Так идут к звёздам

— …И так начнется гибель мира. Кто далеко — умрет от болезни, кто близко — падет от меча, кто останется, умрет с голоду, кто выживет, того погубит мороз… Ибо наступит век Меча и Топора, век Волчьей Пурги. Придет час Белого Хлада и Белого Света. Час безумия и Час Презрения, Tedd Deireadh. Час Конца. Мир умрет, погруженный во мрак, и возродится с новым солнцем. Воспрянет он из Старшей Крови, из Hen Ichaer, из зерна засеянного. Зерна, кое не прорастет, не проклюнется, но возгорится пламенем… Древнее пророчество, давно покоящееся где-то на дне океана времени, скандировал молодой эльф в старом, протертом местами до дыр, кожушке и торчащими из-под шапки рыжими волосами-паклями, сухими, как солома, и столь же неаккуратными. Впрочем, Харучие бы еще поспорил о том, на какую долю тот эльф. Адепт несуществующей столь же много лет церкви склонялся к тому, что всего в аршине от него сидит, театрально раскинув руки, премерзкий гибрид Aen Seidhe и человека. У Санзу зрение-то соколиное, острое, как клинок, — мигом отсекает нужные детали, и будто ничего уже неважно другое. Цепко и хватко. Конечно, он видел его уши, похожие на остролист, — неровно подстриженное сено волос на висках едва прикрывало их. Видел и его зубы — поразительно ровные, поразительно здоровые и целостные для деревенщины, но самое главное: одноразмерные, такие, что верхний рад напоминает уложенную на кровлю дома белую черепицу. Видел красивые глаза, темные и глубокие с синевой, как отшлифованный турмалин, видел тонкий уголок губ. Видел, как краснеют попадающиеся на шляху девицы, стоит полуэльфу лишь подмигнуть им. Видел, с каким увлечение тот болтает о пророчестве. Но, говоря по правде, когда Харучие, обернувшись на задорный свист и покачнувшись в остановленной телеге, увидел его впервые, он бы ни за что не подумал, что в нем есть что-то эльфье. Человеческая кровь просачивалась в нем отовсюду: в тех же рыжих паклях, в россыпи веснушек по всему лицу, в крючковатом носу и сильных широких плечах. И в преувеличенно трепетном и взволнованном отношении к наследию своего народа. Харучие со всех возможных точек зрения был чистокровным эльфом. Более того — относился к знатному древнему роду, был жрецом, через ум которого прошли десятки постулатов, исторических и религиозных текстов. Они нашли в голове Санзу отклик, осели внутри черепушки налетом мудрости и знания, позволили возгордиться и стать первым там, где каждый равен каждому… но даже он не скандировал ценные пророчества вот так просто — в телеге на деревенской дороге. — Можно я дам этому пустозвону по башке? — быстрым шепотом спросил Харучие, опершись локтем на плечо товарища. — Можно, — запросто ответил Ран, а затем хитро, лисьей манерой, улыбнулся, глянув на напарника вполоборота так, что его губы оказались у самого заостренного уха, — но только не удивляйся, если потом получишь от меня подзатыльник. — Да вас бы обоих вырубить, — раздраженно шикнул на них Риндо, прислушиваясь. — Или сразу снести головы. Хотя я уверен, что даже так вы продолжите переговариваться. Вы неисправимы. Оба трещотки. Шлях, как положено, находил свой конец в темнеющей под сумерками деревеньке. Ничего примечательного: открытая округлая равнина, окруженная могучим осенним лесом, хатки, рассыпавшиеся впереди, да бледные столбы дыма на фоне тусклого неба. Но Харучие навострился. Уже дело привычки, и ничего тут не поделаешь. Ран крепко задумался, а затем после недолгого жевания собственной губы по-свойски шлепнул возницу по плечу, выдавив из него такое ругательство, что Риндо поморщился. — Слышишь, у вас тут, в деревушке, нет работенки… устранительного характера? До того дошло не сразу. А как дошло, вызвало мороз по коже. — Попадья молодая с кузнецом того-сегокается, все на деревне только о том и переговариваются. Но кто знает, возьмет ли раб божий грех на душу… — Супружеская измена, — фыркнул Санзу. — Люди такие моногамные… Но устранять