Муравей
31 августа 2022 г. в 02:39
-Чёрт! — воскликнул Фасцен, раскрывая глаза. Тяжело дыша, свалился с кровати, сделал несколько уверенных шагов по комнате и, проскочив коридор, с грохотом ввалился в тёмную ванную. Включил холодный кран и даже не стал умываться, а буквально сунул голову под воду, но лишь услышал топот за собой — сразу же выпрямился, вздохнул и второпях спрятал левую руку под полотенце.
-Андрей? — послышался заспанный голос его соседа, и в коридоре показалась высокая, хоть и худощавая фигура Михаила, несколько растерянного, трущего, непривыкшие так поздно открываться, глаза — С тобой всё в порядке?
Тот тяжело вздохнул и абсолютно ровно, даже несколько безучастно выговорил:
-Конечно же. Иди, спать, Баранов. — строго глянул на друга, сужая и расширяя зрачки, подстраивая их под «кромешное» освещение, а когда тот скрылся за углом, вновь повернулся к их треснувшему зеркалу. Оттуда, в свою очередь, на него смотрел уже совсем не тот невысокий, но более чем достойный аристократ с единственным внешним дефектом. Нет. В зеркале Фасцен видел лишь старика, маленького плута и жалкого скрюченного дядечку из английского фольклора, живущего в скрюченном доме, к которому ведёт скрюченная дорожка. И ведь, как сходится, даже кошки в их доме, если вспомнить, скрюченные. Разве что, мышь — не мышь, а высокомерный аполлон, который ведь так и нарывается последние несколько лет, чтобы… Чёрт возьми, о чём это он вообще? Помотав головой, Андрей отогнал скверные мысли, адекватно умылся, вновь глянул в зеркало. Увидел там, к счастью, лишь себя. Хотел было вытереть руки, но вдруг заметил, как побелела и посинела вся его левая ладонь — так долго он, видимо, сжимал раковину умывальника, пытаясь побороть дрожь, ставший привычным, неверный мандраж. С минуту разминал её, разгоняя кровь, а после — выключил свет и вышел в коридор.
-Тебе подать трость? — вдруг раздалось со стороны кухни, и Андрей еле заметно вздрогнул. Беззвучно выругался, вспомнил в этой почти кромешной темноте, как дойти до чайника и натужно захромал.
-Ты напугал меня, Михаил. — пролепетал Фасцен с искренним недовольством и, талантливо изображённый, болезненным шипение.
-Прости, Андрей. Я не хотел.
-Не беспокойся, я не злюсь… Чай будешь?
-Да.
Голос Баранова был еле слышен по сравнению с уверенным тембром его соседа, а тем более поверх звона кружек, ложек, крышки банки с чаем и конечно же дождя. Впрочем, «плут» налил бы две кружки чая в любом случае. Он торопливо достал из шкафа спички, зажёг одну, поднёс к конфорке. Чайник, благо, не был пустой.
-Чего встал? — спросил Андрей.
-Ну так, ты разбудил. — ответил парень ещё тише.
Фасцен тяжело вздохнул, и они молча дождались, пока огонь не сделает своё дело. Стоило малейшей струе горячего пара пройти через носик чайника, издав тончайший свист, ладонь человека перед ним дёрнулась, ручка вернулась в прежнее диагональное положение. Шипение едва ли не стоградусной воды, стук донышка кружек о стол, сыпучий шум сахара. Гром, на мгновение осветивший друзей, сидящих друг напротив друга с кружками в руках, молчащих, и сквозь практически беспросветную тьму, смотрящих прямо друг другу в глаза.
-Принёс таки палку… Дай сюда. — выдал мужчина со змеиными глазами.
-Всегда поражался тому, как ты хорошо в темноте видишь, даже в такой кромешной. И как ты только этими щёлочками управляешь?
