В пятницу Март вернулся поздно и тут же свернул в сторону своей спальни, даже не подняв глаза на Тёму, ожидавшего его для разговора.
Тёма был напряжен все субботнее утро, пытаясь взглядом поймать взгляд Марта, который готовил завтрак на кухне. Он так и не решился заговорить, откидываясь на стуле и прижимаясь лопатками к стене.
Небольшое помещение освещалось лампой под потолком и светом распахнутого холодильника, заполненного лишь на одну четверть своего объема, и то Тёма подозревал, что большую часть занимал лед в морозилке, который нужно было как-то разморозить.
Март молчал, облокачиваясь на столешницу и смотрел в стену перед собой. Его рукава неизменной по выходным синей толстовки были подтянуты к локтям, обнажая россыпь чудных татуировок, словно раскиданных по мелким родимым пятнышкам.
Хотелось что-то сказать, чтобы разбавить тишину, и Тёма невольно наклонил голову вперед, собирая мысли в слова и неосознанно касаясь кончиками пальцев разбитой губы.
Март тут же сделал шаг к его стулу и схватил подбородок пальцами, заставляя запрокинуть голову наверх, чтобы лучше всмотреться в синяк на скуле и треснутую губу. От его хватки было больно, но Тёма терпел, впиваясь ногтями в свои джинсы на коленях.
— Что? Лазурному не понравится?
— Мне не нравится, — равнодушно отозвался Март, рывком убирая руку и отворачиваясь обратно к столешнице, чтобы ополоснуть чашку.
— Вам же не урежут мою стоимость из-за этого?
Март не отвечал. Вода, льющаяся в раковину, отвлекала настолько, что Тёма даже успел вопрос забыть, думая, что от Марта ответ так и не последует.
— Нет.
Вчера после больницы Тёму выслеживали. Пришлось вилять по парадным, туннелям, пересаживаться с ветки на ветку в метро, просить через кафе покинуть здание через задний вход, Тёма увиливал от людей отца, как мог, и, даже, когда ему удалось их обмануть, сменив верхнюю одежду и запутав путями, Тема не до конца был уверен, что от него отстанут. Сегодня в кафе его могли увидеть через витрину, если он не скроется на весь день в подсобном помещение или не останется в квартире.
— Март, — неуверенно протянул Тема, опуская глаза на свои кроссовки. Голос дрогнул, и у Тёмы невольно сжались кулаки от этой слабости.
Март не отозвался, но его плечи заметно напряглись, и от страха и собственной неуверенности у Тёмы побежали мурашки по коже.
— Мы можем не ехать в кафе?
— Что случилось?
— Кошмары, — соврал Тема, сжимая руки на джинсах до боли. — Никак не могу выспаться. Могу взять выходной?
— Мне нужно отдать Лазурному пистолет, — отозвался Март, разворачиваясь обратно на Тему, и подозрительно прищуриваясь, словно догадываясь, что Тёма лжет. — Это дело пары минут. Зайдем через черный, если хочешь.
— Хорошо, — кивнул Тёма.
Пришлось закрыться плотной маской и капюшоном куртки, чтобы спрятаться от возможных взглядов. Даже, когда они спустились в метро, Тёма не снял с себя ничего, страшась, что люди отца увидят его — теперь придется быть настороже, словно и не было тех шести месяцев, где Тёма мог дышать без удушающих веревок на шее.
— Март, ты бы уехал в другой город, если бы была возможность? — Спросил он, садясь рядом на темную кожаную обивку.
В метро всегда пахло ближе к полудню стальными рельсами и шпалами, обработанные креозотом, или влажными опилками, сладкой пылью, тормозными колодками, чужими духами, цветами или вот сейчас жвачкой с дыней, вызывающей у Тёмы учащенное сердцебиение, заглушающееся стучащимся поездом.
— Не думаю.
— Почему? — Тёма повернулся на него и тут же почувствовал, как с другой стороны сидения пассажир надавил на него и прижал его бедро к Марту из-за чего их коленки столкнулись друг с другом. Он не смог сдержать быстрого взгляда, брошенного туда, который не укрылся от Марта.
— Когда уезжаешь куда-то всегда появляется чувство, что в родном городе было лучше.
Тёма всматривался в его глаза, понимая, что ответил бы точно так же. Ни одна точка на карте не заменит Санкт-Петербург, ни одна точка на карте не вернет тебя в ту любовь, что дарят родные места и душа города, в котором ты рос, даже, если рос, как в клетке.
