Тихо в чаще можжевеля по обрыву. Осень — рыжая кобыла, — чешет гриву. — Сергей Есенин, «Осень».
***
— Какого… — Глин не стал договаривать. Слова застряли в горле, как он когда-то в подводном проходе под горой. — Я так многого прошу? — вздохнула Цунами. — Да ладно, мужик, я тебя озолочу и обеспечу коровами твоих внуков. Я могу, ты знаешь. И не потому что я собираюсь грохнуть свою матушку… — Ты собираешься грохнуть Коралл?! — воскликнул он и тут же закрыл рот лапой. Мало ли, пронеслось в голове, ещё услышат и подумают, что он, ненавистный морским земляной, готовит покушение на королеву Коралл? — Да нет же! — Цунами хлопнула себя по лбу. И продолжила раздраженно: — Ты меня совсем не слушаешь! Все происходило за пару дней до Дня Золотых Листьев — первого дня осени, иными словами, который ежегодно праздновали все драконы до многолетней войны за наследие песчаных. Радужные прекратили праздновать и того раньше, когда изолировались от остальной Пиррии. И вот… Цунами не могла в это поверить — это первый за двадцать лет День Золотых Листьев. Восемнадцать лет войны и два, ушедших на восстановление, дали-таки свои плоды, и возобновились празднества и, как сказал Глин, вернулись «времена набитого живота». Зимние Гуляния, Самая Страшная Ночь, День Золотых Листьев и Праздник Дракона Ветра, это только малая часть почти забытых всеобщих праздников, что уж говорить о внутригосударственных! Цунами с нетерпением ждала бала в честь Водного Рёва — так назывался ежегодный турнир, проводимый в Морском королевстве, когда перед королевой выступали лучшие воители и воительницы, и она выбирала паладина для своих дочерей. Хотя, разумеется, Водный Рёв не то же самое, что День Золотых Листьев. Его Цунами ждала ещё больше. Это нетерпение было другим. Как спазм в животе, когда в звездной ночи под кронами сакуры ты ждёшь возлюбленную, или как дождь в страшную засуху. Ведь именно в этот день, стоит опасть листьям огненным, златым и налитым кровью, Цунами собиралась подарить любимому дракону своё сердце. — Это слишком тяжёлый заказ, Цу, — промямлил Глин. — Я же не против! Я даже готов бесплатно взять, ведь ты моя подруга, и мы столько пережили… но… у меня пальцы, ты видела? Как сосиски. И инструменты дешевые. И мастерства не хватит. И времени… ах, время! Цунами закатила глаза. — Ты понимаешь, о чем просишь? Праздник уже через три дня, а на такие подарки уходит по меньше мере полугода! — он трясся, как крысёныш, загнанный в ловушку. Тогда морская схватила его за плечи, тряхнула как следует, и посмотрела в его глаза желудевого цвета. Глин замер. — Я понимаю, — Цунами говорила тихо, будто кто-то мог их подслушать. — Я знаю, что ставлю перед тобой непосильную задачу, но… прошу. Я никому не доверюсь. Ни другим краснодеревщикам, ни какому-то там ювелиру. Только тебе. Потому что ты лучший и я знаю, что у тебя есть вкус. — Цунами. — Ну что ещё? — Краснодеревщики создают мебель. А я резчик. Наверное. Может, немного столяр. — Между ними есть различия? — Да, и… Цунами рассмеялась, обняла Глина и хлопнула его по спине. Что ж, он не изменился ни на секунду с того мига, как покинул укрытие в Облачных горах! Она даже забыла, что просила и насколько её просьба была сумасшедшей. А затем Глин положил свою лапу между её лопаток, коснулся шеей щеки и вздохнул. — Глин, ты как всегда, — хмыкнула Цунами. — Ты тоже, — также хмыкнул он и наконец сказал: — Я согласен. Но заберу свои слова обратно. С тебя пожизненный запас еды. Сердце учащенно, счастливо забилось. — Договорились!***
