***
Слава Какой же я счастливый… Я не то что не мечтал, я даже думать себе не позволял, что когда-нибудь проведу такой прекрасный день вместе с Вадимом! Каким же было для меня удивлением просто то, что он помнил о моём дне рождении! Поэтому, когда в голову пришла мысль о подобной просьбе, я так боялся… Но всё же попросил. И бинго! Он согласился! А какой же он в постели… Мне ещё ни с кем так хорошо не было! Он идеален во всём! Он и нежный, и страстный. Я будто плавился в его руках, голос срывал, аж стыдно потом было… Но он целовал меня так трепетно, даже засос оставил! И я любовался им, перед зеркалом крутился, воображал всякое. А потом увидел его с утра после душа с влажными волосами и понял… Влюбился. Окончательно и бесповоротно. И страшно так стало… Думал и боялся, даже представить не мог, чтобы снова попросить об отношениях. Но я ведь всё делал! Я так к нему хорошо относился… И отношусь! Кормить его готов хоть вечность, самое вкусное для него оставлять! Себе ничего, а только ему одному! И ухаживать за ним хочу, заботиться, любить, в конце концов, уже по-настоящему, без предрассудков и страхов… Но этот мерзкий червячок внутри всё равно мешал встать и пойти напролом. Понимаю же, что уже заболтать не удастся. Ночью ещё, когда случайно сказал, что влюбляюсь в него, увидел это в его глазах. Не нужны ему отношения. Особенно после того, через что ему пришлось пройти с его бывшей девушкой… Но вдруг я ошибся? Вдруг это лишь мои внутренние страхи за меня говорят? Нет, всё же надо ему сказать! Надо поднять эту тему и решить всё окончательно! Не можем же мы постоянно так прятаться да сексом заниматься, как какие-то обычные любовники! Поэтому и на чай позвал. Посидим вдвоём, ещё один вечер вместе проведём, и я спрошу. Нечего бояться! На страхе далеко не уедешь… Я уже хочу полноценно! Чтобы полностью и без остатка! А потом увидел дурака Саню и чуть, от его напора и настойчивых речей, на тот свет не отправился! Этот обалдуй всё ещё на что-то надеется, продолжает комплиментами сыпать да настаивать на отношениях. В любви признаётся и, конечно же, в гости напрашивается, зараза! Такое чувство, будто он искренне верит, что если будет убеждать меня в своей вечной и чистой, то я тут же и на чай его приглашу, и разденусь от счастья, в постель поманив. Есть мне уже кого на чай звать, Саша! И перед кем раздеваться! Отстань ты от меня наконец! А он берёт и… целует меня! Я даже опешил, затормозил от шока. Потом, правда, как вмазал ему! Без его друзей он не такой страшный, поэтому и влепил пощёчину, не задумавшись. За что и поплатился… Отлетел я тогда, конечно, знатно. Он меня и ударить-то толком не ударил, а так же в ответ оплеуху зарядил. Но я-то маленький, хрупкий, и сил в руках нет, в отличие от этого бандюги, поэтому и упал. Он ещё плюнул рядом, отчего я скривился, а тот сказал очередную гадость и наконец ушёл. В голове звенело неприятно, но даже так я не мог не думать о том, что сейчас в гости придёт Вадим и всё поймёт. На мне синяки всегда, как цветы по весне, распускались от любого неаккуратного действия. Поэтому даже не удивился, когда в зеркале увидел не яркую, но небольшую отметину на скуле. Заклеил её пластырем, понадеявшись, что Вадим не заметит. Потом сидел и ждал его. А он, почему-то, не пришёл… Круги по кухне наворачивал, думал всякое, даже не удержался и сообщение ему настрочил. И тот его даже прочитал. Но не ответил. Знакомая, липкая тревога вцепилась когтями в сердце, заставив судорожно думать и гадать, что с ним могло случиться. Ведь ничего не случиться точно не могло! Он не мог просто так взять и