Поезд резко затормозил на их остановке, и от этой неловкости, повисшей в воздухе, он застыл, тут же поднимаясь на ноги и вылетая из дверей в главный зал.
Они так нормально и не обсудили ничего, но уже некуда было денется, зажатые на двух ступеньках эскалатора, стоящие примерно на одном уровне и смотрящие друг другу в глаза, Тёма понятия не имел, что творилось в голове Марта, когда тот чуть выше положил руку на поручне. Увидь кто со стороны, как они многозначительно молчали, точно подумали бы, что Тёма девчонка со скрытым маской лицом и выбивающимися из-под капюшона короткими русыми волосами.
Поручень двигался быстрее ступеней и руку Теме пора было бы уже сдвинуть ниже, но Март так прижал его, что единственное место куда он мог опустить ладонь, было пястьем Марта.
Кончик пальца мягко огладил его ладонь, пробуждая из мира мыслей.
— Ничего не изменилось, — покачал головой Тёма, понимая, что Март сразу его поймет, возвращая их в тот вечер, когда Тёма сказал, что хочет поцеловать его.
— Вижу, — тише только и отозвался Март.
— И не только. Мне не исключительно это нужно. На большее, то есть обязательства, мне не нужны. Если ты не ответишь согласием, то ничего не будет. Я лишь хочу попробовать, не более, — как сумбурно и запутанно получилось. Тёма не хотел говорить вслух то, что думал и был счастлив, что Март понимал его и принимал.
Когда Тёма вернется к отцу, у него не будет больше попыток, а если Тёма не встретит ещё человека, который ему понравится, будучи в очередных бегах, то и секса с чувствами он так и не попробует. Безответно будет с Мартом? Может быть. Март не выдавал своих эмоций, не выдавал того, что было в нем — закипая, растворяясь, убивая. Медленно кивая сейчас в метро Тёме, он давал шанс попробовать, веря сказанным словам про чувства и желания. Март давал Тёме то, что тот просил — себя.
— Сегодня вечером?
— Когда скажешь.
Они поднялись наверх, сразу же сворачивая направо. Десять минут ходьбы в неловкой, но приятной тишине, и они оказались у Красных мотыльков, тут же заходя в угловой переулок, и толкая дверь подсобного помещения, выходящую к калитке во дворах.
— Привет, — поздоровался Лазурный, кивая Марту на широкий пласт, лежащий перед ними на круглом столике.
Лампочка над ними начала предательски мигать, оповещая о своем выгорании.
— Прямо, как я, — кивнул Радий, присаживаясь на один из стульев у стола.
Март тоже сел, и теперь они втроём сидели вокруг широкой, перевязанной бумагой картины, занимавшей практически всё свободное место в комнате, Тёма же остался стоять в стороне, наблюдая, как Лазурный медленно длинными паучьими пальцами развязывает бечёвку, обнажая узоры.
— Это следующий? — Спросил Март. — Думал вернуть тебе оружие.
— Оно еще пригодится.
— Кто заказчик?
Лазурный поднял светлые глаза на Тему, сложившегося руки на груди крестом.
— Повезем прямо к нему домой завтра, чтобы больше не держать у себя.
— Я думал, что рядом с нами последний, — недовольно нахмурился Март, рассматривая картину.
— Последний по контракту, — ответил Лазурный, — этот был заключен ещё в октябре, но перевезли только на этой неделе.
— Где она была?
— У меня, — устало помахал Радий рукой, привлекая внимание.
— А кто забирал ее из аэропорта?
— Мы решили, что справимся. Так что я на машине забрал её, а потом привез сразу сюда.
— Опасно.
— Сомневаюсь, что они стали бы стрелять, — ответил Радий, прикрывая глаза. — Особенно из-за какого-то жалкого рисунка.
— Тебе повезло, что тебя там не прижали, — Март тоже откинулся на стуле, складывая руки на груди крестом.
Тёма подошел ближе к столу, пристально рассматривая картину с яркими дикими линиями всех возможных цветов — полосы, абстракция, объемы. Картина была стара и запутана для того, кто не желал её прочесть. Его любопытный взгляд поймал Лазурный, ожидающий, что Тёма задаст хотя бы один вопрос по поводу того, что они обсуждают, но вместо этого, он решил, что лучше напросится на завтрашнюю вылазку вместе с ними.
— Я могу поехать завтра с вами?
Лазурный переглянулся с Мартом, который медленно покачал головой.
