Не могу

Он видел, как она смотрела на него. Как внимательно слушала каждое его слово, заглядывая в глаза. Он прекрасно понимал, что это значило. Потому что и сам так делал, когда дело касалось «Его». Но однажды эти странные гляделки достигли своего пика, проковыряв здоровенную дыру в его сердце. Он подошел к ней поговорить. Серьезно и без утайки. «По-взрослому», как часто говорила мама. Вопрос был четкий и прямой. Не давая попыток юлить или переводить тему, он смотрел выжидающие, отсчитывая секунды в своей голове. И на шестой она ответила емкое: «да». В тот миг он вдохнул так глубоко, что казалось, еще немного и легкие лопнут. А затем был единственный вечер, в котором они были вдвоем. Впервые за долгие годы. Их разговор вился и петлял вокруг его одно. Сала Фишера. Странно. Но когда ты обсуждаешь свои чувства с человеком, который испытывает похожие, становится легче. Даже если объект симпатии у вас один на двоих. У Эшли было преимущество, они оба это понимали. Любить девушку проще, чем парня. Хотя бы потому, что общество не будет вас осуждать. Но также они оба помнили, что Ларри был самым близким для Сала из всех живых людей, кроме отца. Так что они сошлись на том, что их позиции равны. Не было гонки «влюби в себя Фишера». Но были чувства, которые резали острыми иглами нутро. Они договорились. Кого бы Сал не выбрал по итогу, они примут этот выбор и отпустят, пряча как можно дальше все свои чувства. Терять дружбу не хотелось ни при каких условиях. Они были почти счастливы, утопая в своей безответной любви. Прекрасно понимали, что Сал не готов. Фишер смотрел на них, как смотрят на близких друзей. Но не как на возлюбленных. Эта странная боль приносила счастье. Они оба ценили то время, когда были только втроем. Когда можно было прикасаться к любимому в дружеском жесте. Когда прижимались друг к другу за просмотром ночного фильма. Когда играли в видео игры все вместе по очереди. Они были счастливы. Поэтому каждый из них молчал, выжидал подходящего момента для непонятно чего. Ларри изрисовал весь скетчбук портретами и странными набросками фантастических иллюстраций со своим возлюбленным в главной роли. Книга, наполненная одним только Салом Фишером. Эшли на это только улыбалась, показывая свои наброски. Они были похожи в своей безумной любви. А затем Сал резко стал пропадать. Говорил о каких-то занятиях и задерживался в школе, выходил из дома под покровом ночи, как какой-то воришка. Ларри видел все это. Но от прямых вопросов Сал уходил с профессиональной ловкостью. Их общение сводилось к минимуму. Совместные фото, которые они делали каждую неделю на выходных, больше не пополнялись. Эшли хмурилась, сжимая свой фотоаппарат, и нажимала кнопку и наводя объектив на хмурого Ларри, чтобы тут же сжечь эту фотку собственной зажигалкой. Ведь на фото он был слишком подавленным и разбитым. Они оба чувствовали это. Что-то необратимое и мрачное встало у них за спиной в ожидании своего часа. Грозовые тучи сгустились над их головами, покрывая солнечные поля их душ мрачной тенью. И однажды небо все-таки разверзлось над ними. Ларри может поклясться, когда он увидел это, у него в голове прямо на сетчатке глаз сверкнула молния. Хотя на дворе было жаркое лето и все гоняли в футболках и шортах. В его душе резко наступил шторм, сносящий все вокруг и, кажется, именно в тот момент поселилась эта дикая печаль и зависть. Они с Эшли договорились встретить Сала с его занятий по математике. Устроить сюрприз и поделится радостной новостью о том, что Кемпбел удалось попасть в вуз ее мечты. У них было отличное настроение, оба предвкушали замечательный вечер в компании их дорого возлюбленного Сала. Вот только у голубоволосого были другие планы. Ларри зажимает себе рот ладонью, сдерживая смех. Эшли хихикает рядом ему на ухо и придерживает за плечо, когда он берется за ручку двери. Брюнет резко распахивает и замирает с открытым ртом, медленно выдыхая воздух из легких. Все слова и мысли вылетают из его головы, оставляя после себя пустой вакуум. Сал сидел на парте боком к двери. Его протез лежал рядом, а тонкие пальцы зарывались в светлые