***
Скоро рассвет, небо постепенно окрашивается в бледно-розовый, успокаивая бесспокойное сердце дочери падишаха. — Госпожа, вам пора вставать и принимать лекарства, — тихий голос и потупленный взор одной из многочисленных служанок стал первым, что слышала и видела старшая дочь султана с утра. Во дворце считали, что султаншу настигла хандра: страшная и печальная. — Принесите мне то платье, белое…***
Так приятно прогуливаться по сонно-пустынному саду при свете раннего солнца, особенно после бессонной ночи. Боковым зрением Хатидже заметила юношу, в одиночестве прогуливающегося по саду. Он был одет очень странно, не так как «их» мужчины. Госпожа и не заметила, как стала приближаться к парню, да и он не обращал на неё внимания, пока не обернулся.Он буквально отпрыгнул от неё, после чего принял совершенно равнодушный, хладнокровный вид. Он молчал, а затем незаинтересованно отвернулся. — Кто вы? — она немного нервно покосилась на него, а затем скоро отвела скромный взор.Ему явно не хотелось отвечать, но отчего-то он всё-таки обернулся. — Пленник, — зло ответил он, как ни странно, на турецком. «Точно, пленный принц…» — Вы знаете турецкий? — За время моего пребывания здесь можно было выучить ваш язык, — последние слова он сказал с непередаваемой ненавистью, диалога не выходило. — Я Хатидже Султан, — произнесла она в ответ. — Влад Цепеш.По «милости» Вашего отца я и мой брат находимся здесь, — он был совершенно обозлён и холоден. «И чего я ожидала»? — ушла, провожаемая непонятным взглядом юноши. Ожидать действительно было нечего. Как бы она вела себя на его месте? Любезничать он явно не станет. День за днём госпожа выходила в сад, вызывая радость матери и служащих гарема. Казалось, госпожа совершенно оправилась от странной хвори. Но, кажется, её настигла новая болезнь.</right>***
— Эй, Влад, — маленький Раду торопливо подбежал к брату, заметно запыхаясь. Большими карими глазами он впился в незаконченный женский портрет, — я… ты рисуешь? — он смотрел то на старшего брата, то на портрет, а потом произнёс задумчиво, — я видел эту девушку, она выходила из дворца вместе с султаном. — Забудь, — коротко буркнул Влад, перед тем, как лечь спать. В ту ночь сна не вышло. Как и во все ближайшие.***
— Ты любила когда-нибудь, Ирена-хатун? Поздний вечер. В покоях молодой султанши помимо неё — старая калфа. Только вот, на самом деле, она не старая — ей-то и было всего под пятьдесят, но страдания оставили на некогда прекрасном лице страшный отпечаток старости. — К чему вы это, госпожа? — она знала Хатидже с детства, знала на неоспоримых правах матери. Султанша молчит. Ирена не осуждает. А могла бы, на тех самых неоспоримых правах матери. — В моей жизни, госпожа, многое было, было в ней место и нежным чувствам. — Расскажи мне всё. — Давно это было, Хатидже, лет тридцать назад, может и больше.Я была в услужении вашей покойной бабушки, да упокоит Аллах её душу! В один из тех дней и произошло то, о чём ты спрашиваешь. Султанша, направляемая странным любопытством, слушала с упоением и умилением. — Его звали Стефан, он служил румынскому принцу, приезжавшему в Топкапы. Не вспомню год, не вспомню даже имя принца, не точно, но кажется, Николай. Однако совершенно точно, что мы встретились в саду. Мне, полуграмотной служанке, Стефан казался самым красивым и самым умным. Мне с ним было очень интересно, его было хорошо слушать. Он хотел писать мой портрет, говоря, что моя красота совершенна.Я часто сбегала из дворца, чтобы вновь слышать, как он изъяснялся мне в любви, ваша бабушка отпускала меня, в тайне надеялась, что меня можно будет хорошо устроить, выдать замуж. — Вы встречались в саду? — Там. Он даже брошь мне подарил, дорогую, рубиновую, — карие глаза старой женщины, кажется, наполнились слезами, которые она поспешно вытерла трясущейся рукой. — Что же было потом? — Потом он уехал на родину, мы не успели даже попрощаться. Потом — война. Стефана убили, когда он бросился защищать принца. В напоминание о нём у меня была брошь. — А где она теперь? — Никто не знает, — выдохнула Ирена тоскливо, — может, потеряла, может украл кто, — помолчав, добавила, — не спешите, госпожа, не совершайте ошибок.Ничего хорошего из этого не выйдет. Только себе же больнее сделаете. До конца жизни вспоминать будете.***
