Танец зарниц

      Под окнами директорского кабинета медленно-верно скапливался народ. Учителя и ученики, родители и гости — множество людей, изъявивших желание присутствовать на линейке в честь начала нового учебного года, заполнили двор колледжа до такой степени, что Василиса, наблюдая за ними с высоты третьего этажа, диву давалась: как они все там умещались? Вернее сказать, задавалась бы, если бы не знала, что еще утром Крив Кузьмич расширил двор известным только ему новым пространственным заклинанием.       Словно услышав, что о нем думают, Крив Кузьмич без стука открыл дверь, уверенно переступая порог кабинета, и Василиса торопливо закрыла ящик стола, приветливо улыбаясь.       — Волнуешься? — понимающе спросил Крив Кузьмич, и Василиса пожала плечами:       — Отчасти.       На самом деле она лгала, и сейчас к собственному стыду ощущала, как по спине пробегает холодок, а сердце с каждой минутой стучит все быстрее. Осознание нового статуса приходило накатами, резко и без шанса на снисхождение, и от этого мандраж был только сильнее.       Быть куратором намного проще, ведь тогда в зоне твоего внимания оставался лишь выделенный поток — человек сто студентов, не больше, — да ежегодные отчеты и составление учебных программ. Директор — это совсем иное, более сложное поприще, требующее особой ответственности и, что самое важное, характера и хватки. Прошлый директор все это имел: и ответственность, и хватку, и характер, и был любим и уважаем, как учениками, так и коллегами. Кто знает, если бы не упавшие на его плечи одно за другим несчастья, то и кресло в директорском кабинете — огромное, высокое, жутко неудобное и неуловимо похожее на трон — по-прежнему занимал бы он, а не Василиса, которая, садясь на директорский «престол», доставала ногами до пола исключительно благодаря высоким шпилькам.       Ее назначали давно, да и было это понятно — сразу же, едва пошли слухи об уходе прежнего «властителя», каждый, будь то очередной нагрянувший в школу министерский работник, пришедший проведать ребенка родитель или коллеги, любившие посплетничать в учительской, смотрели на Василису уже как на полноправного директора. Оттого и не удивился никто, когда пришел приказ о назначении, а сама Василиса, пусть и сказочно обрадованная повышением, все не могла подавить сжирающего нутро вполне обоснованного опасения не справиться. И боялась она отнюдь не амбициозных коллег, мечтающих подсидеть ее на нагретом месте, не гнета министерских шишек и не новых подарков от Морока, а заиметь позорное клеймо директрисы. Той самой «бабы в должности», истерички и карьеристки, которую уважают для вида — потому что положено, иначе никак. Ей искренне хотелось стать именно директором, тем, кого уважают и кем гордятся, на кого равняются и любят.       Конечно, услышь ее рассуждения так расплодившиеся в последние годы феминистки, Василисе бы лишь покрутили у виска, и она бы их винить не стала — ибо осознавала, что размышлений ее никто не поймет. А ведь она подобно Ахматовой, не желала быть «поэтессой», пишущей легкие женские стишки, а жаждала стать «Поэтом», в чьих строчках жили глубокий смысл и чувства. Получится ли — лишь вопрос времени, но всегда находившийся рядом Крив Кузьмич уже сейчас не упускал возможности назвать ее в диалоге «Госпожа директор» и улыбнуться при этом совсем не иронично, а весьма подбадривающе. Что уж говорить, он самолично табличку на дверь вырезал:

«Директор Муниципального Профильного Волшебного колледжа при поддержке Министерства Сказочного образования Василиса Васильевна Премудрая»