— Вполне, — ответил Лазурный, скалясь. — Мы навестим человека, который выкупил тебя. Это будет отличный сюрприз.
— Он будет вне себя, когда узнает, — покачал головой Радий.
— Очень хочу на это посмотреть.
В дверь снаружи постучались, и все резко замолкли. Лампочка над головой непривычно громко зашипела, отвлекая внимание на себя.
— Это Савва? — Спросил Тёма, наблюдая, как Лазурный обратно упаковывает картину в обёртку и устанавливает под углом между двумя стеллажи.
— Он в зале.
В дверь повторно настойчиво постучали.
— Я посмотрю, — Март поднялся со стула, заслоняя собой остальных и выходя на улицу, оставляя после себя маленькую щёлочку.
— Если за ближайшее две минуты мы не услышим истеричного женского крика, значит это не Лариса.
Крика действительно не было, и Тёма с непонятным для самого себя облегчением выдохнул. Какое-то неясное волнение, проснувшиеся от хлопка двери начало успокаиваться в груди.
— Эй, — кивнул Радий, поднимая картину в упаковке за один угол, — помоги перетащить её обратно в квартиру.
— В квартиру?
— Я снимаю её над кафе. Можно отсюда даже не выходя её затолкать по лестнице.
— По какой лестнице? Здесь нет никаких лестниц.
— По выдвижной, — ответил Лазурный, кивая на потолок, а затем подставил себе под ноги табуретку и забрался наверх, дергая едва заметную веревочку вниз.
Прямо им в ноги рухнула вертикальная металлическая лесенка, выглядящая так же пугающе и облезло, как в целом и все это здание, где находилось кафе. Санкт-Петербург не славился в центре элитными постройками, и в этом был свой чарующий шарм.
— Не думаю, что это безопасно, — покачал головой Тёма. Он не обладал ростом Марта, он был даже ниже Лазурного, замершего в ожидании у пыточного подъема.
— Всё окей будет. Вы мне её туда подадите, я ее затолкаю, а ты поднимешься, и мы перетащим её на диван.
Тёма без особого выбора кивнул.
Так они и сделали, обратно задвигая лестницу в пол-потолок. Квартира оказалась старая, заставленная мебелью, двумя коврами — один скрученный в трубочку, другой расстеленный по ламинату, с грязными узкими окнами, выходящими во двор колодец, и входной дверью, через парадную, через которую ребята вышли обратно во двор.
— И давно ты здесь живешь? — Невзначай спросил Тёма.
— Как кафе открыл.
— Савва сказал, что вы не из Санкт-Петербурга.
— Да, я смылся с ним от родаков в универ, не закончил, но вот зато свой бизнес сколотил за какие-то полгода.
Радий достал пачку сигарет, прикуривая одну длинными пальцами, и на вопросе закашлялся, хлопая себя по груди.
Тёма кивнул, всё-таки доставая из предложенной пачки тонкую сигарету.
— А идея с мотыльками откуда?
— Бабушка рассказала, что в молодости такую присыпку делала. Говорила, что рецепт потерялся бы, если бы она его не заучила. Короче, не хотела, чтобы добро пропадало.
Тёма понимающе кивнул.
— Мы же понятия не имеем сколько там в истории утеряно, а это вот пусть живет с ней вместе.
— Так Савва знает рецепт?
— Ага. Он мой кореш давний. Через то ещё дерьмо прошел, но он, наверное, успел и сам разболтать про жизнь свою.
— Успел, — улыбнулся Тёма.
— Хорошо, что он к мозгоправу ходит. Он людей делает.
Тёма недоверчиво кивнул, сворачивая в сторону черного входа в кафе, и тут же побледнел, завидев Ларису, стоящую напротив Марта. Она непонимающе качнула головой, переводя взгляд с одного на другого.
Скрыться и убежать уже не получится.
— Так ты его подговорил, — начала она, отталкивая его руку в сторону. — Ты копал под меня?
Март повернулся, но ни одна эмоция не выдала его, когда он встретился с озадаченными глазами Темы, что выставил руки вперед в защитном жесте.
— Уходи, — произнес он Ларисе, не давая ей приблизиться к Теме, и обхватывая рукой поперек живота.
— Не трогай меня, ублюдок. — Она вцепилась ногтями ему в рукав, оставляя кровавые полосы, и призывно закричала.
— Сука, — прошипел Радий, обегая их стороной, чтобы позвать Лазурного и Савву.
