Власть над прошлым

Неделя пролетела почти незаметно. Рейнира была занята своими обычными обязанностями: посещала Малый совет вместе с отцом, отмечая, что с отсутствием сира Отто, в этом зале даже стало легче дышать, стояла рядом с Железным троном, когда король выслушивал прошения, и даже чаще стала подавать голос сама, чему kepa не препятствовал, и посещала уроки с мейстером, ненавязчиво склонив того к тому, чтобы они глубже погрузились в истории Севера и людей там живущих. В любой другой день, это могло бы показаться странно, что принцесса, никогда не бывавшая в тех землях интересуется такими темами, но теперь, когда у них в богороще поселился самый настоящий лютоволк, который на самом Севере уже не видели несколько десятилетий, это было не так уж странно. Впрочем, ей пришлось почти что в приказном тоне остановить мейстеров, которые возжелали изучить такой феномен и исследовать Призрака… поближе. Отец тоже был против. Он даже издал указ, который запрещает кому-либо трогать нового жителя столицы, назвав Призрака собственностью короны. Лютоволк, конечно, не был этим доволен и Рейнира дважды ездила со зверем в Королевский лес, чтобы он мог порезвиться на свободе. Она была уверена, что это смирение было недолгим. Призрак все же хищник, большой и дикий, но у него была миссия. Рейнира не была столь наивна, чтобы думать, что он здесь ради нее. Благословенное дитя — вот его подопечный. Если ее теории верны, то дитя было не чистокровным драконом, а ко всему прочему было еще и наполовину волком. Оно имело кровь Старков. Людей Севера, которые, как говорят, прежде ходили с как раз лютоволками, как Таргариены с драконами. К тому же, Призрак всегда, когда видел ее, первым делом либо тыкался носом, бодался лбом или просто чересчур пристально смотрел именно на ее живот, будто проверял, чтобы все было в порядке. Рейнира подозревала, что как только все узнают о ребенке, тот будет следовать за ней, как большая мохнатая тень и многие будут судачить, но ей было плевать. Ее мальчику нужна будет защита, и лютоволк был бы идеальным защитником, даже если кого-то это может натолкнуть на дурные мысли. Например, обвинить ее в связях со Старками, или даже посмеют назвать ее сына Сноу. Впрочем, все равно никто ничего не докажет. Лорд Рикон, мужчина, которые был старше, чем ее отец, не посещал столицу с того момента, как ее назвали наследницей, его брат и вовсе никогда Севера не покидал, а юный сын Хранителя Севера и вовсе был сейчас лишь мальчиком, еще не отметившим свои десятые именины. Септоны правда были недовольны, как и некоторые сторонники Семерых. Лютоволк был зверем Севера, где правят Старки, в глазах многих все еще числящиеся дикарям, и иноверцами, которые поклоняются деревьям. И то, что сам король запретил трогать животное, которое было живым символом отступников, их раздражало. А может они боялись, что королевская семья решила сменить веру, с чем бороться им будет трудно. Со времен Мейгора Жестокого им было запрещено содержать воинство, а орден Мечей и Звезд, как и орден Честных Бедняков, были упразднены. Они ослабли, а их влияние на корону было минимальным, поскольку даже Вера понимала, что Таргариены приняли Семерых чисто для картинки. Почти никто из ее семьи не был истинным приверженцем этой религии, Алисента и ее семья были не в счет. Впрочем, Рейнира подозревала, что именно они могут стать проблемой. Мейстеры и септоны больше любили Хайтауэров, чем Таргариенов, и были верны больше Алисенте, чем им. Это была одна из причин, почему Рейнира все более насторожено относится к этой прослойке людей, а смерть матери особо сильно подкосило ее доверие к ученым мужам из Цитадели. А после своего испытания она и вовсе хотела искоренить из своего окружения прислугу из Простора, хотя это оказалось неожиданно трудно. Она и не заметила даже как по-настоящему глубоко Отто Хайтауэр успел запустить свои щупальца в Красный