Край ночи

— Доброе утро, господин старший брат. Госсен вламывается, как обычно, неожиданно и бесцеремонно. Ещё не переодевшись и даже толком не открыв глаза, зато уже слёзно выпросив две чашки кофе у прислуги. Небрежно поставив одну на самый край рабочего стола, ненароком чуть не разлив содержимое на все лежащие там документы, он с характерным звуком плюхнулся в кресло и свернулся, словно снова собирался заснуть. Это было неудивительно, Госсен нередко так делал. Рядом с Эймоном всегда было более комфортно, даже сон ощущался приятнее. Да и сам он, вроде, не протестовал, только иногда пытался отправить обратно в свою комнату, заботясь больше о мнении старейшин, которые за любую мелочь читали выговоры. — Меня та-ак раздражает эта твоя родственница, — зевая, мямлит младший, по привычке первым начиная диалог — Всю ночь приставала со своим допросом. Как будто бы я знаю, какими ты там способами вражескую армию так резко развернул! Кстати, можешь не объяснять, мне все равно неинтересно — он делает небольшой глоток из чашки и тут же морщится от омерзительно горького вкуса кофе, не разбавленного молоком и четырьмя ложками сахара — Вот черт, с твоим перепутал. Наконец, он приоткрывает глаза. В них сразу же больно бьет яркий солнечный свет, почему-то не останавливаемый вуалью тумана в этот раз. Но ещё больше удивляет не внезапно хорошая погода, а то, что он видит. За своим рабочим столом не сидел герцог, заинтересованно слушая его причитания. Эймона вообще в своем кабинете не было. Но и один Госсен здесь не был. На краю стола, прямо рядом с поставленной им минуту назад чашкой, сидела высокая девушка, закинув ногу на ногу. Словно породистая кошка, она гордо вытянулась в струнку и с явным интересом, сдерживаемым аристократическими манерами, молча смотрела на Госсена своими бело-розовыми глазами. — Не рекомендую брать, я туда уже плюнула — между делом сообщает она, заметив намерение младшего поменять напитки, — Никогда не стоит оставлять свою еду один на один с врагом. — Ты что здесь забыла? — парень в полном недоумении хлопает глазами, надеясь, что рано или поздно нелепая иллюзия растворится. — Ты разве не ожидал? — наигранно удивляется в ответ девушка, — У мужчин заведена привычка приносить с войны трофеи. Вот я и здесь. Тем временем в проходе незаметно появляется сам герцог. Без лишнего шума прикрывает распахнутую Госсеном дверь и тихо следует к своему рабочему месту. Его, кажется, совсем не смущает присутствие своей недавней противницы и даже наоборот, он мягко улыбается ей. Младшего это только злит. Не то, чтобы он плохо относился к ней, но все же, какого черта?! — Эймон, ты… Забрать с собой в качестве трофея противницу? Серьезно? — он переводит взгляд с совершенно невозмутимого брата на спокойно сидящую на своем месте королеву Бездны. Уже бывшую, скорее всего. — Что за глупость. Я бы не стал вести её сюда против воли, чтобы лишний раз позлорадствовать. — он плавно проходит мимо и облокачивается на стол, — Карина моя давняя знакомая, нет ничего такого в том, что мне захотелось провести с ней немного времени. В первую очередь, мы друзья, и только потом соперники. — Ты головой ударился? Ещё вчера она объявила тебе войну, а сейчас ты делаешь вид, что вы в хороших отношениях?! Посмотри на неё, это ведь даже не Карина! Она выглядит совсем не так! — от его возмущенных возгласов разлетелись птицы за окном. Признаться честно, Эймон завидовал их возможности так просто и легко уходить от любых конфликтов. — Так тебе только её внешний вид не нравится? — старший Паксли усмехается и оценивающим взглядом обводит до сих пор молчащую леди. Что ж, она на самом деле изменилась. Вместо скромного костюма, в важнейших местах укрепленного тонкими серебряными вставками, на ней была полноценная угольно-черная броня, в разы объемнее и крепче прежней. Карина выглядела выше, больше, опаснее и отдаленно напоминала ужаснейших существ Бездны, но, конечно, не была уродлива, подобно им. Черты лица оставались прежними, хоть и впечатление она производила совсем другое. Теперь её иначе, чем госпожа королева, называть не хочется. Привычная теневой эльфийке внешняя горделивость достигла пика после приобретения высокого титула, соответствующего самооценке. Но, к сожалению, спустить её с пьедестала Эймону не стоило ничего. Он аккуратно снимает увенчанное высокими рогами подобие шлема. Его магия тут же обволакивает вещь, и моментально из неё с недовольным шипением вытекает дьявольское создание. Воля Бездны выходит из слияния с Кариной и выскальзывает в окно, напуганная пропитавшей это место силой света. Снова солнечный блеск отражается в янтарных глазах. — Это все ещё не похоже на ту Карину, которую я знал. — враждебно и недоверчиво косится на гостью Госсен. Та сидела с таким выражением лица, будто то была маска. Ни тебе прежнего коварства, ни гордой самоуверенности, ни предельной дерзости. Наоборот, там было