***
Итачи, Икарион и Саюри шли по улицам Конохи, улыбаясь и разговаривая о чем-то своем. Закатное солнце красило горизонт в алый, в то время как жителей скрытой деревни метала суета. Горожане, освободившиеся после тяжелого рабочего дня, вели детей домой или же просто отдыхали в различных заведениях. Слышался раскатистый смех разгоряченной сакэ компании в ближайшем баре, обсуждающей последнюю успешную миссию и особо отличившихся в ней. Купец, поглаживающий козлиную бородку, все не переставал предъявлять аргумент за аргументом упирающемуся продавцу, пытаясь выбить скидку на прекрасную копченую рыбу, что тот продавал. Девчонка неподалеку, все дергая умиляющуюся маму за платье, просила купить ей вон ту куклу, с красивым веером. А в домах кипят кастрюли и шкварчат сковороды с вкуснейшей, домашней едой. Недалеко мальчишка с гордостью демонстрирует отцу свое достижение — любимый пес наконец понял, что от него хотят и соизволил подать лапу. Икарион слышит, видит все это и чувствует какое-то ощущение умиротворения. Его дом. Его деревня. И он теперь обязан защищать ее и сражаться за нее, как и его родители в свое время. Могла ли жизнь когда-нибудь быть еще лучше? — Что будете делать? — Спрашивает Намикадзе, опускаясь на скамью в парке и запрокидывая руки за голову, блаженно прикрыв глаза. — Думаю, обращусь к отцу. — Отвечает Итачи, пристроившись рядом. — Он прекрасно владеет стихией огня, я многое смогу у него почерпнуть. Итачи нагнулся вперед и, уперев локти в колени, раскрошил булку, которую достал из рюкзака и бросил крошки вперед. На них тут же слетелась небольшая кучка голосящих воронов, тут же принявшихся уплетать учиховское угощение. Икарион сощурился, смотря на товарища по команде и на таинственную улыбку на его лице. Вороны… Каждый раз, когда он тренировался с ними. Каждый раз, когда просто гулял. Каждый раз, когда уходил — они всегда летели следом. Простое совпадение или нечто большее? — Думаю, Хиаши-сама поможет мне. Мы часто тренировались с ним. — Добавила Саюри. — С самим главой клана? — Икарион повел бровью, вовремя остановив себя от закономерного вопроса о ее положении как члена побочной ветви. — Это серьезно… — Да брось, Икари-кун. — Саюри вновь продемонстрировала свою фирменную обворожительную улыбку, заставив Икариона смущенно нахмуриться. — Одзи-сан во мне души не чает, да и он прекрасно владеет стихией ветра. Честно говоря, я бы и сама справилась, но новые техники ветра мне придумывать еще не приходилось. — Потянувшись, она вновь посмотрела на Икариона. — А ты как будешь создавать свою? — А, я то? — Он откинулся на спинку скамьи. — Не знаю, честно говоря. У отца — ветер, у мамы — огонь. — Осознавая, что ему фактически не к кому обратиться, Икарион помотал головой. — Эх, а разве Миназуки-сенсей не должен… Ну, там, сам обучать нас, а не сваливать на других? Сенсей же вроде бы, не? — Опять ты за свое, Икарион. — Итачи встал и выпрямился, сунув руки в карманы и отправляясь восвояси. — Хватит уже причитать о том, что мы не можем изменить. Приложи усилия и добейся результата. — Ну вот, опять умничает. Гений, блин… — Икарион сокрушенно вздохнул, но тут же вскочил со скамьи, почувствовав, с какой силой Саюри хлопнула его по плечу. — Хорош сопли распускать! Тоже мне, сын Хокаге! — Хьюга ухмыльнулась. — Так, вот только ты не начинай, а? — Сказал он, посмотрев на нее с укором. — Ты ведь вообще намеков не понимаешь, а, Икари-кун? — А вот эта фраза заставила его задуматься. Воспользовавшись моментом, Саюри помахала ладонью перед его глазами. — Ау! Твой отец Хокаге — биджу меня побери — нашей деревни. Ты хоть можешь представить, какие у него связи? Да я бы оказавшись на твоем месте вообще не видела бы больше для себя невыполнимых задач, тоже мне! — Я думал об этом. — Честно признался Икарион. — Но пришел к тому, что не хочу доставлять отцу неудобства такими вот просьбами. — Ну и зануда же ты. — Хмыкнув, ответила Хьюга, сложив руки на груди. — Доставить неудобства — это… Это, например, разукрасить лица Каге на горе из-за своих капризов и того, что отец постоянно пропадает на работе и не уделяет тебе внимания. — Ты в своем уме?! Какой полоумный придурок решится на такое?! — Серьезно заявил Икарион, аж демонстративно отпрянув. — Икари-кун, я тебя сейчас мягкой ладонью ударю. Попросить отца помочь тебе, когда ты оказался в тупике не равно использовать его положение в своих целях. Он будет даже очень рад помочь тебе сделать это. Для этого и существуют родители, идиот. Если бы они у меня были, то я… Я бы… Икарион понял, что своими заскоками заставил Саюри коснуться очень неприятной для себя темы. В действительности, ее родители погибли на войне. Он видел их имена на мемориале. Однако он даже не думал о том, через что приходилось проходить Хьюга каждый день. Смотря на родителей, которые забирают детей из академии. Смотря на то, как они помогают им освоить искусство шиноби. Да, Хизаши был ее опекуном, но… Это не то. Даже не близко. — Слушай, если ты хочешь поговорить об этом, то я… — Я хочу, чтобы ты выполнил задание, как я и Итачи. Ты сделаешь это для меня? — Сделаю, Саюри. Даю свое слово. Да и совет твой… Честно говоря, очень годный. Надо спросить у отца. — Надо. — Заключила Хьюга, продолжая смотреть на Икариона глазами, в которых он заметил долю… Печали, что-ли? — Ну, я пойду. Увидимся. — Говорит он, хотя хочет остаться и спросить. Но сомневается, что Хьюге это нужно. А ей было нужно. И она лишь смотрит ему вслед, сложив руки на груди, горько вздохнув и решив не сокрушаться лишний раз о том, что парни вообще не понимают никаких намеков. — Очень годный… Да мне за такие советы пора уже с вас, придурков несамостоятельных, деньги брать. — Развернувшись, Хьюга отправилась на территорию своего клана. — Досталось же счастье. Не могли закинуть в команду с какими-нибудь Инузука или Абураме? Может я тишины и песиков хочу, а не этих шаринганов да молний…***
