Власть над прошлым

Она ничего не чувствовала. Алисента лежала на кровати, уставившись в потолок пустым взглядом, и едва ли замечала, как вокруг нее суетились септы. В их руках были кровавые простыни, а на лицах застыла ненастоящая печаль, которую те умели уже профессионально изображать, как и положено всем служительницам богов. Возможно только в бледно сиреневых глазах септы Рейлы, стоящей около подножья узкой койки, было искреннее сочувствие, но и то было скорее вызвано тем, что теперь Алисенту могло ждать, а не из-за того, что та потеряла никем нежеланного ребенка. Наверное, ей должно быть больно из-за этого. Все же это была ее плоть и кровь, ее дитя, но… Алисента была равнодушна к тому, что случилось. Даже когда она смогла кое-как сесть после того, как отец умчался прочь, оставив ее валяться на полу, как сломанную больше не нужную куклу, и, задрав платье, увидела окрашивающую ее нижнее белье кровь, она только и могла будто в трансе смотреть на то, как она растекается по деревянным доскам пола. Низ живота горел огнем, а судороги были такие, что казалось, что ее органы решили все разом покинуть ее тело, но Алисента просто не могла пошевелиться, чтобы даже позвать на помощь. Только после особенно яркой вспышки боли, от чего она невольно согнулась пополам, а между ее бедер что-то выпало с влажным чавканьем на пол, Алисента смогла хрипло закричать и позвать на помощь. Впрочем, септы примчались не сразу. Она еще несколько минут сидела на полу, в полной тишине и изумленно пялясь на крошечный комочек плоти, выпавший из нее в фонтане крови и в пылу агонии. Алисента бессознательно вытянула вперед трясущуюся руку и коснулась скрюченной фигурки, лишь отдаленно имеющей форму младенца, которая могла через больше, чем полгода стать ее сыном или дочерью. Ее губы задрожали, а из глотки вырвался истеричный смех. Алисенте хотелось подобрать этот уродливый комочек и выбросить в огонь, чтобы он сгорел так же, как ее жизнь. Такой ее и нашли септы. Безумно хихикающую, в крови и смотрящую с искаженным от бури разных эмоций лицом на младенца, который никогда не сделает не единого вдоха. Потом она плохо помнила, что было. Ее чем-то напоили, переодели, и уложили на кровать. Кажется, ее осматривали, что-то спрашивали, но Алисента не обращала на это внимание. Истерика быстро сошла на нет и на нее навалилась апатия. Она ощущала себя странно пустой, как хрустальная ваза: красивая снаружи и полая внутри. Хотя нет, кое-что она чувствовала. Где-то глубоко внутри, под слоем всего этого безразличия, отчасти вызванного напитком, который ей дали, Алисента ощущала… облегчение. Позорное, недостойное благочестивой женщины, истинно верующий в богов, а особенно в Мать, облегчение от того, что ее тело отвергло плод ее греха, который Алисента малодушно винила в том, что ее какая-никакая, местами опостылевшая, а местами до сих ощущающаяся чужой и навязанной, но жизнь, была разрушена до самого основания. Она не находила в себе любви или печали по утраченному ребенку, и ощущала от того еще и вину. Алисента была там, когда королева Эймма потеряла ребенка перед тем, как она понесла принца Бейлона, и видела, как той было больно. Видела, как королева страдала и плакала, когда думала, что ее никто не слышит. И не понимала, отчего сама такая равнодушная и даже радостная. Может с ней было что-то не так?.. «Королева была благородной и чистой женщиной, а ты грязная лживая шлюха, которая носит ее корону и притворяется той, кем быть недостойна», — шипел ее внутренний голос и Алисента только и могла, что соглашаться с ним. Потому что это была правда. Королева Эймма любила каждого своего ребенка, который зарождался в ее чреве и никогда не изменяла мужу, а она? Мерзкая изменница, которая не могла найти в себе достаточно любви, чтобы одарить той своих живых и здоровых детей, и радовалась тому, что дитя, результат ее слабости, умер, так и не родившись. Недовольная жадная девчонка, которая имела самое высокое положение, которое только могла иметь женщина и все еще жаловалась на то, что она несчастна. Алисента не заметила, как комната опустела, и рядом с ней присела септа Рейла. — …ты меня слышишь, дорогая? — вдруг донесся до ее ушей голос бывшей принцессы. Ей не хотелось отвечать и не хотелось реагировать. Она хотела просто закрыть глаза и умереть, но тут септа сказала что-то о том, что собирается написать королю и сообщить ему о том, что случилось и что натворил ее отец, и Алисента мгновенно села на месте. Низ живота обожгло болью, а в глаза на миг все поплыло, но проигнорировала все это. Она схватила септу за тонкое запястье и, крепко его сжав, сипло произнесла: — Не смейте. Мой отец здесь не