волосы. Гром загремел в ушах Ларри в тот миг. Он не слышал слов Эшли прямо рядом с собой. Но болезненно и отчетливо, ярко видел, как удивленные и расширяющиеся глаза Тревиса Фелпса, который смел прижимать к себе их Сала. И как вздрогнул Фишер, обернувшись с неподдельным ужасом в глазах. Они все замерли. Все четверо были слишком поражены, чтобы двигаться. Кажется, словно время тоже остановилось. Во всяком случае, Ларри очень этого хотел. Остановить и отмотать все назад. Гораздо, гораздо назад. Он почувствовал, как зашевелилась подруга, подхватывая его под локоть и утягивая назад. После чего та закрыла перед ним дверь... и какой же болью были наполненные ее зеленые глаза, когда он оглянулся на девушку. Эшли мотала головой из стороны в сторону, что-то говоря. Ее лицо заливалось слезами, а она даже не могла их остановить. Ларри перехватывает ее ладонь, крепко сжимая своими пальцами, и тащит подальше от двери. Прочь от этого кабинета, от этого места и этих людей. Впервые за долгое время ему хотелось оказаться как можно дальше от Фишера. Они спрятались у парня в комнате, ввалившись через пожарный выход. Ларри мешком упал на ступени, прижимая к себе все еще плачущую подругу. Это было невыносимо больно. Ее пальцы коснулись его лица и только сейчас он понял, что его кожа холодная не из-за воображаемого ветра в его душе, а от слез на щеках. Они так и просидели, обнявшись, прижавшись друг к другу и плача. Деля болезненные чувства между собой. И каждый из них понимал другого как самого себя. Они оба оказались в проигрыше. Конечно, у них был уговор. Отпустить Сала, когда настанет день, и радоваться его счастью в любом случае. Но смотря друг на друга, они признавались, что в душе теплилась надежда. Маленькая, но обжигающе-горячая. Она грела их, заставляя верить, что, быть может, выбор будет за кем-то из них. Но реальность оказалось куда более извращенная и болезненная. Они не появлялись в школе три дня. Игнорировали звонки Фишера и его стук в дверь. Мама Ларри понимающе смотрела на них и лишь тихо отвечала гостю, что никого нет. Как хорошо, что это была последняя неделя перед выпуском. Как хорошо. Ведь тогда проще было не видеться с Фишером, образ которого больше не нес радости. Потому что в голове всплывали не счастливые воспоминания проведенные вместе, а та жуткая картина в классе, где желанное тобой тело отвечало на ласки другого человека, и бурная фантазия с готовностью преподносила различные картинки с похожим сюжетом, но более откровенным финалом. И в душе становилось так больно, что Ларри зажимал лицо подушкой, крича в нее во все горло. Эшли была рядом. Опиралась на его спину, сверля взглядом увешанную фотографиями стену. — Нам нужно с ним поговорить, — тихо шепчет она в одну из долгих ночей, наполненную табаком и дешевым вином. — Наверняка он винит во всем себя и думает, что нам мерзко от того, что он гей. Да. Сал, скорее всего, переживает только из-за того, что его близкие друзья отвернулись от него, потому что он выбрал мужчину. Даже не догадываясь, что это потому, что он выбрал не кого-то из них. На следующее утро они сидят на лавке во дворе школы, у спортивной площадки, подальше от людей. Они были растрепаны как воробьи после дождя, с красными глазами, сухими и потрескавшимися от табака губами, со странным пустым взглядом. — Мама говорит, что мне стоит задуматься о квартире, а не жить в общаге. Переживает, что я свяжусь с плохой компанией, — Ларри смотрит на ее профиль, как та взволновано перебирает собственные пальцы. Эшли пытается заполнить эту гнетущею тишину, и Ларри очень благодарен ей за это. Она справляется с этим гораздо лучше, чем он. Взгляд брюнета цепляется за приближающиеся фигуры, и тело наливается свинцом. Сал и Фелпс подходят ближе, отделяясь от здания школы. Ларри толкает подругу плечом и указывает кивком головы в сторону. Девушка моментально поднимается на ноги, когда парни останавливаются возле них, пряча дрожащие руки за спиной. — Привет, Сал, — Кемпбел улыбается ему, немного неловко, но искренне. Вот только не двигается с места и не тянется обниматься, как делала это