Осень — яркая и замечательная пора. Она кажется лучшей, пока не опадают последние листья, оставляя деревья голыми, в темноте кажущимися обугленными тонкими костями, в предвкушении зимы. Дни становятся короче, душа тяжелее. Осень остужает сердца, приносит простуду и уныние, но перед этим дарит урожай и великолепные листопады. Клены оделись в багрянец. Воздух стал кристально-прозрачным. Трава потускнела, в тон затянутому облаками небу. Ореола ждала. — Не придёт, — сказал в сотый раз Мангр. — Помяните мое слово. Они прилетели на самый высокий холм в округе, весь обтянутый желтыми и красными деревьями, с коричневой влажной после дождя землей. Под ними разливались рыжие, золотые, рябиновые цвета — то небесные и песчаные, радужные, принявшие чисто осеннюю окраску, бродили по рынку. В этот раз Совет королев постановил, что празднование совместного Дня Золотых Листьев пройдёт на территории Рубин. Здесь начинались равнины, полнившиеся холмами, неровные каменистые тропы, покрытые тонким слоем зелени, а дальше — горы, чарующие и ужасающие в утреннем тумане. Сама земля оставляла желать лучшего. Камень и немного почвы, и все взрыто, нет, вспорото чьими-то гигантскими когтями. Но разбили один лагерь, потом ещё и ещё. За трое суток, что были даны на сборы, на волнистой поверхности, обдуваемой суровыми ветрами, неприветливой и скалящейся острыми, словно врезавшимися в землю скалами, кое-что выросло. Больше здесь не было безжизненно и страшно. Здесь стояли шатры и прилавки, бродили драконы, разыгрывались спектакли и жарилось ароматное мясо орлов. Ввысь уносились народные песни и дымы от костров, водились хороводы, дрожал воздух от взмахов могучих крыльев и веселого рычания. Для Пиррии это был важный день. Для Ореолы тоже. — Придёт, — убеждала она Мангра. — А ты не стой здесь, со мной. Лучше присоединись к Орхидее на празднике и… — Я не оставлю вас! — заупрямился радужный дракон. — Не… не хочу, чтобы эта морская, если она вообще явится, перегрызла вам горло! Ореола со вздохом закатила глаза. — Это же Цунами. Она не убьёт меня. — Мало ли, — фыркнул Мангр. — Я слыхал, она успела натворить делов в прошлом, — и, заметив предостерегающий взгляд королевы, стушевал. — Не то что бы мне судить драконят судьбы… и слухи распускать… слушайте, давайте я тогда уйду и Потрошителя позову, а? Раз вам мое общество надоело. — Мангр, мы договаривались на «ты». И нет, Мангр, ты мне не надоел. Ты отличный защитник. Но мне жаль твою супругу. Ей, наверное, одиноко сейчас, — Ореола пыталась бить в самые слабые места. Она хотела раскрыть всегда холодное, как обрубок ледяной глыбы, сердце старого друга, чтобы он наконец нашёл что-то помимо своего служения новому монарху. Ну или хотя бы не изображал из себя черти что. Ореола подумала: а если Цунами не придёт? Если, как Мангр, оставит свою любимую одну в этот дивный день, в этот яркий праздник? Ореола не дала волю слезам, которые рвались из неё с того часа, как она проснулась в своём шатре и стала искать синюю чешую в ещё темное, фактически ночное время. Но сиреневые сумерки были пусты. И розовое осеннее утро. И рыжий полдень, что пришёл через некоторое время. — Не придёт, — подытожит Мангр. — Ну же, Ореола, пойдём. Ты хотела, чтобы я был с Орхидеей. И ты, давай, не унывай, найди себе спутников. Я бы предложил наше с женой общество, н… — Я не хочу вам мешать. — Ага. Поэтому предлагаю вам поискать Кинкажу. Или Потрошителя. Или, к примеру, ваших этих Звездокрыла, Солнышко и Беду, хотя сомневаюсь, что последняя пришла. Если Беда удостоила День Золотых Листьев своим присутствием, то только в сопровождении Глина. Ореола применила все своё самообладание, держа голос ровно, глаза сухими. Грудь её переполняли сомнения, не со зла посеянные Мангром. Дрожало лёгким, срываемым ветром пером, сердце. — Уйди. Пожалуйста, друг. Я хочу видеть, как ты веселишься, — и сказала откровенно: — И побыть одной. Подождать ещё немного. Мангр задрал голову к небу. Затем коротко вздохнул, смиряясь с судьбой, и коснулся крылом крыла своей королевы. В его глазах не было раболепного трепета и обожания. В них светилась присущая только наивным по природе своей радужным искренняя забота. — Как скажешь. Но я тебя предупреждал! — проворчал