В дальнейшем у госпожи и будущего господаря было много встреч, особенно запоминающихся же было меньше. — Вы рисуете? — спросила Хатидже однажды, совершенно искренне удивляясь. Она и подумать не могла, что такой холодный и зачастую недоступный человек питает слабость к искусству. — А что, думали, что мы — варвары, равнодушные к искусству? — произнёс он с улыбкой, совершенно без упрёка, даже с какой-то доброй снисходительностью.Увидев на и без того пунцовом лице оттенок смущения, Влад улыбнулся вновь, а затем негромко проговорил: — Может, прогуляемся? Это была уже далеко не первая их прогулка, и, конечно, многие задавали вопросы. Даже отец однажды очень недовольным тоном намекнул, что она ведёт себя непозволительно. Их «отношения» проходили несколько стадий: от совершенного с его стороны холода до, кажется, взаимной дружбы. Но тем не менее: ничего, помимо дружеских улыбок. Нельзя. Непозволительно. Правила. Жестокие правила. Он будет казнён. Ей достанется позор до конца дней. В какой-то из следующих дней он решился. Возможно, жертвуя своей головой. — Я сбегал как-то…нужно был кое-что обдумать, — сказал Влад, неловко приглаживая ладонью чёрные волосы, отводя взор таких же чёрных глаз, — знаю одно место. Вам понравится. Они взяли (если не сказать, что выкрали) лошадей и поскакали вдаль. Она даже не спросила, куда он её пригласил — такое было доверие к этому отстранённому человеку. Они молчали, изредка посмеиваясь. — Водопад! — единственное, что могла сказать восторженная госпожа, когда они прибыли. — Там есть проход. Можно попасть в пещеру и увидеть водопад изнутри, — а глаза сияли искринней надеждой, — Только если промокнуть не боитесь. Хотите? — Конечно! Пробравшись внутрь водопада, юная султанша действительно промокла, но предпочитала не жаловаться, хотя то, что она дрожит от холода было более, чем заметным. Влад оглядел её, и, как всегда, не думая о последствиях, потянулся к ней, после чего обнял. Она же положила голову на сильное плечо.Воспитание, слова семьи стали чем-то незначимым сейчас, когда они вдвоём. Юный Дракула обернулся к султанше, их взгляды встретились и не хотели разлучаться. Казалось, целый мир остановился, лишь для того, чтобы они налюбовались друг другом.Его рука медленно спустилась к податливой талии, погляживая её. Настойчивым, нетерпеливым поцелуем он впился в её сладкие губы. Молчание. Неизвестно, о чём они думали. Возможно над тем, как он дичился доброжелательной султанши поначалу. А, может, о том, как она пыталась заставить себя лишний раз остаться в покоях, не выходить в манящий сад. Но, скорее всего, они думали о будущем. Он спросит недели спустя: — Если будет возможность бежать, вы сможете бежать вместе со мной? Вы станете моей женой? А в глазах Хатидже тоска и непривычная страсть, ни капли удивления. В глубоких карих глазах утопает один из первых.***
— Наш отец мёртв, — выразительные брови так привычно нахмурены, — мы должны вернуться, — страшный разговор произойдёт с братом. На утро всё будет иначе. — Простите, госпожа, господа вынуждены были вернуться в Валахию, — так скажут Хатидже. А у неё в груди умерли тысячи молодых бабочек, не успевших познать жизнь. Разочарование настигло её страшной волной. — Госпожа, я должна вам отдать кое-что. Это брошь. Красота явно драгоценной броши была совершенна — от неё невозможно было отвести взгляд. — Больше ничего? Не было даже письма? — Ничего, госпожа.***
Пройдут десятки мучительных лет. Никто не забыт. Ничто не забыто. Влад, ставший госпадарем, останется в истории оболганным, одним из самых кровавых тиранов.В его жизни появится много женщин, немногие из которых будут сводить его с ума. Они родят ему детей.Холодными ночами те женщины будут согревать его постель. До конца своих дней он будет помнить свою первую, да и, наверное, единственную.Говорили потом, что он был удостоен чести видеть госпожу годами позже, ещё раз, но это совсем другая история. Хатидже совершит много ошибок в будущем. Она будет жалеть себя, замаливая свои грехи. Она безумно полюбит другого мужчину, от страшной смерти которого она никогда не оправится. Уже через много лет, совершенно другая женщина, с совершенно безэмоциональными глазами, мучаясь, будет вспоминать своё прошлое, мысленно взвешивая «за» и «против». Обычный день станет последним. Зарывшись руками в тёмные кудри, она медленно прошепчет: — Принесите мне то платье, белое…***