Chasing Warmth (В поисках тепла)

      Ван Чжи был пьян.       Не настолько, чтобы скомпрометировать себя, и даже, вероятно, не настолько, чтобы это было заметно. Его лицо было разгорячённым, и он чувствовал себя невероятно уставшим, пытаясь удержать нить своих мыслей, но он был уверен, что ничего не было видно, кроме лёгкого румянца на щеках.       Однако, он был пьян, и ему это не нравилось.       Он тщательно следил за количеством выпитого, но ему следовало быть осторожнее с бутылками, которые Уюнь принёс с Железного рынка. Вино было сладким и пряным, очень хорошим — и крепче, чем он рассчитывал.       Они вернулись в Западную Ограду, Цзя Куй исчез вместе с повозкой, а Дин Жун последовал за Ван Чжи внутрь. У ворот и во дворе дежурили лишь несколько часовых — время было позднее, город спал.       Ван Чжи не споткнулся, даже не пошатнулся — ему нужно было гораздо больше алкоголя, чтобы потерять устойчивость. Но он знал, что есть одна вещь, которая может его выдать, по крайней мере, тренированному взгляду — например, Дин Жуну.       Ван Чжи был пьян, и ему это не нравилось. Не нравилось ещё больше, потому что ему хотелось покапризничать, и он знал, что это именно то, что он делает прямо сейчас.       Алкоголь не сделал его печальным, или злым, или радостным. Алкоголь сделал его инфантильным. Капризным и требовательным.       Вино действительно было слишком крепким. И Ван Чжи дулся.       — Это всё на сегодня, командующий?       Так и должно было быть. На этом всё должно было закончиться. Мгновенная передышка, мимолётная фантазия — но это была не их жизнь, это было не для них.       Вот только Ван Чжи всё ещё было тепло от того, что он сидел, прижавшись к своему спутнику в повозке, и от вина, и от угощения Суй Чжоу, и от того, какой безудержно свободной казалась там жизнь. Он не хотел, чтобы это закончилось прямо сейчас. И вино сделало его капризным. Ночь скоро уже завершится, и к утру не останется ничего от этого приятного тепла, но пока, пока…       Ещё недолго…       — Я устал, — сказал он, надеясь, что Дин Жуну это не покажется таким нытьём, как прозвучало в его собственных ушах. Лицо Дин Жуна дёрнулось, явно выдавая его замешательство. Ван Чжи повернулся, чтобы не видеть выражение его лица, когда он направился к своим личным покоям и позвал через плечо: — Пойдём, позаботишься обо мне.       Дин Жун, разумеется, молча последовал за ним. Ван Чжи боролся со своим любопытством и не пытался разглядеть, что теперь отражается на его лице.       Команда слуг, работавших в Западной Ограде, была невелика для этого места. Они содержали его в чистоте и готовили еду для стражников и их руководства, но у Ван Чжи не было личного слуги, хотя он мог бы его иметь. Он настороженно относился к слугам, к их вездесущим ушам и слишком часто изменчивым рукам и сердцам. Но более того…       Ван Чжи вспомнил, как служил во дворце. Вспомнил, как умело все они скрывали свою усталость, своё отвращение, свой страх. Как они улыбались и повиновались, в то время как их кровь кипела, а голова шла кругом от проклятий и недобрых слов. Дело было даже не в плохом обращении… ну, или не всегда в нём. Это могло захватить их в любой момент, просто бунт против их положения, против их подневольной жизни. Несмотря на их амбиции, на продвижение по служебной лестнице, порой привилегированное положение по сравнению с другими, эти чувства никогда не проходили полностью.       Желание подняться выше.       Ван Чжи теперь чувствовал себя некомфортно рядом с прислугой, независимо от того, были ли они наняты за деньги или отданы в рабство. Он знал, о чём они думают.       Дин Жун был единственным, кому было позволено приближаться к нему, когда он возвращался в свои покои, и то лишь иногда, когда у него было настроение.       