Гиппеаструм

Вадим Когда мы только приступили к сборам на ужин, я уже знал, что несмотря на все мои заверения Славы о том, что ему беспокоиться не о чем, меня всё равно ждёт тотальный пиздец из планомерного выноса мозга. Поделив его на несколько этапов, я стоически выдержал КАЖДЫЙ, мысленно поздравив себя с тем, что смог побороть свою раздражительность и панику, которая сопровождала каждую Славину истерику. Первый этап состоял из самого банального: рыжий решительно убеждал меня в том, что мы обязаны приготовить что-то особенное, чтобы в знак уважения добавить это к уже готовому семейному ужину. Я против не был. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось. Кроме того, помня, как хреново готовит сама Алла: то соль с сахаром перепутает, то перца насыплет будь здоров, — я был даже рад, что на столе будет стоять что-то съедобное. Второй этап был порядком хуже первого: Одуван, узнав, что на ужине будет не только Александр, но и его женщина, впал в практически непреодолимое отчаяние. Бегая по квартире, он обиженно обвинял меня в том, что я не предупредил его заранее и причитал, что теперь по новой будет нервничать; переживать; потеть; возможно плакать; много болтать из-за того, что не успеет подготовиться к знакомству с новым человеком. Честно говоря, если даже я и мог волноваться хоть чуточку по поводу мнения своего брата, — то, что с парнем встречаюсь он принял, а остальное мне было не так важно, — то вот мнение Аллы меня не волновало от слова СОВСЕМ. Я и без того готовился к чужим смешкам и нападкам, на что планировал защищаться обвинениями в сталкерстве. Поэтому и успокаивал лучика со всевозможным терпением, ни разу не повысив на него голоса. На эту процедуру мне потребовалось примерно двадцать минут, во время которых я внутренне и кричал, и сам плакал, и помахал ручкой умершим нервным клеткам, попросив с мольбой не покрывать сединой мою пока что молодую голову. Не успел же я выдохнуть и решить, что бой окончен, как подоспел третий этап, самый сложный, но и самый быстро разрешимый. Он пролетел для меня практически мимолётно, так как занимал всё время нашего пути до дома Александра. Впервые за последние два года, как я переехал в свою квартиру, я был так рад тому, что мы живём настолько близко друг к другу. Какие-то пять минут, и мы стояли уже у подъезда, где, к сожалению, мне потребовалось потратить ещё лишних пять на то, чтобы уговорить лучика не оттягивать неизбежное и пойти уже на этот чёртов ужин. С горем пополам, с криками, просьбами, манипуляциями и даже угрозами (попытался напугать тем, что будем спать в разных кроватях), он таки взял себя в руки и, уже в лифте попросив у меня прощения за своё поведение, окончательно сдался. Когда же мы уже стояли у дверей, а звонок был нажат, я кинул окончательный взгляд на своего лягушонка, расценив его вид как «окружён, но не сломлен». Побледневший от страха, с покусанными от нервов губами, быстро дышащий, он, тем не менее, улыбался и старательно храбрился. В уже распахнутом пальто, одетый в мешковатый, без каких-либо кринжовых рисунков и бабских замашек свитер сливочного цвета, с заколотыми невидимками волосами, он выглядел воздушно и нежно, даже несмотря на свой тяжело скрытый нервоз. Такой маленький и хрупкий, он тотчас вызвал во мне желание обезопасить его от любого возможного зла и защитить даже от такой банальной неприятности, как ужин с моим братом. Поэтому, вскинув руку, я ласково погладил его сзади по волосам и спустился ладонью к спине, на что получил вопросительный небесно-голубой взгляд и улыбнулся, одной этой улыбкой обещая защиту. Прошла лишь секунда, но маленькое тельце рядом ощутимо расслабилось, а чужая улыбка, что только что была вымученной и неестественной стала более приветливой и прекратила сквозить наигранностью. — Надо же, припёрся, — послышалось из-за двери, отчего я моментально поменялся в лице. Вот кто-кто, а эта особа моей улыбки не заслужила. — А я уж думала, что зассышь. Открылась дверь, а вслед за ней появилась и моя извечная головная боль — Алла. Ростом метр восемьдесят, пышногрудая, в шёлковой красной рубашке с глубоким декольте и чёрной юбке, вырез которой демонстрировал длинные, стройные ноги, она встретила нас с язвительной улыбкой, которая в одночасье переменилась, стоило ей увидеть моего рыжего с упакованным в небольшой пакет блюдом в руках. Сменив язвительность на практически материнское умиление, она отступила на шаг, впуская нас внутрь. — Какой хорошенький! — воскликнула она, а я закатил глаза. — Прямо как солнышко! — С-спасибо… — неуверенно пробормотал лучик, входя в квартиру за мной следом. — Вы тоже… ну… очень красивая. Передав блюдо с едой ей в руки и тихо добавив: «Это вам», он стянул с себя пальто и повесил на находящуюся справа от него вешалку. Алла, тем временем, улыбнувшись ещё более довольной улыбкой, иронично бросила, уже обращаясь ко мне: — Он мне уже нравится намного больше, чем ты, — и развернувшись, пошла в зал, добавив: — Раздевайтесь и проходите! Кинув быстрый взгляд на лучика и поймав такой же на себе, я уловил в нём растерянность, на что тихо пробормотал, чтобы тот не обращал внимание на её язвительность. Убедил, что между нами это в порядке вещей. Закинув свою куртку куда-то в шкаф, я подтолкнул Славу идти вперёд, вслед за которым пошёл и сам. Зайдя наконец-то в просторный зал, я первым делом обратил внимание на стол и блюда, что его украшали. Сразу заметив чуть подгоревшую целую курицу в центре и какие-то странные, неизвестные мне салаты, украшенные пожухлой