Гиппеаструм

Вадим Зимняя пора наступила так же неожиданно, как и понимание, что пролетел ещё один год. Несмотря на тёплый климат нашего захолустья, эта зима решила «порадовать» нас мокрым снегом, что неминуемо превращался в мерзкие лужи и грязь. Только недавно взятая в кредит машина смотрела на меня с осуждением, а её печальный, вымазанный в этой слякоти вид вселял в меня тоску. Я попытался криво улыбнуться, но вышла всё равно какая-то неприятная морда, чьё отражение я неминуемо поймал в лобовом окне. Прежде чем возвращаться с покупками домой, надо было почистить любимую — я закатил глаза — «Ласточку», как он её называет, а мне этого категорически не хотелось. И тем не менее, всё же лезу в багажник за щёткой и начинаю стряхивать серые разводы, попеременно матерясь почём зря. Вот будет «умора», если я её ототру, а вернувшись домой, узнаю, что снова чего-то не хватает. Мне придётся ОПЯТЬ спускаться, сталкиваться взглядом с не менее «уставшей» от бестолковых катаний машиной и ехать в магазин. Грязь снова прилипнет, настроение моё с унылого перескачет в раздражённое, а мир в очередной раз познает все прелести мата, изливающегося из моего рта. Радовало, что хотя бы дома стояли уют и тепло. Именно это и ощущаю, когда вхожу в некогда свою, но теперь уже нашу квартиру, а в нос ударяет привычный аромат цветов и запах готовящейся еды. Я скидываю обувь, слыша со стороны кухни вселяющий в душу покой, тоненький голосок и перебивающий его звук болтающего телевизора. С экранов слышится знакомое «Никого не будет в доме, кроме сумерек. Оди-и-н… Зи-и-мний день в сквозно-о-м проёме…» под мелодичный аккомпанемент гитары, а из зала на меня смотрит украшенная, сияющая ёлка. Новый год, как-никак. Скидывая с шеи вязаный шарф и такую же шапку с бесящим, но терпеливо мной сносимым ярко-красным помпоном, направляюсь прямиком на кухню. — Ваденька! — счастливо. — Ой, мам, подожди… — попросил он в телефон, по которому до моего появления разговаривал. — Ты всё купил? — обратился уже ко мне с улыбкой. Поставив перед ним на стул пакет с продуктами, отвечаю: — Всё. — Майонез? — уточняет. Достаю сразу две пачки и ставлю на стол. — Кукурузу? — пытливо. Вытягиваю следом за мазиком из пакета две консервы. — Горошек? — напряжённо. Вслед за кукурузой идёт такой же набор с горохом. — Сыр?! — с ужасом. Смотрю в любимые светло-голубые глаза и, не выдерживая, комично изображаю страх. Сам же руки играючи развожу, мол, забыл. Глаза напротив тут же меняются, передавая вместе с ужасом и вселенскую трагедию. Одновременно с этим выдыхаю и выуживаю терпеливо упаковку сыра. Стоило ему со стуком опуститься на стол, я всё же решил уточнить: — Скажи мне, нафига нам так много продуктов? — махнув в сторону холодильника, добавляю: — У нас и так всё это есть! Зачем по второму кругу покупать? А лучику за ответом далеко идти не надо. Он только сильнее глаза пучить начинает, когда уже в трубку вещает: — Не, ну ты слышала?! — и комично так головой качает, словно болванчик. — Он ещё спрашивает! На фоне слышится голос Антонины Юрьевны, что по тону возмущения не ушёл далеко от родного сына. Я невольно хмыкнул. Ну и семейка… А следом улыбнулся. Зато моя. Оттого и любимая. — Мама с папой уже совсем скоро к нам поедут, — возвращает меня в реальность, — потом Алла с Александром и Броня с Надей, — добавляет с укоризненной интонацией. — Этого ещё может и не хватить! — кивнул на стол с продуктами. Я только вздыхаю, понимая, что спорить смысла нет. Если начну, то только сильнее затяну этот спектакль с одним актёром, который тебе и собеседник, и рассказчик, и ещё фиг знает кто. Могу вообще ничего не спрашивать, а только глазами хлопать, пока моё собственное новогоднее чудо будет в красках о чём-то насущном вещать. А тот и правда чудо. Румяный, перепачканный в муке, — кто ещё будет сам печь тарталетки к новогоднему столу? Да. Вы не ошиблись, — с сияющими глазами и болтающий без умолку, обсуждающий с матерью, какие закатки стоит им привезти, а какие у нас ещё с прошлого их приезда остались. Волосы, в два пушистых пучка по бокам завязанные, всё равно неминуемо вырываются из плена резинки и лезут ему в глаза и рот. Тот их и сдувает, и плюётся, но от готовки не отрывается, продолжая нарезать овощи к оливье. Смотрю на него, и раздражение, кое было до прихода домой, окончательно