Мангр и улетел. Вскоре его силуэт растворился в красках, став золотым и огненно-оранжевым, как нагружённые тыквами телеги, гирлянды цветов, полосатые шатры с конусовидными крышами и прилавки, заваленные ягодами, яблочками и лимонами. В свинцовых тучах рождался дождь. Благо, они ещё далеко, и ливень не накроет столь дивный, ни на что не похожий сентябрьский день. Тишина… только шелестели падающие листья и хрустел, крепчая, иней под лапами. Шорох ветвей, касавшихся друг друга, пение птиц — убаюкивали. Мир горел, как огонь, но не отнимающий, а дарящий. Ореола осталась ждать свою любовь. Она ждала её. Ждала, как страждущий освобождение, как дракончик, увидевший кошмар глубокой ночью, первый солнечный луч. Она ждала, окружённая непоколебимой верой в синие крылья, что рано или поздно приплывут на стылых ветрах. Радужная королева представляла, как Цунами вдруг передумала прилетать и решила развлечься на празднике. Или, вероятно, забыла, какой сегодня день, и спит на морском дне. Невозможно было её винить. Однако, если она не явится, Ореола сильно расстроится и при первой же встрече плюнет нерадивой драконихе ядом в лицо. А потом она появилась. Налитая морем звезда, искра темной лазури над осенним праздником. Ветер тряхнул деревья, и листья осыпались, плавно снижаясь, на вязкую буро-желтую землю. Ореола попыталась дышать и не смогла, ибо дыхание застряло в груди, тяжёлое, острое, как меч, и щемящее. Огромные крылья, разрисованные бледными полосами, сверкнули в сиянии негреющего солнца, зелёные глаза, напоминающие живые изумруды — загорелись… И эта улыбка, эта нежная, смешная улыбка на губах. Ореола забыла, что хотела сделать, и закричала, махая мятно-алыми крыльями: — Цунами! Я здесь!***
— И что сейчас происходит? — спросил Мангр, сощурив глаза. Они с Глином сидели в кустах можжевельника, колючего, как зубочистки воришек. Он забивался между чешуйками и царапал нежные подушечки лап. Мангр был недоволен, а вот Глин — капельку сумасшедший земляной, — бесспорно счастлив. Орхидея все ещё на празднике. Ничего, он скоро к ней присоединится. Ему просто нужно убедиться, что Ореола доживет до завтра. Эта странная песчаная обещала ему драгоценные камни, если он проследит за своей королевой также, как это мог бы сделать Потрошитель. Глин всхлипнул и вполголоса ответил: — Вершится судьба! Мангр ничего не понял. Земляной стёр слёзы с щёк и опасно вытянул шею, вылезая из укрытия. На самом деле он не боялся. Его раздирало любопытство, будто он снова стал маленьким, беззаботным дракончиком, жаждущим изведать тот огромный мир за пределами пещеры. Пели птицы и пестрела рубинами и золотыми монетами земля. Было холодно. Но ничто не могло разрушить магию, обвившую душу Глина, что так нуждался в крупице света. Он успел. Он справился. Цунами крепко обняла его, принимая великий дар, и обещала сразу после Дня Золотых Листьев вознаградить его по-настоящему. Сейчас его лапы ныли, внутри все счастливо выло, сжимаясь и раскрываясь, подобно цветку по весне. Цунами приземлилась перед Ореолой, с которой обещала встретиться на этом самом месте, и прижалась к радужной королеве. Ореола рассмеялась — её смех ручейком разлился по этому чуть оранжевому свету, по дыханию осени, по всему этому миру. Глин не мог оторвать взгляда. Мангр хмыкнул. — Я только вижу Ореолу и слишком уж довольную Цунами. Ну, встретились они. Ну, целуются. И что? Глин обвил хвостом его спину, а лапой шею, ошарашив дракона, и, прильнув щекой к щеке, указал на воссоединявшихся возлюбленных длинным изогнутым когтем. Он тихо смеялся, чувствуя внутри себя любовь, снаружи переруганного Мангра, до которого все ещё не дошло очевидное. — Ты хотела сделать какой-то сюрприз, — слышали они Ореолу. — Ты так настаивала, чтобы здесь, без посторонних глаз, в этот конкретный день… — О да, — кивнула Цунами. Её улыбка была такой широкой и счастливой, что