замок. Не поняла, что почти половина прислуги, как и фрейлины Алисенты, были из Староместа. Более того, все те девушки, что здесь жили и служили при ее матери, девушки, которые любили королеву Эймму, и были из Долины, давно были уволены. Людей из других регионов здесь тоже было жалкое количество, по сравнению с выходцами из Простора. Рейнира была бы не удивлена, что, даже будучи далеко уже отсюда, бывший Десница мог знать о том, что происходит в Красном замке, даже подробнее, чем знали они сами. И ей стоит поблагодарить принцессу Рейнис за то, что она это поняла. В последние дни она также часто пила чай с кузиной отца, или прогуливалась с той по замку, и внимательно слушала то, что ей говорила принцесса, или на что указывала. Рейнис ничего не говорила прямо, порой просто рассказывала истории о своей жизни, или жизни иных людей, и Рейнира быстро смекнула, что это были не просто светские беседы, а рассказы, которые нужно анализировать, чтобы понять то, на что принцесса намекала. Одно из таких мимоходом брошенных фраз касалось того, что в юности принцесса часто крала пирожные с кухни и не понимала потом, откуда бабушка Алисанна так быстро узнавала об этом, причем порой еще до того, как Рейнис успевала дойти до своих покоев, чтобы смыть с лица и платья следы своего «преступления». Это милая и смешная история, но ясно говорящая одно. У прислуги самые большие уши и самый длинный язык. Поэтому Рейнира решила потихоньку уделять куда больше внимания тем людям, которые служат здесь. Она больше интересовалась делами своих служанок, чем их очень удивила, посещая кухни спрашивала, как дела у юных пажей, которые забавно краснели, когда Рейнира обращала на них внимание. Нет, не то, чтобы прежде она была жестока к прислуге, или холодна, но… Рейнира с рождения привыкла, что вокруг нее много людей, которые ее обслуживают. И порой просто не обращала на них внимание, как не обращает внимание на мебель, или всяческие украшения, которых в замке было полно. Вот и доигралась. Теперь ее и отца окружали люди Хайтауэров, которые только и ждали, когда король Визерис сляжет, чтобы избавиться от нее и возвести на трон Эйегона, в чьих жилах текла их кровь. Рейнира была бы скорее зла, чем удивлена, если бы узнала, что это мейстеры плохо лечат раны отца, чтобы услужить своим покровителям, а не потому, что организм короля плохо боролся с инфекцией. И отец, кажется, тоже так подумал. Он старался минимизировать посещения мейстера Меллоса, что было не трудно, ведь раны, слава богам, наконец начали заживать, а левая рука перестала гноиться. Тем не менее, король не стал полагаться на удачу, и несколько дней назад послал людей в поисках лекаря за морем, чтобы те осмотрели его руку, чтобы точно убедиться, что он сможет ее сохранить, как и три оставшихся пальца. Рейнира была рада тому, что отец стал все чаще показывать людям, что дракон в нем еще живет. А вот Алисента была не очень рада всему тому, что происходит. Она была в шоке, когда узнала, что ее отца уволили и отослали со двора, и даже по-своему бунтовала, не приходя на семейные ужины, ссылаясь на свое плохое самочувствие вот уже неделю как. А каждый раз, когда Рейнира посещала Эйегона и Хелейну, что она делала по несколько раз на дню, та хмурилась и поджимала губы, отчего Алисента становилась жутко похожей на ту женщину, что ей виделась в видениях. Только то, что на ней не было зеленых шелков, заставляло Рейниру понять, что ее бывшая подруга была еще не той бессердечной женщиной. И она не хотела, чтобы та такой стала. Все же в ее душе все еще жила какая-то теплота и привязанность к Алисенте, которую ей так и не удалось полностью искоренить. Да и чисто из практичных соображений, Рейнира должна была как-то вновь навести мосты с Алисентой, чтобы та элементарно не стала ее соперником. Чтобы не успела обрасти союзниками и отрастить позвоночник. Но это было трудно. Чувства были, но нежелание