***
Долгие несколько дней тянутся в тревожном ожидании определённости, что никак не осветит мглу, в которой Тэхён нашёл себя, когда услышал болезненный всхлип в глуши леса. Вечера по возвращении домой и время сразу же после подъёма он проводит в ещё некогда стоявшей пустой комнате, наблюдая за вздымающейся под слоями одеял грудью и молясь о том, чтобы она не замерла. Волк всё ещё не очнулся, но с каждой замененной повязкой раны на его теле начинают затягиваться, а лихорадка постепенно отступает. Его кожа с каждым проходящим днём приобретает всё более здоровый оттенок, пусть и болезненно обтягивает слишком худое тело, пряча угловатость тонких запястий и узких плеч. Во время одной из перевязок Юнги удалось одеть волка в собранные по всей стае тёплые вещи, чтобы согреть, кажется, вечно дрожащее тело. Лесные волки не приспособлены к таким холодам, в которых горные проводят всю свою жизнь, но шерстяные изношенные свитера Сокджина, утеплённые вязанные носки и пара взятых у Юнги штанов помогают побороть мурашки и синеву обветренных губ. Некоторые близкие члены стаи наведываются к Тэхёну, спрашивая про состояние волка и принося одежду и даже еду. Альфа принимает вещи, но от еды отказывается, поскольку ему от тревоги уже который день кусок в рот не лезет, а заставить поесть всё ещё не очнувшегося волка — затея заведомо бессмысленная. Приходит тот в себя лишь на пятый день с вечера, когда пересёк их границу и свалился без сознания в своей же крови, пока Тэхён его не нашёл. Юнги как раз меняет ему повязки, проверяя, не пробралась ли инфекция в затягивающиеся ранения, когда подрагивавшие всё это время словно в чутком сне веки волка зажмуриваются, прежде чем тот напрягается и не без труда открывает глаза. Ни Тэхён, ни Юнги сначала не замечают этого, слишком сосредоточенные на обработке ран. В следующее мгновение, однако, пришедший в себя чужак выдёргивает руку, на которую наносили мазь, и пятится на кровати подальше от поражённо замерших волков. Слишком скоро он спиной упирается в стену, обрубившую пути отхода, и перебегает смятённым взглядом между незнакомых ему лиц. Испуганный крик хрипом застревает в горле, и волк дышит так загнанно, пока заполошно оглядывается по сторонам. Во всплеске адреналина после резкого пробуждения он не замечает оглушающей боли, что от рук растекается к плечам и вниз по телу, до вспышек агонии вжавшемуся в стену за спиной. — Кто вы? Севший голос обрывается кашлем, когда волк цепляется за свою грудную клетку и наконец замечает стекающую по накрывшей её руке кровь. Страх заполняет и без того беспокойные глаза, когда те устремляются на двух незнакомцев в разлитом по бледному лицу испуге. — Всё хорошо, — как можно мягче говорит Юнги в надежде успокоить зарождающуюся истерику. — Ты в полной безопасности, ничто тебе не угрожает. Лекарь выставляет вперёд руки, стараясь расположить к себе, но его окровавленные ладони лишь сильнее пугают забившегося в угол волка. Тот дёргано качает головой и смотрит на свои трясущиеся пальцы, мутными от слёз и накрывшего с пробуждением головокружения глазами пробегаясь по повязкам. Дрожащие тонкие фаланги подцепляют марлю и сдирают, болезненным криком агонии застревая в натянутых связках. Он поднимает плывущий взгляд с израненных рук на дверь за спиной незнакомого ему альфы, который смотрит на него с таким сочувствием и волнением, что сбивает ничего не понимающего волка с толку сильней. Всё, что мелькает в перегруженном тревогой и смятением сознании, прежде чем воспоминания обрываются тёмной пеленой, — это выворачивающая наизнанку боль и агония утраты последнего, что помогало держаться в окружении мук и раздиравшего заживо равнодушия. Движимый адреналином и безрассудным страхом, волк срывается в сторону выхода до того, как может обдумать свои действия. Чьи-то руки перехватывают его ещё на полпути, когда перед глазами от резкого рывка к мнимому спасению начинает темнеть. — Нет, не трогайте меня, не трогайте! — истощённый крик обрывается всхлипом, пока он отбивается, пытаясь вырваться из крепко держащих его рук. — П-пожалуйста... Не проходит и мгновения, как его измученное тратой едва восстановленных сил тело оседает в чужих руках и опускается на кровать. Сквозь затапливающую края сознания темноту прорывается успокаивающий шёпот, осторожные касания ладоней ко взмокшему, вновь разгоревшемуся лицу и перемешанный с тревогой запах снежной рябины. — Мама. Моя мама... — бормочет в подушку дрожащий голос. Та впитывает собою стекающие слёзы испуга и горя, чей приторный запах заполняет комнату, оседая в каждом её уголке. Худощавые пальцы цепляются за держащую его руку и слабо обвивают запястье, прежде чем вся борьба покидает истощённое тело и его с головой окунает в блаженное небытие. Рябина следует за ним в широко распростёртые объятия темноты, когда та накрывает трясущиеся в тихом плаче плечи следом за тёплым одеялом и убаюкивающим мягким голосом. — Всё в порядке. Я буду рядом, когда ты проснёшься. Волк не успевает ответить, прежде чем проваливается в сон.1. алый по белому
29 октября 2022 г. в 20:01
Скалистый лес застилает белый полог, в свете луны переливающийся осыпающимися с тёмного неба хлопьями снега. Морозный воздух пропитан свежестью поздней осени, и ни звука не нарушает умиротворённую тишину.