— Блять, проваливай нахрен, — Март вдруг так озверел на неё, что грубо толкнул в плечо, впечатывая в стену.
Лариса начала открывать рот, словно задыхающаяся рыба. Она с силой приложилась затылком и удар выбил у неё из легких весь воздух. Кровь с руки Марта стекала на ее белую рубашку и черную зимнюю куртку, пока Тёма молча наблюдал со стороны, не в силах заставить себя сдвинуться с места.
— Март, Март, — закричал Лазурный, выбегая из подсобного помещения, — твою мать, какого черта?
— Животное, — выплюнула Лариса на одном вздохе и плюнула ему в лицо, ударяя кулаком в живот.
Лариса вскрикнула, а Тёма резко закрыл рот рукой, не в силах осмыслить происходящее. Март ударил стену рядом с ее головой, разбивая костяшки в кровь.
— Уебывай.
Ларису дважды просить не нужно было, и она тут же выбежала из переулка, показывая им фак
.
— Блять, Март…
— Захлопнись. Я съёбываю, пришлешь время и место в сообщении.
Лазурный кивнул, поджимая губы.
Тёма не был уверен, что должен последовать за ним, и всё-таки он сделал это, плетясь до самого дома поодаль, словно не понимая, в какое дерьмо вляпался.
***
Весь день Март провел в своей спальни, а Тёма на нервах.
Ближе к ночи Март всё-таки вышел в ванную комнату, даже не поднимая взгляд. К тому моменту из света оставалась лампочка в прихожей и прикрытый фонарь со стороны улицы, но он был значительно слабее фар проезжающих машин и не смел заглушать их своими тусклыми потугами осветить даже четвертый этаж.
Если бы у Тёмы были вредные привычки, от его ногтей из-за нервяков и лёгких из-за сигарет уже ничего бы не осталось.
Когда вода в душевой без остановки лила уже двадцать минут, Тёма заподозрил неладное. Опираясь лбом о дверь, он осторожно спросил:
— Я войду?
Ответа не последовало. Сердце забилось сильнее. Дверь без щелчка приоткрылась, пропуская его в маленькую ванную комнату, освещенную верхним тусклым светом круглой люстрой.
Март стоял все еще в синей толстовке и нижнем белье, а джинсы свалил грудой прямо на толчок унитаза. Вода из душа била его по лицу, стекая крупными ручьями по мокрым кудрям и оголенным исцарапанным предплечьям вниз.
Тёма нерешительно прикрыл обратно за собой дверь. Замок они так и не вставили. Он стянул с себя спортивную кофту, складывая рядом с джинсами на унитаз, и перешагнул через бортик, ощупывая ледяной водопад из верхней части. Март даже не дернулся, когда Тёма закрыл вентиль, опуская глаза на его бедра — длинная россыпь бледных шрамов. Тёма поджал губы, опускаясь напротив на колени в керамической ванной.
— Прости меня, — оправдания были бессмыслены, и всё-таки он не сдержался. — Я хотел узнать тебя получше.
— И как тебе?
Март наконец-то открыл глаза, опуская их на Тёму.
Пальцы медленно приблизились к мелким бледным рубцам, мягко поглаживая их по краю. Свежих не было, оставались лишь зажившие тонкие полосы, некогда глубокие и, должно быть, ужасно болезненные. Тёма наклонился, оставляя невесомый поцелуй одними губами.
— Страшно, — честно сказал он на одном выдохе. Сердце гулко застучало, когда он поймал взгляд голубых глаз сверху.
— Но ты ещё здесь.
— Я буду здесь.
Тёмены джинсы сдавливали промокшие от капель ноги, пальцы рук впились в керамический бортик ванной, скользнув по плитке стены. Но он упрямо смотрел на Марта снизу-вверх.
— Мы расстались больше двух лет назад, но я понял, что нужно сваливать гораздо раньше. Мы сосуществовали вместе в этой квартире, а ее мама умирала в больнице, я не хотел оставлять её в таком состоянии, — тихо заговорил Март, вытягивая руки вперед, чтобы огладить вытянутые в ответ ладошки Тёмы. — Ее мама была добра и поняла, что дочь у нее чутка сдвинутая.
У Тёмы дернулся уголок губ — чутка это слабо сказано.