не прийти или намеренно проигнорировать! Уж кто-кто, а Вадим не такой… Поэтому и переживал, всю ночь не спал и плакал, как идиот, из-за того, что волновался за него… И из-за идиота Сани, что руки вечно распускает, а, получив отпор, вместо того чтобы оставить в покое, тут же «мужика» включает. Ну что я такого тебе сделал?! Сам же бросил… Теперь ещё и лупит меня. Может, и не стоит от Вадима скрывать, а прямо рассказать? Вдруг он меня защитит? Пришёл на следующий день весь помятый, с опухшим лицом и ещё большим, разросшимся синяком. Тоналкой его попытался замазать, поверх ещё пластырь заклеил, дабы наверняка. Думал-думал и всё же решил ничего Чернышу не рассказывать… У него и так, может, сейчас проблемы, не хочу ещё своими грузить. И каким же я снова радостным был, когда его в коридоре увидел! Правда, быстро эта радость сменилась беспокойством, стоило мне заметить, какой он хмурый и усталый. Ну говорил же! Точно что-то случилось! — Ваденька! — кричу я, а тот вздрагивает, но, вместо того чтобы остановиться, наоборот, ускоряет шаг. Да что ж такое! Всё равно догоняю его, оббегаю и прям перед носом встаю. Не уйдёшь ты от меня так просто! Я же заботиться о тебе решил, любить, в конце концов… Значит, и проблемы твои должен помочь решить или поддержать как-то! — Что-то вчера случилось? — аккуратно интересуюсь я, смотря в его глаза, которые были непривычно сердиты. — Я всё пойму, ты, главное, скажи. Я даже помочь… — Чего тебе ещё от меня надо? — внезапно холодно перебил меня он, отчего я тут же удивлённо замолк. — Получил всё, что хотел. Теперь проваливай к своему Сане. Ч… Чего? Вообще ничего не понимаю. Причём тут Саня? О чём он вообще говорит? А Вадим, будто и рад моему ступору, резко меня обходит, намереваясь уйти. Но и я не лыком шит! Не могу же так просто его отпустить! Вдруг он на меня за что-то обиделся, а я даже не знаю за что! Поэтому и хватаю его за руку доверчиво, необдуманно полагая, что раз Черныш позволял мне подобные касания раньше, то и сейчас против не будет. Ошибку же свою я понял уже тогда, когда, получив толчок в грудь, не удержался и грузно упал на пол. Да уж, это вам не Саня… — Отвали от меня! — кричит Вадим, а я смотрю на него снизу вверх шокировано, даже боли не чувствуя. Не могу понять только за что?.. Я разве плохо старался? Мало отдавал? Почему он смотрит на меня так холодно и зло? Внутри аж пожар начался от горечи обиды. Да, я согласен, что был инициатором всех тех действий, что нас связали: и сам бегал за ним повсюду, и цеплялся к нему, как банный лист, заболтать пытался, надеясь, что тот рано или поздно, но ответит. Даже влюбился в него по собственной глупости, не настаивая ни на чём взамен. Но ведь и он не дурак. Понимал же, когда позволял себя целовать, чем это может грозить. Мог же стойко сказать «нет», и я бы понял, что мне ловить там нечего. Не ответь он на поцелуй, не позволь мне его приласкать, я бы точно знал, что он ко мне ничего не испытывает! Но он же сам… Даже инициативу иногда проявлял. Поэтому и ощущаю, как начинает грудь трясти от рыданий, как мир вокруг меня рушится, а по щекам слёзы текут. Поднимаюсь с пола, словно пристыженный, и, больше не смотря на Вадима, убегаю куда глаза глядят. На улицу, подальше от всех, даже в квартиру не возвращаюсь. Прямиком на автобус, а потом по селу, к родному дому. А там мама, перед которой и плакать не стыдно. Вою в голос, пока та меня укачивает, что-то нашёптывает. Больно адски… Ну почему никто, кроме неё и папы, больше не любит меня по-настоящему?***