рассеивается. За этим же сразу приходит и твёрдая мысль: ещё раз сто в магазин съезжу, если тот попросит. Как говорится… «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Любимая поговорка, которая навсегда у меня связалась с этим милым, в веснушках, волшебным существом. Вспоминаю уходящий год и понимаю, что слёз-то было всё же много… Чего только не происходило: и ссоры, и расставания, и примирения, и опять ссоры. Притирались мы друг к другу хоть и не долго, но ощутимо. Славе пришлось столкнуться с другими сторонами моей личности, а мне же открыть для себя ещё больше тараканьих загонов в рыжей голове. И ладно бы, были просто тараканы, но нет же! Изворотливее и страннее тараканов, чем у Славы, я не видел ещё ни у кого. Взять хотя бы ситуацию весной, перед началом лета. Ну глупость глупостью, а ведь всё равно додумался! Не хватало ему, видите ли, для очередного университетского праздника яблок для шарлотки. Я тогда на работе был и о его планах, естественно, узнать не мог. День ещё был дурацкий, длинный и дождливый. Тучи были чёрные, и гром громыхал так, что аж окна дребезжали! И этот вместо того, чтобы сходить в магазин и этих яблок докупить, решил доехать до посёлка! И не абы как, а на велосипеде! Я ещё, когда в первый раз его версию услышал, не понял, почему. Он же на велосипеде никогда не ездил и учиться на нём ездить не планировал. А потом узнал! Оказалось, что автобусы из-за такой погоды отменили. А ехать ему было ну просто обязательно! Где это видано, чтобы его шарлотка была да не из его яблок?! Это же просто невозможно! В общем, так и не сумев на нём нормально ехать, он, толкаясь ногами и катясь по дороге, естественно, вымотался уже на половине пути. Именно тогда, когда дождь уже не просто накрапывал, а полил в полную силу. До этого момента ещё духота такая стояла, как обычно бывает перед дождём, что он успел с себя сто потов согнать. И ведь поехал ещё не в лёгкой одежде, а в кардигане! Я у него даже по этому поводу спрашивал: «Ну зачем почти летом, когда уже около тридцатки жары, надевать на себя шерстяной кардиган?!». Ответ был до банального простой и глупый: в нём он выглядел так, как надо было для праздника. Видите ли, другой образ бы не подошёл! «Ну, в его стиле», — так я тогда подумал. Жаль только, что кардиган в итоге пришлось выкинуть. Ведь, когда полил дождь и дорога, по которой он ехал, превратилась в грязное месиво, — представьте себе стандартные просёлочные дороги, — он в ней увяз и плюхнулся в лужу. Этот день я не забуду никогда. То, как этот оболтус, с горем пополам, из-за плохой, пропадающей связи, дозвонился до меня и гаркающим, полным неистовых страданий и рыданий голосом кричал в трубку: «Вад…ка! Я утоп! Пом…ги!»; и то, как я, с новыми, проступающими седыми прядями на голове, бежал до посёлка САМ. Своими ноженьками, ибо ни машины, ни велосипеда — откуда только он смог его достать?! — у меня под рукой не было. Ещё и это: «Я утоп!» меня чуть в могилу не свело. Я, пока бежал, не мог из головы выкинуть, что он в болоте застрял или ещё что похуже. В голове только не укладывалось, зачем ему надо было в это болото или воду какую лезть в такую погоду. Дозвониться я до него повторно так и не смог. Как и до его родителей, из-за окончательно пропавшей связи. Это уже потом я узнал, почему связи не было: молния в дерево ударила, а то и повалилось на вышку. Благо хоть никто не пострадал. Все РАЗУМНЫЕ люди дома в такую погоду сидели! Не то что моё чудо-юдо! Как итог: я увидел его ещё издалека. Всего мокрого, в грязи, рыдающего и тащащего за собой велосипед с поломанным колесом. Я не знал, как мне реагировать первым делом: начать на него орать, самому заплакать или уже дать волю рвущемуся из меня смеху! Ну точно ведь лягушонок! Вылез из своей среды обитания! Чего только плачет, непонятно! Тащил я его так до города на собственном горбу. До этого ещё пришлось минут десять на его рыдания потратить, ещё пять на то, чтобы успокоить. И лишние десять на то, чтобы он согласился вернуться со мной в город! Возвращаться же он не хотел только по одной причине: как он такой грязный вернётся?! Это же не деревня! Над ним же городские смеяться будут! Я тогда ещё подумал: «А в деревне, типа, ты с остальной местностью сольёшься? Так что ли это работает?» Так мы кардиган и выкинули в ближайшую мусорку, а остальную