— Сенсей — это… — Задумался Минато. — Это человек, которому ты всегда будешь доверять. Даже больше, чем самому себе. Минато всегда старался быть дома к ужину. Если были дела, то он все равно проводил это время с семьей, лишь после удаляясь для того, чтобы их закончить. Если же главы семейства — и деревни по совместительству — не было в это время в родных стенах, то произошло что-то действительно из ряда вон. Благо, сегодня все было в порядке и Икарион решил поступить так, как посоветовала ему Саюри. А заодно и спросить отца о некоторых вещах. — Учитель будет знать тебя даже лучше, чем ты сам себя знаешь. Он помогает избавиться от слабости и стать сильнее, а в будущем станет твоим самым лучшим другом. Как для меня — Джирайя-сенсей. Вот с кем действительно не соскучишься, бывал бы только в деревне почаще. А когда он приходит… Ох, мы и едим вкусно, и напиваемся вдоволь, а потом я его за шиворот оттаскиваю от горячих источников, где он… — Минато… — Грозный голос Кушины привел Хокаге в чувства. — Ах, да, о чем это я. Важно внимательно слушать замечания своего сенсея и делать все, чтобы их исправить. А также следовать его приказам. Как минимум потому, что он — опытный шиноби. — Даже если тот приказывает тебе создать свою технику без всякой помощи со своей стороны? — Так вот, почему ты так рассказывал о произошедшем на полигоне… Юки приказал вам это? — Минато сощурился и, вздохнув, отложил палочки для еды. — Икари-кун, я знаю его и в принципе могу тебя понять. Но как Хокаге — да и как шиноби тоже — я не имею права вмешиваться в отношения учителя и его учеников, пока они не выходят за эти рамки. Икарион вздохнул, понимая, что ничего полезного не услышал. — И почему Третий поставил именно его нам в учителя? — Я не знаю, сынок. Но Хирузен-сама ничего не делает просто так. Думаю, таким образом он хотел, чтобы и Юки кое-чему у вас научился. «Переборол свою зависть и стал, наконец, достойным шиноби» — хочет сказать Минато, зная Юки Миназуки еще с Академии. Но молчит. Ибо так говорить о своих подчиненных при других людях — не есть поступок, достойный Хокаге. Да и любого начальника в принципе. Хвалить — да, при всех. Но отчитывать всегда наедине. — В таком случае, у меня остался последний вопрос. Если все так, то… Пап, ты случаем не знаешь шиноби, которые владеют стихией молнии? Я хочу спросить у них совета и научиться контролировать ее. Быть может, у меня получится сделать какую-то свою технику с их помощью. — Шиноби со стихией молнии? Думаю, знаю. Если я попрошу своего помощника порыться в архиве досье, то даже смогу… — Минато задумался, поглаживая подбородок, а спустя несколько секунд хитро улыбнулся. — А знаешь, что? У меня есть идея. Я обращусь к одному шиноби, способности к стихии молнии которого давно прославили его. И ты его тоже знаешь. — Правда?! — Лицо Икариона озарила улыбка. — Кто это? — Все-то тебе расскажи… — Минато сложил руки на груди, все так же улыбаясь. — Сам поймешь, когда увидишь — уверен, он мне не откажет. Особенно если дело касается тебя. Да и ему, честно говоря, не помешает развеяться. — И… Все? Вот так просто? — Икариону даже не верилось. Поблагодарив Кушину, они встали из-за стола и прошли в коридор. Судя по всему, у Хокаге еще были дела и он собирался поработать в ночь. — А ты как хотел? — Минато, не выдержав, рассмеялся. — Ну… Честно говоря, мне совестно просить тебя об этом. Ты постоянно занят, да и дела у тебя есть поважнее… Минато потрепал Икариона по волосам. Тот зажмурился, нахмурившись. — Икари-кун, в моей жизни нет ничего важнее вас с Кушиной. И если тебе нужна помощь в чем-то, то ты всегда можешь на нас положиться. — Даже если ты очень занят? — С какой-то долей оставшейся детской наивности спросил Икарион. — Даже если я очень занят. — Минато кивнул. — Когда у тебя будут дети, ты легко поймешь меня. Ты — наше самое драгоценное сокровище, Икари-кун. Никогда не забывай об этом. — Я не забуду, пап. — Ответил тот, отстранившись. — Ну, на этом все. Я буду поздно, так что меня лучше не жди. Сам решай, как потратить свободное время, но на твоем месте я бы хорошо проспался. Поверь мне, тебе понадобится очень, очень много сил для того, чтобы не отставать от этого человека. Икарион задумчиво смотрел вслед удаляющемуся Минато, уже наперед зная, что сегодня не сможет сомкнуть глаз.***
Он проснулся с твердым осознанием того, что в комнате помимо него кто-то есть. Кто-то незнакомый. Этот «кто-то» пах пеплом и сукровицей, его сердце билось ровно, словно происходящее для него было уже тысячу раз осточертевшей обыденностью. И затылком Намикадзе чувствовал, что его взгляд устремлен на него. Разум начал с молниеносной скоростью просчитывать варианты. Катана у тумбы рядом с кроватью, можно попытаться достать до нее. У врага может быть метательное оружие, но в принципе он легко выдержит два-три попадания. После этого — быстро определить его местоположение, броситься вперед и действовать по обстоятельствам. Первая часть плана прошла как по маслу — Икарион вскинул правую руку и в нее тут же попали два сенбона, заставив поморщиться от неприятных ощущений. Все-таки умение терпеть боль было его безусловной гордостью — чуть ли не главный враг многих воинов и шиноби, рождающий страх, переставал быть врагом вовсе. Он успел схватить катану и, резким движением вынув ее из ножен, скрестил ее с танто, взмах которого оставлял серый след в воздухе. Сощурившись, он смог его рассмотреть и понял, что где-то уже видел это оружие. Нет, не просто видел — сам держал в руках… Точно. Клинок Чакры Белого Света. Реликвия клана Хатаке, именно он издавал это странное свечение и те следы после каждого взмаха. Еще до войны Какаши, один из учеников отца, давал ему подержать это оружие и даже сделать с его помощью пару-тройку взмахов, наслаждаясь эффектом, столь же красивым, сколь и смертоносным — в бою они легко могут запутать противника, заставив пропустить удар, что вполне может стать фатальным. Но проблема была в другом. Лишь один человек в Конохе имел право носить этот клинок. Человек, которого Икарион не видел уже очень давно. — Какаши-сан? — Изумленно спросил он, наклонив голову. — Ну здравствуй, Икари-кун. — Ответил тот, убирая клинок в ножны на спине. — Ты окреп и стал сильнее. Да, действительно Какаши. Все та же маска, закрывающая нижнюю половину лица, а также протектор набок, скрывающий глаз. Икарион слышал о том, что произошло тогда. Как погибли Рин и Обито, как последний отдал свой глаз Хатаке и какие думы посещали на фоне этого клан Учиха. Впрочем, они решили оставить его в покое, приняв решение своего погибшего брата и посчитав, что с юного Хатаке и так достаточно случившегося в его жизни. Сначала — поступок его