— Она торчала, грубила, психовала и никогда никого не слушала. Да, заключать договор и поступать так жестоко с дочерью, как поступила она, бесчеловечно, но иначе все это нажитое имущество превратилось бы в притон, и от Лар ничего не осталось бы. Она говорила, что я — то немногое, что делало Лар нормальной, но она не знала, что никто не сможет ее дочь изменить. Ее мама любила меня, зная, что я сбежал от приемной семьи, зная, что было там и что было в других местах. Она передала квартиру мне, сказав, что, если Лар докажет, что я поднимал на нее руку и наносил множественные удары по собственной инициативе, то квартира перейдет обратно.
Тёма мягко погладил большим пальцем чужую дрожащую ладонь в своих руках.
— Лар провоцировала, оскорбляла, давила все то время, что мы были вместе.
— Лариса изменяла?
— И при этом продолжала торчать. У нее были венерические трижды за года, что мы были вместе.
— Но ты ведь? — Не успел договорить Тёма, приглушая голос.
— Я чистый.
Теме пришлось отпустить одну руку, чтобы вновь кончиками пальцев провести по бледным полоскам на бедрах.
— А это?
— И она, и семья. Мои родные переехали во Францию и дали там мне имя, но затем отправились обратно в Россию.
Тёма едва заметно поджал губы, останавливая себя от следующего вопроса.
— Почему же ты так боишься, когда кто-то ещё в квартире, когда ты моешься? — Осторожно уточнил Тёма.
— За мной подглядывали через приоткрытую щель. Раньше этот замок запирался, но, когда я остался здесь один, я все равно не мог успокоиться, и мне пришлось его выбить, чтобы создать иллюзию пустой квартиры.
Они смотрели друг на друга. Тёма тонул, задыхался, падал, разбивался и вновь взлетал. Чувства перемешались едким комом потерянности, понятия и принятия. Страх, жизнь, ледяная ванна — только одно море накрывало с головой, и сейчас оно стояло напротив.
— В понедельник и пятницу я хожу к психологу. Это помогает. Я не должен был лезть в твои вещи после того, как мы вроде как стали ближе.
Тёма замер, всматриваясь в голубые глаза. Хотелось слиться с керамической ванной, снять джинсы, встать, но он молчал, не отнимая ладони от ладоней.
— Все из-за отца, — хрипло прошептал Тёма. — Отец контролировал мою жизнь, и я хотел сбежать от него, чтобы зажить свободнее. Как ты.
— Свобода подбрасывает тебя в воздух, и не у всех получается удачно приземлиться.
— У тебя получилось, — покачал головой Тёма.
Март в последний раз сжал его руку, а затем потянулся, чтобы погладить израненную губу.
— Это то малое к чему ты стремился, сбегая в романтику ночи в этих районах.
— Ты все ещё думаешь, что что-то может меня напугать настолько, что я сбегу?
— Я тебя подготавливаю.
— Подготавливать меня будешь в других обстоятельствах.
Март не сдержал улыбки, и у Тёмы внутри мир перевернулся от ее легкости. Искренняя и чистая, с настоящим хрупким доверием и глубоким смыслом — она заставила прижать колени ближе и затаить дыхание, лишь бы её не спугнуть.
Март ушел, даже не захватив джинсы, и Тёма присоединился к нему спустя время.
***
Касания губ обжигали и возвращали к реальности, где мягкие ладони путались в волосах и сминали шею, плечи, бедра, вжимая в пуховое одеяло. От нависшего тела на кровать падала тень, мелькая бликами в такт толчков. Движения становились рваными и быстрыми. Оставалось только мелко дрожать и выгибаться, чувствуя направляющие за бока ладони. Чем дольше длилось, тем хуже воспринималось, сменяясь то вздохами, то несдерживаемым тихими стонами.
— Стой, Март, стой, — задыхаясь пролепетал Тёма. — Кажется, отопление отключили.
Пальцы впились ногтями в ключицу. Март замедлился, но не остановился, тяжелым дыханием лаская ухо и щекочущие пряди волос.
— Так лучше? — Угол сменился, и Тёма закрыл лицо руками, прячась от внимательного взгляда.
Март улыбнулся в ответ, возобновляя движения. Чем дальше, тем дольше. Чем дальше, тем глубже. Чем дальше, тем острее. Чувства стали резкими и грубыми, а затем вязкими и тёплыми, оставаясь на ладонях и дорожке волос на животе. Тёма откинул голову на подушку, впиваясь пальцами в свои волосы, когда увидел как Март снимает защиту и убирает к салфеткам, наклоняясь ниже.
— Что ты делаешь? Мы же закончили, — захныкал он, краснея, не в силах свести ноги вместе.