Патрулирование никогда не казалось Тэхёну удручающим, пусть другие альфы зачастую и жаловались, что не хотели тратить своё время, шляясь вдоль границы. Тэхён в этом находил успокоение, когда уходил от гула горячо им любимой, но всё-таки шумной стаи, и по периметру обходил их обширную территорию.
Особенно спокойным ему всегда казался ночной патруль, когда голоса оставшихся в поселении волков терялись среди веток хвойных деревьев, а Тэхёна окружал лишь безграничный лес и возвышающиеся в тёмном небе горы. С приближением зимы всё вокруг засыпало пушистым снегом, оседая на лапах и брюхе крадущегося по лесу серебристого волка и своим холодом и покоем убаюкивая после тяжёлой охоты.
Их стая всегда позволяла волкам, независимо от того, омега это был, бета или альфа, выбирать любую угодную им роль, с которой они справлялись. Тэхёну от природы достались прекрасные нюх и зрение, и ещё будучи совсем юным, только прошедшим презентацию альфой он принимал участие в охоте и обходе территорий.
Именно поэтому в одну особенно снежную ночь он не упускает надрывное дыхание, раздавшийся среди хруста сугробов всхлип и саднящий носоглотку запах крови.
Все его чувства моментально обостряются, сменяя спокойную размеренность патруля на настороженность, отдающую недружелюбным оскалом. Тэхён сейчас проходит вдоль южной границы, за которой приютившие их горы перетекают в заселённую лесными волками территорию. Кто угодно мог осмелиться пересечь границу и попытаться пробраться к ним под покровом ночи.
Это стал бы не первый случай за последние месяцы, что настораживает лишь сильней.
Белая шерсть помогает слиться со снегом, когда альфа прижимается к земле и осторожно следует за пропитавшим морозный ветер запахом крови. Сетовать на подмогу уже нет смысла. Патрулирующие вместе с ним волки сейчас слишком далеко, чтобы звать их на помощь и тем самым выдать себя пересёкшему их границу чужаку. Тэхён готовит себя к чему угодно, когда наконец подбирается туда, где кровью пахнет так сильно, что железный привкус перекрывает даже хвою раскинувшихся вокруг елей.
Однако стоит Тэхёну завернуть на опушку у самой границы, как он поражённо замирает, смотря на истинный источник нарушенного покоя — не волка из вражеской стаи, решившего попытать удачу и пробраться к ним на территорию. У подножья сосны без сознания лежит обнажённое тело. Продавленный снег вокруг пропитали багровые капли, тянущиеся далеко за границу. Стоит альфе обратить настороженный взгляд с кровавых следов на их источник, как в глаза бросаются исполосованные руки и спина, что своей бледной кожей скрывают заметно проступающие позвонки и рёбра.
Тэхён не позволяет себе терять бдительность даже при виде едва дышащего тела, к которому приближается медленной поступью, принюхиваясь в попытке определить, кто мог оказаться на их территории. От незнакомца не исходит запаха, но он обнажён, а рядом валяется пропитанная кровью скомканная одежда. По ней альфа понимает, что перед ним никто иной, кроме как обратившийся в последнее мгновение перед потерей сознания волк.