петрушкой и коряво вырезанными из морковки фигурками, я снова мысленно поблагодарил Славу за его идею принести что-то своё. Его же полная пирогов чаша была самым примечательным и аппетитным, что находилось на этом столе. — Всем привет, — наконец-то в поле зрения появился главный зачинщик всего этого ужаса, — мы вас уж заждались, — без обвинительной интонации добавил он, отчего я напряжённо покосился на поникшего от этих слов лучика. Не желая, чтобы его расстраивала такая мелочь, я тут же вбросил: — У нас были дела поважнее, чем ваш, так называемый «ужин», — сделав на последнем слове акцент. — И что это за пепелушки? — указал я на курицу, обращаясь к Алле. — Отравить нас хочешь? Александр засмеялся, уже привыкший к нашим перепалкам, а мадам, поправив на своём лице остроконечные очки и мотнув короткими, чёрными локонами, с сарказмом ответила: — Только если тебя. Хмыкнув, я хотел было съязвить, что просто не стану это есть, но не успел, услышав рядом с собой неуверенное: — Почему сразу пепелушки? Просто сильнее поджаренная, так даже вкуснее… — подойдя ближе к столу, Слава указал пальцем на салат с теми самыми корявыми подобиями на фигурки морковки и добавил: — Очень красиво. Даже у меня не всегда получается так аккуратно вырезать, хотя я очень часто готовлю. Смотрю на него, а внутри удивление и рвущийся из меня вопрос: «Это у тебя-то не получается?!» Но, тем не менее, молчу, особенно почувствовав на себе пронзительный взгляд Александра, со смешинками и утверждением в глазах: «А я говорил». Алла же воссияла: — Правда? Тебе нравится? — получив утвердительный кивок, она тут же перевела на меня взгляд и сказала: — Ты его не заслуживаешь. Я слышал в её голосе шутливые нотки, которые перевешивали попытки звучать злобно или хотя бы раздражительно, но всё равно был слегка уязвлён. Особенно после недавнего признания Славы и его попыток сделать вид, что моё молчание его никак не задевает. — Ладно, хватит препираться, — вклинился Александр, — давайте, садитесь за стол, — приказал он, достав откуда-то бутылку явно дорогого вина. Усадив сначала лучика, отодвинув специально для него стул, я сел рядом с ним, а следом положил ему незаметно для остальных на колено ладонь, дабы тот меньше нервничал. Почувствовав, как он в ответ благодарно погладил мою руку своей, я еле сдержал лезущую на лицо довольную ухмылку. — Гляньте на него, какой счастливый, — но от язвы, к сожалению, моё промелькнувшее на лице удовольствие скрыть не удалось, — недавно совсем ходил как в воду опущенный. Сейчас, вон, и румянец на лице появился, и поправился даже. Видать, хорошо тебя кормят, — и смотрит уже на лучика, что от услышанного покрылся милым румянцем. — Мы так и не познакомились по-человечески. Меня Алла зовут, — и тянет свою наманикюренную руку через весь стол. — Я Слава, — отвечая на рукопожатие, тихо прошелестел он. Какой сдержанный… Где мой визгливый, без остановки болтающий лучик? — Признайся, он тебя насильно держит? — усмехается брюнетка. Слава явно теряется, но отвечает всё же быстро: — Скорее я его, — и макушку неловко чешет. Алла на его ответ смеётся, параллельно хлопая тыльной стороной руки Александра и посылая взглядом вопрос: «Ты слышал, что он сказал?!», получая с его стороны лишь скромную улыбку. Поставив для каждого бокал с вином, он, в свою очередь, произнёс: — А ты от него ещё немного побегай и тогда узнаешь, кто кого на самом деле держит, — и улыбается ещё так гаденько, под стать своей Алле. Я помрачнел под аккомпанемент женского смеха, а Слава, неожиданно приободрившись, воскликнул: — Да вы что! Я и не бегал толком… Так, чуть-чуть. И то, только потому, что мы повздорили! А так я бы не стал… Да и вообще! — Ну вот, уже узнаю своего лягушонка. — Вадим мне очень нравится, чтобы от него бегать. Он хороший, внимательный, заботливый, а ещё… Ещё… Ещё он ест мою еду! — а голос-то как прорезался. — И всегда с аппетитом! А для меня это очень важно! Я если готовлю, то всегда от всей души! — и руку кладёт себе на грудь. — Для меня это так же важно, как и хороший букет. Я вот, когда на работе… Он всё говорит и говорит, а я наконец подмечаю, каким довольным и расслабленным он становится, когда вещает о любимом деле. Снова унесли его речи в далёкие дали, заставили забыть о том, что он не один тут говорить умеет и, к моему же спокойствию, позволили вернуть уверенность в себе. Глаза горят, улыбка не сходит с лица, а волосы так и манят своими игривыми прыжками от непрекращающихся жестикуляций в воздухе. Смотрю на него, а сам внутри со словами брата соглашаюсь. Слишком сильно я к нему прикипел, чтобы отпустить. Побежал бы за ним куда угодно, как миленький. — Ой, простите… — осознав, что, как всегда, заболтался, уже спокойнее произнёс Слава, — я когда волнуюсь начинаю много болтать. Опустив руки под стол, он вновь по инерции обхватил мой большой палец, будто ища этим действием спокойствия и защиты. — Да ты не волнуйся! — тем временем улыбнулась Алла, будто нисколько не смущённая чужой болтливостью. — В отличие от этого ханжи, который кроме гадостей ничего больше говорить не умеет, с тобой хоть поболтать нормально можно. — Кто бы говорил, — буркнул я. Кинув на меня полный уничижения взгляд, женщина вновь перевела его на лучика и уже дружелюбнее спросила: — Ты лучше, вот что расскажи… Что ты в нём нашёл? — и тычет в меня пальцем, локтем облокотившись на стол. — Он же скучный, невзрачный, нелюдимый и, ко всему прочему, полный грубиян. — Я тяжело вздохнул и хотел было уже сказать, что она, по моим же меркам, не