грязь я ему своей футболкой пытался оттереть. И это всё, на минуточку, прямо под разверзшейся над нами грозой! Как в нас ещё молния не ударила — загадка. С таким, как Слава, было бы немудрено. Я ещё представлял, что бы написали на наших надгробных камнях: «И умерли они в один день, а виноваты во всём — яблоки!» Ничего нового, собственно. Велосипед же пришлось чинить, ибо тот оказался не бесхозным, а одного из сыновей Алексея, Славкиного работодателя. Надо было видеть его лицо в тот момент, когда мы, оба насквозь мокрые и грязные, завалились к нему в магазин (тот был ближе нашего дома). Мальчишек его уже давно мать забрала, а он как раз хотел грозу переждать, прежде чем закрывать магазин и уходить. Лучик тогда ещё снова слезами разразился, прощения просил и наобещал кучу всего: и этот велосипед починить, и новый купить и даже за свой счёт на смену выйти! Хорошо, что сам Алексей нормальным был и только понимающе лучика по голове похлопал и успокоил, что ему ничего из этого не надо: только велосипед отмыть да колесо новое поставить. Это я уже сам пообещал сделать, дабы и начальника, и своего несчастного недотёпу успокоить. Дома потом, пока от грязи его отмывал, постоянно подтрунивал, что тот теперь официально лягушонком стал. Обряд посвящения прошёл. Он, естественно, дулся. Но не препирался. Понимал прекрасно, что я не со зла, а лягушкой он стал заслуженно. Однако, после я понял, что эта ситуация ещё не самая катастрофичная. Тогда мне казалось, что хуже уже не будет. Ага. Как же. В следующий раз, когда случилась дурацкая ситуация, виноватым уже был я сам. Знаете, как бывает спустя полгода отношений? Когда вы уже и привыкли друг к другу, и страсть стала, может, не пропадать, но смягчаться. Вы неосознанно, но перестаёте кидаться, как подростки, друг на друга, а вечера предпочитаете проводить не за шикарным ужином со следующей за ним страстной ночью, а за просмотром какого-то спокойного фильма и горячим чаем. Тем не менее, проблем в сексе у нас никогда не было, да и темперамент у нас обоих спокойным назвать нельзя. Свои аппетиты мы утоляли с грандиозной лёгкостью, а нехватку чего-то особенного восполняли с лихвой. Поэтому, когда этого всего не стало, начались определённые недомолвки и переживания. Правда, касались они, как и всегда, головы моего Одувана. После ситуации с велосипедом и проблемой в виде нехватки личного транспорта, я и решился на поиск новой работы и взятие машины в кредит. Тот месяц, что я батрачил не только в библиотеке и дополнительно на кафедре брата, я ещё подрабатывал в спортзале, в который сам некогда ходил заниматься. Тренером меня, конечно же, без наличия нужного образования, брать никто не стал, а вот обычным администратором взяли без проблем. Особых задач там не наблюдалось: сидишь на телефоне, отвечаешь на звонки; встречаешь постоянных клиентов, а новых инструктируешь; следишь за поведением людей и за тренажёрами. Однако, вкупе с беготнёй по кафедре и постоянным пересчётом книг в библиотеке, я заёбывался знатно. Сил оставалось только на то, чтобы дойти до дома, поесть и сразу упасть на кровать, дабы выспаться. В то время я не задумывался, почему мой лучик вдруг ни с того ни с сего мог пройтись на моих глазах в одних только кружевных шортиках. Не задумывался и о том, зачем он вечно что-то ищет в комоде, обязательно нагибаясь и выпячивая свою выглядывающую из-под шорт веснушчатую попу. Подозрения меня не настигали и по поводу его появившейся любви к необычно эротичному белью и обязательному дефиле перед сном. Не обращал я внимание и на предельно короткие халатики, которые он надевал на голое тело, когда готовил мне завтраки по утрам. Тем более не замечал пытливых взглядов из-под опущенных ресниц и закусанных губ, выдающих недвусмысленные фразы. Те дни у меня запомнились только так: открыл глаза, поработал, закрыл глаза. И так каждый день. Поэтому и удивился, когда, в очередной раз вернувшись домой и не отреагировав, как позже оказалось, на очередную попытку соблазнения, получил этими самыми шортами по лицу. Следом же полились в мою сторону упрёки и претензии, что я его, оказывается, совсем не замечаю! Что комплименты перестал говорить; что кремчиками больше не предлагаю его мазать, хотя всегда любил это делать; в макушку его больше не утыкаюсь носом. Про то, что такое секс, он вообще