нечто мертвое, жуткое, безэмоциональное. Она, казалось, даже совсем не моргала. Молча сидела со своей глупой бессмысленной улыбкой и прожигала пустым взглядом стену. — Всё в порядке, она совсем не изменилась. Просто ты ещё не привык. — беспечно заверяет Эймон, словно сам не замечает её странного поведения. Чтобы окончательно убедить младшего в том, что королева Бездны больше не представляет опасности, он ненавязчиво кладёт ладонь на её плечо. У Карины дёргается глаз. — Убери руку, пока я тебе её не отсекла. — злобно шипит сквозь зубы девушка, улыбка при этом не сходит с лица. Это был не её голос. Совершенно точно не её. — И ты все ещё называешь ее не опасной? Совсем такой, как прежде?! — смелый и самонадеянный, сейчас Госсен пятился назад. — Поступай, как хочешь, братец, но Валентине я все же доложу. Не то, чтобы мне хотелось портить тебе жизнь или типа того, но находиться в одном замке с этим мне реально стремно. Юноша выскальзывает за дверь, в этот раз показательно захлопнув её за собой, и под звук того же хлопка в стол оказывается вжато тело эльфийки. Куда-то вмиг спадает жуткая маска. Она задорно улыбается, нахально глядя в лицо ненавистному с недавних пор магу. Несмотря на то, что он нависал сверху и практически прижимал её к столу, не оставляя возможности пошевелиться, Карина целиком и полностью своё превосходство чувствовала. — Ты что устроила? Думаешь, раз я пощадил тебя, теперь тебе дозволено делать все, что вздумается?! Мне кажется, я ясно дал понять, какого поведения я жду. — от мягкого, услужливого тона не остается ничего. Он снова груб и жесток. Раззадоривает. — Вчера ты сказал, что мне стоит держать рот на замке. Это я и делала. Даже старалась выглядеть довольной, чтобы он ненароком не узнал, что ты держишь меня в плену. Но вот насчёт тактильности мы не договаривались. Я, может, и нахожусь здесь на правах простой рабыни, но право распоряжаться собственным телом остаётся за мной. Впредь прошу учесть, что мне неприятны подобные жесты, господин Паксли, поэтому я требую… — Довольно, замолчи. Я не собираюсь с тобой церемониться. Ты могла бы быть заключена под стражу, или, в худшем случае, убита мной ещё на поле боя. Так что будь добра, поблагодари меня за то, что не лишил жизни. В счет долга проявленного милосердия я буду использовать тебя так, как сочту нужным, а ты отныне имеешь только одно право — следовать моим приказам. Все чаще бьется переполненное азартом сердечко. От наслаждения Карина прикрывает глаза, не в силах выдержать бурю эмоций, возникшую внутри после одного только взгляда на Эймона. Он был зол, чертовски зол. И как же ей это нравилось. Когда из под плотной ледяной корочки наконец пробивалось что-то, похожее на человеческие эмоции. Годами тренировать холодную сдержанность, покорно внимать всем лекциям старейшин, в точности следовать образцу идеального поведения, всю жизнь держать себя в строгих рамках, чтобы с треском разбиться о колкие насмешки. Карина гордилась собой, как никогда раньше. Она потерпела поражение в бою, зато в эмоциональном насилии ей не было равных. — Ах, совсем забыла. С вашего позволения, господин герцог, — несмотря на серьезную опасность, в буквальном смысле нависшую над ней, Карина без тени страха приподнимается и мимолетно целует в щеку, — Благодарю за проявленную благосклонность. Он шумно выдыхает. Ударить её хочется, но смысла в этом нет. Уже победила, знает это сама. По яркому румянцу и подрагивающим от напряжения губам видит. Наверняка, догадывается сама, в чем суть. И ведь ей-то дела совсем нет, она лишь способ задеть поглубже ищет, но что делать в таком случае жертве? Жертве жестоких манипуляций, тяжёлых воспоминаний и все ещё напоминающей о себе любви. Любой малейший жест вёл к краху долгой и упорной работы над собой, вновь заставлял упасть в пучину зависимости. А ей весело. — Следуй своей части сделки и обойдёмся без лишних конфликтов. Тебе необязательно попадаться мне на глаза, просто делай то, что должна. — отрешенно и совершенно бесчувственно произносит герцог, прежде чем отстраниться и дать, наконец, нормально вдохнуть. Карина молча поднимается, довольная собой. Ещё около десяти секунд, склонив голову набок, пристально наблюдает, как Эймон раздраженно по своему кабинету мечется, ища что-то, чем можно срочно себя занять. Но после его же грозного требования немедленно покинуть комнату, все таки приходится направиться в сторону двери. А ведь какой прекрасный мог быть день… Цвели вистерии, легкий ветер их доносил чарующий аромат, приятно грели спину солнечные лучи. Редко в Аберлине бывает что-то, кроме серой пасмурности. И нет бы сполна насладиться прекрасным, стоило все настроение таким глупым спором испортить. Впрочем, одной Карине страдать приходилось, Эймон и без того никогда в хорошем настрое не пребывал. Эта мысль снова заставила покрытые сливовой помадой губы растянуться в улыбке. Так ему и надо.