогда больше не останется один. Остался. В пустоте серых дней ему больше всего хотелось залезть в петлю, но даже этого он позволить себе не мог — должен был своим девочкам и «Верге», Германии, и даже Союзу. А ещё должен был искать и ждать. Надеяться тихо, что его мальчишка с синими глазами никуда не впутался, жив и здоров. Он всегда читал сводки умерших в газетах, боясь увидеть там знакомое имя или сухое «неопознанный суккуб с белыми волосами». Надежда почти умерла в нём, и вот — Россия вернулся. Чтобы убить Рейха морально и физически. Потому что от неузнавания в чужих глазах ему вдруг стало так больно, словно вместо кислорода его заставляют дышать жидким метаном. — Россия, ты… Совсем не помнишь меня? — с надеждой выдавил Рейх. Ноги его не держали, а потому он сел на краешек развороченной кровати. Развороченной не от того, как раньше бывало — после жаркой ночи, а от того, что Рейх метался в постели и никак не мог уснуть. Окно специально не зашторивал. — Я помню немного, — сказал Россия медленно, словно ступая по тонкому льду. — Воспоминания про вас ко мне постепенно возвращаются. но я не уверен, можно ли мне им верить. Если существует что-то, способное стереть мою память, при том только выборочно, не может ли существовать то, что просто подменит воспоминания? — Резонно, — Рейх вздохнул. — Давай, я расскажу нашу историю, и ты скажешь мне. что конкретно ты помнишь? — А я могу вам доверять? — серьёзно спросил Россия. Рейх встал, протянул ему руку, и в комнате повисла неестественная, потусторонняя тишина. Россия, после недолгих раздумий, скрепил рукопожатие. — Клянусь не вредить и говорить только правду, — прошептал он. Браслеты-наручники засияли на руках, и всё исчезло. Рейх плюхнулся обратно на кровать, когда Россия выдернул свою руку из его хватки. — Теперь будешь слушать? — Пожалуй, — согласился Россия. — Рассказывайте. — Я нашёл тебя в помоях, — Россия фыркнул. — Что? Самая настоящая правда. Ты был таким крохотным, всего четырнадцать годков, для суккубов вообще не возраст. А рожки были смешные, тупенькие, красным светились. Они и сейчас у тебя светятся… Не важно. Ты показался мне умненьким, и я решил тебя подобрать. — По доброте душевной? — Потому что тёк. Оборотням плевать, какого ты возраста, всё равно трахнут. Мне повезло — мне встретился Италия во время дежурства. Был бы это кто-нибудь другой — пришлось бы оформлять тебя рабом, а то и вообще тебя на каторги бы отправили, а меня за решётку. — Дальше, я понял. — Ты рос у меня в борделе и хорошел. А потом, на твоё совершеннолетие, я совершил недопустимое — я тебе помог. С твоим возбуждением. Я тебя хотел безумно, но при этом ещё и привязался без памяти, как к сыну. Если бы ты не так всё понял, подумал бы, что я хотел просто тебя трахнуть, я бы просто не пережил. — Ты искренне веришь, что любишь меня, — глаза России в темноте сияли каким-то потусторонним светом. — Ты мне отчим, получается? — Да… Это не так важно. — Знаешь, что меня больше всего пугает? — Россия встал с кресла и, сделав два плавных шага, подошёл к сидящему на кровати Рейху, посмотрел на него сверху вниз своими пронзительно-синими глазами. — Что я готов тебе простить даже смерть своего отца, но только не равнодушие. Россия склонился своим лицом к его лицу, оказался внезапно так будоражуще близко. Рейх сглотнул, опустив глаза на его губы, находящиеся в сантиметре от его собственных, но Россия вдруг отстранился. Он внимательно рассматривал лицо Рейха, будто бы сканировал и, наконец, зацепился за нос. — У тебя тут родинка, — со странной интонацией сказал он. Рейх чувствовал его дыхание преступно близко, и как заворожённый следил за каждым движением его белых