забыл! И в самом конце выдал слезливые, полные отчаяния вопросы: «Я тебе больше не нравлюсь?» и «У тебя кто-то появился?» Не знаю, что на меня тогда нашло. Неожиданность случившегося, как мне думалось, скандала на пустом месте или усталость от постоянных работ. Нет бы, как обычно, подождать. Дать ему прокричаться, чтобы после заласкать и успокоить. Но меня его слова задели… Не сдержался и выдал, что, вообще-то, я не только для себя, но и для него стараюсь; что работаю, как проклятый, а тот меня ещё смеет в чём-то упрекать и в изменах подозревать! Слава тогда обиделся страшно. Я-то обещал, что больше никогда на него голос не повышу и сам же своё обещание не сдержал. Я пожалел о том, что накричал на него в тот же момент. Бегал за ним, собирающимся в слезах к маме, по всей квартире, прося прощения и того, чтобы он не уезжал. Но лучик мой был непреклонен. Тогда начались уже не просто выматывающие дни, а мои личные круги ада. С нехваткой Славы в моей жизни сразу появилась и нехватка заботы, к которой я успел слепо привыкнуть. По утрам никто мне больше не варил кофе; полноценные завтраки у меня заменились на быстро сварганенные бутерброды из того, что я находил в холодильнике. Вечером же меня встречала лишь тишина, а привычные ароматы недавно приготовленной еды пропали вовсе. Всё, чем я питался тогда: хлеб, колбаса, быстрорастворимый кофе и лапша быстрого приготовления. Но и это была не единственная проблема. Ко всему остальному ещё и появились пыль, гора из нестиранных вещей и немытая посуда. Тогда-то я окончательно и понял, в чём провинился. Дело было даже не в том, что я обиделся на его слова или перестал оказывать ему ответное внимание, а в том, что я не замечал стараний именно с его стороны. Конечно, ему хотелось ласки. Ведь он её дарил мне беззаветно! Мне же теперь было тошно. Без Славы в моей жизни я не видел смысла и в работе. Таскался на смены, как привидение, что заметил и Александр. Тот же мне взбучку и устроил, словно мне и без неё проблем в жизни не хватало. Что я тогда ни услышал… Уважительно опуская слово «женщина», он заменил его на «партнёр». «За партнёром же тоже ухаживать надо, Вадим!», — причитал он, — «Цветочки дарить, конфетки. В кино хоть раз в месяц водить! Или в ресторан!». Потом, правда, поймав мой скептичный взгляд, исправился. Заменил на романтический ужин дома при свечах. «Сюрприз бы ему хоть какой устроил!», — снова причитал брат, пока я его не осадил, сказав, что времени у меня на устраивание сюрпризов нет. Лучик мой, к тому же, домой раньше меня возвращался. Я бы даже если захотел, не успел бы ничего такого сделать. Тогда Саша уже спокойнее утвердил: «В любви его, значит, не стесняй. Целуй, обнимай и комплиментами осыпай!» Что, собственно, я знал и без советов брата. Ведь именно в недостатке всего этого сам Слава меня и упрекнул. Я тогда окончательно и принял решение: отработаю эту неделю и возьму выходные, чтобы и за лучиком своим съездить, и время с ним нормально провести. А потом пришёл поздно вечером домой, учуял запах еды, обрадовался, как дурак, что он первый не выдержал и вернулся. Забежал на кухню, а там… А там контейнеры, полные еды. И записки, на которых указано, что на обед, что на ужин, а что на работу с собой можно взять. Я тогда впервые за много лет чуть искренне не разрыдался. Прошёлся по квартире в надежде, что может он где-то прячется. Но обнаружил только вымытую посуду, постиранные вещи и протёртые от пыли полки. Показалось, что даже полы чище стали. Это что же получается… Он специально приехал, когда меня дома нет, чтобы еду притащить и порядок у меня навести? И ведь ни времени, ни сил на это не пожалел потратить? В тот момент я и понял, что ждать конца недели бессмысленно. Написал своему нанимателю из спортзала, что срочно надо выходные по семейным обстоятельствам взять, а тот и против не был. К нам как раз в коллектив недавно ещё одного администратора взяли, которого я успел поднатаскать. Тот меня и подменил без проблем. Сорвался сломя голову на ночь глядя и поехал в посёлок. А там меня, подтрунивая за повторение знакомой ситуации, уже с улыбкой встретила Антонина. Со Славой мы помирились даже быстрее, чем в прошлый раз. Он меня только увидел и тут же разрыдался, кинувшись в объятия. Я его и заобнимал, и, как хотел, заласкал. Пообещал, что буду больше