Обстановку его комнат можно было счесть достаточно скромной для человека его положения. При создании Западной Ограды он учитывал, что непритязательный образ жизни сыграет в его пользу и уничтожит слухи, пытающиеся изобразить его расточительным, избалованным, жадным человеком. К тому же, на самом деле он просто не видел в этом ничего привлекательного. Несмотря на всю власть, к которой он стремился, на всё, чего он хотел достичь, материальное вознаграждение не имело для него большого значения. Он был достаточно богат, в основном благодаря процветающим делам в борделе Хуаньи, но его покои оставались практически пустыми.       У него не было стремления к роскоши, не считая нескольких произведений искусства. Одежда, драгоценности… Того, что у него было, ему более чем хватало. Он наверняка не стал бы спускать свои деньги на девочек или мальчиков, а также на еду и вино. Время, проведённое в борделе, уберегало его от подобного типа голода — достаточно, чтобы не стать его жертвой. Когда он увидел, до чего иногда там опускаются люди, то посчитал это удачей.       Его мысли вернулись к дому Суй, пока они с Дин Жуном в молчании шли по пустым коридорам. Еда была вкусной, вино тоже, но дело было не в этом. Он пробовал и вкуснее, он знал, где найти самые лучшие вино и еду, но не это делало этот вечер таким особенным.       С теми людьми, что там были, еда там могла быть и плохой.       Дин Жун любил хорошую еду. Это было одно из тех редких удовольствий, которые он иногда позволял себе, и одно из его немногих развлечений, когда он не работал. Он давал передышку кухонной прислуге и сам готовил сложные и экспериментальные блюда. Ван Чжи тоже был хорош в этом — он достаточно долго прислуживал на кухне — но ему это не нравилось. Готовить для себя было неинтересно, как и готовить еду, которой будут наслаждаться другие.       Суй Чжоу готовил для своей семьи, чтобы они могли разделить еду, собравшись за одним столом. Возможно, это что-то меняло.       Всю дорогу до своей комнаты Ван Чжи был полностью погружён в свои мысли. Дин Жун, шагнувший к нему, чтобы помочь снять шапку, вернул его в настоящее.       Только тогда он осознал, как много времени прошло с тех пор, когда Дин Жун делал это в последний раз. Ван Чжи, должно быть, болел тогда или был ранен. Он ценил его заботу, но не мог позволить больше, чем было необходимо.       Почему он вспомнил об этом только сейчас?       Что отличалось на этот раз?       Уверенные пальцы Дин Жуна трудились над его поясом, как всегда, быстро и умело, но в то же время бережно. То, на что Ван Чжи обычно не обращал особого внимания. Он терялся в мыслях, планируя свои дела на следующий день, думая о людях, которых ему нужно было увидеть, сладко уговаривать или угрожать, вознаградить или причинить вред, всегда держа в голове сотню схем и планов.       Но теперь его голова была пуста, защитившись от неудачной попытки отвлечься от серьёзного лица Дин Жуна. Он стоял очень близко.       — Хотите принять ванну?       Его слова коснулись обнаженной кожи на шее Ван Чжи. Возможно, ему бы это было нужно, но в тот момент показалось, что усилия того не стоят.       — Завтра.       Он почувствовал облегчение, когда Дин Жун зашёл за его спину, развязал юбку и снял с его плеч верхнюю одежду. Задержались ли его руки, были ли они тяжелее обычного, касаясь его плеч, скользя вдоль его рук, обвивая талию? Он не мог этого сказать.       Ван Чжи сидел на низеньком табурете у своего туалетного столика с лёгким изяществом, в то время как Дин Жун старался как следует развесить его одежду. Он начал возиться со своими волосами, но едва успел распустить пучок, когда Дин Жун опустился на колени у него за спиной, и заменил руки Ван Чжи своими, распутывая его косы.       Ван Чжи медленно опустил руки на колени, как будто неверное движение могло оттолкнуть прикосновение Дин Жуна. Он собирался причесаться сам, думал, что тот принесёт чаю или наведёт порядок в комнате. Вещи, которые он делал, не спрашивая, в отличие от ухода за волосами Ван Чжи. Об этом он всегда сначала спрашивал или ждал, пока ему скажут.       Кроме сегодняшней ночи.       Его руки были такими же уверенными и нежными, как всегда, когда он с лёгкостью провёл гребнем по всей длине волос. Ван Чжи хорошо заботился о себе и особенно о своих волосах, на чём всегда настаивала драгоценная супруга Вань. Расплести косы и расчесать волосы не занимало много времени.       