Тревога сменяет настороженность, пока он оглядывает тело и решает, что ему делать. Тэхён никогда ещё не натыкался на волков из других стай во время патруля. Несмотря на свой статус альфы, он не может принимать такие решения, как притащить незнакомца, пусть и очевидно нуждающегося в помощи, в их стаю. Поэтому он делает единственное, что кажется разумным, когда понимает, что потерявший сознание волк здесь совершенно один — воем зовёт на помощь.
К тому моменту, когда знакомое пятнышко белоснежной шерсти показывается из-за деревьев, Тэхён уже успел обратиться. Склонившись над телом, он осторожно осматривает ранения и проверяет пульс, тёмным, хмурым взглядом пробегаясь по кровоточащим полосам. Намджуну требуется лишь мгновение на то, чтобы обратиться следом и опуститься рядом с членом своей стаи на колени.
— Как он тут оказался? — хмурится старший альфа. Его напряжённый взгляд вбирает израненные руки и спину волка, чья грудь едва вздымается с каждым надорванным вдохом. То, что у него нет запаха, только сильнее сбивает с толку, но всё, на чём Тэхён может сосредоточиться, это на пропитавшей снег крови и ранах на усыпанной мурашками коже.
— Я услышал шаги и когда нашёл его, он уже был без сознания, — поясняет он подрагивающим голосом и оборачивается к нахмуренному Намджуну. — Что мы будем делать?
— Нужно отнести его к Юнги, пока он не замёрз здесь до смерти, — твёрдый голос альфы вытягивает из состояния шока, сменяя оцепенение на целеустремлённую решительность.
Обращаясь, Намджун подбирает скомканную одежду несмотря на просочившуюся в ткань кровь и дожидается, пока Тэхён поднимет волка, чтобы вернуться вместе с ним к стае. Наплевав на свою наготу, тот осторожно поддевает тело под плечами и коленями и берёт на руки, не испытывая холода вопреки сквозящему меж деревьев леденящему ветру. Горные волки не знают мороза, давно приспособились выживать средь безжалостных скал, укутанных снегом почти круглый год, но кожа незнакомца в его руках напоминает лёд, а бледные губы отдают синевой. Покрепче перехватывая худощавое тело, альфа спешит за петляющим между сугробами Намджуном, пока опасения того не претворятся в жизнь.
Дверь лечебницы распахивается с гулким ударом об стену, когда Тэхён переступает порог и заносит уткнувшегося в его грудь лицом волка в тепло. Его взволнованный взгляд моментально находит склонившегося над одной из кроватей Юнги. Омега меняет повязку члену их стаи, которого, как и многих за последнюю неделю, подкосил недуг, и потому не сразу замечает ворвавшихся к нему в лазарет.
Сменив охлаждающую повязку и дав настойку слёгшему бете, Юнги встаёт с края постели и запоздало обращает внимание на внезапный шум. Глаза его округляются, когда в дверях он замечает Тэхёна с бледным обнажённым телом на руках. Намджун в это время проскальзывает к ведущей в дальние комнаты двери, наверняка чтобы одеться и найти свою пару, часто проводящую время в лечебнице.
— Кто это и где вы его нашли?
Поспешивший осмотреть незнакомца Юнги в ужасе закрывает рот ладонью, когда замечает кровоточащие по всему его телу раны. Тэхён перехватывает обессиленного волка, теряя терпение по мере того, как незнакомец в его руках холодеет с каждой упущенной минутой. Его запах горчит волнением, несомненно затапливает собой лазарет, и это не остаётся упущенным из внимания. Осознавая, что искать ответ на этот вопрос сейчас будет опасной тратой времени, омега всё-таки берёт себя в руки и встревоженно оглядывается по сторонам.
— У нас нет ни одной свободной кровати, — бормочет он, виновато хмурясь. — Я не могу осмотреть его здесь.
— Можем отнести его к нам, — доносится из-за спины лекаря голос Сокджина, за которым следует уже одевшийся Намджун. Тэхён переводит на старшего брата обеспокоенный взгляд, но кивает, когда тот касается его плеча. — Моя комната свободна с тех пор, как я съехался с Джун-и. Осмотришь его там.