отца, а теперь и еще двое его лучших друзей, его команда, были убиты. И хоть успех в миссиях и освоении искусства шиноби принес ему всеобщее уважение и место в рядах АНБУ, легче от этого не становилось. Икарион видел это по его глазам — память о случившемся всегда будет с ним. Он сможет жить с этим, всего скорее да… Но забыть — нет. Такое не забывают. На радостях Икарион буквально накинулся на Какаши, чуть не сшибая того с ног. Тот заботливо потрепал его по волосам, изучая взглядом и понимая, насколько же он вырос за столь короткое время. Много воды утекло с их последней встречи, но он все еще помнил сына своего учителя. И когда Хокаге попросил помочь ему, просто-напросто не смог отказать. Он помог Икариону вынуть сенбоны и обработать раны, внутри коря себя за то, что позволил себе такое решительное для этой ситуации наступление. Впрочем, мальчишка всем своим видом показывал, что раны эти его не заботят от слова совсем. — Но зачем в такую рань? Еще шести-то нет. — Хочешь сказать, не выспался? — Хатаке сощурился. — Выспался, конечно, я мог бы и вообще не спать! — В таком случае поторопись. Твой отец попросил научить тебя искусству управления молнией, так что лучше использовать это время по-максимуму. В любой момент у меня могут появиться дела. Заодно и по дороге расскажешь, что произошло, когда ты определял свою стихию. Какаши, не стесняясь, выпрыгнул прямо через распахнутое окном. Хмыкнув, Икарион поднялся с кровати, спешно оделся и выдвинулся следом.***
— Прямо с неба, говоришь? — Спрашивает Хатаке, сложив руки на груди. Солнце вдалеке только-только начинает восходить, знаменуя начало нового дня. — Да, Какаши-сан. Я бы и сам не поверил, если бы собственными глазами не увидел. Что все это значит? Хатаке задумался. Вообще при предрасположенности к стихии молнии лист должен был смяться. Но такая реакция… Впрочем, нельзя было сказать, что он был сильно удивлен. Ребенок, упавший с неба… У него просто не могло не быть скелетов в шкафу. Не этот первый, да и не этот последний. — Это может означать только одно, Икарион — у тебя крайне сильная предрасположенность к стихии молнии. Что же касается дождя и ветра… Не могу сказать точно, но возможно, что и эти стихии с тобой связаны. Но чтобы понять это, необходимо сначала освоить одну. Так что я, как шиноби с предрасположенностью к стихии молнии, помогу тебе овладеть ей. Там и увидим, насколько сильна твоя с ней связь. А пока… Посмотри. Быть может, это поможет понять тебе принцип. Какаши сложил печати, после чего вознес руку, которую тут же стало окутывать синеватое свечение. Вскоре оно сконцентрировалось в его ладони, а после… Икарион чуть дар речи не потерял — настолько завораживающим и смертоносным одновременно было это зрелище. Чакра стала искриться разрядами молнии, энергии было настолько много, что волосы Хатаке встали дыбом, чакра распространялась и вокруг него, колыша траву и освещая местность мириадами ослепительных вспышек. Когда концентрация достигла предела, слух наполнился трелью тысяч птиц и Хатаке устремился вперед. Икарион сначала подумал, что тот собирается поразить тренировочный манекен. Однако Какаши миновал его, направившись к большому валуну неподалеку. Честно говоря, он думал, что техника Хатаке отколит от него какую-то часть. Но понял, насколько сильно ошибался, когда увидел… — Чидори! Удар Хатаке расколол валун на мелкие кусочки, что стали осыпаться вокруг, поднимая в воздух облачка пыли. Выпрямившись и выдохнув, Какаши кивнул, удовлетворенный результатом. — Вот, что такое контроль над своей стихией, Икарион. В идеале у тебя должно получиться не хуже, если не лучше. Этому я и хочу тебя научить. — Такая сила… — Намикадзе подошел к шиноби, осматривая место удара. Там, где раньше стоял булыжник, теперь рассыпалась жалкая груда камушков. — Научите меня этой технике? — Тебе вроде бы было приказано создать свою, не так ли? — Хатаке усмехнулся. — Вряд ли Чидори подойдет тебе, но стоит взять эту технику за основу. Ты ведь знаешь о двух главных элементах модификации любой техники? — Конечно. — Икарион кивнул. — Два вида преобразования — формы и чакры. Первая позволяет задать технике нужную… Как ни странно — форму. Радиус и способ поражения, принцип действия, точечное воздействие или массовое поражение — все туда. Второе — способность добавления к технике врожденного природного элемента, ее усиления за счет него. Она также открывает массу возможностей. Если пользователь, конечно, способен ею управлять. — Молодец. — Какаши одобрительно кивнул. — Как обстоят твои дела с преобразованием формы? Насколько я знаю, в Академии ему не учат, а Миназуки… Думаю, ты понимаешь, о чем я. Я могу тебя научить ему, но это займет… — Нет необходимости, Какаши-сан, я уже прекрасно контролирую форму чакры. — Да ну? — Хатаке повел бровью. — Это очень хорошо. Покажи, что ты умеешь. Икарион, не сказав больше ни слова, вынул катану из ножен и начал складывать печати одной рукой, чем уже очень впечатлил Хатаке. Когда он закончил, то оружие стало окутывать синеватое свечение. Намикадзе вознес его над собой и лезвие удлинилось в два раза. Приложив еще немного усилий, он искривил его, сделав подобие ятагана. Очередная манипуляция изменила лезвие чакры, превратив его в топор. Еще одна — в молот. Преобразив клинок в подобие двуручного нодати, Икарион взмахнул клинком и создал ударную волну, которая, столкнувшись с тренировочным манекеном, разрубила его надвое, после чего развеял технику, вернул оружие в ножны и вопросительно посмотрел на Хатаке. — Вы о таком контроле говорили, Какаши-сан? Странно. Они впервые видятся за долгое время, однако он все еще не мог поверить, насколько Икарион вырос как шиноби. На войне он бился лишь благодаря своим инстинктам, теперь же в его движениях и в том, как он контролирует чакру, прослеживается вполне определенный смысл. Уже одна способность складывать печати одной рукой говорила о том, что у него просто феноменальный уровень контроля над чакрой, и это еще без оглядки на его техники кендзюцу. Какаши был с ним знаком, так как сам орудовал танто, да и по долгу службы сталкивался несколько раз с вольнонаемными самураями. Их техники были неизвестны шиноби по очевидным причинам, однако Икарион фактически сам их разработал. Причем в таком раннем возрасте, что это оставляет