Когда выдалось время

В кабинете просторно и прохладно. Идеально вымытые полы, чистый стол. Будто тут никто и не работает. Или работает, но приведение, за которым не остается никаких следов присутствия. Костенко непривычно находится в таком просторном и чистом месте. Его кабинет выглядел совсем иначе. Там один том по делу, там еще два, под столом маленькая мусорка для ненужных бумажек, которая уже переполнена этими бумажками. Везде листы, печати и сшитые и несшитые тома. Анархия полная, в которой он все же разбирался. Время от времени беспорядок превращался в порядок, но только чтоб снова все перепуталось и разложилось по всему столу. Сергей оглядывает все эти просторные угодья в ожидании. Киняев где-то рядом. По сообщению в переписке "сидит в своем кресле и пьет чай". В том само кресле, где сейчас сидит Костенко. Интересная ситуация, конечно. Неужели и правда призрак тут работает? Душа при входе в здание отлетает по какой-то команде, а Сергей так и не заметил? Дверь внезапно приоткрывается, Костенко, сидящий до этого к двери спиной, разворачивается, склонив голову на бок. Киняев проходит, говоря что-то по телефону, не сразу замечает того, что кто-то сидит в его кресле. Он по-хозяйски сбрасывает свое дорогое черное пальто с плеч, вешает на высокую вешалку, достает что-то из пакета, принесенного с собой, предположительно, с улицы, не из офиса, отправляет что-то в рот. - Здравствуй, Дим, - знакомый спокойный голос заставляет подавиться шоколадным батончиком. Киняев кашляет, хлопает себя по груди и резко разгибается, разворачивается в сторону Костенко, - Прости, что так без предупреждения. Чай хоть вкусный? Или так себе? - Нормально все, перезвоню! - Киняев раздраженно огрызается в трубку и нервно нажимает "отбой" пальцами той же руки, в которой был шоколад, - А ты... Холодно на улице, да? - Дима незаметно выбрасывает батончик в урну, стоящую рядом. - Не знаю, я там почти не был, - Костенко внимательно наблюдает за Киняевым. Тот вздыхает. - У тебя разве не работа? - Выходной. А у тебя разве не чаепитие? - Господи, ну что ты к этому чаю приебался? - Киняев отмирает, закатывает глаза, убирает телефон куда-то в карман черных элегантных брюк, - Что-то случилось? - он подходит ближе. Костенко никогда не приезжает без предупреждения. Уважает личные границы и просто понимает, что на работе иногда близким людям делать нечего. - У тебя хотел спросить, - на этот ответ Дима раздраженно прикрывает глаза. Как. Его. Это. Бесит. Ну соврал разок. И что? Надо сразу режим допроса врубать? - Ну, допустим, я соврал. Чисто гипотетически. Но ты ведь это узнал после того, как приехал, верно? Так что тебя сюда привело, суженный мой? - Киняев склоняет голову, складывает руки за спиной и ждет. Неловкая ситуация? Бывало и похуже, но да. Попадаться на лжи неприятно. Это факт. Особенно, на лжи своему парню. Киняев не совсем улавливает чужое настроение и уж точно не представляет, что именно себе надумал Сергей из-за этой ситуации. Поэтому он всматривается, вслушивается. Пытается понять, насколько все плохо. - Первое. Ты не пьешь чай, - Дима цокает на это заявление, насколько надо быть к этому дотошным, чтоб что-то заподозрить из-за такой мелочи, - Второе. Просто захотел навестить. А заодно и убедиться, что все хорошо. Киняев прикусывает губы и как-то весь оттаивает. Убедится, что все хорошо. Миленько. Дорого стоит услышать от Костенко что-то заботливое. Он ведь предпочитает действия. Медленной изящной походкой Киняев доходит до стола, облокачивается на него бедром и смотрит на Костенко сверху вниз. Нужно бы отвлечь его от всяких подозрений, а то надумает себе измену или убийство. Просто смешно, конечно. И слегка обидно. Подозрения ведь почти беспочвенны! Киняев и измены? Дима слишком хорошо и уважительно относится к своему выбору, чтоб менять его на что-то еще. - Из-за чая весь сыр бор? - голос становится томным, Киняев облизывает губы, явно флиртуя, - Можешь так не волноваться, я просто гроблю свое здоровье, а не прикарманиваю миллионы на стороне с чужих рук или трахаюсь с кем-то, - улыбка играет на лице, в глазах пляшут чертята, оправдываться неприятно, но лучше так, чем потом скандалы на пустом месте из-за недоверия, - Потом можешь проверить пакет или списания с карты. Костенко закатывает глаза, дёргается в усмешке. Он не контролер, чтоб проверять все досконально. Но и не идиот, чтоб вестись на обман. Поэтому он тут. Время свободное есть, желание удостовериться, что все в порядке, тоже. Мало ли что. И речь не о измене или подозрениях. Просто всякое бывает. Видел разное. Насмотрелся. Чтоб такое было с кем-то