выходных брать и не стану во внимании снова обделять. А он только и рад был это услышать. Позже, конечно, ссоры снова повторялись, но уже не несли в себе таких масштабов. В основном ругались по бытовым вопросам, либо спорили по делам, связанным с работой или семьёй. Больше не расставались. А если и доходило до слёз, то я старался те скорее утереть, а лучика успокоить. …Было бы ещё славно, если бы он сам себе, по неведомой причине, не придумывал проблем на пустом месте. Цены бы тогда ему не было. Но вот, вроде бы, праздник. День, когда все объединяются и пытаются провести его максимально уютно и по-семейному. У моего же лучика понятие «семейные посиделки», видимо, ассоциируются исключительно с обязательным пиздецом, который он же, собственно, и устраивает. Началось всё с малого. С приезда его родственников. — Мамочка! — визжит он. — Папочка! — почти повисая на отцовской шее и целуя в румяную с улицы щёку. Тот в ответ хмурится и выдаёт: — Господи, Слава! — кряхтит, занося сумки, очевидно, с закатками. — Ведёшь себя как девчонка! Ставит те на пол и отходит, пропуская следом за собой жену. Та же хмурится под стать ему, но по другой причине: — Скажи спасибо, что тебя сын рад видеть! — замахивается и даёт тому сзади подзатыльник, отчего покоящаяся на голове Константина шапка слетает и чудом не падает на пол. Успел поймать. — Новый Год, в конце концов, а ты ворчишь! — Ладно-ладно, — соглашается он недовольно. — Здравствуй, сыночек! — произносит елейно и смеётся, когда Слава в ответ кривиться начинает. Я же молча стою позади и наблюдаю уже привычную картину чужой семейной идиллии. Идиллии, которая заключается исключительно в совместных препирательствах, спорах и шумных разговорах, от которых только болит голова. Кому-то покажется, будто это какой-то пиздец, а не семья. А кому-то, наоборот, что это показатель крепкости семейных отношений. Не знай я их уже больше года, то склонялся бы к первому варианту. Сейчас же, зная, что для тех подобное общение скорее показатель любви, чем неприязни, я с уверенностью могу причислить их ко второму. Дальше же наступила типичная, присущая семейству Мирных, вакханалия. Константин занял главный стул за столом на кухне и включил спортивный канал, за что, естественно, сразу получил нагоняй от Антонины и визгливый протест от Славы. Пытаясь отвоевать пульт, женщина хлестала мужа по голове первым попавшимся под руку полотенцем, пока мой лучик, изрядно изворотливо суетился вокруг них, вылавливая необходимый предмет. Вытащив тот из отцовских пальцев, он вернул «Иронию судьбы», после чего капризно надул губы и в обиде запричитал: «Этот Новый Год мы должны встретить идеально!». Идеально же для него — это когда так: мы по стандарту смотрим новогодние фильмы, режем всем честным народом салаты и, ни в коем случае, не пьём до боя новогодних курантов. Никто против особо не был, тем более видя, как это для Славы важно. Даже Константин, вздохнув, таки присмирел и полез в пакет, чтобы начать вскрывать маринованные огурцы и помидоры. Не сумев в прошлом году нормально собраться, потому что именно в новогоднюю ночь Наде пришлось поехать встречать праздник к отцу, а мой брат вместе с Аллой и вовсе решили встретить его на море, я, Слава и Броня поехали на дачу. Новый год мы встретили нормально, без проблем, но всё же слегка уныло. В этом же году в сборе были все, а мой Одуванчик, взвалив на себя всю ответственность, захотел устроить праздник у нас дома. Оттого и переживал так сильно, волнуясь за любую мелочь. Когда к нам наконец-то присоединились Броня с Надей, то он уже не скрывая нервничал, перескакивая от одного дела к другому. — Броня, ну етить колотить! — вскричал он, когда тот, вместо указанной салатницы, взял другую. — Я же тебе сказал, что надо синюю, а не красную брать! Брюнет хмуро покрутил в руках миску, недоумённо вопросив: — А это какая? Миски же и правда было почти не отличить. Обе в однотипной гамме, они были и с одинаковым узором. Однако, зная своего Одувана, я с лёгкостью смог определить, какая для него больше синяя. — Видишь, линия по краям, — показал я, — на этой она красная, а на той миске, — указал на другую, — синяя. Броня цыкнул, выдавая: — Какая вообще разница? Они же и так почти одинаковые! — но салатницу всё же поменял. Слава, что до этого корячился над плитой, проверяя готовность