Тэхён спешит последовать словам брата и относит израненного волка в теплоту дома, пока Юнги удаляется вглубь лазарета за необходимыми ему лечебными средствами. Осторожность в торопливом шаге альфы идёт вразнобой с дрожью в его руках, но он принуждает себя успокоиться и держаться уверенно, чтобы ненароком не задеть раны и не причинить боли. Сокджин следует за ним вплоть до порога и помогает уложить обессиленного волка в некогда принадлежавшую ему кровать, где не ночует уже почти что год — с тех пор, как связал себя с сыном вожака стаи. Содрав одеяло, чтобы Тэхён мог опустить на пуховую подкладку едва дышащего чужака, он уходит в комнату альфы за одеждой, пока тот остаётся с забредшим на их территорию волком и следит за тем, не придёт ли тот в сознание.
Считанные минуты спустя Юнги врывается в комнату и опускается рядом с постелью, уже впитавшей в себя не перестающую проступать кровь. Руки лекаря не дрожат, когда он накрывает лоб незнакомца и достаёт мазь и марлю, чтобы обработать раны, но того же нельзя сказать о Тэхёне. Альфа словно в трансе наблюдает за тем, как Юнги разматывает бинт и перебирает пузырьки с настойками, не сводя с еле дышащего волка встревоженного взгляда.
Пока тот не обращается на него.
— Набери воды, нужно промыть его раны, — указывает лекарь, своим не терпящим возражений голосом вырывая из оцепенения. Тэхён принимает от вернувшегося Сокджина одежду и поспешно натягивает её трясущимися руками, только сейчас замечая на своей коже чужую кровь.
Намджуна не видно, пока альфа набирает воду, разогретую ещё для ванны, которую он собирался спокойно принять по возвращении с патруля. Возможно, Намджун направился докладывать о произошедшем вожаку, чтобы узнать его совет насчёт того, что делать с оказавшимся на их территории раненым волком. Отбрасывая эти мысли и возвращаясь к насущной проблеме, — такой, как оказавшийся у него дома искалеченный волк из чужой стаи, — альфа спешит обратно в комнату, чьи стены уже пропитались кровью и волнением, источаемым как им самим, так и двумя старшими омегами.
Тэхён протягивает закатавшему рукава Юнги кувшин и отступает, молча наблюдая за тем, как лекарь макает белоснежную тряпку в воду, прежде чем провести по кровавому месиву на тыльной стороне ладони волка. Тот неосознанно напрягается от осторожного касания, и меж его бровей пролегает складка, проступая на сверкающей испариной коже несмотря на стоящий за окном холод.
— Он такой худой, — шепчет Сокджин, обеспокоенным взглядом пробегаясь по укрытому мехом телу.
Оно кажется таким маленьким в тёплой постели. Под кожей нездорово бледного оттенка виднеются рёбра, исписанные алыми дорожками, что расползаются по тяжело вздымающимся бокам из исполосовавших худощавую спину ран. От одного взгляда на затапливающий всё вокруг багряный сердце сжимается в груди, пропуская отягощённый удар. Омега заставляет себя оторваться от душераздирающей картины и поворачивается к заполняющему воздух вокруг своим горьким напряжением Тэхёну.
Нервно кусая губы, тот настороженно смотрит на то, как Юнги промывает раны, и ужасается тому, насколько те глубокие — когда ткани удаётся впитать свежую кровь, среди надорванной кожи можно заметить мясо ладоней. Эти раны были оставлены явно не клыками и даже не когтями. Тэхён представить не может, как незнакомый волк мог получить столь тяжёлые ранения и забрести на чужую территорию, истёкший таким количеством крови, что это чудо, что он всё ещё дышит.
Ни одна стая не живёт так близко к их границе. Даже если этот волк бежал от раскинувшегося у подножья гор поселения лесной стаи, уже давно зарящейся на их территорию, ему пришлось преодолеть немалое расстояние, чтобы добраться до границы.
К тому моменту, когда Юнги накладывает лечебные повязки на руки так и не пришедшего в сознание волка и осторожно переворачивает его на живот, чтобы следом обработать рассечённую несколькими глубокими ранами спину, на пороге дома наконец появляется Намджун.
— Как он? Пришёл в себя? — спрашивает альфа, когда заходит в старую комнату своей пары и касается его плеча.