мало простора для фантазии о его способностях. Вырос он и как личность. Он уже не был тем наивным мальчишкой, что любил весь мир и просто обожал смотреть на грозу — сейчас перед ним стоял пусть и не совсем опытный, но уже мужчина, хоть детство все еще и играет в нем время от времени. Хатаке не нужно было долго общаться с ним, чтобы понять это — такое прослеживается в движениях, в поступках, да даже во взгляде. Но он был несказанно рад тому, что война не убила все доброе в его душе. Просто ему теперь приходилось особенно дорожить остатками света, смотря на картину мира, которая навсегда испачкана кровавыми брызгами. Как и любому другому шиноби. Что же будет, когда он завершит свое обучение и познает истинные масштабы своих возможностей? Какаши не знал. Но был рад тому, что Икариона нашел именно его сенсей. Нашел и воспитал как родного, привив правильные мысли, культуру и идеалы. Если бы он попал в руки преступникам или того похуже… Это могла бы быть настоящая катастрофа. — Именно о таком… Твой контроль над чакрой и ее формой просто поразителен. Кто тебя обучил? — До войны тренировал отец, после… — Икарион почесал затылок. — После я сам. У Хокаге много дел. — А Миназуки? — Юки-сенсей во время тренировок обычно говорит «все в ваших руках» и идет спать. — Сказал он, сложив руки на груди и надувшись. Достигнуть такого, да еще и самостоятельно… Хатаке такие темпы развития начинали чуть ли не казаться пугающими. А вот поступки Миназуки вызывали скорее навязчивое желание наставить его на истинный путь. Весьма неприятными для него самого методами. Какаши уже слышал о том, что как минимум две команды Миназуки отправил в Академию на переподготовку, в рапортах указывая, что их выпустили ошибочно и они не обладают талантами, необходимыми шиноби. Теперь же Хатаке казалось, что таким образом он печется о том, чтобы сохранить свое место как джоунина. Жалок. Просто жалок. Каждый шиноби — это воин на страже деревни. Каждый генин — это вклад в ее будущее. Не давать им развиваться намеренно есть настоящее преступление, ибо это вредит самой Конохе, интересы которой, вроде бы, должны превалировать над интересами одного единственного выскочки, что невесть каким образом добился звания джоунина. Но он не мог повлиять на это. Может быть, потом, как появится какой-нибудь прецедент… До тех же пор это было бы нарушением правил шиноби. — Хорошо. — Хатаке кивнул. — Я доволен. Теперь же… Попробуй не преобразовывать форму, просто сконцентрируй чакру молнии в своей руке. Хмыкнув, Икарион стал пытаться воплотить сказанное Какаши в жизнь. Пару минут большего, чем простое свечение вокруг ладони, извлечь не удавалось. Чуть позже появились редкие потрескивания молний, но как только их становилось больше, Икарион терял контроль и чакра развеивалась. После нескольких неудачных попыток Хатаке, с интересом наблюдающий за ним, остановил его. — Ты не понимаешь то, как работает чакра молнии. — Заключил он и сел, скрестив ноги. — И саму стихию в том числе. Огонь неистовый и буйный, ярость и сильные эмоции усиливают связанные с ним техники. Вода податлива и изменчива, использующие ее шиноби славятся своей изворотливостью. Земля стойкая и непоколебимая, такой должен быть и ниндзя, решивший ее использовать. Воздух вездесущ и резок, скорость — ключ к успеху в управлении им. — Какаши вновь сконцентрировал чакру стихии в руке. — Когда дело касается молнии, в первую очередь важна точность и концентрация. Ты ведь любил наблюдать за грозой — никогда не видел, как бьет молния? — Несколько раз видел, как она била в землю. Прямо в одно место. — Именно. — Хатаке резко выпрямил в руку, заставив рукотворную молнию ударить в траву справа, образовывая маленькую воронку. — Сначала молния концентрируется, а затем резко испускает всю энергию, ударяя мгновенно и точечно. Настолько быстро, что ее цель практически никогда не успеет среагировать. Действуй как молния. Управляй чакрой так, словно ты — грозовая туча, которая вот-вот разразится раскатом грома и заставит молнию ударить в землю. Лишь поняв в полной мере свою стихию ты сможешь использовать ее, а там… Посмотрим, как ты захочешь выразить свое мастерство. Начни с концентрации. Сосредоточь свою чакру в определенной форме и уплотняй ее до предела. Затем снова. И снова. — И сколько же мне так ее «уплотнять»? — Поинтересовался Икарион. — Столько, сколько будет нужно, пока ты не поймешь, чего от тебя требует твоя стихия, Икари-кун. — Какаши сощурился. — Начинай. И Икарион вновь сконцентрировал чакру в руке, стараясь понять, чего же хочет видеть от него молния…***
Дело определенно двигалось, но не так быстро, как Икариону хотелось. Чакра не то чтобы не подчинялась ему — было трудно понять тот самый принцип, о котором говорил Какаши. И если дело было в повторениях, то Икарион не возражал, он умел ждать. Вот только солнце уже шло на закат, а чего-то большего, чем потрескивание зарождающейся чакры молнии он не добился. Хатаке, как ни странно, все еще был рядом, постоянно советовал, как поступить, временами просто разговаривал с ним, отвлекая от провальных попыток. Занимаясь с ним, он чувствовал то, что должен был чувствовать по отношению к Юки Миназуки. Вот если бы Какаши был его сенсеем… — На сегодня достаточно. — Заключил Хатаке, вздохнув и посмотрев на небо. — Точно? — Икарион аж разволновался. — Какаши-сан, у меня еще много сил. — Я к тебе с миссии пришел и, честно говоря, хотел бы отоспаться. В ближайшее время я буду свободен, так что не надрывай себя. Системе чакры, как и организму, нужен отдых. Даже когда это касается тебя. Нехотя Намикадзе признал правоту более опытного шиноби и выпрямился, лишь сейчас осознав, что чувствует… Усталость. Странно, эти тренировки на первый взгляд не казались такими утомительными. Особенно учитывая то, что ранее он мог воевать сутками напролет. Скорее всего чем сложнее манипуляции с чакрой, тем больше ее пользователю требуется времени на восстановление. Да и практиковался он весь день напролет. Даже не ел и не пил все это время… — К тому же… — Продолжил Хатаке. — Честно говоря, сегодня очень важный день для меня. Обычно я делаю это один, но не составишь ли ты мне компанию в этот раз? — В чем, Какаши-сенсе… Сан. Какаши-сан. — Икарион замялся, хмыкнув. Какаши лишь усмехнулся. — Нужно навестить двух старых друзей.***