ресниц. Россия наклонился и поцеловал его в крыло носа, мягко прижимаясь губами. У Рейха внутри всё замерло, затрепетало от непередаваемой нежности. Он осторожно обнял Россию, прижал к себе, чувствуя, как бешено колотится сердце. Россия тихо и тепло выдохнул ему в шею. — Возвращайся ко мне, — попросил Рейх тихо. Россия на это ничего не ответил. — У тебя опять руки холодные, — только сказал он и, взяв руки Рейха в свои, прижал их к своему животу. Рейх прикоснулся кончиком своего носа к его и некоторое время просто смотрел в чужие глаза, которых он слишком давно не видел так близко. Рассматривал — ничуть не изменились. И от этого щемит в груди. — Вернёшься? — спросил Рейх ещё раз, медленно умирая и возрождаясь снова где-то внутри. Россия потёрся своим курносым носиком об острый нос Рейха, прикрывая глаза, коротко прижался губами к уголку губ Рейха и прошептал: — Вернусь, — а потом накрыл губы Рейха своими. Рейх схватил его за затылок, целуя глубже, а потом подмял под себя, глубоко целуя. Россия отвечал, тихо постанывая. А ведь раньше любил стонать громко. Но Рейху было всё равно — лишь бы Россия стонал только с ним и только для него. Россия, если и был с таким положением вещей не согласен, решил оставить это при себе. Рейх целовал всё его лицо, скулы, невозможные синие глаза и ресницы, белые виски, макушку, а потом и до так и не выросшитх рожек добрался. — Привет, мои хорошие, — пробормотал он и принялся их выцеловывать. Рожки мигали красным, а Россия урчал от удовольствия. Рейх, путаясь в застёжках, стягивал с него тактическую форму и ботинки, целовал каждый обнажавшийся сантиметр кожи, гладил, заласкивал. Рейх погладил основание чужого хвоста, обхватив рукой, и Россия застонал в полный голос. Рейх спускался губами от шеи и до пупка, прикусывал осмторожно красные припухшие от возбуждения соски, гладил-гладил-глади так, что тело России, соскучившееся по ласке, откликалось в тройном размере.        — Ну что там?! — Польша и Литва, толкаясь, пытались подсмотреть в щель рейховой спальни, но вид им загораживали прилипшие к щёлке Бельгия и Япония. — Разговаривают, — лаконично ответил Япония, нервно дёргая острыми ушами. Он, судя по всему, был не на шутку взволнован. Польша, рассердившись, пихнул его в бок, и получил в ответ, только, почему-то уже от Бельгии. — О чём разговаривают? — недовольно зашептал Литва, пытаясь встать на цыпочки и посмотреть хоть одним глазком. Бесполезно — Япония и Бельгия были слишком сильно его выше, как и Польшу, впрочем. — Тихо, — шикнул на него Япония, и Литва настороженно примолк. — Целуются. Блин, надо было мобильник взять, хоть засняли бы. — Помирились, значит? — спросил Польша, безрезультатно пытаясь разглядеть что-то за чужими широкими спинами. Потом он хитро посмотрел на Литву, и Литва понял, что ему пришёл пиздец. Так и оказалось — Польша нашептал ему на ухо, что заберётся ему на плечи, посмотрит, а потом всё расскажет. Литва триста раз проклял себя уже пока Польша на него вскорабкивался, но отказать своему хитрому другу не мог. — Ох, — выдохнул Польша, когда смог прижаться к щёлке повыше голов Японии и Бельгии. — Охренеть. — Ну что там? — запищал тихо и недовольно Литва, еле держась на ногах. Польша не то чтобы был тяжёлым, но Литва тоже был не особенно больших размеров. — Ебутся, — всё так же лаконично ответил ему Япония. — Уже? — не поверил Литва. Он почувствовал, как Польша на нём поёрзал, и пошатнулся. Ноги дрожали. — Красиво ебутся, — по-своему просвятил его Польша, продолжая ёрзать. Литва вдруг понял, что Польша возбуждён, и теперь трётся своим стояком об его шею. Этого Литва уже не выдержал — его ноги подогнулись окончательно, он начал