Пришёл я в себя спустя только два дня. К тому моменту смог наконец включить телефон и увидеть пятьдесят пропущенных от Брони. Даже улыбнулся… Пятьдесят! Вот это у меня друг, как сильно он за меня волнуется! Правда, после этих мыслей улыбка с моего лица тут же спала. Бедный Броня! Я со своими страданиями совсем не подумал, что он будет за меня так переживать! Поэтому написал ему в тот же момент, рассказал, где нахожусь, и совсем не удивился, когда тот, запыхавшийся, оказался на пороге моей комнаты. — Вячеслав! — громко и строго. — Есть у тебя совесть или нет?! Не дозвонись я вчера до твоей матери и не узнай, что ты тут в горячке валяешься, я бы уже в полицию попёрся на тебя в розыск заявление подавать! А я смотрю на него, выглядывая из-под одеяла, сидя на своей постели, укутанный и чувствую, как меня в сон клонит от стресса и первого за эти два дня нормального приёма пищи. — Прости меня, Броня, — а у самого слёзы снова по щекам, — я такой дурак… На лице друга же мелькает сразу рой разных эмоций, начиная с обычного удивления и заканчивая искренним беспокойством. Подлетел ко мне, только кроссовки скинул, в следующее же мгновение под одеяло ко мне залезая. — Ну рассказывай давай, что у вас случилось? — А как ты понял, что у нас? — удивляюсь я. — С Вадимом что-то? Броня глаза закатывает, а я сразу смиренно киваю и продолжаю: — Ладно-ладно… Да я сам не знаю, что рассказывать. В общем, я тебе не говорил, но он ко мне на день рождения приходил, — заметив тут же вопросительно вздёрнутые брови друга, я в одночасье растерял всю смелось, начав неловко запинаться: — И мы с ним, ну, в общем… А сам одеяло руками мну, не знаю, как закончить. — Вы что, переспали? — практически шёпотом предположил Броня, как никогда попав в точку. Судорожно сглотнув и чуть опустив от непонятно откуда взявшегося стыда глаза, я таки тихо признался: — Да, — и шмыгнув носом, добавил: — И не один раз. А потом он… Договорить же мне не дала вновь проснувшаяся от обиды боль в груди, что так метко кольнула в самое сердце. Тяжело вздохнув, я почувствовал, как предательские слёзы снова нависли на и без того мокрых ресницах. — Что потом? — тем временем подбадривал меня друг, как никогда проявляя участие и старательно сдерживая свою игравшую на дне голубых глаз злость. — Я его к себе позвал ещё раз, — на лице же вспыхивает предательская краска, выдавая новую порцию смущения, — хотел снова предложить встречаться… Но он не пришёл, а на следующий день оттолкнул и накричал. Броня, помрачнев, стал выглядеть так, будто из последних сил сдерживает кипящее в нём раздражение, скосил взгляд в сторону и спросил: — Это тоже его рук дело? А я уже и забыл о том, что у меня на пол-лица синяк. Не до него мне было как-то… Я ещё в тот момент, когда от Сани получил, особо не обратил внимание на силу его удара, так как в голове мысли вертелись только вокруг одного Вадима. Поэтому для меня и стало сюрпризом, когда утром сегодня в зеркало посмотрелся и увидел, что тот стал ещё ярче и виднее. Перед мамой тоже стыдно, так как сказать прямо, что случилось, постеснялся. Соврал, что просто упал… А та если и не поверила в эту ложь, то хотя бы сделала видимость, дабы мне душу новыми вопросами не бередить. Посмотрела только сочувственно и по голове погладила, как всегда это делала, чтобы меня утешить. Зная же Броню и его нрав, врать не было даже смысла, поэтому я и не стал увиливать, дабы ещё ни в чём не виноватого Вадима не подставить. — Нет-нет, Вадим тут ни при чём… — голос ещё специально успокаивающим сделал, чтобы друг не вспылил, — это всё Саня… — и вкратце рассказал ему про нашу небольшую стычку. Правда, сколько бы надежд на силу