-Так же как и ты вижу, просто лучше. Управляю ими так же, как и ты — никак то бишь, на подсознательном уровне. И ничего в них поражающего нет, просто удачная мутация, которую разве что удалить нельзя, как, например, хвосты у новорождённых. Чёрт бы побрал эту статистику и…
-Андрей, — выдал собеседник не шибко довольного куда резче и чётче, чем раньше, но всё ещё не выходя за рамки уважительного тона, а то и возвращаясь к мягкости — если тебя что-то гложет, я ведь всегда готов помочь. Помнишь, как мы еду в детском доме делили? Или как я тебя от преподавателей выгораживал? Или как мы с твоей зависимостью боролись? Всё ведь осталось так же. Просто расскажи, что случилось, а я…
-Ничего не случилось, Миша. — сжимая в темноте трость, чуть скалясь и повышая голос, резко перебил того Фасцен. Очередная молния — Всё в порядке. Просто сон очередной. Снились жуки и какой-то дебильный куст с глазами, ничего особенного. Не беспокойся. И да, помню, Михаил, как ты спасал меня. Благодарю.
-Мне было только в радость. — сквозь мрак улыбался Баранов. Андрей хотел улыбнуться в ответ, но вспомнил, что его самый полезный контакт не обладает таким же зрением, и опустил голову. Вдруг, в его голове промелькнула банальная мыслишка, и мужчина таки показал оскал.
-Ты ведь помнишь Юлию Юрьевну? — задал он вопрос.
-Конечно, — спокойно ответил собеседник — как такую женщину забудешь? Мочился в кровать — зимой, на мороз, в снег, чтобы терпел; болела голова — так мы её крапивой обмотаем, клеёнкой прижмём; распутаешь — свяжем; расплачешься — в старшие группы. А они-то тебе так объяснят, что… Следов не останется.
Андрей усмехнулся.
-Я ведь так и не научился бить, не оставляя следов.
-И хорошо! — воскликнул Баранов — А то без следов никто бы и не узнал, как ты их… Спасибо, что помог мне тогда. Без твоей помощи мне бы тоже с тростью пришлось ходить. Как нога, кстати, не болит?
Рука Фасцена сжималась на трости всё сильнее. Пальцы, по ощущениям, уже вновь побелели.
-Да нет. — ответил он — Не болит. А как ты Дарье Васильевне полюбился, помнишь? Она ещё говорила: «Не водись с ним — не водись с ним»… А ты водился.
-Ха-ха! Да, но эта женщина, на самом деле, хорошей была. Жаль только, что тебя не любила, но я ведь прикрывал! Ты всякое из медкабинета воровал, а я прикрывал! — глоток — А кем она, не помнишь, работала?
-Она не у нас работала, а в институте. Историю преподавала и к нам захаживала, у неё ту знакомые были. По моему, как раз таки медсестра. То-то она так… Ну, я не помню, чтобы она вообще когда «бесилась». Скажем, сетовала на нас.
Михаил сделал наигранно удивлённое выражение лица но, не выдержав, расплылся в абсурдной улыбке. Однако, кроме шуток, Фасцен знал, что вот что-что, а удивление у Баранова всегда удавалось играть совершенно и точно, хоть ты ему глаза завяжи.
-Нас? — собственно, и удивился «актёр» — Тебя!
-Ха-ха! Верно. — улыбка на лице Миши, довольство в голосе Фасцена. Ещё по глотку.
-Ты скоро спать пойдёшь? — поинтересовался младший из пары.
-Да сейчас уже. — вздохнул второй — Только почту проверю.
-Опять? Час ночи же, в такое время почтальоны не ходят. А ящик ты проверял в десять, когда мы домой возвращались. Да и ты так-то не рассказал мне, что в этом ящике именно должно быть. Письмо? А я могу узнать, что это за письмо?