падать на стоящих впереди Японию и Бельгию, те, в свою очередь, по инерции толкнули дверь, и вся их дружная конструкция, матерясь и подвывая (Литву в процессе придавили) упала прямо в рейхову спальню. Несколько секунд стояла поражённая тишина, только Литва подвывал тоненько, на одной ноте, а потом Рейх как заорал: — КАКОГО ХУЯ, БЛЯДЬ?! — так заорал, что они, все четверо, пулемётом вылетели, только дверь хлопнула об косяк. В темноте Рейх с Россией переглянулись и заржали, вытирая слёзы от смеха и всхлипывая. Боже, только с этими идиотами могла случиться такая фигня. Отсмеявшись, они обнялись. Россия лежал на Рейхе и грел его, как маленькая персональная урчащая печка. Рейх погладил его по спине, ущипнул за ягодицу, а Россия куснул его в шею. Россия только сейчас понял, что девочек Рейха ему тоже не хватало до безумия. Они забавные и постоянно что-нибудь вытворяют. Так, что Россия смеётся до колик в животе. Придурковатые, весёлые девочки, как звал их Рейх. Как-то Россия попросился у него сходить в цирк, а Рейх ответил, что у них свой цирк на выезде. — Я хочу сесть тебе на лицо, — объявил Россия спустя некоторое время, хихикая. — Моё лицо полностью к твоим услугам, — ответил Рейх, и Россия поспешил воспользоваться ситуацией, пока Рейх добрый. Впереди ещё была вся ночь.        Британия вошёл, постукивая тростью по полу. Он волновался. Рейх явно его заметил, скосил глаза но не подошёл сам, а потому Британия сам засеменил к нему, проклиная про себя свои небольшие ноги. — Чем обязан? — Рейх нахмурился. Британия поджал губы. Ему было всё равно на чужую грубость, по крайней мере, сейчас. — Я должен встретиться с ним, — ответил Британия осторожно. — Это крайне важно. — Нет, — ответил Рейх, подняв брови. — Это очень важно, — с нажимом повторил Британия. — Я бы не стал беспокоить его просто так. После всего… Что было. — Что-то срочное? — равнодушно спросил Рейх. Британия стрельнул глазами по сторонам, встал на цыпочки и шепнул пару слов в чужое ухо. Складки на лице Рейха разгладились. — Как ты так умудрился-то, ваше величество? — пробормотал он, то ли укоризненно, то ли одобрительно покачав головой. — Пойдём. Рейх схватил его за руку и потянул на второй этаж — там находились комнаты так называемого персонала «Верги». Комнаты шлюх, то есть. Британия об этом знал случайно, и теперь оглядывался по сторонам. Направо был коридор с рядами дверей, туда Рейх его и потащил. На дверях были имена."Польша», напротив «Литва», дальше «Бельгия», а третья дверь содержала табличку «Франция». Рейх остановился около неё. — Если ты хоть как-то навредишь ему, даже в качестве самозащиты, у нашей страны будет новый король, — предупредил он серьёзно. Британия сглотнул и кивнул. Рейх ушёл куда-то в другую сторону, а Британия, чувствуя, как замирает сердце, постучал. — Рейх, я не буду обедать, — прозвучал оттуда безжизненный голос. — Это не Рейх, — осторожно сказал Британия. — Нам надо поговорить. На секунду по ту сторону двери повисло молчание. — Уходите, — грубо выкрикнул Франция. — Разве я не говорил, что при следующей встрече убью вас?! — Я не уйду, — ответил Британия упрямо. — Нам надо серьёзно поговорить. — Отлично. Говорите там. С дверью, — хмыкнули глухо, и Франция замолчал. Британия вздохнул. — Хорошо, я скажу так. Думаю, ты должен знать… Я жду ребёнка, — сказал он тихо, нервно постукивая тростью по полу. — Замечательная новость, ваше величество. Что же вы ещё не обрадовали королевство новостью о новой жене? — голос звучал холодно и как-то отстранённо. Пусто. — Франция, ты не понял, — раздражённо и взволнованно выдохнул Британия. — Я беременный. А отец ребёнка — ты. Тишина. — Франция? Дверь скрипнула