собственного убеждения я ни возлагал, тот всё равно вышел из себя. Подорвавшись с места, Броня стал расхаживать по комнате, матерясь и в красках описывая, что, где и как он сделает с Саней, дабы тот на веки вечные запомнил, что ко мне подходить — то же самое, что себе могилу рыть. Практически задыхаясь от своей чувственной речи, он не сразу, но заметил, что я, принципиально всегда выступающий против драк и насилия, сейчас же стоически молчал. И не потому, что резко поменял свои взгляды, а от элементарного бессилия, которое навалилось на меня одним тяжким грузом. Поняв это, друг таки сам угомонился, замерев посреди комнаты и медленно выдохнув. Выдержав недолгую паузу, он повернулся ко мне и вновь заговорил, но уже в разы спокойнее: — Не знаю, станет ли тебе от этой информации лучше, но библиотекарю твоему тоже, видать, плохо. От услышанного я тут же, словно по щелчку пальцев, пришёл в себя. Вскинув голову, я недоумённо уставился на Броню, одними глазами транслируя возникающие подряд вопросы: в смысле плохо? Почему? Он же сам меня оттолкнул! Разве мог теперь из-за этого переживать? — Ты когда пропал, я сразу подумал, что дело в нём, и попёрся в библиотеку, а там… В общем, он там с Александром Павловичем ругался. Я не стал подслушивать, о чём именно они говорили, и ушёл. Потом вернулся, а он посмотрел на меня так, будто только и ждал, когда я приду и дам ему люлей. — Ты же его не бил?! — испуганно воскликнул я. — Нет, в том-то и дело. Он выглядел так, будто не спал пару дней или с бодуна, хрен его знает. Короче, как пришёл, так и ушёл. Даже не разговаривал с ним… — И вдруг вновь, как подорвавшаяся мина, он страстно добавил: — Но Сане я точно по морде настучу! Гандон, да чтоб ему… — Кстати о Сане, — неожиданно вспомнил я, тем самым прервав его пламенную речь. — Вадим тоже про него почему-то говорил. Я так и не понял… Может, он из-за него на меня обиделся? Но я же не виноват, что у меня с ним отношения были! А этот идиот ещё бегает за… — Стой, — резко попросил Броня, — Вадим сказал что-то про Саню? — Да, но говорю, я не… — Да подожди ты! — вновь оборвал меня друг. — Ты говорил, что Саня к тебе целоваться полез, так ведь? — Дождавшись моего кивка, он продолжил: — И в тот же день к тебе должен был прийти Вадим, но по какой-то причине не пришёл? — Я вновь кивнул. — А на следующий день, когда ты к нему подошёл, он тебя послал и упомянул Саню. — Ну да, — так и не догадавшись, зачем он перечисляет всё то, что я и так ему уже рассказал, согласился я. — Слав, ты идиот? — с иронией в голосе поинтересовался Броня, а я нахмурился. — Ты реально не понял? — Что я не понял? — обижено переспросил я, вновь кутаясь в одеяло. — Сам ты идиот, Броня, я и так уже… — Слава, ёптвоюмать… — закатил глаза друг, выдирая хныкающего меня из-под одеяла. — Вадим твой походу видел, как тебя Саня засосал, вот и всё. Подумал, что ты, пока ему глазки строишь да на чаи зовёшь, параллельно с белобрысым шашни крутишь. Словно громом среди ясного неба огорошенный, я тотчас затих, перестав хныкать. Крутанув в голове то, что только что сказал Броня, ещё несколько раз, я, сам для себя неожиданно, весь аж вытянулся и удивлённо, театрально икнул. Блин… А ведь правда. Всё сходится! Был короткий рабочий день, поэтому и Вадим мог пораньше освободиться. Мог в тот же момент, когда я, топая домой, случайно нарвался на Саню, выйти из университета и увидеть то, что случилось. Однако, как я подобрался, так вновь и поник, потому что… — Даже если так, — отчаянно пробубнил я, — уже ничего не исправить. Он ясно дал понять, чтобы я оставил его в покое. Я и так