Сокджин качает головой и находит его руку, переплетая их пальцы, прежде чем вернуть обеспокоенный взгляд на кровать. За это время она уже впитала в себя багровые капли вопреки всё-таки остановленному повязками кровотечению, которое Юнги смывает со своих рук вместе с остатками мази. Взгляд лекаря находит трёх членов стаи, замерших в дверях в ожидании его слов, когда он вновь проверяет лоб волка и поднимается с постели.
— У него лихорадка. Это неудивительно, учитывая, что вы нашли его посреди заснеженного леса без одежды и с открытыми ранами по всему телу, — омега убирает все принесённые им лечебные средства в сумку и переводит тяжёлый взгляд на Намджуна. — Он может не очнуться в течение дней. Что сказал твой отец?
Тэхён и Сокджин тоже оборачиваются к сыну вожака в надежде услышать решение главного альфы о судьбе найденного на границе волка из чужой стаи. У незнакомца нет запаха, так что определить не то что его стаю, но и его внутреннюю сущность невозможно, пока он не очнётся и не сможет сказать сам, и это настораживает ещё сильней.
Если бы не виднеющиеся из-под бледных губ клыки, Тэхён бы усомнился, что нашёл на их границе оборотня.
— Он может остаться здесь, пока ему не станет лучше. Тогда придётся допросить его.
Тяжёлый голос Намджуна вкупе с тем, как рвано вздымается с каждым слабым вдохом спина волка, лишь утяжеляет их переплетённое с испугом напряжение.
— Ты не увидел окрас его шерсти, пока он не обратился?
На этот раз Юнги обращается к Тэхёну, пока убирает сбившиеся на лицо волосы неспокойно дышащего волка, так и не пришедшего в сознание.
По окраске шерсти можно было бы попытаться определить стаю, к которой принадлежит чужак, а по его волку — его внутреннюю сущность. Однако Тэхён застал его уже обращённым и потому не может ответить на вопрос, которым задаётся сам, буравя беспокойным взглядом свернувшееся в уголке кровати тело.
— Нет, я нашёл его уже в таком обличье, — тихо говорит он. — Это была южная граница, так что... он пришёл из леса.
Взгляд Тэхёна мрачнеет, угрюмый в своём волнении. Он задерживает дыхание на мгновение отягощённого молчания, медля с заключением, но всё же выпускает наружу, о чём сейчас думают они все.
— Только одна стая живёт так близко к подножью гор.
Осевшая в стенах обеспокоенность сменяется откровенной тревогой, когда их мысли устремляются к стае, которая уже давно пренебрегала негласной волчьей договорённостью не соваться на чужую территорию. Не раз члены той лесной стаи пересекали их границы, оправдываясь тем, что заплутали в погоне за добычей во время охоты. С каждым таким набегом, однако, горные волки недосчитывались продовольствия или даже соплеменников.
Прежде пролитая в стычках кровь сотрясала их стаю сильнее, чем можно было бы оправдать. Если когда-то между горными и лесными волками царило лишь недосказанное напряжение, сейчас терпение стремительно иссякало и грозилось вылиться в полномасштабное столкновение.
Запасы раскинувшихся подле гор лесов стремительно истреблялись, как лесными волками, так и пробиравшимися в густые чащи людьми. Запертые между горами и человеческими поселениями волки не желали видеть другого выбора, кроме как всё ближе подбираться к чужим границам. Их совсем не страшило марать лапы и проливать чужую кровь в своём стремлении к выживанию.
Их стая даже не брезговала нападками на своих соплеменников. В горах уже давно были наслышаны о том, как живут лесные волки. Как небрежно они обращаются как с чужаками, так и со своими сородичами, особенно отыгрываясь на немногочисленных омегах.
Горную стаю не сковывали предрассудки и пренебрежение, что были так свойственны лесным волкам. В суровых, неумолимых условиях их жизни был ценен каждый член стаи, независимо от внутренней сущности.
Однако Тэхён не может подавить навязчивую догадку о том, что нашёл на границе израненного омегу, когда невольно возвращает взгляд на его худощавое, утопающее в постели тело.
От омрачённого сердца отлегает, когда дрожь в замотанных в повязки руках начинает отступать, а к губам и кажущейся такой тонкой коже возвращается здоровый оттенок. Волка, однако, всё ещё потряхивает под слоем шерстяного покрывала, а воздух со свистом покидает его лёгкие, пока на истощённом лице проступает болезненная испарина.