для него близким, не хочется. Но это всегда так трудно объяснить: нет, я не не доверяю тебе, я просто волнуюсь. Нет, ты, конечно, самостоятельный человек, но убийцы ведь тоже. Но ведь всякие мрази тоже самостоятельные люди. Разные при чем. Их достаточно, чтоб был шанс столкнуться с кем-то из таких. Этого достаточно, чтоб переживать. Твоей маленькой лжи достаточно, чтоб напрячься. - Дим, ни в чем я тебя не подозреваю. Просто правду говори. Так хоть потом тебя легче найти будет, если пропадешь, - Костенко хмурится и теряет всякий интерес к чужому заигрыванию, отводит взгляд. Это все замечательно, но играть на его нервах так не стоит. - Какой интересный способ сказать: "я тебя люблю". Браво, мне так еще никто не признавался, - Киняев замечает чужую смену настроения и встает со стола, подходит прямо к креслу, нависает над ним, пытаясь поймать чужое внимание снова, - Ты что? Обиделся что ли? - Костенко даже не успевает сказать свое "нет", Дима уже опускается на колени меж разведённых для личного удобства ног, - Я умею извиняться, ты знаешь. Киняев знает, что никакого извинения не требуется. Было и проехали. Но от чужих слов что-то щелкнуло внутри. Это ведь было, действительно, своеобразным признанием в любви. Чужое беспокойство. Слегка повышенное, но что поделать, все же генерал-майор ФСБ. И все же словесные признания Сергея были чем-то особенным. Он не часто прямо говорил о своих чувствах и уж тем более переживаниях. Поэтому спустя время Киняев даже привык, научился чувствовать в этом "не шатайся поздно ночью в этом дорогом пальто - убьют" любовь, а не... А что на такое заявление можно вообще почувствовать? Столько ступор или что-то неприятное. - Так, Дим, погоди, - Киняев быстро поддевает чужой ремень, расстегивает ширинку и лезет пальцами под боксеры, - Блять...- Костенко выдыхает, когда рука проводит по члену. - Не блять, а "Дима, какой же ты у меня отличный парень. Сейчас отсосешь у меня в твоем же кабинете! Как я тебя люблю, ты же такой ахуенный", - Киняев пародийно повышает голос, а сам облизывается, чувствуя, как член твердеет. - Мой восторженные возгласы будут уже после, в таком случае, - Сергей зарывается пальцами в чужие волосы. Мягкие. Хотя... Еще бы они не были мягкими, наверное, Киняев бы такой разгон устроил парикмахеру или фирме тех дорогущих шампуней, которые по три бутылки покупаются каждые несколько месяцев. - Ловлю на слове, - Киняев приспускает боксеры и облизывается. В любой момент могут войти. Волнующе и опасно. Ему нравится. Он высовывает язык, поднимает глаза. Выглядит сексуально, в этом Дима уверен, в этом ему нет равных. И плевать сейчас на идеальные чистые брюки, ничего страшного, пол такой же. А если и нет... То сегодня кто-то будет уволен. Киняев слабо лижет головку, распаляя, дразьнясь. Еще и еще. Мелкие, медленные движения напряженным языком. Когда сверху раздается раздраженный вздох, Киняев ухмыляется и сверкает своими наглыми, игривыми глазами. У самого не стоит. Просто хочется сделать приятно. Просто хочется извиниться за потраченные нервы. Просто хочется Костенко. На члене выступает капля, он слизывает ее с красной чувствительной головки, не разрывая зрительного контакта. Вкусно. Дима облизывается, когда чужая рука гладит по голове. Сигнал к продолжению. Киняев ухмыляется, приоткрывает губы, берет лишь самую малую часть в рот. Нужно привыкнуть, чтоб потом не задеть зубами. Привыкнуть ко вкусу, размеру. Он медленно посасывает головку, полностью сосредоточаясь на чужом лице, реакциях. Костенко явно хочет большего, другой темп, глубину. Сергей сжимает пальцами подлокотник кресла, а другой перебирает белые волосы. Не давит, не заставляет, не включает грубость, которую так любит Киняев. Ждет и дает выбор. Именно сейчас, именно в этой ситуации, это возбуждает больше, чем потеря контроля. Дима сглатывает слюну, а Костенко на мгновение хмурится от удовольствия. Тогда Киняев глотает еще и еще. Подразнить. - У меня такой вопрос, - голос спокойный, но слегка сдавленный, - Ты отсасывать разучился, пока за той шоколадкой бегал или что? Дима что-то невнятно мычит, создавая приятную вибрацию, а затем все же пропускает член глубже в глотку. Благо зоне и практике, рвотного рефлекса у Киняева попросту нет, он может заглатывать сколько хочет, но предпочитает остановиться на середине. Рано еще для полноценного проникновения, удовольствие нужно доставлять постепенно. Он втягивает щеки и мерно двигает головой. Краешки губ краснеют, их слегка щиплет. Достаточно быстро на на них и подбородке оказываются полупрозрачные капли природной смазки. Пахнет мускусом. Киняев