Они прошли почти через всю Коноху. Пешком, не по крышам. Без спешки. Зашли в цветочный магазин Яманака, который был уже закрыт. Впрочем, рядом оказался Иноичи и, узнав Какаши, все же позволил ему приобрести цветы. Зашли также к нему домой и зачем-то захватили заранее припасенные шиноби раковины. Икарион до последнего не знал, куда они направляются, пока не оказался в знакомых местах. Знакомых до боли. Здесь располагался памятник жертвам войны. Как и их могилы. Тогда он понял, о каких старых друзьях говорил ученик его отца. Иначе и быть не могло. Они шли мимо надгробных плит в тишине, нарушаемой лишь стрекотом сверчков. За каждым отполированным куском камня с выбитыми на нем именами и годами жизни — целая история, полная счастья, горя, удач и провалов, друзей, врагов, родных… И каждая подошла к своему трагическому концу. Смотреть на сроки жизни некоторых павших было откровенно страшно — они были еще детьми. Только поступившими в Академию, а иногда и нет, еще не повидавшими даже малой доли жизни и красоты этого мира. Их всех бросили в мясорубку, где лишь сила, удача и кровь погибших могли купить тебе лишний день… Не жизни, нет. Борьбы за жизнь. И у него чуть сердца не остановились, когда он увидел две надгробные плиты со знакомыми именами. — Ну, вот я и снова здесь. — Какаши, вздохнув, подошел к ним. Положил цветы, разделив их количество поровну. — У меня не получилось найти ту самую, фиолетовую. Но некоторые удалось собрать. Надеюсь, тебе понравится. — Хатаке положил ракушки рядом с местом, где покоилась Нохара Рин. — К тому же я не один. Икарион со мной. Он так вырос, вы даже не представляете… Несколько минут Хатаке разговаривал с ними, сидя рядом. Икарион присоединился к нему, храня молчание, ибо не желал разрушать отголоски той идиллии, которую Какаши, должно быть, позволял себе прочувствовать только раз в году. Хоть этого ему явно было мало. Даже не близко. Глядя на то, как сдерживает слезы сын великого Сакумо Хатаке и шиноби АНБУ, который не знает слова «жалость», он чувствовал, как что-то надламывается и в его душе тоже. Он все помнил. Помнил, как носился по дому за Обито, как подбадривал его, когда тот поделился с ним своими чувствами к Рин, как плескался с ней в речке и как устраивал настоящий террор в отношении раков с целью обрадовать ее какой-нибудь ракушкой, которой еще не было в ее коллекции. Погибли. Их мысли и чувства, их истории — все оборвалось в один миг. И это было чудовищно несправедливо. Эмоции, которые испытывал Какаши, нельзя было описать, они буквально выжигали душу. И Икарион знал, что это такое. Каково жить с мыслью, что их жертвы не напрасны, пытаться забыть, но в глубине души понимать, что они — это все, о чем ты можешь думать. За это он всеми фибрами души возненавидел войну. — Спасибо, Икари-кун. — Сказал Какаши, поднимаясь. — До недавних пор я всегда делал это один. Мне приятно приходить сюда с кем-то, кто тоже их знал и был им дорог. — Я был дорог им? — Удивленно спросил Икарион. — Конечно. Ты очень понравился Обито. Он даже говорил, что ты — парень его формата. — Хатаке усмехнулся. — Рин так вообще тебя таким очаровательным считала, что Обито иногда начинал ревновать несмотря на разницу в возрасте. — Какаши-сан, вы… — Икарион сощурился, склонив голову набок. Подобное поведение Какаши было необычно даже в его глазах. — Все хорошо? — Да, Икари-кун, я в порядке. Знаешь, когда это произошло, сказать, что я был в смятении - не сказать ничего. Но Обито, Рин и погибшие на этой войне люди не хотели бы увидеть, как мы опускаем руки. Мы все перед ними в неоплатном долгу. Лишь шагая вперед и построив светлое будущее мы сможем доказать, что их жертвы были не напрасны. Поэтому я хочу, чтобы ты стал сильнее, Икарион. Поэтому хочу стать сильнее я. Мы должны помнить павших, да. Но защищать нам предстоит именно живых. Ты понимаешь меня? С минуту Икарион думал над его словами и пришел к выводу, что Какаши по большому счету прав. Но станет ли легче от этого? — Да. Понимаю. — Говорит он, так и не озвучив этот вопрос. — Ну что-ж… Пойдем обратно. Завтра продолжим примерно во столько же, во сколько начали сегодня. Там же. — Какаши-сан, вы идите. Я хочу побыть здесь еще немного. — Уверен? — Хатаке повел бровью. — Твои родители будут волноваться. — Какаши-сан, я не ребенок. Я ветеран войны, такой же, как вы и мой отец. Если вам не трудно и вы встретите его или маму по дороге, скажите им о том, что я здесь. Они тоже поймут. «Действительно повзрослел.» — Подумал Хатаке. — Хорошо. Но рекомендую не засиживаться долго - наберись сил перед завтрашним днем. Попробуем заставить тебя пробудить в себе способность управлять стихией в стрессовом формате, так что пощады не жди. Икарион ухмыльнулся, смотря вслед удаляющемуся шиноби, держащему руки в карманах. — Пощада - это слишком просто, Какаши-сан.***
Примерно с час Икарион гулял по кладбищу. Как ни странно, он не чувствовал неудобства в этом месте. Лишь горечь, скорбь и какое-то странное чувство покоя. Словно павшие во имя деревни на самом деле не так уж далеко от них. Они здесь, среди живых - в каждом глотке воздуха, в каждой капле воды, в каждом листке на ветке дерева. Чувствуют, дышат, присматривают за живыми и своей незримой рукой оберегают от бед. Он часто размышлял о себе и о своем месте в этом мире. Он любил отца и мать больше жизни, но в глубине души знал, что не является их сыном по крови. Когда вопрос об этом он для себя разрешил, тот, как ни странно, породил еще один. Если не Минато и Кушина, то… Кто тогда? Кому он обязан существованием и той чудовищной силой, что пронизывает его разум, душу и тело? И с какой целью этот «кто-то» его ей наделил? Когда Икарион думал об этом, почему-то всегда обнаруживал, что вопросительно смотрит на небо. Будто там, посреди сосущей пустоты меж звезд, этого бесконечного и монструозного ничто есть кто-то или что-то, что сможет дать ответ. Временами в его памяти всплывали образы - старец в простой тканевой робе, нечто, объятое золотым свечением. Настолько ярким, что оно мешает что-либо разглядеть… Но эти видения холодны и сколько он ни пытался докричаться до них во сне, они оставались безмолвны. Нет. Троп без конца не бывает. В его существовании определенно был смысл. Но какой? Сила, которой он владеет, открывает тысячи