далеко от меня ушла, но та неожиданно более радостно продолжила: — Ты вот миленький! И одеваешься приятно глазу, — мы с братом с сомнением переглянулись, — видно, что доброжелательный и неконфликтный. Тебе бы мужика нормального… Но договорить ей уже не дал мой брат, строго произнеся: — Алла. И всё. Одного только предупреждающего «Алла» было для неё вполне достаточно, чтобы стушеваться. Правда, как всегда, ненадолго… — Что сразу «Алла»? Я же не сказала ничего такого! — и улыбается ехидно, косясь в мою сторону. — Вместо того, чтобы обсуждать чужие вкусы, лучше бы занялась своей жизнью. А то, я смотрю, тебе очень скучно, раз ты с биноклем у окна из своего кабинета стоишь и регулярно меня высматриваешь, — на одном дыхании выпалил я, вскидывая иронично брови. А брюнетка, будто бы ни разу не смутившись, лишь махнула рукой и сказала: — Да ты не понимаешь! — и вновь улыбается, явно намереваясь сказать что-то такое, что однозначно выбьет меня из колеи. Знаем, проходили. — Я вот недавно такую книгу классную прочитала! Не помню название, правда… Так вот, там два парня, — и вместо слов на пальцах показывает что-то, от чего внутри меня спирает дыхание, а рыжий рядом моментально напрягается. Сидящий же и, удивительно, меньше всех разговаривающий организатор ужина обречённо хлопнул себя ладонью по лицу. — А потом там такое было! Ещё и с персиком… Алла продолжала показывать странные имитации на пальцах, пока я, еле сдерживаясь, чтобы не пасть лицом и не выдать насколько обескураживают меня её речи, сильнее сжал руку Славы. Желая посмотреть на него, дабы понять, какие последствия вызвали её речи именно в нём, я лишь успел повернуть в его сторону голову, когда испуганно вздрогнул, услышав: — Я знаю! Я знаю! — подскочив на месте, неожиданно бойко запричитал лучик. — Я ещё фильм смотрел! Там, правда, конец грустный… Но всё остальное! — Да-да! Фильм я тоже смотрела. Мне он, кстати, даже больше понравился чем книга, — не менее радостно поддержала его Алла, а следом как бы невзначай бросила: — Мне поэтому так и интересно стало, что у вас там… Кстати! А ты читаешь фанфики? — задала она очередной вопрос лучику, на который тот аж воссиял, а я на них обоих непонимающе покосился. Какие ещё фанфики? Что это такое вообще? — Так! — тем не менее, оборвал непонятно куда зашедший чужой разговор Александр. — Я очень рад, что вам нравится порнографическое чтиво, но давайте поговорим о чём-нибудь другом? Ч-чего?! Какое ещё чтиво?! Алла моментально закатила глаза и обижено поникла, пока Слава, словно только сейчас вспомнив о существовании моего брата, побледнел и скукожился на своём стуле. Я же, решив оставить свои вопросы на потом и задать их лучику уже лично, потянулся нервно к бокалу, желая смочить горло. — Переформирую самый адекватный вопрос Аллы по поводу Вадима и всех его, так называемых, «хороших» качеств, — с сарказмом произнёс Саша, кинув быстрый, но меткий взгляд на свою мадам. — Как вы познакомились? — теперь уже обращаясь напрямую к лучику. Понимая, что настал его звёздный час, Слава сначала немного смутился, но, быстро взяв себя в руки, начал свой рассказ. Стоило ему вновь заговорить о чём-то для себя важном, как он тотчас расслабился, в красках описывая всё наше знакомство и притирки. Опустив только самые интимные моменты, касающиеся наших поцелуев, недоотношений и тайных встреч, тем самым не уподобляясь нескромной брюнетке. Далее ужин проходил в более спокойном темпе, без лишних придирок или ехидных словечек как с моей, так и с чужой стороны. Алла, очевидно осознав, что надо дать шанс Александру поближе познакомиться с моим избранником, стала более смиренной и для меня терпимой, пока я, в свою очередь, лишь отзеркалил её поведение, также решив не устраивать балаган. Правда, ровно до того момента, пока Александр не ушёл на кухню, чтобы разобрать грязную посуду, а Слава не последовал за ним, чтобы помочь. — Заднеприводный, — ехидничая, бросила в мою сторону брюнетка, — никогда бы не подумала, что тебя на таких милых мальчиков потянет. Неужто Лера заставила тебя разочароваться в своей натуральности? — и ржёт, как конь. — Извращенка, — не остался в долгу я, — никогда бы не подумал, что моему брату будет нравиться баба с любовью к романам о мужских отношениях. Слова о Лере я намеренно проигнорировал. — Хочешь, дам парочку почитать? — практически серьёзно, но с ухмылкой на губах. — Хоть узнаешь, как надо себя с такими вести! Ты его вообще видел? — про Славу. — Представь себе, вижу каждый день, — съязвив, ответил я. Хмыкнув, Алла вновь поправила очки, а следом облокотилась подбородком себе в ладонь и смерила меня скептичным взглядом. — Нет, Вадим. Я не про того милого и покладистого мальчика, коим он наверняка умеет быть и которого ты видишь каждый день, говорю. Я про него настоящего, — я еле сдержался, чтобы не скривиться на её неожиданно философские речи. — У него же на лице написано, что он в тебя по уши. В тебя. Нелюдимого, грубого… — Да-да, — оборвал её я, — ещё скучного, невзрачного. Что дальше? Выдержав короткую паузу, Алла снова выпрямилась и, откинувшись на спинку стула, растянула губы в довольной улыбке. — Не пользуйся им и его благосклонностью — вот что, — утвердила она, заставив меня непонимающе вскинуть брови. — По нему с первого взгляда видно, что он для тебя любой каприз исполнит. Всё, о чём ты его попросишь. — Как и я, — с уверенностью, — я тоже сделаю всё, о чём он попросит, — и следом серьёзно добавив: — Не надо делать меня хуже, чем я уже есть. Алла покачала отрицательно головой. — Он мечтает о великой и крепкой, чтобы навсегда и без остатка. Ты же это понимаешь? — я тотчас поник, наконец осознав, куда она ведёт. — Это ты сможешь ему дать, Леший? Меня молниеносно придавило к стулу, а рот, будто заполнившись водой, не смог выдать и звука. Так давно не слыша это всегда злящее меня прозвище, я впервые будто бы осознал, что именно оно означает. Чёртова психологиня, чтоб её… Слава с Александром вернулись не менее молчаливые и напряжённые, но я этого в тот момент совершенно не заметил, полностью погрузившись в свои мысли. Ужин продолжился, разговоры стали перетекать в более простое, безмятежное русло и затрагивать такие банальные темы, как увлечения, учёба в школе, родители, друзья и т.