сглатывает, как вдруг слышит звук открывающейся двери. Кресло мгновенно подъезжает к столу, заставляет Диму двигаться тоже. Судя по цоканью каблуков вошла девушка. Внутри все переворачивается от осознания, что сейчас в кабинете они не одни. Их может кто-то увидеть. По-настоящему. Киняев, лишь на мгновение остановившийся, сосет с удвоенным старанием, дразнит и ставит в пикантную ситуацию их обоих. Так опасно. Так на грани. Так рискованно. И Диме хочется еще. Диме хочется риска. - Извините, вы не... Не знаете, где Дмитрий? Я его ищу, ищу... Мне ему документы нужно передать лично в руки, - темноволосая девушка с хорошенькой укладкой хлопает глазками. Секретарша. Дима сразу узнает ее голос. Оля, вроде. Как чудно. И как он мог забыть? Он же сам звонил ей, просил откапать нужные договоры. Он мысленно усмехается себе и проводит языком вокруг головки. Как далеко можно зайти? Как далеко Костенко разрешит зайти? Костенко откашливается, сжимает чужие волосы под столом, молча намекая на прекращение. Киняев лишь назло заглатывает сильнее, щеки втягивает и насаживается ртом. Вот он. Тот самый момент, когда Сергею хочется просто придушить Киняева. Сучка. - Не знаю, - Сергей выдавливает просто очаровательную улыбку и дружелюбный нормальный голос, - Сам вот... - он усмехается, сделав паузу, - Жду его тут, - разводит руками, пока Дима особенно хорошо двигает головой. - Ах, да? Понятно... Поищу его еще, спасибо, - она улыбается тепло и мило, уже разворачивается просто уйти, но слышит окрикивание. - Дверь, пожалуйста, еще закройте, - Костенко кивает, щурится располагающе, но стоит закрыться двери, как все это с лица спадает. В глазах молнии и грозы. Он опускает взгляд на злорадного, ехидного Киняева, стирающего свои колени в этот момент об идеально чистый пол. - Ты дверь на ключ не закрыл, - в голосе, незаметно подрагивающем от удовольствия и эмоций, звучит дикое раздражение, - Ты совсем охренел? Ты даже не остановился блять! С какого такого хера, ты вдруг вспомнил, как сосать? - рука сильнее сжимает волосы. Их чуть не заметили, не увидели, а Киняев и довольный. Дурак. Костенко готов его придушить со злости. Если бы что-то пошло не так... Все могло пойти не так, все. Ужасно. Одни мысли об этом раздражали и распаляли все больше. Какой же Киняев наглый, какой же Киняев сволочной. Назло ведь. Специально ведь. А сейчас снова замедляется, как будто не было ничего, снова только до середины вбирает. Костенко не сдерживается и натягивает за волосы на себя, грубо толкается в чужой рот, чтоб до основания взял и не смел отодвигаться. - Боже, я иногда забываю, какой ты сучкой можешь быть, - Костенко насаживает чужую голову на член, не разрывая зрительного контакта, - Так член понравился, что прекратить не смог? Киняев лишь прикрывает глаза от удовольствия и принимает целиком. Кажется, Сергей зол. Отлично. Член так приятно входит глубоко в глотку, слюни, смешанные со смазкой текут по подбородку, пару капель затекает под борот черной рубашки. Вкусно. Дима сглатывает, делая приятней. Чувствовать, что у тебя забрали контроль по-странному приятно. Киняев полностью расслабляется, просто дает себя трахать, направлять так, как удобно будет Костенко. А тот все только расходится. Грубее, глубже, сильнее. Потянуть за волосы, толкнуться самому. Зафиксировать голову на пару мгновений, чтоб отойти, чтоб потом с новыми остатками сил вдалбливаться в горячую, узкую глотку. Дыхание становится тяжелее. Костенко дышит, стараясь себя придержать, стараясь не превысить дозволенную грубость, резкость. Стараясь не закончить слишком быстро. Хочется оттянуть этот момент, продлить свое удовольствие дольше. Вид припухших, красных губ и чужих пронзительных, игривых глаз не помогает совсем. Только хоронит самообладание нахрен. Киняев настоящий черт. Или змей-искуситель. Не так важно. Но что-то греховное и грязное в нем точно есть. Наверное, в Костенко тоже, раз он с ним встречается. Муж и жена - одна Сатана или что-то вроде того. Костенко сглатывает, фиксирует чужую голову окончательно, прикрывает глаза. Приятное тепло прошивает позвоночник и всетело. - Проглотишь все, - он шипит сквозь зубы, изливаясь в узкую, горячую глотку. Киняев только успевает глотать. В конце концов, он не роняет ни одной капли. Еще и облизывается, вызывающе глядя из-под стола. - Было вкусно, - Дима встает с колен, тянется за ленивым поцелуем к расслабившемуся Костенко, лижет чужой рот, оставляя солоноватый вкус на чужих губах и языке, - Но я все же надеюсь на чашку кофе или еще чего-нибудь. Ты ведь останешься, у тебя ведь выходной? - он склоняет голову в ожидании ответа.