Сборник драбблов по Грозному/Басманову

Ох и говорили же Ивану, царю всея Руси, что в народе зовется Грозным, - не иди ты, царь, к водице-то на Ивана Купала! Ухватят тебя мавки окаянные, да за собой вглубь утянут! Больно уж они буйные, по Костроме они горюют, что от любви к Купало утопилась, да мавкою первою стала. Но Грозный разве слушал? Шел он с одной только целью: слухи меж люда ходили, якобы только на Ивана Купала мавка, что утопилась при жизни от несчастной любви, увидит в госте полуночном своего любимого, да решить его судьбу – утопить, не простив, иль же, напротив, подарить прощение, да отпустить. Его-то, прощения, царь и искал, однако, как признавался он сам себе, к любому исходу готов был. Он был великолепен, словно лунная ночь. И его Иван сгубил. Федю Басманова, его любимого Федюшу. Сам. Мужчина с грустью вспоминал их ссору: Федя тогда кричал, молил, истерично смеялся и плакал. Однако царь был непоколебим – раз он решил прислушаться к приближенным, что говорили: «приворожил он вас, царь-батюшка, колдун, как есть колдун» - быть может, так и есть, подумал он тогда. Вот же дурак. Хотел Федю в ссылку сослать, подальше от глаз, дабы чары его рассеялись, однако Басманов решил иначе – его труп царь нашел сам, в озере, что в чаще леса было скрыто, в их озере. Озеро это показал Федюше сам Иван. Когда мужчина был молод, то наткнулся на него на охоте, и так оно ему приглянулось своей безмятежностью, что, когда царь чувствовал себя одиноким, покинутым, преданным, он приходил туда, и ему сразу становилось спокойнее от размеренного журчания воды. Когда же в жизни Грозного появился Федя, тот ему одному показал это место, и заключили они договор – когда будет плохо кому-то, тот скажет: «искупаться надобно», что значило - он идет к озеру и, если надо, ждет любимого там, где вместе они прижимались друг к другу, глядя на водную гладь, да выговаривались о том, что душу их тревожит. «Искупаться надобно» - охрипшим и сиплым от криков и слез голосом было брошено Ивану в тот ноябрьский вечер. Федя давал ему шанс. Но царь был слеп и глух. К взошедшей луне он начал беспокоиться – Федюша не возвратился назад – Грозный, что было мочи, помчался на верном скакуне в чащу леса, но нашел лишь мертвое тело. Слезы тогда текли по лику цареву, тот прямо в одежде вошел в морозные воды, схватил покойника в охапку, вытащил на брег и начал его к груди своей мощной прижимать, да вот только что-толку-то? Сделанного было не воротить. Завывал тогда Иван, коли колдуном Федюша его был, то отчего же чары не рассеялись после его смерти? Отчего так больно на сердце? И нет Ивану с тех пор покоя: каждую ночь ему Федя снится, сидящий на берегу их озера и зовущий к себе искупаться. Грозный решил, что то – знак, ждет его Федюша, зовет. В это царь очень уж хотел верить. Между тем он прошел уже достаточное расстояние и уже подходил к озеру, покуда не услышал тихое пение: Я тебе не накапал зелий, не прочел заклинаний, Не живёт под моей постелью исполнитель желаний. Слабый юноша я - колдовать не умею, Вовсе не то, что ты думал, ни ведьмак, ни фея. Его голос… Это его голос! Мужчина ринулся с места и помчался на пение, не обращая внимания на ветки древ, что хлестали его по лицу, оставляя на нем царапины. Скорее, быстрее, к нему! Пение, меж тем, продолжилось: Я не могу оставить тебя в покое, И не могу перестать постоянно сниться. Не специально я стал твоей паранойей, Даже не знаю как это могло получиться… Наконец, Иван прибежал, да увидал его, он сидел на бреге, спиною к Грозному, открывая взор на спину, что кожи не имела на себе, лишь сердце небьющееся видно было, да остальные внутренности; на нем была одна лишь прилипшая к телу влажная белая рубаха, порванная на спине по пояс, волосы его были мокрыми и спутанными, кожа неестественно-белая, и пахло от него не как раньше, цветами, а тиной и смертью. Мужчина взглотнул, но сделал шаг к нему, однако, не успел он и слова промолвить, как песня прервалась, и, умолкнув на секунду, Федя заговорил. - Здравствуй, Ваня, - по голосу веселому мужчина понял, что юноша улыбается. Грозный тяжело вздохнул – именно так и начинался всегда его сон. – Я ждал тебя. Чего же ты раньше меня не навещал? - Значит, правда то было – мавкою