-Страховочное, Миша. — отмахнулся «плут» — Что б нам не ударит в грязь лицом. Не волнуйся, если моя «страховка» подтвердит кое какую информацию, ты первый узнаешь о том, что я задумал. — он допил чай и легко встал на ноги, бодро предлагая — А теперь, пойдём спать? Тебя ждёт твоя кровать. Меня — моя.
-Конечно. — невольно закивал Михаил, тоже, в торопях, чуть не поперхнувшись, допил чай да убежал в спальню.
Андрей глянул в окно, дождь не прекращался. Он уже собирался уходить как вдруг увидел на подоконнике муравья.
-Муравьиная матка, — еле слышным шёпотом промелькнуло на устах Фасцена — откуда ты здесь? Наверное, залетела в окно. Теперь отложишь здесь свои яйца и на кухне заведутся муравьи. — он придвинулся ближе и чуть помолчал, вглядываясь в бурые жучьи усики — Почему я не могу просто убить тебя? — та немногословно поскреблась на месте — Бессловесная тварь, родилась из отвратительного яйца в какой-нибудь отвратительной дыре. — ещё один, куда более кромки скрежет — И всё, о чём ты мечтаешь, это забиться в такую же дыру, как та, из которой ты родилась. — молчание со стороны «собеседницы» — Ты даже не понимаешь, что я говорю с тобой, букашка. Ты наверное думаешь, что я — большой муравей. Наверное думаешь, что я хочу тебя съесть. Даже не догадываешься, что попала в мою квартиру! — шуршание брюшка и тяжёлый вздох — И конечно понятия малейшего не имеешь, что такое «квартира». Для тебя всё это закрыто, бесконечно, непонятно… — резкий удар о подоконник, переход на громкий шёпот — И я при всём желании не мог бы тебе объяснить, почему я сижу здесь в одиночестве и разговариваю с тобой! Почему ношусь как угорелый с этим самовлюблённым Барановым, которого только подтолкни вспомнить, как он тебе помог, только повод дай посамолюбоваться! Да если бы не он, я бы с трость не ходил, но ведь если он увидит руку, увидит как я тут трясусь и крючусь, как с тобой разговариваю, он ведь сразу бегать вокруг начнёт, и потом вспоминать! При чём, с тростью то же самое происходит, но хоть поменьше. Что мне, однако, ему за это? Спасибо сказать?! «Как помог…», «Как выручил…»! Юродивый, ребёнок, блаженный, что б его пёс подал! Полелеет ведь свою добродетель и с собой потянет, начнёт выуживать обратные истории, где он якобы «невинная жертва», «пострадавший»! Сил на него нет! «Разбудил?», «Трость подать?», «Как же мне тебя жалко, но зато у тебя глаза красивые». — тут же не выдержал Фасцен и показательно сплюнул. Прямо около муравья. Снова посмотрел на него, на его усики, в его глаза. Придвинулся ещё ближе, вздохнул — А кто-то вот также разговаривает и со…
Но не успел Андрей закончить мысль, как из-за входной двери раздался шум. Он взял в руку трость, ключами неспеша открыл дверь — так, чтобы, если тот уже спит, не разбудить Михаила, и вышел в тамбур. От туда — на лестничную площадку, но никого не было. И да, тут Миша был наконец-то прав, хоть и подал информацию в своей привычной манере», но почтальоны правда в час ночи не ходят. Однако, на всякий случай, Фасцен открыл незапертый ящик квартиры номер четыре, и внутри вдруг обнаружил письмо. Записку, адрес одного, знакомого ему по слухам, «палача». А в правом нижнем углу — подпись, маркировку, знак не то собачьего, не то бычьего черепа с перекрещенными костью и мечом.
С довольной улыбкой на лице, прошёл обратно в квартиру, закрылся, прислушался — а Баранов уже сопел. Можно было сунуть трость подмышку и начинать массировать ладонь. Он добрался до кухни глянул ещё раз на муравья, открыл окно, да вымел его краем письма под беспощадный ливень.