их по моей части. — Нам без кузнеца никак… — почти пропищал возница, вжимая голову в плечи и пытаясь понять, что же за странную компанию он подобрал: пара похожих друг на друга молодцев и некто эльфьей крови со страшными шрамами на щеках и запястьях. Точные разбойники. — Молодой, неопытный, да какой хоть. Батька хорош был, так тоже не направо ходил, на том кузнечиха его уж словила. И Единый знает, что да как там вышло… — А есть что-нибудь, где ведьмак нужен? — перебил его Ран. — Я как раз ведьмак. Ведьмаком Ран не был. Даже не схож. Не было в нем, кроме пригожего роста, даже намека на мутации: волос черный, кое-где обеленный цирюльными травами, плечи узкие, грудь впалая, но мощная, мышцы крепкие, в меру крупные, чувство юмора превосходное. Не было на шее форменного медальона одной из ведьмачьих Школ. Не было сверхсилы и сверхловкости, устойчивости к волшебным эликсирам и особых выдающихся способностей. Но иногда приходится опускаться до топорной лжи. Ран пытался охотиться не только на людей, но и на чудовищ. Возница глянул на него — сначала с интересом и испугом, затем с оценивающим интересом, — и поймал блестящую в полумраке улыбку. — Шуткую. Но какую-то тварь замочить могу за скромную плату. По-ведьмачьи же? — Да что же у нас тут? Волки, да и только. — Ага, один волк, да и всего-то восьмерых сожрал, — вмешался рыжий полукровка, чем тут же привлек внимание всей повозки. Кажется, это польстило ему. Паренек вальяжно откинулся на край телеги. — И это я только коней и кобыл посчитал. Возница отмахнулся от него, мол, не забивай людям и нелюдям головы. Вопреки ожиданиям рыжего, от него, действительно, все отвернулись, скучковались, точно сформировав оппозицию. И только через несколько минут к нему ближе подсел эльф со светлыми волосами, смело убранными в хвост так, что видны уши. Ран почему-то считал, что Харучие лучше ладит с эльфьими созданиями, ведь сам является таковым. Дудки. Харучие не ладит ни с кем, а оное к оному не притягивается. Даже с Раном. — Что за волк? — недовольно спросил он, натужно, точно допрос велся в его сторону. — Они же стаями всегда. Почему ты считаешь, что один? — Так воет-то один всегда в полнолуние, — заговорческим шепотом поведал паренек, ближе придвинувшись к попутчику. От него пахло илом и речным берегом, его штаны были по колено мокрые. И это в конце осени-то. — И следы от когтей на тушках всегда от одной пасти. Говорил он тихо. Будто обидевшись на остальных, что не восприняли его всерьез. Риндо то и дело оборачивался, но умело скрывал свой интерес за созерцанием мелькающего среди редких стволов уходящего солнца. — Он обитает с противоположной стороны, на дороге, что прямо в Новиград ведет. Сначала злодействовал токо ночью, а потом и при свете дня тоже. И что егеря уже только ни делали, все никак. Никто даже в морду не видел, точно что-то магическое… — Типун тебе на язык, — вмешался возница. — Только ненормальщины нам тут не хватало. — Говоришь это в повозке с двумя эльфами, — усмехнулся Санзу, подсаживаясь обратно к товарищам. — Так и язык можно выплюнуть. Дальше ехали тихо, в задумчивом молчании. Каждый думал о своем. Каждый сделал свои выводы. ___ — Я пойду. Ночью следующей. — Ран, вот ответь: что тебе дома-то не сидится? — Риндо раздраженно зыркнул на брата, грозно потирая очки. Да, только младший Хайтани умел делать это именно так — грозно. — Крышу над головой дали, за стол позволили рядом сесть. Небогато, но мы на то и не в сам Новиград заявились. Говорил это Риндо, сидя на подстиле в небольшом дровяном сарайчике, заботливо выделенном тем самым возницей. Бедолага все еще был уверен, что подцепил на распутье разбойников и потому пытался всячески умаслить их, чтобы выйти из этой встречи невредимым. И именно он за вечерей снисходительно заверил приставшего к нему Рана, что плату деревенские наскребут, если всем скопом, потому как огромный крюк до города заметно беднил селение, а волк пугал