говорить с ней было сильнее. Стоило собраться, открыть рот, чтобы сказать хоть слово Алисенте, когда они пересекались, так Рейнира ощущала, как ее горло будто обхватывали холодные руки и сжимали, что есть силы, не давая не то, что говорить, даже дышать было трудно. А перед глазами стояли картинки из ее видений, от которых хотелось Алисенту скорее ударить, чем попытаться возродить с ней хоть какие-то прежние отношения. С сиром Кристоном была так же история. Рейнира знала, что он ей все еще предан, знала, что в его глазах порой мелькало нечто такое, что ту, другую ее, и заставило отдать ему свою невинность, но… Она не могла забыть то, как легко и быстро он мог сменить верность. Как в один миг из верного защитника мог стать тем зверем, что мучил бы ее детей на тренировочном дворе, за глаза звал ее избалованной сукой, и что именно он короновал ее брата. Будущее уже меняется, она уверена, но все же осадок остался, хотя она была не настолько глупа, чтобы уволить его со своей службы, подозревая, что это может, опять же, только толкнуть его под юбку Алисенты, откуда он будет вновь гавкать, как преданная псина, на нее и ее сына. Пусть уж лучше будет при ней. Пока. В конце концов, как там говорят? Держи друзей близко, а врага еще ближе, и, если тот начнет проявлять дерзость — убей его. Поэтому Рейнира каждый раз собиралась с силами, и выходя из своих покоев, мило ему улыбалась и также сладко с ним разговаривала, стараясь прямо и гордо смотреть рыцарю прямо в глаза, чтобы тот не понял всего того, что роилось в ее душе. Никто не должен был этого понять. Как показали ей боги, за доверие и открытость, она расплачивалась всегда болью и предательством. Рано или поздно, но ее настигало это и теперь Рейнира, зная, что ее может ждать, хотела быть острожной с теми, кто желал получить ее благосклонность и хотел проникнуть в ее сердце.

***

У Визериса болела голова. Он сидел в своем кресле, во главе стола, за которым проходили бесчисленные заседания Малого совета, и массировал свои виски, надеясь тем самым ослабить боль. К счастью, этот дискомфорт был не результатом очередной болячки, а мысленной перегрузки. Много советчиков, много перешептываний и предложений, которые сыпались на него как из рога изобилия. Боги, Визерис только сейчас начал осознавать, насколько тонкой и изощренной паутиной его окутал Отто, чей голос незаметно для его самого заменил все остальные. Он даже не уверен, что слышал свой собственный внутренний голос за последние годы. Но теперь становилось все лучше, теперь он начинал понимать, какие мысли принадлежали ему, а какие — другим людям, хотя головной боли Визерис не прочь был бы избежать. Впрочем, если это цена за освобождения от пут лжи Отто, то пусть так. Визерис на миг зажмурился, когда висок кольнуло особенно острой вспышкой боли, и резко открыл глаза, ощутив на своем плече едва ощутимое касание хрупкой ручки. Его дорогая Рейнира стояла рядом с ним, и обеспокоенно смотрела на него. Как же она была похожа на Эймму!.. Его девочка взрослела, и эта мысль все чаще посещала его голову, поскольку она все больше походила на свою матушку. Визерису было стыдно признавать, но разрыв между ними, который в последние пару лет все рос и рос, был результатом как раз того, что Рейнира была похожа на Эймму. Ее лицо, глаза, и даже движения. Иногда было почти физически больно смотреть на дочь, и не вспоминать при этом свою первую жену. И то, что он с ней сотворил. Но Визерису надоело быть трусом, да и не мог он себе этого позволить. После того, как сами боги, пусть и не его боги, а чужие, вмешались в их судьбу и даровали шанс изменить все те ужасы, которые видела Рейнира, он должен был перестать прятаться в том пузыре, где все было хорошо, королевство процветало, а его семья не была просто кучей незнакомцев, в котором предпочитал прятаться большую часть жизни. Должен защитить дорогих ему людей, а особенно