старался, всё делал, чтобы ему понравиться… В итоге меня сначала Саня ударил, а потом ещё и он толкнул. Вот так и старайся ради мужиков! — и чем больше говорил, тем сильнее распылялся, чувствуя, как к горлу подкатывает предательский ком. — Кормишь их всех, готовишь для них, заботишься, в душу себе пускаешь, а потом ещё и в постель! А они чем отплачивают?! Оплеухами! — и взвыл в голос от боли и обиды. Бедный Броня, перепугавшись, аж с места подорвался и начал матушку мою кликать. А та и прибежала с чаем с ромашкой и добавленными в него тремя каплями валерианы. Для меня смесь убойная, поэтому, приняв её, я практически сразу заснул. Зато, когда проснулся, почувствовал себя наконец отдохнувшим и более-менее успокоившимся. Весь вечер проторчал с Броней на улице, собирая вместе с ним и отцом опавшие листья, чистя участок. Потом снова чай пили в беседке, укутанные в плед, и ели мамины пирожки с разными начинками, что она за день напекла. Потихоньку становилось легче, но… Я всё равно скучал. Скучал так сильно, что вновь всю ночь проплакал. А как Броня уехал, то совсем сник, постоянно в себе замыкаясь и даже на мамины сплетни о деревенских не реагируя. Потом, правда, Мишка с города приехал, в гости стал захаживать, знаки внимания проявлять. Я постепенно, да в себя и пришёл. В сердце всё равно ещё боль сидела, колола постоянно… Но рядом с таким, как Миша, который сам и в объятия свои огромные сгребёт, сам и в щёчку незаметно для остальных поцелует, невозможно быть невозмутимым. Большего я ему, конечно, не позволял и радовался, что он на том и не настаивал. Так и торчал с ним всю неделю дома, иногда помогая маме на участке, иногда отцу с ремонтом в бане. Остальное время смотрел с Мишей какие-то глупые русские сериалы по телевизору, параллельно думая о том, как хотел бы оказаться сейчас не в его объятиях, а в кое-чьих поменьше, но не менее тёплых…***
Вадим Я просто конченый. Послал Славу, а сам… А САМ С УМА СХОЖУ КАК ХОЧУ ВЕРНУТЬ ЕГО ОБРАТНО! Этот же, снова, стоило повздорить, сразу исчез! Ну вот зачем я его тогда толкнул? Я ведь даже в ситуации не разобрался! Почему не спросил прямо или как минимум не обсудил с ним случившееся?! Ты же, Вадим, не знаешь, по какой причине они целовались! С чего ты вообще взял, что они шашни крутят?! Уродец же Славу обижал! Рыжий сам его букетом при тебе по морде отлупил! Разве после этого целуются?! Да даже если и правда шашни крутят! Ну не имел ты права, Вадим, физическую силу применять! Бедный Одуван даже упал! Он небось и ударился сильно… А вдруг чего-нибудь бы себе сломал?! Ты бы себе никогда этого не простил! А как он заплакал, посмотрел обиженно… Он же тебя ждал небось весь вечер, сообщение с вопросом даже написал. Как можно было так бесчувственно себя вести, Вадим?! Особенно после того, что между вами было! Некрасиво же так поступать! Бедняга мог что угодно подумать! Небось решил, что ты его поматросил и бросил… Но ведь мы и не встречались. Я же ему ничем не обязан… Ну так, как и он тебе, Вадим! Какого же тогда хрена ты так взбесился, когда его с белобрысым увидел?! Сволочь ты, потому что! Вот почему! На работу ходил после случившегося абы как, за что после нагоняй от брата получил. Пизды ввалил мне будь здоров. Орал так, будто я Родину продал, а не на работу опаздывал и уходил с поста раньше положенного… Потом, как по расписанию, за братом припёрся брюнет. Напряжённый и злой, как чёрт. Ну, думаю, пиздец мне пришёл. Сейчас точно драку устроит. А я и рад даже! Пусть набьёт мне морду, я заслужил! Может, полегче хоть станет… Но тот вдруг вместо того, чтобы кулаками