Лихорадка может затянуться надолго, как и сказал Юнги, а о полном заживлении ран в ближайшее время не может быть и речи. Тэхён приобнимает опустившего голову ему на плечо Сокджина и вдыхает его родной, всегда служивший успокоением запах, свыкаясь с мыслью о том, что незнакомый волк задержится здесь, пока не придёт в себя и не сможет рассказать, как очутился на их территории.
В лазарете не осталось свободных кроватей, но Тэхён уже около года живёт один, с тех самых пор, как его старший брат съехался со своим альфой. Их родители не живут здесь уже много лет — отец погиб по воле несчастного случая во время охоты, а мама, не справившись с утратой и отторжением некоторых так и не принявших человека в свои ряды членов стаи, вернулась в город и за прошедшие годы так ни разу не навестила брошенных ею сыновей.
В опустевшем доме найдётся место для раненого волка из чужой стаи, пока тот не встанет на ноги и не вернётся туда, откуда он родом. С компанией, — пусть и в лице чужака, возможно, представляющего опасность, — в одинокие стены хоть ненадолго вернётся жизнь. Даже если та и балансирует на грани между лихорадкой и тяжёлыми увечьями, которые столь истощённое тело может и не пережить.
— Я буду навещать его утром и вечером, чтобы менять повязки, — говорит Юнги Тэхёну, когда поправляет накрывшее волка одеяло, чей густой мех поможет сохранить необходимое ему тепло. — Если он очнётся, сразу зови меня, хорошо? Допрос может подождать, сначала он должен хотя бы прийти в себя.
Омега бросает многозначительный взгляд на Намджуна, но тот и не пытается возразить. Это было бы слишком жестоко, настаивать на том, чтобы очнувшегося чужака сразу тащили к главному альфе в попытке вытянуть из него, потрясённого холодом и болью, ответы на раздирающие их всех вопросы.
— Почему у него нет запаха?
Тихий голос Тэхёна наконец выпускает наружу мысль, что терзала его с самой встречи с незнакомым волком, столь внезапно нарушившим их покой.
Юнги оглядывается на укутанное в тёплый слой одеял тело и хмурится.
— Я не знаю, — неуверенный голос омеги обрывается, когда он вздыхает и качает головой. — Его запах и сущность — это последнее, что должно волновать нас сейчас.
Опуская взгляд и чувствуя, как Сокджин сжимает его предплечье, Тэхён кивает, понимая, что это правда не имеет значения. Всё, что на самом деле важно в этот момент, — это самочувствие найденного им волка и то, почему он оказался на их территории. Остальные детали ничего не меняют.
Всё это время стоявший в дверях Намджун подтверждает это, когда ступает в комнату и кивает на волка, найденного на их границе, прежде чем перевести на Тэхёна серьёзный взгляд.
— Пока он здесь, мы за него ручаемся, Тэ. Юнги сделает всё, что в его силах, чтобы сбить лихорадку и поскорее заживить раны, но на этом его ответственность заканчивается. Ты нашёл его, я принял решение принести его в стаю, поэтому мы за него отвечаем, пока он не вернётся туда, откуда пришёл.
Властная аура старшего альфы не позволяет ослушаться, когда Тэхён смиренно кивает. То, что Намджун — альфа его брата и член их недавно разросшейся семьи, не меняет иерархию стаи, в которой Тэхён стоит на порядок ниже несмотря на то, что и сам является альфой.
Обнаруженный им волк, сейчас укутанный в постель в его доме, — его ответственность. До тех пор, пока он не покинет территорию их стаи, Тэхён ручается за него головой.
Как бы сердце ни раздирало от воспоминаний о тяжёлых ранениях, изуродовавших найденное им обнажённое тело, безопасность и благополучие их стаи не должны оказаться под угрозой из-за сочувствия чужакам. Какими болезненно истощёнными они бы ни казались в большой, тёплой кровати, бледным пятнышком выглядывая из-под слоя согревающих даже в горном морозе одеял.
Юнги всё-таки уходит к оставленным ненадолго больным их стаи с обещанием вернуться завтра утром. Сокджин и Намджун в это время перемещаются в просторную гостиную, совмещённую с кухней. Иногда даже выросшему в этих стенах Тэхёну тяжело представить, что когда-то слишком большой для него одного дом заполняли четыре члена их полноценной семьи. До тех пор, пока судьба не разлучила их, лишь воспоминаниями оставив счастье, смех и уют в утеплённых от суровых зим стенах.