д. Но я, сколько бы ни старался вникнуть в звучащие диалоги, так и не смог выкинуть из головы самое главное. Я понял, что именно почувствовал, когда расслышал признание Славы. То было не только тепло, благодарность и несвойственное мне удивление, но ещё и самый настоящий, топящий меня страх. Ведь Алла права: Слава слишком добрый, с обострённым чувством справедливости, никогда не бросающий в беде и, самое главное, активный; лучезарный; закрывающий глаза на осуждение; требующий к себе особого отношения и внимания. Он тот, кто заслуживает явно кого-то получше, чем я. Что я могу ему дать? Действительно ведь леший. Если с Лерой всё было понятно, и причина, которая повлияла на наш разрыв, понятна тоже, то в данной ситуации со Славой, я же явно… недотягиваю. Дам ему защиту? Так у него есть Броня. Грядки помогу полоть да участок на даче облагораживать? И там мне есть замена, — Михаил. Водить его по ресторанам и кафе я не могу. Но ведь кто-то вместо меня точно смог бы. Даже банально в кино… Смотрю на него искоса, уже совсем позабывшего о своих страхах и поправлявшего аккуратно пальчиками волосы за ухо, которые неминуемо выпадали обратно, а у самого сердце в тиски сжимается. Смогу ли я дать ему ту любовь, которую он заслуживает? Отворачиваюсь и незаметно для остальных выдыхаю, чувствуя вновь проснувшуюся тяжесть. Вот о чём говорил Броня, когда намекал, что я лучика брошу. Точнее, не намекал, а говорил прямо. Но я ведь не хочу этого… Ни бросать, ни расставаться. Поэтому и хватаю его крепко, к себе притягиваю уже в нашем лифте, совершенно наплевав на то, что в них камеры. Тот ожидаемо теряется, но уже в следующие пару секунд отвечает мне с не меньшим жаром и трепетом, пальцы мне в загривок запускает; выстанывает моё имя в просящем, практически умоляющем тоне. Дверь закрываю не глядя, скидываю обувь и куртку, параллельно снимая пальто с тела напротив. Сам не замечаю, как вместо спальни отношу его на диван в гостиной, запуская блуждать по спине руки, вызывая мурашки и новые, разливающиеся как патока, стоны. Словно разрываемый шов, с тем же треском рушится моя вера в терпимость и сдержанность, когда покрываю тонкую шею поцелуями. Выключаю мозг, забываю о том, как страшно сейчас прямо под кожей ощущать ту самую, великую и крепкую, о которой вещала Алла. Не только чужую, но и свою. Практически с томящейся, как потухающее пламя болью чувствую горячий шёпот, просьбы, вижу положительные реакции на собственные действия, от которых сносит крышу. И не хочется больше торопиться, разрывать тишину энергичными шлепками сталкивающихся друг о друга тел. Глаза в глаза, танцующие в них страсть с нежностью пускали между нами разряды тока. Красные от долгих поцелуев губы манили, как и сжимающие кожу дивана побледневшие от усилий кончики пальцев. Хочется больше движений, больше близости, которых я добиваюсь, усаживая лучика на свои бёдра и оставаясь в сидячем положении сам. Какие-то предметы, лежащие на кофейном столике рядом летят на пол, чужие ноги задевают, но быстро справляются с проблемой в виде разбросанных вокруг нас одежд. Что-то даже разбивается, но нам всё равно. Кислорода всё меньше, в груди пожар, а передо мной красивое, усыпанное яркими веснушками лицо. Прилипшие к взмокшему лбу от пота волосы убираю рукой, запуская пальцы назад и сжимаю в кулаке, сопровождая псевдо-грубость более усиленными толчками, тем самым вызывая в рыжем неподдельный экстаз. Выучил его уже наизусть, даже не спрашивая о тех самых желаниях или хотелках, отдавая всё то, в чём он так нуждается. Поэтому и ускоряюсь, когда меня громко об этом просят, еле сдерживаюсь сам, пока довожу его до пика. Хочу из него выйти, но не успеваю, почувствовав, как чужие руки и ноги намертво обхватили моё тело, намеренно не позволяя это сделать. И как бы этого ни хотел, вместо такого сейчас нужного признания, не решаюсь, но говорю о другом, не менее важном: — Ты отлично сегодня справился, — шёпотом в висок, — Александру ты явно нравишься, а Алла так вообще от тебя в восторге. Ты и сам видел. Лучик вдруг отстраняется, но вместо ожидаемой радости вновь покоряет меня своими слезами и заставляет внутренне упасть к его ногам. Отбивает всё, что связано с моими собственными чувствами, вызывая желание заботиться только о чужих. И понимание, такое сейчас мне необходимое и дающее сделать облегчённый вдох, пробивает сознание: единственное, в чём я точно преуспел, так это в преданности. — Я точно тебе подхожу? — тихое, но отчаянное. Я сдерживаю вздох и с улыбкой, прямо в чужие губы: — А я тебе? Глупые недомолвки снова уходят на задний план, а тишину разрывает еле уловимый смешок, а после новый поцелуй. Нежный, закрепляющий, дающий друг другу какое-то только каждому из нас известное обещание. Держаться, любить и делать всё, чтобы не упустить.