махать или хотя бы слово какое-нибудь колкое кинуть, нахмурился, выдохнул шумно и ушёл. Я так и не понял, чего он тогда приходил. Может, тоже Славу ищет? Хоть слёзы лей, честное слово. Куда ты делся, лучик? Даже блондина того видел! Улыбается ещё, паскуда, с друзьями своими по шараге ходит, сам глазами по толпе рыщет. Неужто и этот… Пиздец, я в тот момент панику поднял. Не удержался, на работу к рыжему пошёл. А магазин закрыт на неопределённый срок! Ну и что это за херня?! А если вдруг мне букет срочно нужен?! Какого хрена вы не работаете, сволочи?! Блядь! Пошёл к нему на квартиру. Но его и там нет! Соседи ещё сказали, что Славы давно уже как дома не наблюдается. Куда же он делся?.. Ближе к концу недели окончательно отчаялся. Надрался вдрызг, допив остатки виски, да ещё прикупив новое, дабы наверняка. Глушил стакан за стаканом, пытаясь собственное в беспокойстве мающееся сердце унять, когда расслышал сначала один звонок, потом второй, а следом уже и звон дребезжащих в замке ключей. Не успел толком осознать за своим занятием под названием «самобичевание», что происходит, как на кухню вошёл брат… — Ты чего дверь не открываешь? — и прищурившись, уточняет: — Не понял… Ты пьяный что ли? Держит ещё битком набитые пакеты из местного супермаркета в руках, стоя передо мной с лицом, на котором чёрным по белому читается беспокойство. А меня тошнит уже от этого! И от сквозящего в его нотациях вечного волнения, которое вытекает из желания понять, что со мной происходит. И от заботы, что тот безвозмездно оказывает, словно я не взрослый мужик, а всё ещё юнец, за которым сопли надо подтирать! Достало! Когда же он поймёт, что не в нём я нуждаюсь, а в человеке, который не ответственность за меня бы нёс, а любовью одаривал! И не родительской или братской, а совершенно иной… Той, которую мне так безвозмездно отдавал Слава! — Да что с тобой случилось? — опустив сумки с продуктами на пол кухни, тихо поинтересовался Саша, осматривая устроенный мною беспорядок. — На работу стал ходить как попало, теперь ещё и бухаешь. Снова что ли Лера… — Да хватит мне её припоминать! — взбесился я. — Эта дура вообще здесь ни при чём! У меня что, все проблемы только вокруг неё крутиться должны?! Плевать я на неё хотел и давно! А брат, вдруг сощурившись, сел напротив и, сложив руки в своём привычном профессорском стиле, спросил: — И как давно? — Давно, — огрызнулся я, подавляя внутри себя приступ отчаяния. — Точно ведь из-за кого-то убиваешься, я же вижу, — внезапно произнёс он, а я весь напрягся, так как выдержки моей планомерно становилось всё меньше и меньше. Чувствовал, что ещё немного и правда ведь не выдержу, и всю душу ему свою изолью. — Раз не Лера и на неё давно пофиг, то из-за кого? Ну вот и что мне ему ответить? Как признаться, что в сердце мне запал рыжий пацан, любящий одеваться как бабка с рынка? Парень, от которого бежать надо, и лучше в противоположную сторону… а не, как я хочу, к нему навстречу. Лишь бы снова увидеть его. Лишь бы объявился… — Вадим, послушай, — так и не дождавшись от меня ответа, снова заговорил Саша, — что бы у тебя ни случилось, мы единственные, кто остался друг у друга. Поэтому, неважно, кто она и из какой семьи, раз ты так переживаешь и боишься о ней рассказать. Я пойму и приму её такой, какая она есть, потому что это твой выбор. Если у неё какие-то проблемы со здоровьем или вредные привычки, и ты стесняешься… — Это не она. Слова, которые сорвались с губ сами собой, взмыв птицей, не только пустили вскачь моё сердце, но и освободили мои придавленные грузом вины и страха плечи. Тяжёлый, чуть туманный