раньше. — Ларри, Эш… я… — голубоволосый запинается на каждом слове и мечется взглядом между ними. А Джонсон дрожит, когда слышит свое имя, и растирает лицо руками, медленно выдыхая через сжатые зубы. Ему совсем не хочется видеть, как Фелпс сжимает руку Сала. — Все хорошо, Сал… это ты прости. Нам нужно было немного времени, знаешь…. Чтобы … чтобы принять все это. — «Смириться», — думает Ларри. Им нужно было время, чтобы смирится. Но такое чувство, словно его нужно больше. А может, это вообще никогда не настанет. — Эш, я, правда, хотел сказать. Честно. Ты же знаешь, как вы мне дороги. — Не так уж и дороги, — бросает Джонсон. — Сколько ты бы еще водил нас за нос? Пару месяцев? Лет? От мысли, сколько времени он бы жил этой ложью, его начинает тошнить. Он шуршит пачкой сигарет и лезет в карман, доставая зажигалку. Он бросил курить, когда Сал попросил его об этом, и вновь вернулся к этой привычке в момент, когда для него начался этот шторм. Фишер даже не одергивает его. Молча, глотает упрек и смотрит из-под прорезей маски и плевать, что это протез. Тоскливо и болезненно. — Какого хрена, Джонсон, он пытается извиниться! — Тревис вспыхивает так же быстро, как огонек от колесика зажигалки. Если тот надеялся вывести Ларри на эмоции, то ошибся. За эти три дня шатен выгорел почти полностью. Все, что осталось, это зависть, боль и жалость к самому себе. — А ты заткнись, Фелпс. Это наше дело. Нас троих. И что-то я не припоминаю, чтобы мы стали квартетом. Ты даже стоишь тут только потому, что цепляешься за Сала. Если бы не он, тебя тут не было бы. — На удивление, Джонсон даже не кричит. Он говорит вполне спокойно и размерено, в гордость самому себе. Эшли гневно окидывает его взглядом и громко скрепит зубами. Она злится. На Фелпса, на Ларри, на Сала и на себя. Брюнет прекрасно это знает. Потому что испытывает то же самое. — Ребята! Пожалуйста, прекратите, — Сал встает между ними, загораживая Тревиса собой, и пытается перехватить взгляд подруги, ища поддержки. Но не находит. — Пойми, Сал, — говорит она уже спокойней, обхватывая его протез и ласково поправляя челку. — Мы не злимся на тебя за твой выбор. Даже если бы ты захотел переодеваться женщиной и встречаться с надувной куклой, мы бы поняли это. Потому что любим тебя. Твой выбор — это твой выбор. Но нам неприятно, что ты врал нам. И мы злимся из-за того, кого именно ты выбрал. Ты ведь знаешь, Фелпс с младшей школы мешает нам жить. — Это потому что его отец… — Сал заступается за своего парня, но Эшли сбивает его, не давая пререкаться ней. — Мне не важно, почему он делал это. И Ларри, я думаю, тоже не важно. Нам не важна причина его поступков. Но, Сал. У каждого есть свои проблемы и внутренние демоны. И я думаю : не справедливо, что кто-то в состоянии сдержать их, а кто-то — нет. — Она бросает гневный взгляд на блондина, выделяя интонацией последние слова. И тот, на удивление, отступает назад, выпуская ладонь Фишера. — Мы все еще любим тебя Сал. Но ненавидим его. И с этим ничего не сделать, — девушка опускает руки и свои глаза, не в силах выдержать взгляда любимого человека. — Мы не можем запретить тебе любить его. Но, Сал… эту боль… прости, Сал. — Эшли всхлипывает и разворачивается к нему спиной. Джонсон подскакивает, отбрасывая сигарету в сторону, и позволяет подруге спрятаться в своих объятиях. Он чувствует, как мокнет его футболка от слез и как внимательно следит за ним Фишер. — Прости, Сал — повторяет он ее слова своим хриплым голосом. — Наши чувства останутся к тебе прежнему. Но как раньше уже не будет, — Ларри так больно смотреть на него сейчас. Сал стоит один, прижимая руки к груди, вздрагивает плечами и шмыгает носом. Такой брошенный. Такой одинокий. Джонсон не выдерживает и реагирует быстрее Фелпса. Хватает Фишера за руку и притягивает к себе. Эшли ловит его на полпути и льнет к нему. Так они и прижимаются друг к другу, заливаясь слезами. Они словно прощались все вместе. И к ужасу, это было правдой. После выпуска Эшли спешно собрала вещи и уехала в соседний штат. Не так уж далеко, но достаточно, чтобы свести общение к редким сообщениям на праздники. А Ларри... Ларри