путей. Только вот как отыскать среди тысячи тот, по которому он должен был пройти? От размышлений его оторвали дивные звуки музыки, доносившиеся со стороны. Заинтересовавшись, он пошел на них и вышел к еще одному ряду могил, у одной из которых застыл незнакомец. Он был одет в простое традиционное кимоно, подпоясанное металлическим поясом из составных звеньев странного зеленого цвета. Цепь свисала с одного из них и на ее конце был неизвестный ему символ, который обозначал что-то, чего Икарион не знал. Сидя в позе лотоса, он играл на музыкальном инструменте, ловко водя смычком по струнам и покачиваясь в такт музыке, прикрывая глаза и отдавая игре всего себя, каждую частицу своей души. И это не могло не задеть душу Намикадзе В звуках скрипки он слышал звон стали, крики умирающих, всю ужасную какофонию войны, сжатую до предела и выраженную стройным рядом нот. Когда мотив сменился, звуки битвы, казалось, затихли. Наступило затишье, словно закончилась война и армии только взяли путь к давно позабытым домам. А после… Это было трудно передать словами. Сама его душа ликовала, когда мелодия незнакомца достигла пика крещендо. Это было высвобождение. Это были распускающиеся цветы вишни. Это была сама жизнь, росток, что пробился сквозь камень несмотря на то, что его закатали в асфальт. Когда человек горит своим делом, это видно сразу. В особенности на примере музыки. Икарион подошел ближе и, сохраняя почтительное молчание, дождался, пока незнакомец закончит мелодию, отложив смычок и удовлетворенно вздохнув. Странно, однако - в последнюю очередь он ожидал услышать нечто подобное на кладбище. — Тебе понравилась моя эрху, малой? — Поймав на себе взгляд зеленых глаз незнакомца, Икарион кивнул и сильно смутился. Невежливо было так внезапно объявляться, открыто демонстрируя откровенно нездоровый интерес. — Не переживай, ты ничуть не помешал мне. Как тебя зовут? — Я… Икарион Намикадзе. Это честь для меня - услышать столь прекрасную мелодию, семпай. — Сын Четвертого?.. — Он прикрыл рот ладонью, тихо посмеявшись. — Стало быть, это честь и для меня - встретиться с известным героем войны. — Здесь полно героев. Они везде вокруг вас. — Намикадзе кивнул на могилу перед незнакомцем. — Как и он, например. Разница между нами лишь в том, что мне повезло выжить. — Только ли, юный Икарион? — По спине Икариона пробежал холодок, когда в глазах незнакомца он увидел: тот будто бы действительно знал, о чем говорил. — Человек, на которого ты показал, был моим другом. Мы даже в Академии учились в свое время вместе. С детства за одной партой сидели… К сожалению, наши пути разошлись. Он твердо решил стать шиноби, а я отринул жизнь ниндзя ради священного звука музыки. — Вы… Мало что потеряли, семпай. Поверьте мне. Да и ваш талант говорит о том, что вы избрали правильный путь. — Икарион посмотрел на могилу друга незнакомца. Интересно, каким он был? — Ты так юн, но рассуждаешь как настоящий мужчина. Ты прав, я никогда не испытывал сомнений касательно правильности моего пути. А что же насчет тебя? Куда тебя ведет твоя дорога? Икарион замер, понимая, что не сможет ответить. — Я не знаю. — Решил он сказать прямо. — Или же просто еще не узнал. — Вот как… — Незнакомец бережно убрал скрипку в футляр и закрыл, взяв на ремень и закинув за спину. — Знаешь, я здесь примерно с полудня. Мне довелось увидеть компанию шиноби, которые тоже навещали павших. Это дало мне пищу для размышлений и я написал одно стихотворение… К слову — я не только играю на эрху, но еще и хороший поэт. Так люди говорят. — Он усмехнулся. — Хочешь, я зачитаю его тебе? — Почту за честь, семпай. — Икарион не знал, кем был этот человек, но он ему определенно нравился. Ему вообще всегда нравились люди искусства. Потому, что среди настоящих людей искусства нет лжецов и лицемеров. По крайней мере когда дело касается их творчества — так точно. Музу нельзя обмануть, огонь в творении человека либо есть, либо его нет. И это видно сразу. Незнакомец бросил взгляд на могилу друга, после чего уставился куда-то вдаль. На могилах стихают столетий шаги. Здесь давно примирились былые враги, Их минует горячечных дней череда: За порогом земным остается вражда. И ничтожная ревность о том, кто сильней, Растворилась в дыму погребальных огней. Об утраченных царствах никто не скорбит - Там, где вечность, не место для мелких обид. …а наследников мчит по земле суета, И клянутся, болезные, с пеной у рта, На могилах клянутся в безумном бреду До последнего вздоха продолжить вражду: Неприятелей давних мечу и огню Безо всякой пощады предать на корню И в сраженьях вернуть золотые венцы… Незнакомец вздохнул. — Ибо так сыновьям завещали отцы.* Некоторое время Икарион стоял молча, всматриваясь в мертвенную стойкость мраморных плит и размышляя над словами поэта. Он поклонился ему в знак уважения. — Семпай, я склоняю голову перед вашим талантом. Но прошу вас, не стоит читать эти стихи в Деревне, особенно среди шиноби. Вас могут не так понять. — Не всем дано отринуть налет чувств и чистым взглядом узреть истинную суть вещей. — Он улыбнулся и, развернувшись, зашагал прочь. — Не беспокойся обо мне, я знаю, кому и что можно говорить. Но я хочу, чтобы именно ты подумал над моими стихами, юный Икарион. Подумал как следует. Быть может, они помогут тебе найти нужную дорогу. Незнакомец ушел, оставив Икариона в гордом одиночестве. На мгновение ему показалось, что глаза его сверкнули потусторонним зеленоватым свечением, а взгляд не выражал ничего, будто бы его обладатель не был живым. Но то было всего лишь мгновение.***