новой порции отварного картофеля, возмущённо крикнул, обернувшись: — Что значит «какая разница»?! — в руке его был нож, которым тот до этого тыкал овощи. — В синюю я селёдку под шубой сделаю, а в красную оливье! Он взмахнул остриём, будто дирижёр на концерте, тем самым став выглядеть предельно угрожающе, но и очень комично. Маленький, взъерошенный и переполошившийся, он был больше похож на злого лисёнка, чем на опасного хищника. — Так, а какая в итоге разница-то?! — взбесился Броня, так и не поймав логической нити друга. — Чем красная хуже синей?! Слава всё же отложил нож, подойдя к Броне, и, выхватив у него миску, утвердил: — Тем, что с красной сливаться будет, балбес! Сверху же свёкла! Бронислав снова заворчал, но в этот раз больше показушно, чем действительно возмущаясь. Сидящая рядом с ним Надя посмеивалась и пыталась того успокоить, то и дело кидая на него взгляды со смешинками в глазах. И всё вроде бы устаканилось, пока… — Подождите, — вдруг напряжённо произнёс Слава. — А где кот? Чистящая от скорлупы яйцо Антонина тотчас чуть не выронила то из рук, побледнев и покрывшись красными пятнами одновременно. Находящийся напротив неё Константин, делающий вид активной занятости, но по факту больше поглядывающий хмуро в телевизор, разразился хохотом. — Забыли… — протянула женщина. — Рыжика забыли! И опять по новой… Слава чуть не ударился в слёзы. Мать его, встав со стола, побежала было успокаивать, но получила в ответ только полные обиды упрёки. «Ну, где это видано, чтобы животинку родную в закрытом доме забыть?!» — неустанно повторял он. Константин тем временем, чуть не хрюкая, на эту реплику выдал, что кота он ещё утром на улицу выпустил гулять, а тот и не вернулся. Тогда уже разволновалась Надя, что, посмотрев на остальных, слезливо протянула: «На улице… В Новый Год… Как же так…» Слава от её тона только пуще зарыдал, а я, понимая, что выбора нет, моментально подорвался собираться, выпрашивая на всякий случай ключи от дачного дома. Те и без слов отдали, попросив только скорее возвращаться, а то вечереет ведь. Да уж… Если бы я только знал, что меня ждёт дальше. Я бы вообще никуда не поехал.

***

Слава Возмущениям моим не было предела. Ну как так можно?! Как?! Как можно забыть свою животинку?! Родного?! ЛЮБИМОГО КОТА?! ЕЩЁ И В НОВЫЙ ГОД!!! В день, когда вся семья должна была быть в сборе! Когда никого нельзя обделять и забывать! Я ведь даже всем своим живым дедушкам да бабушкам, двоюродным племянникам, троюродным братьям и сёстрам, и даже тем, кто вряд ли является моим родственником, позвонил и поздравил! Да я даже покойникам на небо ручкой махнул! А эти взяли и забыли беззащитное существо! И ладно бы дома… На улице! Я так обиделся, что даже не смог нормально встретить приехавших с ощутимым опозданием Александра с Аллой. Те, добравшись на своей машине, — они ещё полгода назад дом недалеко от моих родителей купили, — жаловались на плохую погоду. Повторяли из раза в раз, что машины в тающем снегу вязнут и что, лишь чудом не застряв, смогли как-то до нас добраться. Всё это прослушав, я только кивал, параллельно гипнотизируя солёный огурец, лежащий передо мной на разделочной доске. — Забыл, как резать? — пытался развеселить меня Броня. — Показать? — и смеётся. — Помню я, как резать, — кинул я на него удручённый взгляд. — Ну как можно было так с котиком поступить? — не унимался. Обида горит в сердце, как пламя! — Не волнуйся, — хлопнул меня по спине отец, отчего я невольно отклонился вперёд и чуть не вмазался лицом в этот самый огурец, — приедет сейчас твой Рыжик. Главное только, чтобы и Вадим в грязи не застрял! Я моментально вскинулся. — Чего?! — А ты что, не слышал, что только что Александр с Аллой сказали? — выпучил он на меня глаза. — Что сказали? — напугано. — Ну всё, хватит! — вмешалась мать, кинув на отца укоризненный взгляд. — Чего ребёнка пугаешь?! Не видишь что ли, он и так волнуется! — и повернувшись ко мне, с улыбкой добавила: — Всё с Вадимом будет нормально. Его брат же как-то доехал, вот и он справится. Она погладила меня чистой рукой по голове и снова вернулась к нарезке салатов. На моём же сердце легче не стало. А, наоборот, почувствовалась ещё большая тяжесть. Кинув взгляд в окно, где уже давно сгустились сумерки, я лишь уныло понадеялся, что всё и правда, как сказала мама, будет хорошо.

