Танец зарниц

      С поразительной выдержкой, статью и грацией она ступала по строгим коридорам усадьбы, да так, что тишину раннего утра разрезали шелест многочисленных женских юбок и цокот коротких каблучков на старых, но от того не менее любимых домашних туфлях. Миновав коридор, она без стука распахнула двери кабинета и не успела толком сделать и шага внутрь, как напоролась на замечание мужа:       — Слышала новости? Пушкин умер. Вчера в два по полудни, — уточнил он, заметив взметнувшиеся от удивления брови жены.       — Дуэль? — спросила она, впрочем, уже зная ответ — другой причины столь ранней кончины этого великого, но в то же время неспокойного человека даже представить нельзя было. Муж кивнул. — Что ж, это было ожидаемо. С его-то горячностью…       Она вдруг замолчала, опустив взгляд в пол, точно желая этой минутой смирения и тишины почтить память поэта. Она встречалась с ним не так часто, в основном на балах и светских вечерах, однако этого вполне хватило чтобы попасть под его очарование — человеком Александр Сергеевич был замечательным, этого не отнять.       — Отпевание будет в Исаакиевском соборе, — продолжал он, — и мы получили на него приглашение. Потом Пушкина перевезут в Псков, где и похоронят, как одного из Величайших хранителей сказок.       Она несколько рассеянно кивнула и ожидаемо спросила:       — Известно, кто будет новым хранителем?       — Пока что это тайна, покрытая мраком, но уже есть несколько кандидатов. В наибольшем фаворе Аксаков и Андерсен.       Приняв информацию к сведению и подумав о том, что в этой борьбе вероятнее всего победит писатель из Дании, она тихо вздохнула, словно собираясь с мыслями, и поправила обвивающие уши косички. Ворвавшаяся в моду с началом десятилетия простая, но элегантная прическа «а-ля Клотильда» добавляла любой даме, даже самой строгой и степенной, нотку легкости, легкомыслия и наивности. Впрочем, подобные нотки в отношении одной конкретной женщины очень сильно сбивали незнающего человека с толку.       В несколько шагов она преодолела разделявшее их расстояние и положила поверх писем исписанный листок. И пока супруг с выражением крайнего недоумения вчитывался в смысл написанного, она жестом указала крепостному мальчишке, взятому барином в услужение, покинуть кабинет — лишние уши, как и лишние сплетни, им были не к чему.       — Что это? — переспросил супруг, не отрывая взгляда от текста.       — Прошение о разводе.       — И какова же причина… А, все, увидел. Так значит, ты у нас неизлечимо больна. Не поведаешь?       — Это официальная версия для церкви, — сказала она. — Я уже договорилась с медиком, он сделает нужную справку, иначе развода мы не добьемся.       — «Мы»? — переспросил он, насмешливо глядя на нее сквозь монокль. — Боюсь, мне этого не надо.       — Мне это надо.       Она определенно готовилась к этому разговору несколько дней и преуспела в этом настолько, что могла с легкостью и без запинки ответить на любой заданный вопрос. И он, явно потерявшись под напором ее небесно-голубых глаз, не придумал ничего лучше, чем сказать:       — Я этого не подпишу.       — Хорошо. Не сегодня, так завтра, не завтра, так на следующей неделе. Я умею ждать, не переживай.       Она говорила с поразительным спокойствием, точно обсуждала покупку новых штор для столовой, но весь ее вид — безупречная осанка, властно прищуренные веки, сжатые в тонкую строгую полоску коралловые губы и сложенные на животе холеные на вид кисти рук (на деле, ее супруг прекрасно это знал, из этих ручек могло вылететь убийственное заклятие) — заставил его поежиться. За полвека совместной жизни он настолько привык к беспрекословному послушанию всех домашних, от крепостных до жены, что совсем позабыл о том, что ее покладистость совсем не была истинной. Игра в хорошую жену, маска кисейной барышни, попытка слиться с людьми своего времени.       — Мне надоело быть прекрасной птичкой в золотой клетке, — сказала она обманчиво-ласковым тоном. — Я хочу лететь дальше.       — И каково же направление твоего дальнейшего полета?       — Много вариантов. Сначала подамся в преподавание — Крив Кузьмич недавно писал, что их преподаватель права и политики уходит на пенсию и директор в срочном порядке ищет нового педагога.       — Хочешь повязнуть в бесконечных тетрадках, жалком жаловании и отсутствии путей для карьерного роста? — он вскинул кустистые брови и откинулся на спинку стула. — А знаешь, валяй. Любопытно будет наблюдать за тем, как очередная наивная дурочка заживо сгниет в детской школе.       Она вдруг улыбнулась:       — Смотри, шею не сломай.       — Мне кажется, ты раньше споткнешься об собственную глупость. Кто ты без мужа, Василиса?       Ей следовало бы ответить, что, помимо статуса жены, она также обладала орденом Мары первой степени, полученном после знаменательной победы над Мороком, имела статус почетного члена академии наук, где была особенно известна за свои научные работы, а также являлась кровной наследницей Морского царя. Достаточно обширный послужной список, вот только объяснять это ослепленному современными нравами Финисту было совершенно напрасной и глупой затеей.       Не видя больше смысла находиться в кабинете мужа, она ушла, уже тогда зная, что победила. Еще неделю он покрутит нос, две — и уже станет заносить перо над прошением, месяц — подпишет и самолично отправит по нужному адресу…       Резко ворвавшаяся в кабинет Лариса заставила Василису вынырнуть из воспоминаний двухсотлетней давности и взглянуть на злую до невозможности преподавательницу зелий. Замерев посреди кабинета, Лариса несколько раз громко фыркнула, а затем отбросила за спину копну каштановых, чуть вьющихся у самых концов волос и гневно высказалась:       — Я увольняюсь!       — Ага, — кивнула Василиса, уже догадавшись о причине плохого настроения коллеги, — щас. Только через мой труп.       — Могу устроить! — Лариса развела руками, непрозрачно напоминая о слухах, витающих возле кончины ее мужа, но напоролась лишь на дежурно-скучающий взгляд подруги и скрыла раскрасневшееся от гнева лицо в ладонях. — Я тут, помнится, тебе в прошлом месяце давала один прекрасный пузырек…       — В шкафу, — отрапортовала Василиса, коротким движением указывая на названный предмет, и вновь попыталась углубиться в письмо от Сказочного совета. Над ним она корпела второй час, но все никак не могла сосредоточиться, чтобы вникнуть в смысл и написать достойный ответ — ее вечно что-то отвлекало: то Крив Кузьмич с Башмачкиным на чай зайдут, то воспоминания нахлынут, то Лариса…       Вспомнив о подруге, Василиса подняла голову и почти было крикнула о том, что она полезла не в тот шкаф, но не успела: со всей прыти Лариса Игоревна распахнула шкаф и… истошно завопила. Да и было отчего!       Из недр шкафа на нее уставились два глубоко впавших в пустые глазницы волшебных глаза, а их обладатель почтительно склонил голову — да так низко, что опасно захрустели затекшие шейные позвонки. Василиса тихо хмыкнула: если бы не узкое пространство и сложенные на манер покойника руки, спрятавшийся в шкафу скелет мог и голову в знак приветствия снять, что уже происходило не один десяток раз.       Башмачкин Осип Архипыч был заслуженным учителем Сказочного мира, профессором лингвистики и первоклассным преподавателем сказочных языков и имел лишь один, совсем крохотный и незначительный минус: он был самым настоящим скелетом. Но за недуг он это совсем не считал, даже напротив — всегда хвалился тем, что его не берут ни старость, ни усталость, ни болезни.       Словно подчеркивая свою необычность и эпатажность, он одевался как редкостный щегол: всегда в ярких, вырвиглазного цвета, костюмах, расстегнутых на три пуговицы гавайских рубашках и с золотистыми пуленами на ногах. Образ неизменно дополняли цветастые шелковые платки, повязанные на шейных позвонках, и шляпа. Стоит заметить, что шляпы были разные, в зависимости от настроения хозяина и повода примерки, и представляли собой обширный список от сомбреро до цилиндра.       — Да вашу ж мать, Осип Архипыч! — возмутилась наконец Лариса. Она уже прекратила кричать и обсыпать нерадивого коллегу множеством далеких от школьной цензуры высказываний и теперь стояла, оперевшись одной рукой о стенку шкафа, а другой держась за сердце. — Ну сколько можно пугать людей?       — А я не виноват, Ларочка, что вы по чужим шкафам лазить извольте-с, — спокойно ответил Башмачкин, никак не меняя своего положения. — А теперь, будьте добры, закрыть-с дверь с другой стороны.       Ни на секунду не опешив, Лариса со всей дури захлопнула шкаф, и тот, пошатнувшись, издал какой-то звук — не иначе как Башмачкин потерял одну из конечностей.       Сплюнув в сторону шкафа, Лариса резко обернулась на каблуках и, продвигаясь к креслу для посетителей, возмутилась:       — Нет, ну я, конечно, подозревала, что в твоем шкафу хранится парочка скелетов, но не настолько ж, блин, буквально! Господи, да лучше б там паук или любовник был, чем такое — меня ж чуть кондрашка не хватила!       Башмачкин из шкафа тут же поспешил напомнить, что он еще очень даже «ого-го» и с кандидатуры любовника его списывать не следует, а Лариса, под звонкий смех Василисы закатив глаза, упала в кресло и возмутилась:       — Какого черта он вообще там делает?!       — Не поверишь, — зашептала Василиса, поддавшись вперед, — час назад он проспорил Крив Кузьмичу, и теперь до самого заката должен безвылазно сидеть в шкафу.       — Понятно, первые семьсот лет в жизни мальчика самые сложные.       Она замолчала, задумчиво постукивая пальцами по столу, а Василиса лукаво уточнила:       — Так что, увольняться будешь?       — Да куда я с такого цирка уйду? Не-е, я еще не всех скелетов из твоих шкафов достала. Хотя если кое-кто не угомонит свой седьмой курс, то я лично поселюсь кое в чьем шкафу и буду ночами орать песни «Короля и Шута»! — предупредила Лариса, повысив голос и обернувшись к шкафу, но шкаф, увы, ей не ответил. Лариса же, уже обращаясь к Василисе, поинтересовалась: — Что там с Лариной? Новости какие-то есть?       — Увы, — Василиса устало откинулась на спинку стула, — ничего. Совершенно ничего.       И она поведала о полученных сегодня письмах. Первое, и самое важное, гласило о том, что состояние Даши Лариной неизменно (про себя Василиса называла его «стабильно-никакое») и из отдела диагностики волшебных болезней ее перевели в отделение по устранению порч и проклятий.       После злополучной ситуации прошло почти два месяца, но причины недуга Дарьи так и не были обнаружены. И это даже несмотря на то, что все это время она находилась под надзором лучших врачей Сказочного мира и ежедневно подвергалась всевозможным исследованиям. Но, к сожалению, врачи и опытные маги были по-прежнему далеки от истины.       А тут еще и новая напасть! Несколько дней назад, возвращаясь промозглым поздним вечером в свои спальные комнаты, она уловила на главной лестнице едва ощутимый запах черной магии. Неясный, совсем эфемерный, и Василиса сначала даже подумала: показалось. Но усомнилась в своем воображении, когда следующим утром увидела столпившихся возле медпункта первоклассников, каждый из которых жаловался на головную боль, тошноту и кошмары — верные признаки воздействия темной магии на детей.       — Может экзорциста вызвать? — предложила Лариса, когда Василиса закончила рассказ. — Или священника?       Из шкафа послышалось неодобрительное ворчание: как существо не совсем живое и земное, а значит, и изгоняемое экзорцистическими сеансами, Башмачкин был категорически против.       В ответ на его недовольства Василиса тихо пробурчала, мол, в собственном кабинете уже спокойно посидеть нельзя — подслушивают, — и рассказала про второе письмо:       — Морока недавно видели в Мышкине, мне Кощей писал.       — О, это тот невозможный красавчик? — вдруг оживилась Лариса, приосанившись. — Ален Делон отечественного разлива?       Василиса хмыкнула. Кто о чем, а заяц о морковке.       — В этот омут, дорогуша, даже не заглядывай, плохая затея, — она покачала головой. — А то Ядвига тебе голову оторвет и вместо подковы над дверью повесит.       Лариса уважительно присвистнула.       Просидев в директорском кабинете еще минут пятнадцать, Лариса, сославшись на скорый урок, убежала, и Василиса, наконец, углубилась в третье письмо, присланное Сказочным советом. Событием, заставившим Василису окунуться в воспоминания и вспомнить день смерти Александра Сергеевича Пушкина, было извещение о кончине очередного хранителя сказок.       На веку Василисы их сменилось достаточно: после Пушкина должность хранителя занял Андерсен, за ним собиратель русских сказок Александр Афанасьев, Лев Толстой, Павел Бажов, Астрид Линдгрен и, наконец, Эдуард Успенский, хранительство которого закончилось летом этого года. И последние месяцы сказочное сообщество в спешном порядке искало очередного хранителя, но, увы, с каждым годом по-настоящему уникальных и одаренных сказочников становилось все меньше, что очень затрудняло поиски.       Впрочем, сама Василиса (что несказанно ее радовало) в поисках хранителя не участвовала, а всего-то должна была поставить подпись, чтобы подтвердить очередного кандидата. Решив, что нынешний фаворит совета не так уж и плох, Василиса быстро черканула перьевой ручкой по приложенному документу и, подперев голову кулаком, посмотрела в окно.       Ее точно прошибло ударом тока. Дежавю было настолько явным, что Василиса вздрогнула: как и в начале сентября, на игровом поле важно восседал и глядел в окна учительского крыла темный филин. Точно заметив, что о нем думают, он медленно повернул округлую голову и блеснул синими глазами.       Василиса дернулась к окну раньше, чем успела об этом подумать, но филин оказался быстрее: насмешливо ухнув он развел в стороны массивные крылья и бросился прочь.