И даже чарами ее защитил, опасаясь, как бы какой-нибудь шебутной школьник чертей к фамилии не пририсовал.       Он и сейчас сюда не просто так пришел — поддержать, Василиса была в этом уверена, пусть вид преподавателя чар и проклятий оставался по-прежнему ворчливый.       — Ух, ну и много первоклашек в этом году, — пожаловался Крив Кузьмич, подходя к окну и складывая за спиной зеленые руки. — Шагу ступить нельзя, повсюду эти тараканы!       — Так разве это плохо, Крив Кузьмич? Хороших волшебников много не бывает.       — Это да, только где ж их взять, хороших-то? Ни одного не припомню за последние лет двести.       — Ну почему же, — привычно возмутилась Василиса, подходя к коллеге. — Вон, возьмите шестой курс — весьма одаренные ребята. Практику прошли достойно, да и по школе табеля многим на зависть.       — Слышал-слышал, — серьезно закивал Крив Кузьмич. — Как Кот после их выходок в отставку чуть не подал, у Ядвиги избушку спалили, Кощей Мышкин до сих пор в порядок приводит, а про поседевших Лешего с Водяным я вообще молчу.       Василиса вздохнула, невольно вспоминая, как неразлучная троица волшебниц Марья, Варвара и их подруга (как бы совестно ей не было, но имя третьей девочки Василиса постоянно забывала) за девять месяцев практики навели в Мышкине такой переполох, что от новых практикантов на ближайшие годы жители этого сказочного города категорически отказались. Но удивляло Василису вовсе не это, а то, что вернулось с практики на целого ученика больше — все та же компания во все том же Мышкине нашли девочку, обладавшую магическим талантом, и посчитали своим святым долгом привести ее в колледж.       Колледж вообще в этом году претерпел множество изменений: новый директор, новая система образования и охраны, множество новых учеников и даже новый учитель… Вспомнив о последнем, Василиса вновь оглядела школьный двор, выискивая среди людей русую макушку, и спросила:       — Как там он?       — Сын с утра сказал, что вчера его в Самаре видели. Перун ему свидетель, что он там забыл!       — Кто? — нахмурилась Василиса, плохо понимая, как стоявший сейчас среди коллег новый учитель истории магии мог быть в Самаре и при чем здесь был сын Крив Кузьмича, работавший в тайном сыске.       Крив Кузьмич ожидаемо проворчал:       — Кто-кто, Морок, конечно, ты разве не о нем сейчас спрашивала? — но, заметив, на кого направлен взгляд Василисы, он громко фыркнул: — Ах да, конечно, куда там сбежавшие из-под стражи Темные князи, когда под носом ходит самый настоящий бывший муж. Нормально все с твоим ненаглядным, с коллективом через Боброва знакомится.       Василиса фыркнула, наконец замечая, что рядом с историком стоял и преподаватель стихийной магии Бобров Павлик. Среди учеников, конечно, известный, как Павел Семеныч, но среди коллег, многие из которых были старше его не на одно столетие, он был просто Павликом, которого каждый эксплуатировал, как мог. Оттого помимо прямых преподавательских обязанностей он также был курьером, бариста, грузчиком, артистом, уборщиком и еще много-много разных профессий. Пожалуй, больше чем Павлику доставалось только аспиранту Звездочета — и то за счет того, что был он самым молодым и гонял его даже Павлик.       — Я надеюсь, ты приветственную речь скажешь, или сердце застучит, колени подогнутся, воздух закончится и ты в обморок упадешь? Или как вы, женщины, на бывших мужьев реагируете?       — Крив Кузьмич! — возмутилась Василиса, и вдруг, слегка краснея, поняла, что делал он это не со злости или желания вывести ее на эмоции, а ради того, чтобы отвести мысли от нового директорского бремя и сбежавших преступников к делам более приземленным. — Не переживайте, скажу и бровью на его присутствие не поведу, я же вам не барышня кисейная.       — Ну-ну, смотри мне, — Крив Кузьмич шутливо пригрозил пальцем, и Василиса, не сдержавшись, закатила глаза, но тут же испугано вздрогнула, услышав: — Это что еще такое, едрить твою растудыть?!       Причина его возмущений была весьма понятна: пока Василиса была вовлечена в разглядывание двора, Крив Кузьмич успел дойти до ее стола и заглянуть в верхний ящик, в котором у Василисы было припрятано несколько пачек сигарет. Крив Кузьмич испытывал отвращение к никотину едва ли не на клеточном уровне, и если к нюхательным табакеркам и дорогим сигарам он относился весьма нейтрально, то современные сигареты на дух не выносил и постоянно гонял учеников и коллег за эту пагубную привычку.       — Я тебя, соловушка, спрашиваю, что это такое?! — не унимался Крив Кузьмич, потряхивая в воздухе двумя пачками Ротманса. Но прежде, чем Василиса ответила, он со всей дури бросил их на стол и предупредил: — Еще раз — и не посмотрю на твой возраст и должность, ремнем армейским отшлепаю и в угол поставлю. Понятно?       — Понятно, Крив Кузьмич, понятно, — закивала Василиса, решив, что спорить с ним в данный момент — затея не из лучших.       — Вот и славно. А теперь выкидывай эту гадость и шагом марш на линейку, госпожа директор. Я сказал, выкидывай, — повторил он, заметив, что Василиса вновь прибирает сигареты в стол, и она, закатив глаза, послушно бросила их в мусорное ведро, не забыв пробурчать:       — И кто из нас тут директор?       Но Крив Кузьмич, закрыв двери с другой стороны, уже не ответил.