местных. За это Хайтани-младший был готов прикончить его хоть тем же ножом, которым с застенчивой улыбкой порезала хлеб молодая и уже беременная возничья супруга. — А завтра что есть будете? — парировал его старший брат. — Не забывай, что у меня за пазухой два оболтуса, которых нужно кормить. — Одному оболтусу уже двадцать три, — закатил глаза Риндо, но тут же потупил взгляд, загибая пальцы в бессмысленном жесте, — а второму… наверное, сто двадцать три. Может, стоит убавить свой материнский инстинкт и уже начать больше доверять нам? Мы же команда, а значит, ночуем вместе, питаемся и умираем от голода тоже вместе. Сарайчик был небольшим. По боковым стенам были размещены заготовленные на грядущую зиму дрова, у третьей стояли два грубо сколоченных ящика, в которых располагались куриные гнезда. Пернатые шумно суетились, то и дело зарываясь глубже лапами в сено. В их куриные головы никак бы не дошла мысль, что разговор двух братьев бессмыслен: чувство ответственности — больное место Рана. И его же источник силы. Рин знал об этом. Он только вздохнул, когда брат уперто выдал: — Все равно пойду. Какого-то волчка я одолею. — Конечно! — хлопнул себя по колену Риндо, чем взбунтовал затрепавших крыльями кур. Им соседство явно не было по нраву. — Охотники не смогли, а великий и ужасный Хайтани Ран сумеет! А если это оборотень? — Убивать людей — моя специальность, — беззаботно усмехнулся Ран, все так же стоя у двери и на глаз прикидывая, как бы обустроить на полу постель на троих. — Такой я неправильный ведьмак. — А если не сможешь? — То ты позаботишься о Хару, — подумав, стоит ли говорить на эту тему с братом серьезно, ответил старший Хайтани неожиданно легким, спокойным тоном, точно речь зашла о чем-то важном и само собой разумеющемся. И кажется, понял это, только вот поздно. Прочистив горло и повысив голос, он продолжил наказ: — Отведешь его, куда должен. Два года уже странствуем вместе, пора бы и Предназначение исполнить. — Ты сам-то этого хочешь? — спросил Риндо, прищурившись. — Он же уйдет, снова вдвоем будем. Без Санзу. Думаешь, захочет остаться? Он бросит нас, как только твоя часть сделки будет выполнена. Как бы мы ни сдружились, ты и я для него в первую очередь — презираемые им люди. Наш мир ему чужд и всячески отвергает Хару, как и сам Хару его. Вместо ответа Ран ухмыльнулся на этот раз, хитро, лисовски, скрытно. Риндо понял, что задел его за живое. Он старался как можно реже напоминать о скорой разлуке, но со временем без этого стало невозможно обходиться. Время текло, и Предназначение должно было взять свое. Обоюдоострое лезвие, пронзившее его брата и этого эльфа больно резало, но в то же время и закупоривало разорванные артерии. Расставание этих двоих было предначертано еще в момент знакомства, и когда-то это носило характер банальной сделки. А потом примешались чувства. Тогда-то лезвие и сделало болезненный надрез. — Пойду проветрюсь, — бросил Ран и ловко развернулся на одних каблуках, тут же выскользнув за дверь и оставив брата одного разбираться с тряпьем, на котором им скоро придется лечь спать. Ночь встретила его приветливо. Поздняя осень, несмотря на утренние заморози на земле и лужах, была солнечной и оттого теплой. На небе горели звезды, в окне домишки — лампадка одинокой точкой, еще одной звездочкой, только на земле. Хайтани отошел на пару шагов. — Подслушиваешь? — Небом ночным любуюсь, — запросто ответил Харучие, в действительности стоящий, задравши голову. На напарника он даже не взглянул, и будто сделал это из принципа: руки сцеплены на груди, брови нахмурены. — Тебя никак не переубедить? Ран встал рядом. Присмотрелся, попытался понять, какие геометрические вычисления, какие магические формулы сейчас крутятся в голове эльфа, что тот так пристально смотрит ввысь. — Ты и сам знаешь. Если что-то пойдет не так… — Оу, нет! — перебил его Санзу, так же не двигаясь. — Давай только без наставлений. Меня с ним ничего не