Мангр боялся, как бы она не порвала себе щеки. Глин же думал, что нет ничего лучше, чем наблюдать за ними. — Я… ммм… присядешь? Ореола склоняла голову к плечу. Тогда морская взяла её маленькую зелено-красную с синими чешуйками лапку в свою лапу, и Глин подумал, что одна слишком маленькая, другая слишком большая. Казалось, будто лапа Ореолы принадлежала ребенку с утонченными мягкими пальцами, и она лежала в грубой когтистой лапе Цунами с растопыренными между пальцами перепонками. Жабры затрепетали, как крылья пойманной птицы, чешуя стала стремительно менять цвет, две пары глаз встретились. Цунами накрыла когти Ореолы второй лапой и сказала: — Прошу тебя. Будто что-то осознав или увидев, радужная медленно неуверенно кивнула. Цунами выпустила Ореолу, и та села на мягкую влажную листву. Морская ерзала за месте. Хвост бился о землю, крылья дёргались, то расправляясь немного, то плотно прилегая к бокам. Каждая из них нервничала по-своему. — Ты ещё не понял? — Нет, — буркнул Мангр. — Ори, — голос Цунами звучал тихо и напряжённо. — Да, Цунами? — брякнула радужная и клацнула зубами. Спрашивать явно не стоило. — Мы знаем друг друга, страшно представить, с раннего детства. Я вылупилась, потом вылупилась ты, что делает меня на целую минуту старше тебя, — продолжила морская. — Мы никогда не были сёстрами. Нашей сестрой была Солнышко, братьями — Звездокрыл и Глин. Но мы… мы никогда не были… «Она не подготовила речь». Земляной сразу разочаровался в подруге. — Всю свою жизнь я чувствовала между нами напряжение сродни тому, что преследовало Звездокрыла, когда он видел Солнышко. Когда я поняла, что это и что оно продолжает расти, я не могла подумать… тьфу, — Цунами отвернулась, зажмурилась и сплюнула. — Как глупо звучит! Ненормально как-то. — Все в порядке, глупая, — Ореола улыбнулась. Глаза её вспыхнули. Она ждала, надеялась. Она поняла, что происходит. И тогда сказала, чуть не плача: — Цунами… я люблю тебя. Цунами порывисто её обняла. — Я тоже люблю тебя. Прости меня, дурную. Иногда я говорю первое, что приходит в голову, и… ах, не важно, — она отошла, протянув любимой крыло, и та приняла его. Затем уже Цунами села и, протянув темную кедровую коробочку, вздохнула. Щелкнул серебряный замочек, крышка откинулась. — Я знаю, оно из дерева. Не из металла, жемчуга или драгоценных камней. Но я хочу, чтобы ты надела его. Я мечтаю об этом. И всегда мечтала спросить… Радужная перестала дышать. — Ореола, будешь моей женой? Мангр потерял сознание. — Да! — она произнесла это уверено, и ещё никогда Глин не слышал столько силы в этом обычном слове. Цунами откинула коробочку и надела кольцо на протянутый палец возлюбленной: их глаза блестели уже совсем по-новому, и грудь двигалась в такт дыханию мерно, спокойно. Вдруг из драконят они стали взрослыми. И Глин видел это и желал этого — узреть чудо, как рождение новой жизни, новый этап отношений. — Я люблю тебя, — донёсся до него голос Цунами. — Больше всего на свете. — Я тоже люблю тебя. Он подавился визгом, схватил Мангра покрепче, встряхнул и обнял. — И я люблю тебя! — рыдая, закричал он. — Чего? — Мангр, едва пришедший в себя, уставился в пустоту затуманенным взглядом. Его кольцо было из березы светлого и насыщенного цвета, как снег на закате, всё в шипах, будто из металла стругали фигуры с острыми углами. Цунами предлагала сделать узор похожим на порезанное кубиком манго, при этом не отделённое от мякоти, и Глин сделал это. Он работал день и ночь, не покладая лап, боясь представить, что случится, если не успеть. И он по праву гордился своей работой. Кольцо идеально смотрелось на Ореоле. — Пойдём на праздник? — услышал он Цунами и увидел, как та протягивает Ореоле крыло. — Конечно, — она ответила тихо, неслышно, но Глин все прочитал по губам. А затем они бросились с холма. В небо. В осенний мир. На пышный щедрый праздник Дня Золотых Листьев.