и отворилась. Франция предстал перед Британией осунувшимся, с мешками под глазами, грязными волосами и неаккуратной щетиной. Без каблуков и элегантного нижнего белья, в простой рубахе и свободных штанах, он смотрелся как обычный средних лет мужчина, ничем не примечательный внешне, с изможденным, усталым лицом. — Вы совсем с ума сошли, ваше величество, — голос Франции хрипел, не слушался. — На кой я вам сдался? Британия посмотрел на него снизу вверх и вздохнул. — Я скучаю, — ответил он невнятно. — И я хочу оставить этого ребёнка. Пожалуйста. — Конечно, — без промедления ответил Франция. Голос его звучал всё так же хрипло. — Но при чём здесь я? Я всё ещё не собираюсь менять свою работу на чёрти что. — Я и не прошу… Только можно он будет с тобой только по выходным? — осторожно спросил Британия, глядя в пол и теребя в руках кончик трости. — Хорошо? — Ваше величество, вы окончательно сошли с ума, — Франция дёрнул его за подбородок и заставил посмотреть на себя. Британия уставился на него во все глаза — таким он Францию ещё абсолютно точно не видел. — Не по выходным? — жалобно спросил Британия, и Франция внезапно рассмеялся — хрипло, надрывно. Британия никогда такого смеха не слышал, и он оседал сладкой болью у него в животе, тревожил что-то в глубине сознания. — Как вам будет угодно, ваше величество. Это ваш ребёнок, — ответил Франция, криво, болезненно улыбаясь. Британии его взгляд совсем не понравился. — Это и твой ребёнок тоже, — заметил он. Франция улыбаться прекратил. — А если не мой? — вопрос отдавал холодом и откровенной скукой. — Твой. У меня кроме тебя уже года два никого не было, — признался Британия. — Бред, — отреагировал Франция, отведя глаза. — Я, по-твоему, тебе вру? — Британия сердито и громко стукнул тростью по полу и зло выдохнул. Вот чего, а подозрения в измене он не ожидал. Хотя, что Франция ещё должен думать? Конечно, раз Британия ходит по борделям, у него и шлюх полно, только вот это было не так. — Не врёте, — с сомнением заметил Франция. Что-то было надломлено в его глазах. — Ваше величество, зачем вам это всё? — Я по-прежнему люблю тебя, Франция. И я хочу, чтобы у нашего ребёнка была полная семья. — Вы сошли с ума, — Франция встал на колени, прижался ухом к животу Британии, осторожно обнял его и тихо заплакал.        — Хн-н, — застонал Россия протяжно. Рейх укусил его за ухо, уткнулся носом в красный дрожащий от возбуждения рожок и толкнулся членом во влажную, мокрую и горячую глубину. Россия закинул одну ногу ему на талию, сжался на члене сильнее, отчего Рейх сдавленно выругался, и закатил глаза от удовольствия. — Бесёнок, ты с ума меня сведёшь, — Рейх подавил порыв зарычать и толкнулся сильнее, с большей амплитудой, глубже. Россия заскулил, и сжался ещё сильнее, мелкий гадёныш, хотя казалось бы, куда ещё-то сильнее? — Глубже. Шевелись, папочка! — Рейх толкнулся ещё раз, другой, и замер. Россия разочарованно хныкнул. — Как ты меня назвал? — Рейх с оттяжкой шлёпнул Россию по бедру, потом тронул пальцем его стоящий член и, наслаждаясь, как Россия дёрнулся от невозможности излиться сейчас, пробрался пальцем внутрь его растраханной, текущей задницы, находя рядом со своим членом ещё немного места. Надо бы запомнить и в будущем трахнуть Россию с вибратором на члене. — Тебе же нравится. Па-апочка! — Рейх толкнулся ещё, и Россия забился в его руках, пытаясь добраться своими лапками до члена, но Рейх ему не дал, словив лапки на полпути к заветному удовольствию. Он обожал трахать Россию. Честно говоря, это всё, чем он занимался прошлую неделю их, кстати говоря, общего отпуска. Они отдыхали в Турции, и их секс повидали и сауны с бассейнами, и море, и номер