***

Вадим Грёбанные дороги. Грёбанный снег. Грёбанный кот! Мало того, что я потратил кучу времени сначала на поездку до дачи, а после и на поимку этого ополоумевшего животного! Так я ещё и, поскользнувшись, на земле повалялся, и в обувь грязного снега набрал! Сидел теперь в совсем новой машине, перепачкав сиденья, с никак не желающим угомониться котом, орущим во всё горло. Благо, хоть по салону не бегает. Смог найти в доме Мирных переноску и с борьбой засунуть в неё это исчадие ада. Руки он мне, конечно, знатно подрал, но это всё равно мелочи по сравнению с пиздецом, что творился на улице. Суматоха под Новый Год била все рекорды. Люди, очевидно, спешащие домой к остальным членам своей семьи, направлялись и в сторону посёлка, и наоборот, в город. Машины вязли в грязи, а некоторые чуть ли не сталкивались друг с другом, отчего водители кричали проклятья через открытые окна. Именно поэтому я сам не заметил, как пролетели не привычные десять минут в одну, а потом в другую сторону, а целый час! Понял я это, когда, не сумев разъехаться с одним из водителей в разные стороны, попал в какую-то яму. Жал на газ со всей дури, но толку от этого было никакого. Кот орал. Застрявшие на дороге по моей вине другие люди орали тоже. Спереди, мужик, так и не сумев меня объехать, смотря мне прямо в глаза, орал в лобовое стекло, словно я умею читать по губам. А на улице… Темнота и падающий, тут же таящий снег. Понимая, что теперь уж точно задержусь, полез в карман, чтобы набрать рыжего и предупредить. Но успел только увидеть мигающий на экране 1%, после которого телефон неминуемо превратился в бесполезный агрегат.

***

Слава Ёлка, старательно вместе с Вадимом недавно украшенная, сияла мириадами разноцветных огней. Отражался блеск мишуры и игрушек, повторяя свою праздничную симфонию на окнах, за которыми уже была темнота. Снег падал крупными хлопьями, а по телевизору во всю уже шумели новогодние передачи, что пустили в эфир сразу же после фильмов. Стол, уставленный множеством блюд моего, и помогавших мне друзей, и родителей приготовления, был оперативно затащен в зал. Не хватало только основного блюда, что всё ещё запекалось в духовке и должно было подойти уже с минуты на минуту. Нарядившись в свой праздничный ярко-зелёный кардиган с блестящими вставками, я, тем не менее, сидел удручённый, без какого-либо настроения. Пытающаяся меня успокоить мать мельтешила где-то рядом, в то время как сидящий рядом и закинувший мне на плечо руку Броня, без устали повторял, чтобы я раньше времени сопли на кулак не наматывал. Я их практически не слушал, полностью отдавшись обидам. В один момент даже не выдержал, когда Александр в неизвестно какой раз не смог дозвониться до Вадима: — Это всё вы виноваты! Если бы вы не забыли Рыжика, Вадим бы сейчас был дома и встречал с нами Новый Год! Между прочим, — отчаянно, — первый устроенный мной вместе с ним Новый Год! — и тут же опомнился, поймав взгляд отца. — В смысле… Когда мы все так вместе смогли собраться! Я столько старался, столько готовил! Сколько Ваденька по магазинам для нас бегал… — таки не удержав накатившую истерику, я окончательно пустился в слёзы. — Ну ладно тебе, — попытался перебить мои вопли отец, — не сахарный твой Ваденька. И что вообще за манера такая, чтобы мужик мужика так называл? — добавил как бы невзначай. Это и стало моей последней каплей. Подорвавшись с места, я закричал: — Как хочу так его и называю! Если ему неприятно, что я его так зову, то пусть он сам мне об этом и скажет! Он, а не ты! И… и… Вообще! — притопнув ногой. — Хватит меня поучать! — на одном дыхании. На этот раз ко мне уже подорвалась Алла, крепко обнявшая и прижавшая меня к своей пышной груди. — Ну-ну, ты чего… — заговорила она ласковым голосом. — Давайте не будем ругаться прямо перед Новым Годом! Отец от моих воплей было покраснел, но в перепалку вступить не решился. И тому была причина, ибо почти одновременно со мной завыла уже и мать. — Мы всё испорти-и-л-и-и-и… — закричала в слезах она. — Они так… Так… — икая. — Старали-и-и-сь… Поддавшись чужому настроению, я сам не заметил, как, уткнувшись в Аллу, завыл не хуже матери: — Новый Год… И без Ваденьки-и-и-и… За собственными и материнскими криками я не сразу, но различил, как