***

Слава Небо заволокло очередными серыми тучами, солнца не видать уже пару недель, а дождь, что прорывался лишь в виде непрекращающейся мороси, вновь тарабанил по моему красному в горошек зонту. Чувствуя, как мои уложенные специальными средствами волосы неминуемо пушатся от влаги, я всё равно не расстраивался, шлёпая в новых, недавно купленных жёлтых резиновых сапогах по лужам. Лицо озаряла улыбка, а глаза цеплялись лишь за лежащие на мокром асфальте совсем недавно ярко-жёлтые, но теперь уже чуть притоптанные, приобрётшие коричневый оттенок листья. И всё мне нипочём! Да, в любви мне ещё не признались. Да, я снова оказался первым. Но какая разница, если эта самая любовь проявляется в совершенно иных вещах?! Вспоминаю ужин в прошедшую субботу, а сам диву даюсь. И как только я его пережил? Но всё прошло даже лучше, чем я мог себе представить! В грязь лицом не ударил; когда много болтал, сразу себя за это осекал, позволяя и остальным вступать в разговор. Вон, даже девушке Александра Павловича понравился! Да ещё и на какой почве?! Она тоже любит читать фанфики! Мы даже, пока Вадим со своим братом отходили курить, контактами обменялись. Успели и затронутый фильм во время ужина обсудить и ещё парочку интересных книжек, которые та ещё не читала, а я изучил вдоль и поперёк! Ну разве не сказка?! А какой потом со мной Вадим был обходительный… Всё воскресенье за мной ухаживал, практически из рук не выпускал, словно бы желая наобниматься со мной на весь год вперёд! Теперь, когда наши отношения явно перешли на новый уровень, он будто бы спокойнее стал и любезнее. Нет, он, конечно, не изменился в своей мрачности и молчаливости… Но всё равно со мной стал более мягким и нежным, что даже в тоне его голоса и во взглядах, кои он кидает, думая, что я не замечаю, проявляется. Понимаю, что притёрлись друг к другу. Теперь уже точно и, как я надеюсь, надолго. Если не навсегда… Но это мечты. Это пока то, о чём лучше даже не думать, чтобы вновь себя ненароком не накрутить, как я это делал совсем недавно. Правда, и сказать, что всё прошло гладко, я тоже не мог. Поймал-таки Александра Павловича на кухне, специально за ним увязался, чтобы невзначай тему с Броней затронуть. Тот же, в свою очередь, даже если на меня и не разозлился на такое, но недовольным остался, сказав, что не имеет полномочий пойти против ректора. Да и недовольство это скорее самой ситуации касалось, а не моей просьбы спасти друга от отчисления. Ведь и он терял одного из лучших студентов, что ему, как декану, это не очень-то было приятно. Сказал, что попытается что-то сделать, но обещаний давать не будет. С тем я и остался, понимая, что давить на него или, ещё хуже, умолять не было смысла. По этой же причине решил действовать сам! Забегая в университет и не сдавая пальто в гардероб, так и помчался с мокрым зонтиком на нужный этаж, заранее зная, что Брони на экзаменах не будет. Закрывшись у себя дома в одиночестве, этот дурак решил окончательно бросить попытки что-то исправить или для себя изменить! И даже когда я его смсками забросал и звонками замучил, он ответил одним лаконичным: «Мне надо побыть одному». Ну вот и что с ним делать? Только спасать! Найти нужную особу было не сложно, так как та была одной из первых, что, сдав экзамен, вышла из аудитории, в которой тот проходил. Проследив издалека за тем, как она направилась в женский туалет, я, хоть и понимал, насколько безумным это выглядит, всё же решился и забежал за ней. Стоило мне захлопнуть за собой тихонько дверь и развернуться, я сразу натолкнулся на внимательный, изучающий меня голубоглазый взгляд. — Мне кажется, ты ошибся, — тем не менее, уважительно, лишь слегка вскинув подбородок, отозвалась девушка приятным голосом. — Это женский туалет. Сжав от волнения в руках зонт и почувствовав, как по пальцам потекла дождевая вода, я тут же прекратил это действие, мотнув головой, дабы привести мысли в порядок. — Нет, я… Я знаю, — сглотнув, я посмотрел на теперь уже заинтересованную девушку из-под упавшей на глаза чёлки. — Я хотел с тобой поговорить. Наступила короткая пауза, во время которой та, вздохнув, отвернулась к раковине. Посмотрев на себя в зеркало, она полезла рукой в свою сумку и, выудив оттуда расчёску, стала причёсывать свои длинные светло-русые волосы. — Тебя Броня послал? — прозвучал неожиданный вопрос, от которого я тотчас покраснел. — Н-нет… — блин, и чего я запинаюсь?! — Броня тут ни при чём. — Тогда что тебе нужно? — поинтересовалась она, наконец оставив волосы в покое и теперь приступив к найденной где-то на глубине сумке гигиеничке. Откупорив колпачок с характерным звуком, она стала мазать помадой губы, при этом выглядя так, словно моё внезапное желание с ней поговорить её совершенно не волнует. Тем не менее чуть дрожащие руки, которыми она и держала свой атрибут красоты, выдавали её с лихвой. Ну вот… Раз она сама волнуется, то мне чего волноваться?! Надо быть увереннее! — Как тебя зовут? — решил я хотя бы узнать её имя, так как за все разы, что обсуждал её с Броней, так о нём и не спросил. Девушка кинула на меня быстрый взгляд. — Надя. Проследив за тем, как она, убрав помаду в сумку, вновь стала поправлять волосы, я произнёс: — А меня Слава… И сразу же был одёрнут: — Я в курсе. Что ты хочешь? — уже с нетерпением. Ну, естественно, она в курсе о том, как меня зовут! Раз та уже встречалась