из-за алкогольной поволоки взгляд метнул я к брату, почувствовав, как по спине тотчас помчались колючие мурашки от озвученного признания. Душа больше не могла выносить тоски по ласковому, тёплому мальчишке и жаждала скорее приволочь его к себе назад, дабы окончательно и бесповоротно привязать. Однако, сделать это без ведома Александра я не мог, оттого и не вытерпел, озвучив самое страшное. Его слова будто дали буст, не только воодушевив, но и напомнив: мы ведь и вправду одни остались друг у друга. Мать и отец давно в могиле. Что же теперь поделать, если меня постигло такое для всех «счастье»? Им давно уже плевать, а вот брату… — Не понял? — а во взгляде ничего, кроме искреннего озвученного им недоумения. — Это не она, — тяжёлый вздох, — это он. Продолжаю смотреть в направленные на меня карие глаза, медленно выдыхая и пытаясь не выдавать (что очень сложно) своё собственное волнение, и наблюдаю, как в чужой радужке потихоньку рождается понимание. Казалось, что в этот самый момент моя жизнь поделилась на «до» и «после». И если «до» ещё можно было бы как-то вернуть — сказать, что пошутил, и вывернуть диалог в свою пользу, то вот «после» изменить я был не в силах. Не только потому, что не знал, какой будет реакция у брата, но и потому, что не мог предугадать, как отреагирует лучик, попытайся я вернуть его назад. Хотя и знал, что попросить прощения, как минимум, я должен. — Подожди… — неуверенно проговорил Саша, улыбнувшись одним уголком губ. — Ты убиваешься так из-за парня? — И ещё тише, в удивлении: — Ты что… с парнем встречаешься? — Да, — больше не увиливая, прямо ответил я. — Ну то есть нет… Не встречаюсь, пока что. Наступила молчаливая пауза, поверх которой, как в примитивных комедийных фильмах, можно было бы расслышать стрёкот сверчка, — настолько было тихо. Я наблюдал за чужой реакцией исподлобья, внутри замирая от страха из-за непредсказуемости, с которой мог бы повести себя брат. Ждал, ждал… Пока тот сначала широко улыбнулся, а следом, и вовсе, громко расхохотался. Меня придавило к стулу. Это истерика? У него припадок? Блядь, ну конечно! Его родной брат только что признался в своей гомосексуальности! Какая ещё реакция у него, по-твоему, должна быть?! Жду ещё примерно полминуты, пока тот насмеётся, ожидая завершения сия действа страшным вердиктом. В голове же прикидываю, что тот может сделать: вмажет мне за то, что опозорил свой род; пошлёт нахер и скажет, что я ему больше не брат; просто встанет и молча уйдёт? Но тот меня всё равно удивил. Вместо криков или молчаливых упрёков, он неожиданно потянулся к стоящей недопитой бутылке, налил себе в мой стакан и, быстро его опрокинув, с иронией произнёс: — Господи, ну ты меня и напугал. Я уж думал, что к тебе Лера вернуться хочет или, может, другую нашёл, а она какая-нибудь из неблагополучной семьи или сама со странностями, вот ты и убиваешься. А тут… — А тут?! — охуел я. — Ты меня точно правильно понял?! Я только что тебе признался, что мне нравится мужик! МУЖИК! Так долго себя накручивал и оттягивал момент с признанием, что даже опешил, когда получил реакцию, которую совсем не ожидал! — Что, прям мужик-мужик?! — смеётся Саша, наливая себе ещё. — Прям такой, с бородой и накаченный, как дровосек?! Я думал, что мои глаза вылетят из орбит… Он что, ещё и шутит над этим?! А следом кривлюсь, представив Славу рыжим качком и с огромным топором в руках. Фу, блядь! Фу, нахуй! — Нет, он… Не такой, — сам же тушуюсь, вспоминая лучика. — Он не бородатый и не накаченный. Он маленький и очень аккуратный. Сразу и не скажешь, что мальчик. — Перед глазами тут же