заплакала и до этого молчавшая Надя. Она очень медленно, всхлипывая, набрала обороты и заплакала буквально нам в унисон, что окончательно выбило всех из колеи. Броня, увидев слёзы своей уже жены, тут же подорвался к ней, совершенно обескураженный. Спотыкаясь на пустом месте, он схватил её в охапку и начал утирать слёзы, приговаривая, что всё будет хорошо. Отец, в свою очередь, побледневший, крутился вокруг мамы, то и дело повторяя просящим тоном: «Тоня…», «Ну, Тонечка…». Спокойными оставались только Александр и, как мотором заведённая, гладящая меня усиленно по голове Алла. Именно она и уловила взглядом сменившуюся на телевизоре картинку, а следом и услышала монотонный оттуда звук: — Куранты! Куранты бьют! Одновременно с её криком умолкли все. Всхлипывая, смотря на отбивающую с характерным звуком стрелку на экране, я окончательно и бесповоротно похоронил свои старания. Уже ничто не радовало: ни семья, ни друзья, ни устроенный нами праздник. Даже квартира, которая полностью принадлежала отсутствующему хозяину, стала для меня чрезвычайно унылой и пустой. Хотя мы и старались, вешая украшения везде, где только можно. Мы украсили даже несчастный, давно уже купленный Гиппеаструм, обмотав тот мишурой и отставив в более-менее тёплое в квартире место. Рядом с ним же красовалось и подаренное мне больше года назад Вадимом Алоэ, на горшочке которого были наклеены стикеры с Дедом Морозом и снежинками. В голове же без устали крутились мысли: где же мой Ваденька? Он же там, наверное, сейчас грустит! Неизвестно где, в холоде, в голоде… В Новый Год! В семейный праздник! Именно из-за всего этого хаоса в голове, я хотел было снова разразиться слезами. Уже было набрал в лёгких побольше воздуха, когда одновременно с остановившейся секундной стрелкой, показывающей ровно полночь, в коридоре раздались торопливые шаги. В телевизоре заиграла праздничная музыка. Мелькающие на экране люди повторяли поздравления и пели песни. Но ни первого, ни второго я не слышал. Перед глазами стоял же, в мокрых брюках и куртке, румяный и с шапкой набекрень, держащий переноску с рвущимся наружу котом… Вадим. Именно он первый и произнёс, нарушив образовавшуюся тишину: — С Новым Годом! Отцепившись от Аллы, я тотчас сорвался с места, всё же не став себя сдерживать и завопив в полную силу. Буквально влетев в объятия Вадима, я уже не слышал, как радостно запричитали остальные. Не слышал ни поздравлений, ни успокаивающих слов своего человека и его же рассказа о том, как в яме увязла машина; как ему пришлось договариваться с разбушевавшимися водителями и вместе с ними же пытаться ту выкатить на более-менее ровную поверхность; как в конце концов сдался и, не придумав ничего лучше, побежал за помощью к нашим соседям. После со смехом добавил, как ехал вместе с Мишей на их с отцом грузовике, что в два счёта вытащила нашу. А после, как поздравив друг друга, разъехались. Только, когда он закончил свой монолог, я смог расслышать к себе обращение: — Всё ещё плачешь? Я кивнул, пряча в его груди лицо. — Не плачь, лягушонок, — очень тихо. — Я бы не оставил тебя одного в такой день, — и погладил по голове, приглаживая растрепавшие после истерики кудри. — Я так волновался за тебя, — гнусаво, отстраняясь и наконец поднимая на Вадима лицо. — Больше, чем за этот праздник… — и тут же опомнился, осознав, что забыл самое главное: — Точно! И тебя с Новым Годом! — и улыбнулся ровно настолько, насколько позволяли распухшие после нервных покусываний губы. Вадим же улыбнулся в ответ, а следом прошептал такие заветные, но уже въевшиеся под кожу слова: — С Новым Годом, мой самый любимый Одуванчик. Так мы и стояли ещё какое-то время, смотря друг другу в глаза, безмолвно передавая весь спектр искрящихся между нами чувств. Мы не обращали внимание ни на зовущих нас скорее за стол друзей, ни на родителей, которые, кряхтя, тащили на стол горячее, ни даже на кота, который уже зубами пытался прогрызть себе выход. Одними губами лишь я прошептал ответное: «Люблю», а следом уже вслух утвердил, когда окончательно понял, что… — Всё у нас будет хорошо.

***

О! нет — Не переживай.

Не переживай, Всё переживём. Я налью нам чай, Я включу кино. Посмотри в окно, Видишь, дождь прошёл. Значит всё пройдёт, Всё будет хорошо.