продолжительное время с Броней, то она просто не могла не знать о том, кто я такой! Набрав в лёгкие побольше воздуха и понадеявшись внутренне на свой талант в забалтывании кого бы то ни было, я приступил к заранее заготовленной речи: — Для начала я хотел бы сказать, что мне жаль, что мы не познакомились при иных, более благоприятных обстоятельствах. Узнать о том, что у моего лучшего друга уже какое-то время есть девушка, было для меня немного… шокирующе, так как это впервые, когда он от меня подобное скрывал. — Некрасиво, конечно, начинать знакомство с претензий… Да и мне самому это не нравится. Но что поделать? Отчаянные времена требуют отчаянных мер! — Не знаю, успела ли ты за месяц ваших отношений хорошо узнать Броню, но его жизнь, — я слегка качнул головой, словно подбирая слова, — не сказать чтобы сахар. На этот раз девушка обернулась ко мне всем корпусом и скрестила на груди руки, одним своим немым взглядом намекая, что готова слушать продолжение. — Поэтому, если это в твоих силах, сделай так, пожалуйста, чтобы Броню не отчисляли из университета. Вскинув бровь, Надя иронично спросила: — И каким это образом? Слегка растеряв запал под её грозным взглядом, я переступил с ноги на ногу и неловко ответил: — Ну… Поговори со своим, — сглотнув, я почувствовал, как во рту тотчас пересохло, — отцом? Опустив руки по швам, девушка тяжело вздохнула и на мгновение, будто бы забыв, что хотела выглядеть грозной и злой, стала в одночасье усталой и даже разбитой. Безусловно, она не утратила от этого своей красоты, продолжая выглядеть статной и уверенной в себе особой. Однако, этого оказалось недостаточно, отчего та не смогла боле скрывать своей измученности недосыпом и непрекращающимися переживаниями. И это не удивительно! Мало того, что экзамены во всю идут, так ещё и личные проблемы мешают к ним нормально готовиться! Кому, если не мне, прошедшему через подобное прошлым летом, об этом не знать! — Ты думаешь, я не пробовала? — обречённо прозвучало в ответ. — Мой отец непреклонен, сколько бы я ни пыталась его переубедить. Он и так злится и не упускает момент, чтобы напомнить мне о том, что утратил ко мне доверие, так как я скрыла от него отношения. Как теперь к нему подступиться, я даже и не знаю… Наблюдая за чужими метаниями, я не мог не почувствовать проснувшееся внутри меня к ней сопереживание. Конечно, я не понимал, каково это быть человеком, рождённым с серебряной ложкой во рту. И тем более не понимал, как при этом ещё можно умудриться найти причины для переживаний! Но всё равно сочувствовал, видя, что даже такое положение может быть несколько… обременительным. Однако, я всё же не был ей другом и, возможно, никогда им не стану, если та так и не решиться что-то изменить, сложив ручки, как это сделал Броня. Мне не нравилась ни его, ни её позиция, поэтому, больше переживая за то, что станет с моим лучшим другом, я взял себя в руки и попытался снова: — Неужели у тебя нет никаких рычагов давления? — неуверенно поинтересовался я, наблюдая за вновь вернувшемся ко мне внимательным взглядом. — Послушай… Ты же понимаешь, как Броне важно это место в университете? Он так много учился и старался доказать, что способен о себе позаботиться даже без своих родителей, что это отчисление… Может, и не сломает ему жизнь, но точно подпортит. Тебе самой этого хочется? Или он совсем тебе не дорог? Наступила продолжительная пауза, поверх которой можно было расслышать только чужие шаги и разговоры за дверью. Чем же дольше тянулась эта тишина, тем сильнее я начинал сомневаться в выбранном решении прийти и поговорить с ней самому. Вдруг всё именно так и обстоит и эта девушка не такая уж хорошая и самостоятельная, как описывал её Броня? Кто знает, может, она правда не так уж и дорожила своими с ним отношениями? Вспоминая себя полгода назад, я с лёгкостью мог сказать, что такое «розовые очки» и так же легко мог признать, как больно, когда те наконец слетают. Что если друг ошибался на её счёт? Об этом думать было, ой, как неприятно. По этой же причине, я тяжело вздохнул и, развернувшись, хотел было наконец уйти, как услышал: — Я попробую, — тихое, но уверенное. — Но ничего не обещаю! И… Вообще! — Я обернулся, услышав, как недовольные нотки вновь прорезали женский голос. — Даже если у меня и получится переубедить отца, это ещё не значит, что я его простила! — с намёком на Броню. — Сам виноват! Сколько раз я его просила не драться?! Мало того, что меня подставил, так и сам… — Махнув рукой, она поправила сумку и скинула с плеча волосы. — В общем, передай ему всё, что я только что сказала, — и посмотрев мне в глаза, уже дружелюбнее добавила: — Пожалуйста. Удивившись столь неожиданной, но милой воинственности, я всё-таки не смог сдержать рвущуюся наружу улыбку. Кивнув и молча пообещав передать всё, что та сказала, я наконец выскочил из туалета, поблагодарив судьбу, что та не подослала кого-то, кто смог бы стать свидетелем столь неловкого момента. Я, может, и по мальчикам… Но к девочкам в туалет зашёл впервые! Кто узнает, со смеху умрёт! Выдохнув наконец в облегчении, так как разговор, хоть и не сразу, но всё же приобрёл более благоприятный оборот, я кинул быстрый взгляд на часы. Осознав, что опаздывал на рабочую смену в магазине уже как десять минут, я сорвался с места, чуть не споткнувшись о собственный, всё ещё покоящийся в моих руках зонтик.