связывает, я не возьму на себя ношу в виде твоего брата. Если переиграешь с жизнью и сдохнешь, то будь готов к последствиям. Как минимум, я тебе врежу, даже если щека будет холодной. — Это потому что ты уйдешь скоро? — спросил Ран. Впервые спросил. — Это потому что есть Предназначение, — ответил Хару, осанистый, застывший, как статуя. Только что губы шевелятся. — И оно выше нас так же, как и луна, и звезды. — это прозвучало как волшебное заклинание, потому что, сказав это, альв круто развернулся и схватился за петельку в двери, напоследок обернувшись: — Ты полный придурок. Это мне созвездие Ока сказало, а оно никогда не лжет. ___ Провожать Рана вывалила, кажется, вся деревня. По крайней мере, народу было много, и весь он воспринимал невесть откуда взявшегося парнишку как героя, настоящего ведьмака. Харучие смотрел по сторонам и с каждой минутой все сильнее желал уйти. Сюр превращался в фарс. Матери крепко прижимали к грудям детей. Мужчины толпились у стоящих окрест хаток. Малышня, сумевшая удрать от родителей, бегала и радостно кричала, напевая срифмованные на ходу песенки. Девицы, краснея, перешептывались А все почему? Потому что явился бесстрашный герой, готовый избавить их от ужасного монстра! Но только никто не стал считаться с главным. Ран был обычным человеком, даже не ведьмаком. Ему бы тоже стоять где-то в толпе — в городе или селе. Тоже бы жевать конопляные листья и плеваться, обсуждая симпатичных дочек мельника. Тоже бы жить, трудиться и не соваться черту на рога. Харучие сжал кулак и засунул его в карман, нащупав там ледяной металл цепочки. — На, — буркнул он, буквально всучив Хайтани свою хризолитовую подвеску. Тот с удивлением сначала посмотрел на кулак эльфа на своей груди, затем на его хмурое лицо, точно ища подвох. Санзу закатил глаза. — Если что произойдет, мне будет легче отыскать тебя в лесу. — Благодарю, — улыбнулся Ран, сощуриваясь. — Все же ты не желаешь мне смерти. — Конечно, нас связывает кое-что, если забыл, — строго напомнил Харучие, точно поставил незримую точку разговору, который даже не был начат. Уголки губ Рана чуть опустились, но не настолько, чтобы мало знающий его человек заподозрил неладное. Эльф раскрыл пальцы, передавая амулет, при этом не прерывая зрительный контакт, даже не догадываясь, какие мысли теперь метались в голове товарища. А тот мог бы стоять так вечно. — Если ты умрешь, я умру. Хаос всегда берет свое. С этими словами альв отошел к Риндо, теперь со скрещенными руками наблюдая, как Ран застегивает на шее замочек, как прячет хризолит под одежду. А как долго он потом держал на груди руку, он не увидел. Над лесом взошел желтый серп луны, совсем похожий на ловушку, в какую попало это селение, — деревья огибали ее точно так же. Люди толпились в полумраке: кто-то ждал геройства, кто-то жаждал криков и зрелищ. Их лиц теперь было невозможно разобрать даже в отсветах костров, для Харучие они просто сливались в единое бледное пятно, помноженное на пару десятков. Ран, отсалютовав брату напоследок, двинулся по дороге. И, казалось, с каждым удаляющимся его шагом напряжение внутри эльфа росло. Он нетерпеливо топнул ногой. — Я тоже волнуюсь, — заметил это движение Риндо, даже не глядя вниз. На спину Хайтани-старшего. Но Харучие на это ничего не ответил. Лишь плотно сжал кулак. ___ Темнело быстро. Ран размеренно двигался по хорошо проезженному пути, не таясь, как трус, и не разбегаясь вперед, как самоубийца. Принцип волчьей охоты он знал: стая сжимает кольцо вокруг своей жертвы, перекрывая ей пути к отступлению, а затем перегрызая горло. Но каков исход дела, когда волк — одиночка? Хайтани приходилось иметь дело с волками — наталкивались с Риндо порой в глуши, гасили свет и спешно ретировались, опасаясь не столько за свои жизни, сколько за лошадей. Себя-то защитить легче, чем большой и лакомый кусок для зубастых. Особого плана не было — Ран не привык полагаться на туманные додумки, только на