— Лишь проверяю, — оскалился Март и по лицу его сразу стало ясно, что это было далеко не «лишь». Ладони крепко придерживали бедра, а взгляд то и дело ласкал то, что сотворить его член.
Стало душно и очень стыдно, стоило Тёме понять, что отпускать его просто так не собираются. Он сглотнул вязкую слюну и приподнял корпус, опираясь на дрожащие локти, чтобы в ответ посмотреть на Марта. Тепло ещё не успело выветриться из комнаты, но холодок из щелей оконной рамы то и дело пробегал по коже.
— Мне надо покурить. Отпусти меня ненадолго, — сказал Тёма всё еще прибывая в состоянии неясности и дурноты. Страшно захотелось на свежий воздух.
Снег крупными хлопьями валил на голые ветки деревьев с черного облачного неба. Тёма распахнул балконую дверь, босой ступая по ледяному выделенному на небольшом участке линолеуму. Весь деревянный ящик в углу, заставленный ковшами и перевязанными пакетами, завалило снегом, и Теме пришлось опереться локтем на металлический скрипучий поручень, чтобы стряхивать пепел на землю взамен потерявшейся под белоснежной горкой пепельницей.
Они так и не поцеловались. Переспали, но губами губ не коснулись, и было в этом что-то правильное, что не хотелось рушить нелепыми разговорами и неловкостью, обязательно повисшей бы в воздухе.
— Ты забыл, — Тёма почувствовал, как ему на голову прилетела толстовка, цепляясь капюшоном, и, зажав не подожженную сигарету между губами, быстрым движением окунулся в неё, дважды подворачивая длинные свободные рукава.
Март облокотился рядом, а Тёма поджёг кончик сигареты, делая затяжку.
— Мы теперь ничего друг другу не должны.
— Я не уверен, что хотел этого, — ответил Тёма, посматривая на одинокую лавочку в самом низу, освещённую дальним фонарем с противоположной стороны улицы.
— Мне не нужны отношения.
— Мне тоже. Отношения связывают обязательствами.
— Значит мы не пара?
— Мы же даже ни разу не поцеловались. Разве парочки не делают это постоянно?
Отчего-то внутри стало жарко и совсем не из-за толстовки на узких плечах. Тёма бросил быстрый взгляд на Марта и поймал в ответ такой же, тут же неконтролируемо смущаясь. Теперь все нутро разрывалось от желания прикоснуться к нему.
Март наклонился, перехватывая пальцами его руку с сигаретой и отклонил ее в сторону, чтобы приблизиться ещё ближе. От поцелуя подкосились колени и побежала лёгкая дрожь по позвоночнику, пришлось задышать чаще, чтобы привести закружившуюся голову в порядок.
— И теперь?
— И теперь.
— Хорошо, — ответил Март, забирая сигарету и делая затяжку.
Тёма хотел знать почувствовал ли Март тоже самое или он лишь хотел посмотреть на реакцию Тёмы после поцелуя.
— Я сказал постоянно, — тихо добавил он, надеясь, что его поймут.
— Хочешь ещё?
— Хочу. Мне понравилось.
— Смотри не слови зависимость.
— От тебя уже.
Март покачал головой, докурил сигарету до самого конца и перекинул бычок через металлическое ограждение. Оранжевый огонек потух в белизне снежных хлопьев.
— Холодно здесь, — бросил он и вернулся обратно в квартиру.
Тёма постоял ещё минуту, переминаясь с ноги на ногу, натянул ворот синей толстовки выше, вдыхая едкий запах порошка, и опустил руки глубоко в карманы. Дыневая жвачка.
— А в обмен на твою любимую жвачку? — Громко спросил он, опуская одну пластинку в рот.
Март обернулся на него, неспешно подошёл вплотную, возвращаясь на балкон, и наклонился, чтобы вновь коснуться губами губ. Тёма не сдержался, обхватывая его за шею и чувствуя, как ноги отрываются от ламината.
Вкус дыни перемешался с горечью табака, а холод воздуха с разгоряченными руками, обхватившими его и поднявшими над землей.
— Капец ты холодный, — прошептал Март, прижимая Тёму к себе теснее и возвращаясь обратно в квартиру.
Тёма перевернулся через спинку дивана, раскидывая руки в стороны и путаясь ногами в тонком одеяле, сваленным в кучу.
— До завтра, — крикнул он, обхватывая руками толстовку и поджимая колени к груди.
Март ничего не ответил, но свет выключил, удаляясь в свою спальню.