***

Вадим Какой-то до невероятного нелепый, я бы даже сказал, дурацкий день. Мало того, что погода ближе к обеду решила резко сменить курс с серой дождливости на яркое солнце и подскочивший градус, так ещё и надетый по просьбе Славы парный с ним свитер ужасно кололся и жарил. Но и снять его не мог, ведь тот был связан специально для меня с красноречивой вышивкой «Я ♥ С». Надетый на нём такой же, но с буквой «В» вместо «С» также украшал и доказывал ту самую, нескрываемую нами парность. Да и скрывать не было от кого. Вновь получив приглашение в гости к Александру, мы пришли в этих нелепых свитерах, за что я получил сначала насмешливый взгляд брата, а следом испытующий Аллы. Проигнорировав вторую, я постарался переключиться на своего лучика, что от счастья разве что не лопнул, когда услышал комплимент по поводу своего таланта в вязании. Вторые такие посиделки прошли даже легче чем первые. Боле никого не стесняясь, Слава полностью был поглощён моим братом и его женщиной и активно участвовал в разговорах, даже позволяя себе время от времени шутки, на которые первый тактично улыбался, а вторая ржала как лошадь. В общем, как обычно промолчав почти всё время, я наслаждался видом своей половины, который от переполняющих его эмоций раскрывался не хуже какого-нибудь благоухающего цветка. Румяный, — видимо, всё же жарко в такой одежде, — с неугасающей улыбкой, даже в этом странном, но милом свитере, он вызывал во мне только положительные чувства. Правда, к собственному же сожалению, те быстро сошли на нет, стоило нам с рыжим вернуться к моему дому. Остановившись в паре метров от подъезда, я перестал слышать всё, что всю дорогу без остановки вещал мне лучик. Прикованный взглядом к некогда любимым глазам, я ощутил, как сердце сделало кульбит, а следом расслышал: — Вадим? А вот и он. Забытый, полностью перебитый иным, звонким и мелодичным голосом Славы. Именно на него и перевожу взгляд, чтобы шёпотом попросить подняться наверх, пока сам нахожусь в некой тупящей меня прострации. Тот же смотрит с мгновение на меня, а следом уже на Леру, что сделав пару шагов в нашу сторону, пронзала изучающим взглядом лучика. Напряжение набирало обороты и стало пиковым, когда Слава, вновь обернувшись ко мне, посмотрел таким побитым взглядом, что мне стало не по себе. Однако, послушался. Кивнув, молча пошёл к подъезду, через мгновение уже скрываясь за дверью. — Поговорим? — звучит чуть приглушённое, на что я киваю и двигаюсь в ближайшее, находящееся неподалёку от моего дома кафе. Уже там, сидя за столом и наблюдая за девушкой перед собой, я впервые, как её увидел, смог сделать полноценный вдох. Грудь прострелило тупой болью, а кислород обжёг, словно от нахождения рядом с ней воздух стал пропитываться ядом. И впервые так стало не хватать цветов. — Не думала, что тебе нравятся рыжие, — неожиданно звучит удивлённое, — это в честь неё свитер? Опускаю взгляд вниз, замечая, что по инерции от жары расстегнул куртку, тем самым продемонстрировав красующуюся на груди надпись. — «С», — продолжает Лера, — Саша? Света? Смотрю на неё и лишь мгновение молчу, вслед за чем всё же тихо признаюсь: — Слава. Лера в ответ только хмыкает, задумавшись, а после кивает самой себе, утвердив: — Милая, но совсем не в твоём вкусе, — она дёрнула плечами, а у меня в голове тут же пронеслось: «Злится». — Какая-то совсем низкорослая, вся в веснушках и одета… — О чём ты хотела поговорить? — холодно одёрнул её я, за что получил тотчас поникший силуэт и взгляд, наполненный страхом. Моментально проснувшаяся злость заслонила последние крупицы непонимания и сковывающего меня шока от неожиданной встречи. Я смотрел на неё не мигая, выпрямившись и демонстрируя лишь то, что свитер хоть и не по погоде, но меня ни капли не смущает. Даже тот факт, что она приняла моего лучика за девушку, мной был проигнорирован. Настолько сильно меня не волновало то, что она о нём думает. — Я знаю, что ты вряд ли рад меня видеть и расстались мы, как помнишь, не на хорошей ноте… — наконец произнесла она, тяжело вздохнув, — но я хотела бы извиниться и… Подошёл официант, отчего та, прерванная, сменила свой фокус внимания с меня на него. Выслушав вопрос, она попросила обычный кофе, а я, чувствуя, что вся съеденная у брата еда вот-вот выйдет от нервов наружу, только отрицательно мотнул головой. Дождавшись, пока мы снова останемся наедине, Лера неожиданно достала из своего кармана пачку сигарет и, подтянув к себе пепельницу, закурила. — Курю, — произнесла она, прочитав мой немой вопрос во взгляде, — давно уже. Вот как расстались, так почти сразу и закурила. Я не знал, что ответить на это. Меня хватало только на то, чтобы молча наблюдать и слушать. А слушать мне пришлось, как оказалось, достаточно… Эмоции переполняли, глаза передо мной наполнялись слезами, а рассказ шёл за все прошедшие полгода, что мы не виделись. Я слушал о неутраченных чувствах; об ошибке, ею совершённой и причинах, кои, — конечно же, — касались и меня тоже. Я проглатывал каждое сказанное ею слово, буквально желая впитать, но те, как будто боле не вписывающиеся в реалии моей жизни, лишь отскакивая, разбивались о стены кафе. Слух уловил льющийся из приглушённых динамиков энергичный голос какой-то певицы, что строками своей песни заслоняла даже слова некогда моего личного палача.