воспоминания о нём возникают, о его нежной коже, аккуратных пальчиках да мягких волосах… И грусть, как назло, сразу берёт, ворохом сердце окутывает. — Да, Вадим. Ну ты и попал, — тем временем со странной интонацией произносит Саша, отчего я взгляд на него печальный поднимаю. — В смысле? — В прямом. У тебя прям на лице написано, что ты попал. Неужто так сильно нравится? А я, зная, что нет смысла больше скрывать, в ответ ничего не говорю, только киваю. — Кто это хоть, расскажешь? Я его знаю? Думаю с минуту, как обозначить своего лучика и, не придумав ничего лучше, произношу очевидное: — Одуванчик, — видя же сомнения в глазах напротив, я цокаю языком и добавляю конкретики: — Ну рыжий, что единственный пацан на факультете флористики. Пара секунд — и тот вспоминает, вслед за чем вновь разражается ещё более громким хохотом, от которого чуть ли не хрюкает и за живот не хватается. Я на это глаза закатываю, но ничего против не говорю. Пусть смеётся сколько влезет… Главное, что не ругается. Меня даже немного попустило, когда осознал, что самое страшное позади и можно теперь выпить за здравие, а не за упокой. Столько ведь себе надумал! Готовился, что даже до драки дойдёт! А тот вон как… Просто смеётся. — А я-то всё думал, чего ты так тогда к нему подорвался, когда он за котом полез. Теперь-то всё ясно! И этот ещё со своим «Ваденька!» меня вечно смешил… — Так ты не злишься? — всё равно не удержался и спросил, ибо одно дело — предполагать, а совсем другое — знать наверняка. — Не осуждаешь меня? А брат вздыхает, смотрит на меня, как на идиота, да говорит: — Слушай, я же у тебя разрешения не спрашиваю, с кем жить и спать, — я даже кривлюсь снова, вспоминая его Аллу. — Вот и я о том же, — указал он на моё лицо. — Пусть тебя хоть тошнит от моей женщины. Главное, что она нравится мне, а остальное неважно. — Но у меня-то парень… — напомнил я, косо поглядывая на то, как очередной стакан с янтарной жидкостью пустеет благодаря Сашке. Тот же вдруг выдыхает и чуть хрипловато произносит: — Дырка есть, да и лад… — Саша! — тут же возмутился я, отчего тот пару раз пьяно хихикнул. — Ладно-ладно… — примирительно выставив руки, стал успокаивать меня брат. — Я же это к тому, что мне всё равно. Спи ты с кем хочешь, меня это волновать не должно. Главное, чтобы человек хорошим был, а остальное неважно. Я даже выдыхаю, ударяясь лбом о стол… Настолько сильно мне полегчало. Я-то всё это время был убеждён, что Саша меня не поймёт. Думал, что он никогда не примет не только мою резко сменившую направление ориентацию, но и самого рыжего. А мне не хотелось лучика лишний раз втягивать в подобное, особенно зная, какой он миролюбивый и дружелюбный. Мои проблемы с братом его бы, скорее всего, не только расстроили, но и породили бы внутреннюю вину. Теперь же, что получается… Раз всё улажено: со своими загонами разобрался, брату всё рассказал, новую ориентацию принял… То его и себе забрать можно? Прям всего и сразу? Со всем его барахлом цветным, с лягушками и яблоками? На радостях аж снова выпрямляюсь, а потом замечаю лужу под одним из пакетов, что принёс Саша, и указываю на него: — Это что? А брат вдруг подскакивает с места и кричать начинает о какой-то замороженной курице, про которую напрочь забыл из-за моих псевдостраданий. Наблюдаю за тем, как он с кряхтением пытается её, погребённую под другими продуктами, из пакета достать, когда сам не выдерживаю и начинаю пьяно смеяться. В голове же одно… Завтра, если не найду рыжего, пойду искать его друга-бандита. И никакому Сане его не отдам! Вот же… А ведь всё началось с его этих яблок. Эх, Слава…