Икарион, поняв, что не может сомкнуть глаз, все сидел у окна, смотря на небо, затянутое грозовыми тучами. Дождь барабанил по крыше дома вот уже три часа напролет, но ему это по-прежнему нравилось. Это помогало сконцентрировать мысли, коли он твердо вознамерился провести ночь в раздумьях - Намикадзе давно понял, что шесть-семь дней без сна легко сможет вынести. Одна из полезных особенностей его организма, которая, впрочем, не лишала его потребности спать полностью — телу и разуму нужен был отдых, без которого они начинали работать хуже, что в боевой обстановке может стать фатальным. Благо, пока что она не была боевой. Стихи незнакомца не выходили у него из головы. Он уже трижды проклял себя за то, что согласился их послушать — фрагменты памяти, которые он очень хотел бы забыть как страшный сон, вновь проносились перед глазами вырванной картинкой. Города и деревни, охваченные огнем. Поля сражений, смердящие гарью, железом и страданиями. В местах особо яростных боев тела порой в несколько слоев покрывали землю. Их враги творили вещи, которые не укладывались в голове. Шиноби Конохи тоже не отставали. Столько хаоса и смертей, столько вдов и детей, которые останутся без родителей, поседевшие, взрослые не по годам, уже похоронившие все то хорошее, что должно быть в человеческой душе. То, что на войне называлось «слабостью». Они творили ужасные вещи, а теперь… А теперь — мир. Просто поразительная игра контрастов. Нет, в этом определенно должен был быть какой-то смысл. Проблема была лишь в том, что как ни вглядывался Икарион, он не мог его разглядеть. Конфликты то появлялись, то затихали. Мировые войны шиноби уже были раньше, та, которую он застал, была лишь третьей. Однако сценарий оставался прежним. Он не знал, кто на самом деле запустил эту череду событий, однако одно было известно точно — кровь просто так смыть нельзя. Даже несмотря на то, что лидеры деревень пытаются. Так было с Первой Мировой Войны. Они вгрызлись в глотки друг друга, пускали друг другу кровь, клялись мстить до конца своих дней… Но как бы странно то ни звучало, итог любой войны — мир. Бывшие враги братались друг с другом так, будто ничего и не было вовсе, заключались союзы, оказывалась помощь простым людям, что попали под перекрестный огонь. Восстанавливались города, дороги, росло новое поколение, приносились клятвы никогда больше не повторить подобное... Но семена ненависти были уже посажены историями, опытом и искалеченными разумами тех, кто это новое поколение вырастил и вскормил. Незнакомец по большому счету был прав. Покойникам плевать. Они уже там, в лучшем мире, где нет места склокам и вражде. Воссоединились со своими друзьями, семьями, предками… А они здесь. С лютой ненавистью в глазах и обещаниями за спиной, обращенными к павшим героям. Не забыть. Не прощать. Найти и наказать. И все повторится снова. И будет повторяться. До каких пор? Всему когда-то наступает конец. Икарион уже видел то, на что способны сильные шиноби. Самая простая техника Райкаге переломала ему кости, он не просто посмотрел в глаза Смерти в тот миг - он буквально чувствовал ее хватку, сжимающуюся на его шее. Война побуждает развиваться, искать все более жестокие и эффективные методы уничтожения врага. Когда-нибудь шиноби дойдут до того, что просто-напросто сотрут с лица земли друг друга. И не будет больше войн. Никогда. Как и жизни на искалеченном и выжженном шаре, что парит посреди сосущей пустоты космоса. Икарион поднялся с пола, открыл окно, с удовольствием вдыхая свежий грозовой воздух. Возможно, этого исхода когда-то может добиться и он. Вот только видеть результат применения своих сил таким он не хотел. Выпрыгнув в окно, он с легкостью сгруппировался и приземлился на крышу соседнего дома, после чего продолжил свой путь, пока не выбрался в лес в окрестностях деревни. Там он, перестав сдерживаться, вложил все свои силы в бег и в конце концов быстро добрался до уже знакомого ему отвесного утеса. С него прекрасно было видно всю деревню и благодаря такому живописному виду сюда часто заглядывали жители Конохи вместе с семьями, включая и его семью тоже. Благо, в такой поздний час, да еще и в грозу, здесь не было абсолютно никого. То, что надо. Он подошел к краю утеса. Высоко. Намного выше, чем кажется на первый взгляд. Падение с такой высоты, должно быть, убило бы даже его. Впрочем, у него не было желания сводить счеты с жизнью. Зато хотел он кое-чего другого. Именно в погоне за этим он пришел в самое подходящее в своей памяти место. Туда, где небо становится ближе. Где ближе становится его стихия, с которой он всегда чувствовал связь. Но почему-то не мог претворить ее в жизнь. — Я… Никогда еще не разговаривал с тобой. Не знаю, правильно ли это, говорить со штормом, но… — Сказал он, обращаясь к затянутому тучами небу. — Одно из имен Бога Грома в японской мифологии.Наруками-сама, тот, кто властвует над бурей и одним глазом своим наблюдает с небес за землей… Я хочу попросить у тебя совета. Непогода усиливалась. Дождь лил как из ведра, тяжелые капли барабанили по мокрой ткани кимоно, что неприятно липло к телу. Ветер завывал, в безумном танце склоняя деревья. Оглушительные громовые раскаты предвещали вспышки молнии, что распарывали темноту небес словно причудливые лезвия. — Я не зол на судьбу, напротив - я благодарен ей. У меня есть все, о чем люди могут мечтать. Семья. Друзья. Уважение. Я стал полноправным шиноби и служу своей деревне. Ты сам знаешь это, Наруками-сама… Ибо я чувствую, что ты следишь за мной. И что именно ты дал мне эту силу. Он вновь посмотрел на небо, когда почувствовал, что дождь перестал, и понял, что буря смотрит прямо на него. Он находился в самом ее «зрачке» — посреди завихрения грозовых облаков четко вырисовывался овал чистого, открытого, звездного неба. Облака обрамляли его, словно стены какой-то громадной арены, поднимаясь ввысь и плавно закругляясь. И у Икариона появилось четкое ощущение того, что кто-то на него смотрит. Он сделал шаг назад, но понял, что куда-то исчезли буквально все звуки. Поразительно, он должен был слышать, как колышет сокрушительный ветер листву, как трещит под собственным весом древесина, как капли дождя врезаются в землю, как оглушительно бьет Райдзин в свой барабан, рождая очередной раскат грома, но… Ничего. Мертвецкая тишина. — Я… — Но его слова почему-то были слышны. Словно сама стихия желала услышать его и заперла в темнице тишины все, что могло этому помешать. — Знаю, что не родной сын своих родителей. Слышал о том, что за глаза меня называли «Звездное Дитя». Если я и правда пришел с неба, с твоего владения, то никто кроме тебя не мог дать мне такую мощь. И поэтому я пришел к тебе с вопросом… — Икарион вздохнул. — Наруками-сама… Зачем? Мертвая тишина, нарушаемая лишь его словами, просто поразительно контрастировала с творящимся вокруг хаосом. — Сила рождает ответственность, ибо сильный должен защищать слабых. Зачем ты дал мне силу, которой не будет достаточно? Да, я могу постоять за жителей своей деревни, но ты сам видел истинную суть этого мира. Наруками-сама, войны