остался. По большей части просто потому, что ему некуда было поступать и негде искать другой жизни. Ничего не хотелось. Он просто существовал. Помогал маме по дому, изредка бывал в гостях у Тодда с Нилом, но уходил спустя пару минут после прихода Фишера с Фелпсом. Он правда старался. Спустя пару месяцев со всей этой заварушки он поддался на уговоры Сала попробовать наладить их отношения. Провел с ними праздничный обед в честь помолвки Нила и Тодда. Собрались самые близкие. Даже Эшли поздравила, хоть и по видеосвязи. Она была вся в делах и заботах, но выглядела очень неплохо. Обед прошел довольно приемлемо, разговоры на нейтральные темы были хорошей идеей. Тодд, хоть и косился на Фелпса постоянно, не давал Ларри по долгу задерживать на нем внимание. Выспрашивал дела, интересовался здоровьем матушки и планами. Джонсон даже позволил себе немного расслабиться. Пару раз пошутил и воодушевленно обсуждал с Нилом его идею с научным проектом для аспирантуры. Но расслабленная атмосфера продержалась недолго. Как только взгляд цеплялся за эту сладкую парочку на той стороне стола, у Ларри сводило желудок и горели легкие. Всплывали образы из старых школьных дней. Когда его задирали. Когда задирали самого Сала. И Джонсон не понимал, как можно было отбросить все эти унижение и обиду, да так далеко, чтобы полюбить. В итоге он ушел самым первым и, сославшись на дела, собрался в пару секунду и растворился в вечерней дымке до того, как Сал сообразил, что происходит. Он долго бродил по городу. Пряча руки в карманах куртки смотря под ноги, пока не зазвонил его телефон. — Ты продержался дольше, чем я думала, — это было первое, что он услышал, когда принял вызов. Странное приветствие. — Тебе уже доложили? — Ларри смотрит, как растворяется облако его горячего дыхания в воздухе. — Ага. Тодд скинул смс. Сал кстати тоже, но удалил сообщение, не успела его прочитать. Кажется, ему тяжело говорить со мной. Ларри молчит, не зная, что сказать, да и нужны ли слова вообще. — Я попытался. — Я знаю. И ты молодец. Я вот даже не стала пытаться. Они снова замолкают, и Джонсон присаживается на ближайшую скамью. Уличные фонари начинают загораться один за другим. Ночь становилась все темнее и тише. Вот только шторм внутри брюнета так и не утихал. — Не обязательно быть сильным, Ларри. Ты можешь сбежать, как и я. В конце концов… нам стоит жить дальше. Он ведь живет. — Парень слышит горечь и обиду с каплей злобы в ее голосе. Вот только на кого она злится теперь… — Я не могу бросить его. — Он бежит к тебе каждый раз, когда у него разлад с Фелпсом. Ты словно мусорный контейнер, куда он может выплескивать все то, что не хочет хранить в себе. — Ты злишься на него? — Брюнет поднимает голову к небу, словно Эшли где-то там, и он сможет заглянуть в ее глаза. — Да. На него. Всепрощающий. Всепонимающий. Приютивший у своего сердца бедного, сирого и убогого Фелпса, совершенно наплевав на чувства своих друзей! — Но ведь сердцу не прикажешь. Да. Как можно ему приказать. Люби, не люби. Это тебе не приложение на телефоне, которое можно включить или выключить по желанию. Если бы можно было, Ларри давно бы выключил его и даже удалил. Только бы освободить себя от этих чувств, что так грызут его внутри и топят холодной водой от бушующей непогоды. — Ларри. Я люблю тебя, ты дорог мне и близок. Я боюсь за тебя. Ты словно замер в одной точке и больше не двигаешься. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы я была счастлива. Мы имеем на это право, никто не будет благодарен за наши страдания и терпение. Ларри… — Ее голос такой тихий и нежный. Кажется, словно она сидит рядом и может обнять его, прижав к себе и подарив немного тепла. — Да, Эшли. Ты права. — Ларри? — Я тоже люблю тебя, Эш. Мне действительно стоит отпустить это. Отпустить его. — Хорошо. Напиши мне, как будешь дома. Знаешь, тебе стоит приехать. Тут есть музей современно искусства, тебе понравится, — она смеется сама себе, и ее голос звучит таким жизнерадостным и ярким. — Ха. Надеюсь, там нет авангард. Не переношу его. — Ха-ахаха-хах. Этого не скажу. Я решила, что не пойду туда без тебя. — Ладно-ладно. Будем