гостиницы, где они, собственно, сейчас и находились. Рейх вытащил член из чужой дырки, пару раз шлёпнул ей по поджавшемуся анусу и отстранился. Россия развёл свои прелестные, на взгляд Рейх, крохотные ножки с белым пушком в стороны, поднял голову и посмотрел укоризненно. Рейх осуждению в его взгляде не внял, шлёпнув пару раз по чужому бедру, а потом наклонился и длинно лизнул распухшую, прелестно подтекающую смазкой и рейховой спермой дырочку. — Ну папочка, — захныкал Россия. — М? — Рейх не отрывался от тщательного вылизывания дырки, и Россия при каждом движении языка тоненько пипискивал и поскуливал, поддаваясь вперёд и насаживаясь Рейху на лицо. — Папочка, сделай со мной что-нибудь, — потребовал Россия, выгибаясь. — Ах! Н-н… Да, ещё вот здесь… О Боже, а! — Что, например? — Рейх развёл дырочку в стороны большими пальцами и принялся тщательней её вылизывать, глубоко толкаясь языком внутрь. — Трахни-и… Сил моих нет… Рейх, чёртов ублюдок, трахни уже меня! — Россия выгнулся так сильно, что почти согнулся пополам, и только тогда Рейх отстранился. Один вид такого России будил в нём что-то жадное и нездоровое, жаждущее обозначить принадлежность этого существа себе, отодрать до беспамятства, накончать внутрь, и лежать потом, нежиться, выцеловывать что-то на пятнистой от засосов шее, шептать что-то ласковое. — Как пожелает моя детка, — Рейх привстал на локтях, приставил головку своего члена к чужой заднице и толкнулся снова, сцеловывая стон с чужих губ. Россия толкнул пятками его в поясницу, и Рейх начал его драть, как они оба любили — жёстко, быстро, глубоко, до темноты перед глазами. После они лежали, пытаясь отдышаться, смотрели глаза в глаза. — Я вспомнил, — сказал вдруг Россия. — Как ты брал меня в первый раз. Мне кажется, это с каждым разом становится всё лучше и лучше. — Я тоже так считаю, — выдохнул Рейх. — Безумно тебя люблю, детка. И знаешь, что? — М? — Россия прикрыл глаза, улёгшись щекой на рейхово плечо. Рейх осторожно погладил его по спутавшимся волосам. — Выходи за меня.        — Ну прости, — Польша сложил губы бантиком, прикладывая к фиолетовой скуле Литвы лёд. Литва насупился и не ответил. Его придавило так основательно именно из-за того, что Польша вздумал забраться ему на плечи. — Ну прости-и, — заныл Польша. — Пожалуйста! Ну, хочешь, я тебе шест с подсветкой в субботу уступлю? Ли-ит! Ну Ли-ит… — Я всё ещё обижен, — объявил Литва насупленно. — И не хочу ничего слышать. — Ой, всё! — хныкнул Польша. — Ну что хочешь проси! Польша обнял его одной рукой, продолжая придерживать лёд, и поцеловал смачно и коротко в губы. — Подлиза, — сморщился Литва. — Следующие три недели я сверху. — Эй, так нечестно! — Польша всплеснул руками, отчего неосторожно надавил на лёд, прижатый к синяку на скуле, и Литва зашипел от боли. Польша пристыженно приложил лёд снова. — Я всё ещё ужасно обижен. — Ладно, уговорил…        — Папа, вы опять встали! Я же просил вас лежать… — Ничего, Германия. Ох… — Да вы едва на ногах стоите! Живо в постель! — Но там, я не знаю… Кажется, там Россия пришёл. С Рейхом. У дверей стоят. — Что?!        Россия и Рейх неловко сидели на скрипучих табуретках перед кроватью Союза. Союз им улыбался, Германия носился рядом, поправляя ему подушки. России даже стало, право слово, стыдно, что он не такой хороший сын, как Германия. — Отец, — он кашлянул. — Я… То есть, мы… Мы хотели тебя, в общем… Попросить благословить нас на нашу свадьбу. — Вы — что?! — взвизгнул Германия, и тут же упал без сознания, благо, Союз, резко вскочивший как для больного, успел его поймать. После СССР обмахивал приходившего в себя Германию газетой и долго, со вкусом матерился. Но, в конце концов, он всё-таки дал согласие.        — Ты точно хорошо себя чувствуешь? — Франция погладил Британию по небольшому пока что животу и обнял за талию. Они лежали в ванной, и Британия — спиной на Франции. — Успокойся, дорогой. Врач говорит, беременность пройдёт без осложнений, а токсикоз должен начаться только через пару месяцев. Всё нормально, уверяю тебя, — Британия успокаивающе накрыл его руку своей. — Ну, если ты так уверен… И не называй меня «дорогой», — проворчал Франция. — И вообще, почему я должен постоянно находиться рядом с тобой? — Это формирует гормональное ядро ребёнка, — ответил Британия с умным видом, но, чувствуя спиной скептичный взгляд Франции, смутился. — А тебя что-то не устраивает? — Меня не устраивает, что беременный ты, а декретный отпуск взял почему-то я, — фыркнул Франция. Британия, предчувствуя скорую ссору, приложил его руку к своему животу. — Чувствуешь? — спросил с нежностью он. — Шевельнулся. Франция тут же сбросил с себя угрюмый вид, старательно щупая чужой живот с некой настороженной недоверчивостью. Британии повезло. Или не повезло, как посмотреть — ребёнок толкнулся взаправду, и это было несколько болезненно. Он охнул. — Правда, шевелится, — произнёс Франция с глубоким ошеломлением и прижал к животу Британии уже обе руки. — Охуеть, — глубокомысленно добавил он. — Не матерись при ребёнке.        — Теперь я видел всё, — хмыкнул Япония, наблюдая, как Польша и Литва трутся друг о друга прямо не шесте, сверкая голыми задницами. Он закурил, кося глазом в сторону лестницы — как бы не спустился Рейх и не урезал ему премию, за то, что он опять курит в помещении. Но Рейх, судя по красноречивому отсутствию России, был занят.        Россия потрясающе сосал. Рейх толкался ему за щеку и в горло, а он постанывал, рот его вибрировал, и Рейх был в шаге от того, чтобы кончить. — Господи, — бормотал Рейх, когда Россия утыкался своим носом прямо ему в лобок. — Твою ж мать. Россия пах непозволительно хорошо. Одуряюще. Рейх хотел облизать его с головы до ног, а потом трахнуть, чтобы выл и стоять не мог после, чтобы закатывал глаза, плакал на члене. Россия со стоном потёрся об его ногу, выгибаясь, и Рейх кончил ему в рот, содрогаясь от удовольствия до чёртового белого шума в голове и темноты перед глазами, а потом медленно опустился на пол и довёл Россию до оргазма за считанные секунды. — Я хочу кое-что тебе показать, бесёнок, — Рейх со вздохом поднялся и потянул за собой Россию. — То, с чего всё началось. — О чём ты? — Россия заинтересованно стрельнул в него глазами и пошатнулся на своих маленьких, по меркам Рейха, разъезжающихся в стороны ножках. Рейх подхватил его за талию, поставил нормально, поцеловал левый мигающий красным рожок. — Всё началось с того, что ты услышал, что я в тебя не влюблён. — сказал Рейх и серьёзно посмотрел России в глаза. — Что ты хочешь сделать? Я и так знаю, что ты любишь меня, — Россия закусил нижнюю губу и уткнулся лицом Рейху в грудь. Говорить на эту тему он не любил. — Я должен кое-что показать тебе, — Рейх, подхватив Россию за локоть одной рукой, вытащил Россию из их спальни и повёл по коридору вдоль личных комнат рейховых девочек. Они открыли дверь с табличкой Франция. Самого хозяина внутри не оказалось. Рейх плотно закрыл за собой дверь и повёл ничего не понимающего Россию мимо чужой разбитой постели и одинокой тумбочки со стоящим на ней наполовину полным бокалом. Рядом с тумбочкой стояла пара бутылок недорогого вина, но всё это Россия заметил только мимоходом, потому что Рейх вёл его дальше, вглубь комнаты. Там была ещё одна дверь, ничем, в общем-то, не примечательная на вид. Рейх толкнул её, и она отворилась. Внутри было темно и