причем. Мне стало плохо уже после его ухода. Септа Рейла посмотрела на нее с жалостью в глазах. Так обычно смотрят на больных животных, которых жаль убивать, но и выбора нет, поскольку дальше будет лишь мука, а не жизнь. — Деточка, у тебя на животе синяк размером с кулак, а крики сира Отто не слышал только глухой, — терпеливо сказала она. — Я должна оповестить короля… — Нет! — громко крикнула Алисента. — Я все еще королева и приказываю тебе молчать, ясно? Бывшая принцесса прищурилась. — А я все еще Таргариен и член Дома Дракона, — холодно сказала септа Рейла и с невиданной для такой хрупкой с виду старушки вырвала руку из ее хватки. — И не тебе, девочка, мне говорить, что делать. Септа встала на ноги и окинула Алисенту мрачным взглядом. — Впрочем, теперь я понимаю, почему ты была столь несчастна, — жестким голосом сказала она и отчего-то невольно напомнила ей принца Деймона. — Ты впрямь посмела наставить рога мужу-королю, бестолковая девчонка. Оттого так и радовалась, что скинула дитя, которое было не королевской крови. Бывшая принцесса нахмурилась еще сильнее и сжала свою трость. — Впрочем, теперь ничего не докажешь. Потому я не буду писать о визите твоего отца и том, что случилось, хотя это грех — лгать королю, — холодно сказала септа Рейла. — Но здесь тебе больше места нет. Собирайся, грешная ты душа, и возвращайся домой, в Королевскую гавань. Если ты впрямь благочестива, как молвил прежде народ, то ты сама все расскажешь мужу и будешь молить богов об очищении своей души за все грехи твои, чтобы не попасть в самые глубины семи преисподен, когда отдашь душу Неведомому. Жизнь у тебя длинная — время еще много. После чего септа развернулась и ушла, оставляя разбитую Алисенту одну, в полутемной комнате, пропитанной запахом крови и удушающим ароматом масел. Она упала обратно на подушку, перевернулась на бок и свернулась в калачик. Из ее глаз против воли потекли соленые реки слез, а губы Алисента прикусила так, что ощутила вкус крови во рту. Она плакала и плакала, даже сама не зная точно, из-за чего: из-за жалости к себе или из-за усталости. Или из-за боли и обиды? Отец никогда раньше не бил ее. Он мог быть разочарован, мог кричать, что, впрочем, тоже было редкостью. Мог и отчитывать ее, когда Алисента что-то делала не так. Но он никогда не трогал ее. Даже не замахивался. Сир Отто вообще предпочитал воспитывать всех своих детей словами и укоризненными взглядами, которые ломали волю не хуже, чем любой удар. Хотя, видят боги, у него был повод их выпороть. В детстве, когда они шалили, уже живя при дворе, где он должен был придерживаться определенной репутации, или когда Гвейн заявил, что влюбился в женщину из дома удовольствий и хочет на ней жениться. Тогда отец просто поговорил с ее братом и уже на следующие утро тот перестал грезить о той шлюхе и никогда больше об этом не упоминал. Естественно, Гвейн мужчина, а ты такая же мерзкая, как и та шлюха, в которую он влюбился. Впрочем, шлюхи и те сейчас были на более выгодном месте. Они же не изменяют мужьям, а с мужчинами совокупляются за деньги. В то время, как Алисента изменила мужу, изменила королю, и сделала это ради мимолетного удовольствия, а не ради золотых монет или чтобы заработать на пропитание. Но хуже всего было то, что она все равно бы поступила так же, если бы у нее был шанс вернуться назад. Алисента и сама не знала почему. Потому что это был второй раз, после смены гардероба на все оттенки зеленого, когда она проявилась столь явный бунт? Или потому, что просто могла? Боги, когда она стала такой извращенной и порочной женщиной? Или она родилась такой? С червоточиной, которая росла вместе с ней, и становилась год от года все более жадно? Червоточина, которою Алисента пыталась заполнить дружбой с Рейнирой и абсолютной верой в то, что делает отец? Пыталась заполнить любовью к детям и грязному публичному совокуплению с лордом Тиландом? Скорее всего так было. Вот только все без толку. Эта дыра в ее душе росла, поглощая все без остатка: ее чувства радости и счастья, и оставляя ей лишь вечную неудовлетворенность всем подряд, которую она с каждым разом все более отчаянно пыталась заполнить, держа при этом маску покорной милой благочестивой королевы и матери принца и принцессы. Лживую, лживую маску той, кем Алисента не была и кем не уверена, что могла когда-либо стать. Наконец ее слезы иссякли. Алисента провалилась в глубокий беспокойный сон, где ей привиделся дракон, который заглатывал беловолосого юношу с повязкой на глазу, а потом обращал свою морду в ее сторону, открывал пасть и выпускал столб огня, который сжигал ее. Ее тело, ее мысли, горести и чаяния, а самое главное ее порочную душу.