считать, что ты меня уговорила. — Доброй ночи, Ларри. Жду сообщения, и не сиди на улице долго. Зад отморозишь. Парень не успевает ответить на ее колкость и слышит окончание вызова. Он глубоко вздыхает и закрывает лицо руками. Она права. Она всегда во всем права. Это Ларри понял еще очень давно. Ему нужно оставить это. Это нужно прекратить. Шторм уже не утихнет просто так, а внутри больше нечему расти. Все сгнило от сырости давным-давно. Пора решить, Ларри. Что тебе дороже: твои собственные чувства или желание Сала не терять друга. Джонсон растирает лицо руками. До боли, почти царапая кожу ногтями. Хочет сорвать с себя все это. Эти чувства, надежды. Все эти пагубные мысли и эмоции, что облепили его всего с ног до головы. Они словно поглотили каждую частичку его тела. Давили, стягивали, жгли. Не давали возможности избавиться от себя просто так. До моста, который пересекает реку, почти час пути. Ларри ходил туда вместе с отцом рыбачить, и после его ухода тоже. Но не за рыбой. Машин совсем мало, потому что после постройки автострады этой дорогой мало кто пользуется. Один-единственный фургон с доставкой и старый фермерский пикап. С наступлением ночи становится холодно, ветровка почти не греет, а шальной ветер пробирается под футболку, замораживая душу не хуже метафорической холодной штормовой воды внутри. В голове столько мыслей. Крутятся прожитые дни и дорогие мгновения. Вот всплывает воспоминания о первой ночевке. Тихий шепот в темноте и горячая ладонь в твоей руке. Затем, как калейдоскоп, все меняется. И тут уже громкая музыка, дикие танцы Эшли со старой шваброй и звонкий смех Фишера, аплодирующего ей. Сал. — Ну почему это не может быть просто плохой шуткой! Сука! — Ларри бьет рукой наотмашь и попадает по стоящему слишком близко к нему фонарю. Ушибленное место тут же ноет и по всему телу разливаются мурашки. — Ну почему, черт возьми, — говорит парень, уже тише, — я что, не заслужил сраного счастья? У меня и так нихрена нет! Сука! — следующий удар все-таки ломает кость. Джонсон падает на колени, прижимая больную руку к груди, и укачивает ее как маленькое дитя. Или, быть может, как свое разбитое сердце. Так хочется, чтобы его кто-то спас. Вытащил из всего этого дерьма. Сказал, что это все розыгрыш, тупой и стремный, но не настоящий. Что все по-старому. Они все вместе и им хорошо. Даже если он и Эшли захлебываются от безответной любви. Да приди ты в себя, Джонсон! Что скажет твоя безмерно любимая мама, когда узнает о настоящей причине твоего раскисания. Ты не можешь ее огорчать. Ты же ее сын, ее опора. «Не обязательно быть сильным, Ларри». Да. Точно. Эшли. Эшли же справилась с этим. Почему он не может. Умная девочка. Вот в кого ему стоило влюбляться. В добрую, умную и сильную Эшли. Которая поддержит, поможет и никогда тебя не бросит ради какого-то утырка, у которого нехватка отцовской любви. Блять. Ларри смеется от последней мысли. Он ведь тоже подходит под это описание. Вот же, сука. Ирония. Парень резко дергается, когда звенит мобильный. Он видит маленькое окно-оповещение о входящем сообщении и имя отправителя. Читать пришедшее совсем не хочется. В груди так жжет, словно он выкурил всю пачку сигарет за раз. Так больно. Достаточно. Сколько это длится? Если с самого начала, то уже два года. А если от конца, то два месяца. Нормальный такой срок для того, чтобы умереть от безответной любви. И вполне внушительный, чтобы наконец-то перегореть. Он должен отпустить его. Только вот… Слезы жгут глаза и сдавливают горло не хуже приступа удушья. Только это не он держит. А его. Сам брюнет бы уже давно забыл все это. Эшли. Эшли, милая, ты ведь не знаешь. Сал не просто плакаться к нему приходит. Он приходит, что бы медленно его убить. Достаточно. — Достаточно. Хватит. Он поднимается на ноги и тут же глохнет. Как же громко шумит река в ночи. Стрекочут жуки. Скрипят деревья. И какая же тишина в голове и груди. Он не смотрит сообщение, смахивает его и набирает последний вызов. Когда трубку поднимают, он с выдохом произносит: — Еще есть места на поступление? — и сам удивляется как легко ему говорить об этом.