Однако Дин Жуну потребовалось намного больше времени, чем было необходимо. Больше, чем это было бы оправдано. Долгий, долгий момент, когда Ван Чжи ничего не говорил и почти не думал, его мысли были полностью сосредоточены на прикосновениях, движениях, лёгком потягивании его головы. Он пребывал в некотором оцепенении и вздрогнул, когда Дин Жун наконец закрутил его волосы в свободный пучок на ночь.       Ван Чжи не был импульсивным. Это было опасно, и он презирал людей, которые действуют или говорят, не подумав.       И все же он совсем не думал, когда повернулся на табурете, когда слепо схватился за воротник Дин Жуна, чтобы не дать ему отстраниться, встать, уйти. Когда тот опустился на колени, то оказался чуть ниже уровня глаз Ван Чжи. Дин Жун поднял глаза, чтобы их взгляды могли встретиться, и Ван Чжи не знал, как ответить на вопросы, которые он видел в его глазах, поэтому просто потянулся к завязкам шапки Дин Жуна под подбородком, сосредоточившись на том, чтобы ослабить узел, и снял её с головы. Он продолжал избегать его взгляда, по очереди запуская руки в волосы Дин Жуна и распуская его аккуратную прическу.       Ему почему-то внезапно показалось чрезвычайно важным тоже увидеть Дин Жуна с распущенными волосами.       Это был ещё один отголосок его жизни во дворце. Они видели людей, которым служили, в самом простом виде, без одежды и причёски, голыми, как в день своего рождения. В свою очередь, их самих никогда не видели такими. Позволять смотреть на себя в таком виде было привилегией богатых, а со временем и женатых. Такого евнухи никогда не получали, и конечно, никогда не искали, так как их тела должны были быть скрыты в большей степени, чем тела остальных людей.       Ван Чжи не был уверен, кто, кроме Дин Жуна, видел его таким. Но в этот момент быть увиденным казалось не так важно, как видеть самому.       Дин Жун сидел очень прямо, даже когда Ван Чжи придвинулся ближе, потянулся к его голове, чтобы расплести косу. Его взгляд был прикован к лицу Ван Чжи — Ван Чжи старательно избегал его, но всё же чувствовал на себе его тяжесть.       Однако, когда он закончил, то не смог удержаться и не взглянуть.       Было странно видеть Дин Жуна таким, с распущенными волосами, странно даже при том, что он всё ещё был одет и держался так же сдержанно, как днём. Ван Чжи собрал его волосы в низкий пучок так ловко, как только сумел, гадая, рискнёт ли Дин Жун пойти по Западной Ограде обратно в свою комнату в таком виде, хотя это было недалеко. У Дин Жуна на самом деле был дом, по крайней мере, раньше. Но он редко туда возвращался, и Ван Чжи задавался вопросом, не продал ли тот его.       Если Дин Жун не хочет, чтобы его видели таким, ему просто придётся остаться здесь, подумал Ван Чжи.       Затем их взгляды встретились и задержались друг на друге.       Руки Ван Чжи снова опустились на колени. Руки Дин Жуна тоже. Они больше не соприкасались, но были близко, так близко, что не потребовалось бы много времени. Ван Чжи чувствовал себя слишком открытым в одном нижнем белье. Слишком обнажённым, но всё же недостаточно.       Удерживая взгляд Дин Жуна, он потянулся к вороту своего нижнего халата, дёрнул за ткань, чтобы немного ослабить его. Глаза Дин Жуна ненадолго скользнули вниз, привлечённые движением, хотя он, похоже, боролся с этим.       Сердце Ван Чжи затрепетало в груди, у него перехватило дыхание, пристальный взгляд Дин Жуна, устремлённый на него, был таким обжигающим, каким могло быть прикосновение.       Кулаки Дин Жуна сжались на его коленях.       — Хочешь прикоснуться ко мне?       Ван Чжи сомневался, что может говорить, несмотря на эмоции, клокочущие в его горле и в груди. Это был почти шёпот, но он прозвучал достаточно громко, перекрывая их дыхание и тишину в комнате.       — Это позволено?       Ван Чжи предпочёл ответить на вопрос иначе.       — Я позволяю.       Здесь было так безопасно, как только было возможно для него, для них, в самом центре его Западной Ограды, куда могли попасть лишь немногие. Он руководил этой маленькой империей — он мог устанавливать правила.       — Вы просите, командующий?       Ван Чжи вздрогнул.       Он умел читать людей, угадывать, чего они хотят и в чём нуждаются, что они могут получить. Но Дин Жун всегда этому сопротивлялся — это было частью его привлекательности. Каким бы он ни был послушным и преданным Западной Ограде и Ван Чжи, вероятно, было невозможно узнать, что он думал на самом деле.       Одобрял ли он или просто подчинялся. Были в нём уважение и лояльность, или просто безупречный профессионализм.       Или он просто выполнял приказы.       — Нет. Это не так.       Он не мог. Он не мог читать Дин Жуна. Если это было не то, чего он хотел, он не смог бы сказать. И Ван Чжи не мог просто взять это.       Дин Жун казался сбитым с толку его ответом. Конечно, было бы легче сказать «да», чтобы Ван Чжи командовал, а Дин Жун подчинялся, как и предполагалось между ними.       Но не в этом деле, не в этом. Ван Чжи знал об их положении. Он знал о том, что мог сделать. О том, как это часто происходило между теми, кто обладал властью, и теми, над кем она установлена. Он вспомнил жизнь во дворце. Они проживали свою жизнь, почти не тронутые кем-либо, но когда они были…       Ван Чжи бы не взял.       — Хочешь, чтобы я? — сделал попытку Дин Жун.       Однако Ван Чжи не желал, чтобы было так просто.       — Я первый спросил.       Это так. Он хотел. Это было так чуждо, так ново. Он никогда не испытывал стремления приблизиться к кому-то, кроме крайней необходимости. Он порой жаждал этого, прикосновений, объятий, но это было желание, ни на кого не направленное, никогда не привязанное к человеку. Наибольшая близость, которая была ему нужна - привязанность супруги Вань, прикосновение матери, хотя он никогда бы не осмелился даже подумать о таком.       И это было совсем, совсем иначе.       И это исходило не от его тела, на самом деле. Дело было не только в чьих-то руках. Ван Чжи владел борделем — если бы он хотел, чтобы о его теле позаботились, он мог бы это получить. Евнух или нет, но ему бы подчинялись все, кого он пожелает.       Но дело было не в руках. Дело было не в прикосновениях.       Дело было в Дин Жуне. В руках Дин Жуна. В прикосновениях Дин Жуна.       Это было тем, чего он хотел.       Он задумался, отразилось ли это на его лице, был ли он более прозрачным для Дин Жуна, чем Дин Жун для него.       Он всё ещё не мог понять, о чём тот думает.       Всё ещё не мог сказать, когда Дин Жун поднял руку, чтобы медленно, очень медленно коснуться кончиками пальцев основания шеи Ван Чжи — хотел ли тот сам, или лишь ответил на желание Ван Чжи, пусть даже безмолвное.       Но Ван Чжи был эгоистичен, достаточно эгоистичен, чтобы наклониться вперёд, чтобы убедить себя, что Дин Жун знал, что он всё ещё мог бы ускользнуть без последствий, если бы пожелал. Он надеялся, что Дин Жун знал это о Ван Чжи.       Знал, что он хотел бы, чтобы это не было вынужденным решением.       Он едва дышал теперь, когда прикосновение Дин Жуна стало увереннее, его пальцы скользнули ниже по свободному треугольнику его рубашки. Затем снова вверх и в сторону, вдоль ключицы, не обращая внимания на ткань, сдвигая, пока она не сползла с его плеча, обнажив наполовину грудь.       Ван Чжи чуть не завалился вперёд, соскользнув со своего места, чтобы встать на колени рядом с Дин Жуном, чтобы придвинуться ближе. У него перехватило дыхание, мысли закружились. Он даже не был уверен, чувствует ли он руку Дин Жуна на своём теле, или одной мысли об этом было достаточно, чтобы привести его в такое состояние, чтобы он жаждал большего.       Он чувствовал лёгкое головокружение и рассеянность, как и раньше, но сомневался, что это можно и дальше списывать на выпитое вино. Другая рука Дин Жуна потянулась, чтобы провести по его шее, коротко обхватить его щёку, прежде чем двигаться дальше, к его волосам, чтобы развязать умелую работу, законченную всего несколько минут назад, позволить волосам Ван Чжи упасть на его лицо, расчёсывая их на его спине и голом плече. Дин Жун убрал гребень для волос и заменил его своими губами.       