Там на столе мое сердце, Ждет, пока его отнесут в тепло…

Слушаю, а сам не понимаю: кто это передо мной?

Оно уже и так все изранено, Надеюсь, что хоть ты сбережешь его…

Некогда красивые блондинистые волосы потускнели, а взгляд, когда-то пронзающий до самых глубин моего сердца, сейчас же вызывал лишь тупую резь и раздражение.

Найди на моем сердце живое место, И закрыв глаза на его протесты…

Когда-то же ухаживал за ней, бегал, чтобы лишнее внимание заполучить. Думал, что лучше девушки мне не найти. И ведь доверял ей…

Положи туда веточку алоэ, И оно к утру наполнится любовью…

А она всё говорит и говорит: что пожалела об измене; что простить себя не может за такой поступок. Ну, а мне то что? Ну не можешь, не прощай. Моего прощения ты явно желаешь только для галочки.

Там на столе моё сердце лежит, Одинокое, пьёт вино…

Внезапно вскидывает взгляд, смотрит испытующе, словно ищет ответ в моих глазах. Ответ-то только на что? Прослушал…

Ему уже решительно все равно, Кто же, наконец, заберёт его…

И тут неожиданно заявляет: скучает. Вернуть назад всё хочет. А я лишь сдерживаюсь, чтобы на это заявление не улыбнуться. В груди ни капли сочувствия или желания потакать её желаниям.

Там на столе моё сердце, Борется за жизнь из последних сил. Его однажды кто-то не долюбил…

Скольжу глазами по наманикюренным, но отросшим ногтям; по губам тонким и искусанным; по красивому, но исказившемуся в непонятном мне отчаянии лицу. Глаза же хитрые, не умеющие никогда лгать: злится, что я не поддаюсь. Не может вытерпеть моё непоколебимое молчание.

Оно так разозлилось, что весь мир не мил…

И ведь правда… Всё так, как в песне. Тоже, получив нож в сердце, закрылся, отвернулся от любого к себе тепла. Не мог терпеть ничто, что связанно с привязанностью или той же любовью.

Найди на моем сердце живое место И закрыв глаза на его протесты, Положи туда веточку алоэ И оно к утру наполнится любовью…

А потом, вот, появился маленький лучик, ослепивший меня, взбесивший так, как никто раньше не бесил и заставил вылезти из тени. И терпел, как в песне, мои протесты да грубости. Я его и прогонял, и кричал, даже оттолкнул разок, а тот всё равно навстречу и с душой нараспашку. И вот смотрю на эту дуру, которая так не умеет, а лишь о себе родной думает, а в голове вопрос: как там мой лягушонок? Он, ведь, небось, распереживался уже весь, извёлся. Как пить дать, слёзы льёт да сопли на кулак наматывает, думая, что теперь я его точно брошу и к бывшей вернусь. Впервые за всё время Лериной болтовни усмехаюсь, и та умолкает, очевидно, ожидая вердикта. Певица вдруг запела громче, а мне от её голоса словно дышать легче стало. Понял наконец, что лишь время зря теряю. Надо бы теперь подумать, как перед Славой извиниться… Некрасиво же поступил. Бросил сразу после семейных посиделок и с бывшей отношения выяснять пошёл. Аж тошно от самого себя стало. Встаю из-за стола под непонимающий взгляд и, не давая той попытку вновь заговорить, произношу: — Извини, Лер, но меня ждут. И хотел было уже уйти, как та, подорвавшись вслед за мной, неожиданно меня остановила, схватив за руку. — В смысле, ждут? — и голос сразу прорезался. — Ты вообще слышал, что я только что сказала?! — Я на её громкий вопрос лишь плечами пожимаю. — Я люблю тебя, Вадим! Как ты не понимаешь?! Оборачиваюсь, вновь окидываю её взглядом, а внутри ничего. Только желание скорее к лучику вернуться. — Я же извинилась! — Словно мне это было нужно. — С тобой хочу быть, а не с тем идиотом! — Ах, вот оно что… Раз не повезло к «идиоту» от меня уйти, то, значит, и меня теперь таковым считаешь? Думаешь, что от твоего признания я сразу же тебя прощу и приму? — Ну пожалуйста, Вадим… — а у самой щёки горят и слёзы горючие. Беру её за руку, и пока та сиять начинает, думая, что вот оно — желанное прощение, медленно отцепляю от себя и отпускаю. В глазах напротив тут же мимолётное счастье сменяется шоком, а следом и ужасом, от произнесённых мной слов: — Я уже люблю другого человека, — и ведь не вру. Правда люблю. И под полный непринятия взгляд, наконец ухожу. Не слышу ни просьбы остановиться, ни просьбы ответить, кто такая Слава. Рыдания и мольбы не слышу тоже, окончательно прощаясь с прошлым, намереваясь в кои-то веки подумать о будущем. А будущее ведь у меня дома. Там, в общем-то, где ему и самое место.