Он давно отпустил столь жестоко отнятого у них несчастным случаем папу и вернувшуюся к людям, от которых она ещё в юности сбежала в погоне за любовью, мать. Тэхёну не осталось ничего, кроме как смириться и с тем, что не так давно его одного оставил в этом самом доме и старший брат. Он понимает и решение их мамы, и желание Сокджина ради жизни со своим альфой покинуть порог, который хранит слишком много болезненных воспоминаний жестоко вырванного из их ещё тогда детских рук счастья.
Тэхён прекрасно их понимает, но, смотря на то, как переплетены пальцы Намджуна и его брата, на их виднеющиеся из-под одежды метки, не позволяет себе надеяться на то, что когда-то тоже сможет оставить всё это позади. Наконец заполнит холод опустевших комнат своим собственным счастьем, семьёй, по которой одинокими ночами плачет запертый глубоко внутри волчонок, слишком рано оставшийся без родителей.
Сокджин сделал всё возможное, чтобы выходить его и не потеряться в подкосившем его не меньше младшего брата горе самому. До конца своих дней Тэхён будет благодарен ему за то, как Сокджин ставил его выше себя и вытирал слёзы с его щёк в завитках раздиравшего по упущенному горя. Брат всегда отдавал ему большую порцию еды, которую добывал сам, пока Тэхён, будучи подросшим альфой, не смог вернуть заменившему родителей брату заботу и любовь, зачастую подаренную в ущерб собственному здоровью и счастью.
Никогда ему не удастся расплатиться с Сокджином в полной мере, однако тоска в сердце утихает, когда Тэхён смотрит на то, как счастлив его брат вместе со своим альфой. Его душа обретает мимолётный покой от осознания, что Сокджин смог оставить позади заботы, которые тяготили его тогда ещё слишком юные плечи ролью и отца, и матери, и брата. Беглая улыбка прокрадывается на губы Тэхёна, пока он наблюдает за Намджуном и Сокджином, заваривающими чай на троих у зажжённого камина.
Только когда голос старшего альфы доносится до него поверх треска дров, он вспоминает про волка, который столь внезапно всполошил подходивший к завершению вечер.
— К утру вся стая будет знать, что мы приютили чужака, — осторожно говорит Намджун, стискивая в руках согретую горячим чаем чашку, и поджимает губы. — Ему нужна будет не только помощь, но и защита.
Забравший протянутый ему братом чай Тэхён опускается на диван и благодарно улыбается, когда его тут же укрывают пледом, прежде чем перевести на Намджуна тягостный взгляд.
— Не думаю, что кто-то в нашей стае способен на то, чтобы напасть на беззащитного раненого волка, даже если он и чужак, — возражает севший между ними Сокджин и поглаживает плечо младшего брата. — А если я и ошибаюсь, то Тэхён присмотрит за ним.
Не тратя ни мгновения на раздумья, тот кивает и крепче сжимает кружку в стремлении перенять её тепло. Он представить не может, чтобы кто-то из не самых радушных членов их стаи был бы способен на то, чтобы напасть на искалеченного волка, пока тот ещё даже не пришёл в сознание. Но, если это и произойдёт, Тэхён даст отпор. Это его дом и его ответственность, и если волк погибнет у него на руках, ему придётся жить с этим до конца своих дней. Тэхён перенёс слишком много потерь, в которых тёмными, полными сомнений и ненависти к себе ночами винит себя же, чтобы выдержать ещё одну, даже если ею и станет чужак из лесной стаи.
Одна мысль о том, как он, такой бледный, хрупкий и весь усыпанный ужасающими ранами, сейчас борется за жизнь за прикрытой дверью спальни, сковывает и без того сбито бьющееся сердце удушливыми цепями.
— Всё будет хорошо, — уверенный голос Сокджина успокаивает обоих альф, самых близких ему людей, встревоженных не меньше него самого внезапным появлением чужака в их доме. Омега не хочет, чтобы это отягощало их всех и тёмным пятном оставалось в мыслях, и потому стремится перекрыть подбадривающими словами горечь пропитавшего всё вокруг волнения. — Он очнётся, подкрепится и сможет вернуться домой. Нужно только дождаться его пробуждения.
Утыкаясь носом в чашку горячего чая, Тэхён закутывается в плед и думает о том, когда же это случится.