ты сделался, - проговорил царь. В ответ он услышал тихий смех. - Нет мне покоя даже после смерти. При жизни не было, так и после смерти теперь мучаюсь, - Басманов говорил легко и просто, словно вовсе и не о своей печальной судьбе молвил. - Феденька, - с трудом пересилив страх перед тем, что осталось от Феди, от того, что он сам с ним сделал, царь подошел к юноше. Теперь он видел, что тот плетет венок из тины и полусгнивших незабудок. - С тех пор, как я тут поселился, все здесь чахнет, - грустно вздохнул юноша, словно прочтя мысли возлюбленного. – А еще молвят, будто бы там, где пройдет мавка, будет славный урожай. Вот же лжецы, - хихикнул мертвец. - Мне так жаль, Федюша, Феденька… - Забавно! Весьма и весьма забавно! – хмыкнул в ответ Федор. – Тебе не было жаль в ссылку меня отправлять! – в голосе его звучала злая насмешка. Внезапно он поднялся и, наконец, показал Ивану свое лицо – было оно ужасно бледным, губы отдавали мертвенной синевой, а глаза были словно покрыты пеленой, не было в них блеска, они были мертвы. – Тебе страшно, Ваня? – спросил он, глядя своими пустыми глазами прямо в глаза царя, да лишь голову по-птичьи нагнул вбок. - Мне не страшен ты, Федя, - начал государь, а Басманов завел руки за спину и начал покачиваться, будто малое дитя. – Пугает меня то, что это с тобою я сотворил, - юноша лишь слушал внимательно, а Грозный продолжил. – Мне не страшно от того, что ты можешь меня утопить, я это заслужил, но мне страшно, что ты можешь меня не простить, - выдохнул мужчина, понимая, что с трудом выдерживает этот мертвый взгляд – в нем не было ни осуждения, ни зла, но была боль, жгучая боль, а еще любовь, с таким же восхищением и любовью Федя при жизни взирал на государя своего, но сейчас это было сродни пощечине – Иван не заслужил такой взгляд. - Искупаешься со мною, царе? – улыбнулся грустно Басманов внезапно, тут же добавив, сквозь смешок. – Не пугайся, топить пока не буду. Уж больно люба мне водица, - мужчина внимательно заглянул в глаза, ища там подвоха, но потом сам себя успокоил – коли топить начнет, быть может, они тогда вместе навсегда останутся? Царь понял, что и сам теперь, увидев своего возлюбленного воочию, не знает, чего хочет, умереть ли, да, ежели благосклонна к нему судьба будет, то остаться с Федюшей, либо же прощения у того вымолить, да душу свою облегчить. Ведь ему станет легче, верно? Верно же?.. - Конечно, соколик мой прекрасный, - тихо ответил царь, оглаживая белую, ледяную щеку. Басманов обхватил чужую ладонь своей и потерся кожей о горячую руку. – Я так люблю тебя, Феденька… - начал было государь, но осекся, почувствовав, как напрягся всем телом юноша. - Любишь? – прошипел он внезапно. Иван опешил от такой перемены настроения. – Любишь?! – сбросил со своей щеки чужую руку Федор, толкая в грудь царя. – Ежели любил, то не сгубил бы ты меня! Я дал тебе шанс меня найти! Я дал тебе время! Я ждал тебя, а ты не пришел, ты бросил меня! Поигрался, словно с игрушкою, и поверил злым языкам! Им, а не мне! Я пред богом в искренней любви своей к тебе клялся, в верности, а ты меня сгубил! Смотри, во что ты меня превратил! – с каждым словом Федин голос повышался, как повышался в нем и гнев. Лик его исказила гримаса ярости. Слова, пропитанные смертельным ядом, больно ранили сердце Грозного, но тот понимал – заслужил. Так все и было. - Федя, я не прошу у тебя прощения, - просипел Иван. – Не заслужил я его, Феденька, мальчик мой, - мужчина нервно провел дрожащими руками по потускневшим рыжим волосам и продолжил. - Я виноват, нет мне покоя с твоей смерти, нет мне жизни, не в радость она мне боле, теперь я лишь призрак самого себя, ничто мне боле не любо, я больше не человек, просто тень себя прежнего, я ненавижу себя за то, что не поверил тебе тогда, я сгубил тебя, я… - Тише, - Басманов, что внимательно доселе слушал царя, приложил указательный палец к его губам, встав на носочки, и, внезапно мягко, улыбнулся. – Я тебя услышал, Ваня. – Федя взял мужчину за руку и повел к воде. – Разденься, мы лишь искупаемся, - тепло продолжил он, а Иван начал покорно снимать с себя одежду, покуда не остался лишь в штанах, да вошел следом за любимым в, неожиданно для такой жаркой ночи, ледяную воду. Федя плавал