пыльно. Там стояли коробки с чем-то непонятным, а ещё крохотный компьютер с запыленным экраном. Рейх нажал на пару клавиш миниатюрной, щёлкающей клавиатуры — набрал дату. Ту самую дату. — Хочешь услышать, что я тогда сказал на самом деле? — спросил он. Россия не хотел, но Рейх пересёк все попытки к бегству, запечатав помещение и преградив единственный выход. — Ничего страшного с тобой не случиться, если ты услышишь, — сказал Рейх спокойно. — Ну же. Всё не так страшно, как ты себе придумал, малыш. — Хорошо, — голос Россию едва слушался. Он не хотел даже помнить об этом, но Рейх решил по своему. — Можешь не смотреть, просто послушай, — Рейх погладил его по голове и нажал на какую-то кнопку. — Я не влюблён. Я уже не в том возрасте, чтобы влюбляться, и ты это знаешь, Япония. Тишина. Россия подавил порыв обернуться и посмотреть, что происходит на экране запыленного монитора, где сейчас проигрывалась запись с той самой камеры видеонаблюдения того самого дня. — Я давно уже люблю. Не хочу губить мальчишке будущее, но уйти просто нет сил. Такой ласковый. Это безумие. Россия замер. Он почувствовал, что напряжение, сковывавшее его до того, вдруг начало ослабевать, а через несколько секунд и вовсе ушло, оставив после себя только лёгкость и… Счастье. — Спасибо, — сказал он рейховым вишнёвым глазам. — Мне было нужно.        — Учтите, — пафосно произнёс Америка, поднимая указательный палец вверх и глядя на них из-под своих чёрных очков снисходительно. — Генерал сам лично планировал для вас эту операцию. Если вы проебётесь… — Не учи учёных, — фыркнул Рейх, проверяя экипировку России. Тот вертелся и отбрыкивался, как будто старшеклассник, которого незадачливая мамочка сподобилась в кой-то веки собрать в школу. — Повторяю — это крайне важно. Генерал вас отстранит, если вдруг что, — с важным видом продолжал нудеть Америка. — Ой, миссия — как два пальца обоссать, — хмыкнул Россия, игриво отпихивая целовавшего его в нос и щёки Рейха и по-надёжнее закрепляя на чужом плече винтовку. — Убить какого-то переступившего закон особо важного ежа, который, к тому же, считает свой гнилой бункер безопасным. — Ладно, взрослые мальчики. Валите, времени дали два дня, — Америка сверился с наручными часами. На целовавшихся в засос с неприлично-чмокающе-хлюпающими звуками Россию и Рейха он старался не смотреть. Выглядели неприлично не столько их губы, сколько взгляды. — Оки. Не скучай без нас, педрила, — кто конкретно это сказал, США уже не расслышал — Рейх и Россия сиганули с самолёта одновременно, сцепившись всеми возможными конечностями. Из окна самолёта он увидел, как раскрываются огромные чёрные крылья России. Фигурка самого России и фигурка Рейха по сравнению с ними казались точками. Через несколько десятков минуты он услышал звук взрыва и хмыкнул. Он ещё не видел настолько мощной боевой двойки, чтобы установить бомбу за такой краткий промежуток времени. Он набрал номер на своём мобильном и позвонил. — Кит? Рейх, судя по всему, более чем в форме, — он улыбнулся своим мыслям, почти не слушая, как на другом конце провода что-то беззлобно и с сомнением ворчат. — Да. Да… Берём их в специальное подразделение? Хорошо. И ещё… Америка опять скосил глаза к окну, где Россия парил над облаками, и целовался с Рейхом, привязанным к нему экипировкой. Оба они выглядели до ужаса счастливыми, и в лучах солнца казались нереальными и эфемерными. Но ничего. Америка тоже своё найдёт. — Я хотел спросить тебя, — произнёс он в телефон Китаю, негодующему о каких-то заваленных им отчётах и так не вовремя вылезших дырах в королевском бюджете. — Что ты хочешь сегодня на ужин?----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------