конкретные обстоятельства. Казалось, нет ничего проще — найти цель и устранить, даже если она с когтями, зубами и полным превосходством по всем параметрам. Из преимуществ у Хайтани были только смекалка, меч и бушующий в крови адреналин. Парень облизнул губы. Сердце бешено колотилось, во рту сохло, под ложечкой неприятно сосало. Но с каждым шагом по утоптанной колесами и дождями дороге азарт брал верх. Ран просто задавался вопросом: сможет ли? Неизведанные ранее чувства густым дымом заполоняли голову, заставляя жалеть о невыпитой перед походом чарочке самогона. Ясный ум — парадоксально, — туманил рассудок. Мечты Рана о доблести и славе, некогда разбитые о вражескую броню, некогда затоптанные в грязи приграничья его же сапогом, вновь просыпались и поднимали вверх зубоскалые морды, не хуже настоящих волков. Вся жизнь Хайтани прошла в подготовке к войне, в которой они с братом стали дезертирами за много лет до ее начала. Детство, проведенное в настоящей кольчуге и с мечом в руках, оказалось бессмысленным, и как жить дальше, Рану никто подсказать не мог. Только грязь. Бесконечная дорожная пыль в легких стали для него ответом, а отвергнутые желания — стимулом никогда не оборачиваться себе за спину. Но теперь Ран мог стать героем, настоящим воином, как великие полководцы родной страны, на которых он равнялся с детства, пусть и для этой маленькой деревни. Самолюбие тешилось само собой. Постыдное чертово самолюбие брало его за горло нежной хваткой. Селение скрылось из виду шагов сто назад. И тогда Хайтани понял, что уже не один здесь. Медальон на груди завибрировал. Пальцы крепче сжали эфес меча, сердце, казалось, провалилось в кишки и теперь отбивало свой беспокойный ритм там. В тихой серповидной ночи даже остатки листьев на деревьях едва трепетали. Но погруженный в свои мысли Ран не сразу отметил, что у правой обочины шелестит явно сильнее. И потому рык, утробный, раскатистый, стал для него неожиданностью. Парень медленно вытащил свой меч, Атропос, прислушиваясь теперь к каждому шороху. Рык повторился теперь уже громче, но само животное не спешило показываться, точно подзывало к себе жертву, показывало, что идет попятам, что несет гибель в зубах. Кто-то должен был победить, а кто-то погибнуть. Из тени, будто из нее же сотканная, протянулась широкая лапа. Ран среагировал моментально — выбросил в ту сторону лезвие, делая размах во всю длину руки. На освещенную дорожку посыпались тонкие ветки и посеченные желтые листья. Инерцией Хайтани потянуло в сторону, но он сумел удержать равновесие, сделав левую ногу опорной, после чего от нее же и оттолкнулся, направляя меч туда, куда могло отскочить существо. Колючие ветви царапнули лицо, захватили подол неизменного плаща, кончик лезвия задел что-то подозрительно твердое. Ран наскоро вытащил меч, застрявший в коре, и осмотрелся. Но не увидел никого и ничего. В следующий раз рык раздался сзади, к чему Хайтани был готов. Ловко развернувшись на месте, он сделал размашистый шаг назад, при этом ударяя лезвием в сторону, к которой только что был спиной. И там его встретила пара красных, налитых кровью, глаз. Зверюга, и в самом деле, оказалась немалой: пожалуй, по пояс долговязому Рану. Лезвие коснулось шерсти на мощной груди, вряд ли причинив большой вред животному. Хайтани, ловя момент, ударил еще раз и метнулся к дороге, более открытому месту. Волк, раззявив пасть, ринулся следом и теперь уже в открытую бросился на своего охотника. Ран вовремя отскочил, но при этом пребольно задел плечом ствол осины, да так, что перед глазами поплыло. Времени думать не было совсем. Инстинкт самосохранения сам двигал руки и ноги. Парень, не глядя, замахнулся, вновь задев лишь воздух, и, быстро перехватив эфес другой, онемевшей от боли, рукой, ударил туда же, где только что сделал промах. В этот раз конец лезвия встретил препятствие. И вместо рыка раздался короткий жалобный скулеж. Ран тяжело вздохнул, в груди