будущего Принца. И тот факт, что за эту неделю, Визерис ни разу не порезался, восседая на троне, говорил ему, что он на правильном пути. Теперь он точно знал, что железное творение его предков впрямь имело магию в своих недрах и справедливо судило каждого, кто на нем сидел. Вот только если Мейгора оно убило за жестокость, то его оно ранило за слабость. Слишком слаб, чтобы выносить твердые решения, слишком слаб, чтобы отстаивать свое мнение, слишком слаб, чтобы поддержать свою собственную дочь и по-настоящему научить ту, как быть королевой. Как быть, когда его не станет и ее будет некому защищать. Визерис много размышлял за эти дни и с ужасом понимал, что с его смертью его девочка впрямь останется совсем одна, ведь он не был совсем глуп, чтобы не понимать, что союзники — это люди непостоянные, а слова верности лишь ветер. Он и замуж хотел ее выдать, чтобы она была не только счастлива, но и имела твердое плечо, на которое можно опереться, когда его не станет. Вот только судя по тому, что Рейнира неохотно сказала ему о своих видениях, брак не сделал ее ни счастливой, ни дал опоры. Ни первый, ни второй, хотя кто был ее вторым мужем, дочка так и не рассказала, заметив, что сейчас это не важно. А может будет неважно никогда. Визерис подозревал, что второй брак его дочери мог быть счастливым, но кончился трагично. Как и его брак с Эйммой. В глаза Рейниры была безошибочная тоска и печаль по тому призраку мужчины, которого она видела благодаря богам. Такая же, что, как он подозревал, жила в его собственных глазах. Но Визерис не хотел видеть это уныние в глазах своей девочки. Если бы он знал, кто был тот мужчина, о котором Рейнира грустит, то он был не колеблясь выдал ее за него, а не за сира Лейнора, как бы на это не посмотрело королевство. Визерис достаточно причинил своей принцессе боли, желая быть слепым к тому, что его окружало и могло разрушить его светлый мирок. Вот только Рейнира молчала и твердо была настроена на брак с сиром Лейнором. Он мог понять почему. Ее благословенное дитя должно быть защищено от пересудов, и ей нужно как можно скорее выйти замуж. Визерис был удивлен уверенностью Рейниры в том, что ее кузен не заметит, что дитя могло быть и не его, но не перечил. Ей боги показали куда больше, чем ему, так что ей было легче судить. Он только мог надеяться, что Рейнис ничего не поймет. Визерис твердо решил взять курс на восстановление связей со всеми своими кровными родичами, и не хотел, что все рухнуло позднее. Его кузина была силой, с которой нужно было считаться, и ее присутствие на стороне Рейниры пойдет его девочке на пользу. К тому же, дом Веларионов может стать ей верным союзником, хотя Визерис надеялся избежать той войны, о которой Рейнира вскользь упомянула, явно не желая его расстраивать подробностями дрязг его детей после того, как последний воздух покинет его легкие. Его принцесса тоже была на это настроена. Визерис заметил, как Рейнира начала проводить время со своим братом и сестрой, чего та раньше старалась избегать. Но если с Эйегоном его девочка была несколько напряженной, а в глаза все еще мелькала былая обида, то Хелейну Рейнира искренне полюбила. И его новорожденная дочь явно полюбила сестру в ответ. Она даже лучше спала на руках именно Рейниры, и не плакала, когда та ее обнимала, чем злила Алисенту, которая за это время всего пару раз касалась Хелейны, чьи крики в такие мгновения были такими, будто бедняжку режут. Его жена пыталась это скрыть за кроткими улыбками, и маской вежливости, но Визерис все видел, ведь после предупреждения юноши, — его внука! — в нем всегда теперь жила настороженность к Алисенте и ее роду, благодаря чему он стал замечать все то, что раньше предпочитал упускать из виду. Она его не любила. Визерис это давно знал, но предпочитал не замечать. Когда он на ней женился какая-то наивная часть него еще верила, что девушка могла скрасить его жизнь, подарить