изящно, нырял на несколько минут и всплывал совершенно не задыхаясь, плавал вокруг Ивана, тихо хихикая. Царь держался на воде на одном месте, не зная, что ему и делать, когда Басманов не начал в него брызгаться водою и звонко смеяться, словно они оказались в прошлом. - Ну же, надёжа, улыбнись, чего же ты хмурый такой? – улыбнулся он, подплыв к Грозному вплотную. - Федя, забери меня с собою, любовь моя, счастье мое, мне так страшно, что ночь закончится, и я больше никогда тебя не увижу, что это последний раз, когда мы вместе. Прошу, забери меня под воду! Ты ведь этого хотел, для того ты меня во снах звал! – взмолился Иван, аккуратно беря юношу за руки и скрещивая их пальцы. Тот же лишь мягко улыбнулся. - Не могу, Ваня, простил я тебя, - ответил он, смотря куда-то ввысь. – Солнце восходит, скоро нам придется попрощаться. Обещаю, теперь на сердце твоем всегда будет спокойно, я позабочусь об этом. - Нет… Нет! – воскликнул Иван, хватая возлюбленного в охапку, прижимая ледяное тело к своему жаркому, гладя дрожащими руками его по мокрым кудрям да пояснице, утыкаясь носом в изгиб тонкой шеи. - Тише-тише, Ваня, все хорошо, пошли, я сплету тебе венок в память о себе, - улыбнулся юноша, уходя из объятий под воду, где и схватил государя за руку, да поплыл к берегу, уже у него встав на ноги и выходя из озера, да Ивана за собою ведя. Тот шел, понурив голову, да стиснув зубы. – Не печалься ты, Иван-дурак, - хихикнул Федор, идя по траве, и там, где оставлял он след свой, тут же распускались цветы, что в тот же миг вяли. Юноша начал собирать незабудки, а мужчина стоял, ни жив, ни мертв. Он его скоро потеряет. Скоро Федя навсегда исчезнет! Нет, нет-нет, Иван придет в другой день, когда юноша будет не в себе, да утопит его, и они будут вместе навсегда! – Знаешь, я ведь тоже получу покой от того, что прощу тебя. Я отправлюсь в мир иной, - словно прочитав мысли царя, проговорил, как бы между прочим, Федор. У Грозного сердце кровью обливалось. - Неужто не свидимся мы боле? – просипел он. - Свидимся. На том свете. Но тебе еще жить и жить, прошу, не губи себя, - улыбнулся Федя, подойдя к Ивану. – Наклонись ко мне, - прошептал он, и царь склонил свою голову, на кою водрузили, словно корону, венок из полусгнивших васильков, да тины. – Дарую тебе свое прощение, царь Иван Васильевич Грозный, - прошептал Федя, да аккуратно коснулся своими ледяными губами горячих государевых. Мужчина проглотил ком в горле, да прижал к себе Федю, думая, что еще секунда, и тот исчезнет, растворится в руках его, но этого не происходило, произошло нечто другое – из вод вышла женщина невиданной красоты, да проплыла над землей к ним. - Кострома, - одними губами прошептал Федя. Женщина улыбнулась и кивнула. - Подойти ко мне, моя маленькая мавка, что оказалась столь великодушной, что даровала прощение тому, кто ее погубил, - молвила Кострома. Басманов покорно подошел к ней. – Дарую и я тебе второй шанс, как ты даровал его возлюбленному своему, - сказала богиня, да склонилась над Федей, целуя его в лоб, да тут же растворяясь в воздухе. – Будьте счастливы, - разнесся из ниоткуда ее голос напоследок, а Иван заметил, что от места поцелуя кожа Федя стала обретать живой оттенок, разнося его по всему телу, как глаза его наполнились блеском, как налились кровью губы, как волосы стали вновь сухими и сияющими, аки шелк, как кожей покрывалась его спина, пряча за собою внутренности, а цветы вокруг него стали оживать. - Живой, - промолвил Федор неверяще. – Ваня… Я живой… Я живой, Ванечка! – воскликнул Басманов, подбегая к мужчине и налетая на него с объятиями, так и повалив наземь. - Живой, - повторил Иван, оглаживая теплую кожу своего возлюбленного, да прижимая его к себе со всей своей недюжинной силы. – Счастье мое, любовь моя, соколик мой, Феденька, Федюша! – расцеловывал Грозный лицо юноши. – Никогда тебя теперь никому не отдам, никого слушать не буду, тебя лишь одного, ты моя любовь, ты тот, к кому я всегда прислушаюсь, тот, кого никогда не брошу! – молвил Иван меж поцелуями. Федя лишь звонко хихикал, нежась в чужих руках. - Пошли домой, Ваня? – обхватывая ладонями чужое лицо и улыбаясь, спросил он. - Пошли, любимый мой. Пошли, - он больше его не потеряет. Ни за что.