кольнуло. Казалось, он впервые с начала схватки сделал вдох. На землю капнула кровь. Пытаясь отдышаться, он поднял глаза и понял, что задел лишь пасть. Волк прижал голову к земле, скребя лапой и будто пытаясь вытащить застрявшую занозу. Ран сделал шаг в его сторону, занося меч, как вдруг животное выгнулось, задрало вверх кровоточащую морду и взвыл, громко, надрывно, точно взывая к самому серпу луны. Хайтани сделал еще шаг, но в следующий миг был вынужден развернуться всем корпусом и ударить, казалось бы, в пустоту. Раздался вновь вой, и теперь ему вторил еще один, второй, третий, четвертый волчьи голоса. Недолго думая, парень прижался спиной к стволу, пытаясь обезопасить себя в безвыходной ситуации. Из темноты появился еще один. Волков стало двое. Волков стало много. Их черные спины дыбились, щетинились. Пасти одинаково пускали вязкую слюну, глаза одинаково горели во тьме, и теперь казалось, что весь свет в лесу — это обозленные глаза стаи. И Ран понимал, что пока он отбивается от одного, любой другой может беспрепятственно разорвать его на части. Раненый волк — самый опасный хищник. Хайтани сплюнул себе под ноги и удобнее перехватил меч, отчаянно готовясь парировать любой выпад до последнего. ___ Как только послышался вой, толпы от греха подальше поубавилось: матери, страшась, скрылись с детьми в домах. Остались только самые смелые и пьяные. И те уже нашли себе занятие поинтереснее бездумного ожидания. Например, драка двух эльфов, что развернулась у самой кромки леса. Никто не знал, что стало причиной, кто начал первый и кто в итоге надерет острые уши оппоненту. И только Риндо наблюдал за происходящим с молчаливым пониманием, то и дело обеспокоенно поглядывая на теряющуюся среди деревьев дорогу. — Один, говоришь?! — орал Харучие прямо в лицо рыжеволосому полуэльфу, нависая над ним и крепко удерживая за рубашку. — Набрехал, курва! — Да откуда же мне знать?! — кричал в ответ парнишка, пытаясь при этом не просто вывернуться, но и ударить Санзу в ответ. — Что знал, то и сказал! — А какого черта сказал?! Молчал бы в тряпочку! Перебранка была короткой, но по лицу вдоволь успели получить оба — Харучие быстро нашел его в толпе и без предупреждения ударил кулаком в скулу, буквально сбив с ног и явно повредив зубы. Сначала Риндо наблюдал за этим с неким наслаждением, разделяя мысли товарища, пока здравый смысл не взял верх, и он не оттащил Санзу, убеждая, что дело поправляемо не этим. Эльф тяжело дышал, то и дело утирая кровь из разбитого носа, но рыжего все же отпустил. Он и сам понимал, что нужно действовать, пока не стало слишком поздно, пока не пришлось пожалеть, пока кого-то еще можно спасти. А не спасти Харучие не мог, уже давно не мог. — Что будем делать? — как ни в чем не бывало спросил Риндо, глядя, как альв пытается стянуть на груди порванную рубаху. Харучие не ответил, только задумчиво посмотрел в глубину леса, быстро постукивая указательным пальцем по губам. Хайтани его не трогал, хотя его и распирало беспокойство за брата. Но он знал, точно знал: Харучие не позволит никому сегодня умереть. Успел уяснить, наблюдая за этими двумя. Когда эльф, решительно щелкнув пальцами, приблизился к одному из тухнущих костров, у Рина уже не было сомнений. — Вернее, что ты будешь делать? Эльф провел над открытым пламенем рукой, сформировав из него огненный шарик. Ночь стояла тихая, Хаос послушно внимал приказам любого, кто способен их отдать. Харучие прикрыл глаза и сконцентрировался — оное все же тянулось к оному, магия просилась обратно к своему обладателю. Он точно знал, где Ран, мог даже с закрытыми глазами и связанными ногами доползти. И от этого на сердце стало чуть спокойнее. — Жди нас здесь, — ответил альв, поднимая глаза на младшего Хайтани. В них горел зеленый огонь. — Мы вернемся скоро. Мокрые, вероятно. ___ Ран не знал, сколько прошло времени, сколько капель пота скатилось по носу и сколько ударов сделало его собственное сердце. Волки — уже в большем количестве, — вились у его ног, перетаптывались. Их черные спины напоминали плавающих по воде хищных рыб в море, что окружают несчастных рыбаков в лодках. То и дело кто-то из них порывался приблизиться, и тогда Хайтани вскидывал меч, заставляя животное только сильнее ощериться и зарычать. Принцип стаи в действии, а жертва — он. Ран не знал, сколько осталось времени, сколько капель пота еще скатится и сколько ударов сердца еще осталось. В голове было поразительно пусто, хризолит противно вибрировал. Знал только то, что нужно как-то спасать свою шкуру, нужно просто хвататься за жизнь. Неловкий шаг в сторону — и новый выпад. Ран попытался ответить, но не смог среагировать вовремя, не смог противопоставить качество количеству. Что-то безболезненно, легко припечатало его грудь к стволу, чьи-то лапы (или руки?) схватились за плечи — а дальше только чей-то крик и пронзительный вой, застывший в ушах надолго, ослепительная вспышка огненного света, обжигающее тепло на руках и — неожиданно, — треск корочки льда и холод, разливающийся от головы до пальцев ног. Неужели смерть именно такая? Хайтани распахнул глаза. И опять же не подумал, сколько времени прошло. Вскоре начало возвращаться восприятие реальности. Он посмотрел над собой и увидел широкое черное небо, усыпанное тысячами звезд, а вокруг себя — его отражение на водной глади. Сердце все еще бешено колотилось, и было удивительно, как от этого не идут волны. На грудь все еще давила приятная тяжесть. Ран приподнял голову и увидел мирно лежавшего там Харучие. Часть розовых волос сгорела, часть плаща на спине обуглилась, но это означало лишь одно — альв спас их обоих вовремя. Спас. Спас. Спас. Сначала Хайтани показалось, что эльф без сознания, но тот заговорил, будто поймав чужую мысль, — его голос звучал приглушенно, губы упирались в ворот плаща: — Эти волки атипичны — их поведение, вой, интеллект, способ охоты. Хаос выходит из-под контроля и воссоздает все больше тварей, коих не существовало ранее. Мы не можем и не должны препятствовать этому. Ран попробовал подняться, но Санзу надавил на его плечи, заставляя вновь погрузиться на половину головы в ледяное озеро. Теперь их лица были на одном уровне — глаза в глаза, прямо как тогда, у леса. — Хаос всегда берет свое, Ран, — неожиданно тихо произнес эльф, и Хайтани впервые увидел в его взгляде то, что в последнее время постоянно чувствовал сам. Сожаление. Грусть. Предчувствие разлуки. Но он не ожидал, что именно Хару начнет этот разговор, что так давно горечью просится на язык. — Мы встретились лишь затем, чтобы однажды расстаться. Пальцы альва неловко елозили на его груди, ни то ища опору, ни то боясь слишком надавить. А может, успокаивая сердце, выравнивая дыхание, даря ощущение спокойствия и облегчения, какие Хайтани теперь чувствовал в полной мере. Он жив. Харучие жив. Они могут видеть друг друга, они касаются, говорят, скорбят вместе. Ран молча перехватил его руки своими, бережно сжал, согревая. Он ведь ненавидит холод. — А если то, что происходит между нами, — это тоже Его указка? — озвучил свою давнюю догадку парень, заглядывая прямо в глаза эльфа, одной рукой скользя вверх по его плечу, затем шее, горящей щеке. Харучие даже не поморщился от того, насколько шершавые были его пальцы. Расстояние между их лицами заметно сократилось, и кто был инициатором, сказать уже тяжело. Оба были слишком голодны одним долгим желанием. — Мы прекрасно знаем, что однажды расстанемся, и нам будет больно. Больно и сейчас. Так почему сначала не может побыть хорошо? — Ты, оказывается, не так и глуп, — улыбнулся Санзу, будто только того и ожидая, и, прикрыв глаза, наконец-то припал к его губам, целуя долго, напористо, жадно. Ран осторожно обнял его за спину, прижимая ближе, так, чтобы совсем не было ничего меж телами. И действительно… ничего уже не имело значения. Ни охота. Ни ожидающий их где-то там Рин. Ни звезды. Ни Предназначение.