тепло и любовь, но ему быстро пришлось отказаться от этой мысли, и Визерис был готов довольствоваться просто приятным партнерством. В конце концов, он был бы лжецом, если бы сказал, что ему не нравились те вечера, когда Алисента сидела с ним, читала, интересовалась его моделью Валирии… Впрочем, после свадьбы эти вечера кончились, а когда именно, он и сам не понял. Секс с ним ей тоже не нравился. Визерис не считал себя плохим или неотзывчивым любовником, и вначале своего второго брака, он был уверен, что его новая жена была удовлетворена их постельной жизнью, пока к нему не пришло осознание, что Алисента просто притворялась. Что она делала только то, что ей велели, велел ее отец, и не более того, ведь когда Визерис пытался все вспомнить, когда она целовала его сама, когда это была ее инициатива лечь в постель, и просто не смог. А это ведь такой контраст с Эйммой, которая бывала весьма игривой девицей, до того, как он ее измучил своей бесконечной жаждой иметь наследника мужского пола. Впрочем, даже каждый из их так и не рожденных детей был сделан в жаре любви, а не из чувства долга. И спали они с Эйммой всегда в одной кровати. Покои его первой жены были почти всегда пусты по ночам, поскольку ей не нравилось спать в одиночестве, да и Визерис любил ощущать рядом ее теплое тело и запах масел, которым Эймма любила смазывать свои серебряные локоны. А Алисента никогда не оставалась дольше, чем то требовалось. Она всегда покидала его после того, как они занимались любовью, а когда была беременна и вовсе не посещала его покои даже днем, если Визерис ее сам не позовет. Теперь, думая обо всем своем браке с Алисентой, он все больше понимал, что был идиотом. Что зря не настоял на том, что не хочет больше жениться. Что предпочел слушать Отто, а не своей внутренний голос и свои желания. Но что уж теперь? Алисента была его женой и у них двое детей, которые ни в чем не виноваты. Но Визерис не был уверен, что все может оставаться так, как было прежде. Для начала он уж точно не собирался посещать ее постель. Визерис только сейчас понял, на что обрек свою девочку, когда поддался своему желанию иметь сына. В какой опасности теперь всегда будет Рейнира, пока у нее есть брат, которым могут воспользоваться родственники Алисенты, чтобы заиметь больше власти. И Визерис не хотел, чтобы его принцесса волновалась еще о нескольких братьях, помимо Эйегона, которых его жена могла бы родить. Да и нет у него столько уже здоровья. Конечно, он, как и всякий мужчина, был подвержен слабостям плоти, но в последнее время его так замучили боли в ранах, которые гноились и не торопились заживать, слабость и усталость, что Визерис скорее по инерции продолжал звать в свою постель жену, чем из пылкого желания. Да, сейчас ему стало лучше, но секс был далек от его приоритетного списка, к тому же, никто не отменял шлюх, которые знают, как позаботиться о том, чтобы у них не было нежеланных детей, и знают, когда стоит держать язык за зубами. Из размышлений Визерис вырвали весьма неожиданно и довольно громко. За окном раздался драконий рев, а лорд Лионель, — хороший человек, который, как Визерис горько сожалел, не пришел ему на службу раньше — резко замолк на полуслове, прерывая тем самым своей доклад. Не прошло и пары минут, как в зал Малого совета торопливо вошел паж и, запыхаясь, сообщил то, что Визерис и так понял. Прибыл жених его дочери, и, судя по всему, Деймон прибыл вместе с ним. Собрание, естественно, тут же было закончено, и он поспешил в тронный зал, чтобы встретить почетных гостей, и мысленно готовясь ко встрече с братом, на которого все еще был зол, хотя и знал, что пора было отпустить это, если хотел попытаться восстановить былые отношения с Деймоном. Визерис так быстро покинул зал, что не заметил, как на миг глаза его дочери изумленно распахнулись, а на дне ее зрачков вспыхнула ярче та самая тоска, которая так тревожила его душу.