Ван Чжи подался вперёд, забравшись к нему на колени в своём стремлении прижаться ближе, запутался руками в волосах Дин Жуна, пока его губы блуждали от плеча Ван Чжи к шее лёгкими, едва уловимыми поцелуями. Ощущение его вышитой униформы на обнажённой коже груди доставляло неудобство, и тогда Ван Чжи понял, что Дин Жун всё ещё оставался полностью одетым, и это было неправильно.       Их поза не позволяла легко исправить это. Ван Чжи разочарованно фыркнул, чувствуя, что пояс Дин Жуна мешает снять форму.       Дин Жун усмехнулся ему в шею. Это дало Ван Чжи передышку.       В голове немного прояснилось, когда он обдумывал положение, в котором они находились, и то, что сейчас происходило. Лицо Дин Жуна было прижато к его шее, его руки обвились вокруг талии Ван Чжи под одеждой. Прямо на его коже. Его тёплые, широкие ладони легли ему на спину, мягко прижимая, будто пытаясь удержать его на месте, хотя в этом не было необходимости. Ван Чжи был именно там, где он хотел быть, уткнувшись носом в волосы Дин Жуна и пытаясь расстегнуть его верхнюю одежду. Это было так просто, так обыденно, это желание, и как они старались до него подняться, приблизиться. Что-то, что, как он всегда считал, не имеет к нему никакого отношения.       Он думал, что это будет страшнее. Думал, что будет больше сопротивляться этой идее, что она даже вызовет у него отвращение. Но это был не просто кто-то, кого он держал в своих объятиях.       — Хочешь, чтобы я к тебе прикоснулся? — прошептал Ван Чжи на ухо Дин Жуну, потому что он всё ещё не мог просить, но начинал думать, что Дин Жун в любом случае не откажет ему.       Единственный ответ заключался в том, чтобы отстраниться от Ван Чжи, всё ещё устроившегося у него на коленях, на достаточное расстояние, чтобы быстро расправиться с поясом и рубашкой. Юбку пришлось оставить, потому что Ван Чжи, похоже, совершенно не собирался вставать. Так в любом случае было лучше. К некоторым частям он хотел дотянуться и прикоснуться, к некоторым жаждал приблизиться, но от других он предпочёл бы держаться подальше.       Дин Жун быстро высвободился из нижнего белья, оставив его болтаться на талии. Совершенно обыденно обнажая половину своего тела перед Ван Чжи, совсем не делая из этого представление, оставаясь практичным даже в этом. Это вызвало беззащитную улыбку на губах Ван Чжи, которая, он был уверен, выглядела ужасно нежной и мягкой. Дин Жун потрясённо смотрел на него. По крайней мере, они оба были слегка ошеломлены таким поворотом событий.       Казалось логичным теперь обнять Дин Жуна за плечи, наклониться и сомкнуть их губы.       Сильные руки Дин Жуна теперь лежали на его обнажённых бедрах, крепко держа там, где он сдвинул складки нижних штанов. Не двигаясь выше, что было облегчением, Ван Чжи с неловкостью осознал, что так же, как он не может просить то, чего хочет, он сомневался, что может просить не делать то, чего не хочет. Одежды, разделяющей нижнюю часть их тел, было ещё достаточно, чтобы он мог не думать об этом.       Но если бы Дин Жун захотел пойти дальше, то обнаружил бы, что Ван Чжи ускользает.       Ван Чжи поцеловал его крепче, чтобы не думать об этом.       Дин Жун сомкнул руки вокруг его талии, притягивая ближе, и в том, как они цеплялись друг за друга, тяжело дыша друг другу в губы, был напор, но также нежность и забота, когда поцелуй продолжался и всё уже не казалось таким ужасным, когда они расслабились в объятиях и, может быть, немного отпустили себя.       Губы Дин Жуна вернулись к его шее, горячие и настойчивые. Ван Чжи вздрогнул от дыхания, обволакивающего его кожу. Он упёрся в твёрдую грудь Дин Жуна, отмечая мышцы и шрамы, и места, заставлявшие его дыхание сбиваться. Руки и губы скользили везде, куда только могли дотянуться, следы этих прикосновений обдавали кожу огнём.       В конце концов, они успокоились. В конце концов, они просто держали друг друга в объятиях.       Усталость Ван Чжи возвращалась к нему, к его большому раздражению, так как сон был последним, чего он хотел прямо сейчас. У него не было желания отодвинуться от тепла и тяжести объятий Дин Жуна, даже если его бёдра и колени начали болеть от сильного давления на колени Дин Жуна, и он замерзал полуголый посреди комнаты, и его глаза закрывались.       Двигаться и оставаться на месте было одинаково непривлекательно, но, как обычно, ему просто нужно было положиться на Дин Жуна, чтобы тот сделал всё правильно.       Немного раздражало, с какой лёгкостью тот крепко ухватился за бёдра Ван Чжи и оторвал их обоих от пола. Ван Чжи прижался к нему, сбитый с толку и ужасно довольный, когда Дин Жун пересёк комнату, чтобы уложить его на кровать.       Ван Чжи не хотел его отпускать.       Он не мог допустить, чтобы Дин Жун смотрел на него сейчас, разгорячённого и ошеломлённого, с покрасневшими и припухшими губами, с растрёпанными волосами. Он не мог допустить, чтобы тот видел, как он доволен, как трепещет и напуган.       Он не мог допустить, чтобы руки Дин Жуна оторвались от его кожи.       — Тебе нужно поспать, — мягко сказал Дин Жун, но больше не пытался отойти, присев на кровать и продолжая держать цепляющегося за него Ван Чжи. Теперь Ван Чжи не беспокоило унижение, потому он не стыдился своей требовательности.       Он не хотел, чтобы всё это заканчивалось.       Но он действительно устал, и никакая сила воли не могла удержать ночь от превращения в день, не могла удержать ускользающее время. Он отстранился, чувствуя, как покалывает кожу там, где он терял тепло Дин Жуна, прижимавшегося к нему. Дин Жун был более сдержанным, чем Ван Чжи, всё ещё раздражающе собранным, но он тоже казался слегка потерянным, как чувствовал Ван Чжи — это в некотором роде успокаивало, что пусть они испытывали неловкость, но оба всё ещё были здесь.       Готовые рискнуть несмотря ни на что?       Как всегда умело, Дин Жун снова завязал волосы Ван Чжи и привёл его нижнее бельё в некое подобие порядка. Странное зрелище, его аккуратная забота, когда он сам оставался с обнажённой грудью. Это тоже прошло, когда он скользнул обратно в свою рубашку.       Было немного тягостно наблюдать, как расстояние увеличивается. Понятно, что короткая передышка закончится, что им придётся вернуться на свои места. Это имело смысл, но он этого не желал. Ван Чжи никогда не ставил то, чего хотел, выше того, что имело смысл, но…       — Дин Жун, — позвал он, когда почувствовал, что тот готов уйти до окончания ночи.       Дин Жун тоже выглядел неуверенным, но твёрдо встретился взглядом с Ван Чжи — и тот обнаружил, что не находит слов.       Дин Жун протянул руку к шее Ван Чжи, слегка проведя большим пальцем по изгибу его скулы.       — Можешь попросить, — тихо сказал он. Как будто знал, чего хотел Ван Чжи. Но он не мог, не так ли?       Возможно, он просто предполагал, что в любом случае согласится.       — Позови меня по имени.       Судя по выражению лица Дин Жуна, это было не то, чего он ожидал. Но он не сказал «нет».       Вместо этого он улыбнулся. Улыбка сильно отличалась от той, которую он наблюдал в гостях у Суй Чжоу, и Ван Чжи стало интересно, сколько всего он ещё не видел, и как он мог заставить это случиться. Эта улыбка была мягкой, полной тепла и очарования, его губы раскраснелись от поцелуев. И эту улыбку мог видеть только Ван Чжи.       Дин Жун коснулся последним поцелуем приоткрытых губы Ван Чжи. Прижался своей улыбкой к его улыбке, прошептал ему в губы:       — Спокойной ночи, Ван Чжи.       Ван Чжи смотрел, как он взял свою форму и шапку и тихо вышел из комнаты. Он был измотан, но продолжал сидеть на своей кровати, мысли путались, почти впадая в безумие, вычисляя, оценивая, теряясь в догадках. Что это значило, и что должно теперь произойти.       Случится ли это снова? Это было опасно, он понимал это и всё ещё не был уверен… Он не знал, что думает Дин Жун. Чего он хочет, что он будет делать. Конечно, было бы лучше похоронить это между ними двумя.       Ван Чжи никогда не ставил то, чего он хотел, выше того, что имело смысл.       Но это могло бы…       Это могло бы случиться снова.