не прекратятся. Пока живы люди, они всегда найдут причину вновь наброситься друг на друга. Легче перебить всех людей до последнего, чем заставить их вытравить это из своих душ. Иногда я делился этим с отцом и Хирузеном-сама. Они говорили, что в этом мире есть вещи, с которыми люди справиться не в силах. Нельзя изменить собственную природу — говорили они… Другой на моем месте согласился бы и продолжил плыть по течению. Все равно для многих людей спокойная и размеренная жизнь была бы идеальной. Она у меня уже есть, но… Мне мало, Наруками-сама. Я чувствую, что я могу, что я обязан добиться большего. Живя в мире, который нельзя изменить по их словам, я ощущаю буквально потребность сражаться с этими устоями. Но каким путем? Ведь что-то внутри, с чем я борюсь каждый день, требует от меня становиться сильнее любой ценой, стремиться подчинять, управлять… Нет. Доминировать. Оно вновь желает увидеть весь мир в моих руках, по локоть перепачканных кровью, ибо верит, что это правильно. И я сам верил, когда убивал на войне, но именно она раскрыла мне глаза - мир, построенный лишь на страхе, насилии и жестокости обречен захлебнуться ими и сгинуть. Но и на добре и любви не построить мир, в котором есть люди, паталогически неспособные жить без мыслей лишь о самом себе. Он упал на одно колено, чувствуя, как сдавливает грудь чувство отчаяния и как слезы обжигают кожу. — Наруками-сама, во мне словно живут две души, которые хотят истребить друг друга. Какую из них я должен спасти? Я нуждаюсь в том, чтобы изменить этот мир, но не хочу уподобляться тем, кто в попытках сделать это топил его в крови. Я хочу защитить своих друзей и родных, но не хочу быть оружием в чужих руках. Как мне исполнить свое предназначение, если я не могу даже в полной мере использовать силу, которой ты меня наделил? Я всегда наблюдал за тобой, как и ты за мной. Я знаю, что ты слышишь меня. Молю тебя, дай мне знак… Не оставляй меня одного посреди всего этого… Он не помнил, чтобы когда-то говорил настолько искренне. Возможно, именно так себя ощущали жрецы, уверенные в своем единении с духами. Однако на его слова не последовало ответа. Лишь мертвая тишина царила вокруг, в то время как буря усилилась еще больше, начиная уже крушить деревья и обрушивать град с небес. Некоторые молнии уже начинали разить прямо в землю, причем намного чаще, чем это должно быть. И вот… Грянул гром. И он его услышал. Однако что-то внутреннее, словно инстинкт, превратило оглушительный раскат в слова. — Ты не один. За твоей спиной стоит много людей. Не подводи их и однажды поймешь, что они готовы отдать за тебя свою жизнь. Снова гром. Глаз бури начал затягиваться тучами, звуки вновь ударили в уши оглушительной канонадой грохота, воя и электрических разрядов. — То, что ты сомневаешься в правильности своего пути и есть доказательство того, что в конце концов ты выберешь верную дорогу. Глаза больше не было видно. Вместо него четко очерчивался центр завихрения. Молнии стали без перерыва распарывать грозовые тучи, но в одном они были схожи. — Я не укажу тебе верный путь. Никто не укажет, ибо его нет. Если ты - властелин своей судьбы, то ты сам должен проложить себе дорогу. Все, как одна, разили прямо в центр, будто гроза к чему-то готовилась. И когда Икарион понял, к чему именно, было уже слишком поздно. Две молнии, настолько четкие и яркие, что их свет буквально ослеплял, ударили прямо в его глаза. Икарион возопил от ужасной боли, что буквально парализовала его тело, заставив рухнуть на колени… Это было невозможно. После такого попадания он должен был как минимум загореться, а как максимум — моментально умереть. И тем не менее, он был жив. Не говоря уже о том, что молнии так себя не ведут. Обычно они живут всего долю секунды, но эти… Эти и не думали исчезать. Потрескивая и искрясь от переполняющей их чакры стихии, они не переставая выжигали его глаза словно два разрушительных луча. И все же даже посреди ужасающей агонии Икарион вдруг кое-что понял. Стихия не пыталась его убить, а боль, которую она приносила, была другой. Эти мучения не возвещали о приближении смерти, как те, которые он чувствовал, когда Райкаге поразил его своей техникой. Это было сродни боли, которую ты испытываешь в момент, когда находишься буквально на пределе своих возможностей… Чтобы пересилить ее, перешагнуть их и совершить настоящее чудо. И Икарион, щурящийся в отчаянной попытке закрыть пылающие адским огнем глаза, понял, что если не сделает это сейчас, то его путь закончится здесь. Он поднялся с колен, чувствуя, что электрический ток теперь не парализует его, а будто придает сил, делает движения более точными, чувства — обостренными. Он выпрямился, с гордостью принимая удары града и капель дождя, стойко держась на ногах даже несмотря на сильнейший ветер, что бил ему прямо в грудь. И наконец он широко распахнул глаза, перестав щуриться в тщетной попытке избежать боли и приветствуя молнию как потерянную когда-то родную сестру. Ощущения, которые открылись ему, нельзя было описать словами. Икарион будто стал единым целым с бурей. Он видел ее глазом целые километры пространства вокруг точки, где он находится. Он чувствовал каждую грозовую тучу словно свои собственные пальцы, знал, что может ими управлять так же легко, как человек - своим телом. Он ощущал, как они извергают на землю проливной дождь, будто бы капли были его же слезами. Штормовой ветер вздымался и успокаивался в такт его вдоху и выдоху. Не понимая, как раньше он мог быть настолько слеп, Икарион попытался сконцентрировать чакру молнии, переполняющую его, в своей руке. И на этот раз у него получилось. Не просто получилось. Это было так же легко, как дышать. — Ты просишь силы? Я не дам тебе ее. Ибо я не могу дать то, что у тебя уже есть. Молнии будто втянулись в его глаза, что стали похожи на завихрения штормовых туч. Придав чакре форму копья, он почувствовал, как его ноги отрываются от земли, заставляя взмыть на пару метров над землей. Когда он вознес его вверх, молнии стали бить по нему, передавая истинную чакру стихии. Он чувствовал, как испепеляющим огнем горит его рука, но остановиться уже не мог. Когда Икарион закончил, вновь воцарилась гробовая тишина. Улыбнувшись, он направил острие копья в небеса. — Ты повелеваешь бурей. Ты рожден для великой судьбы. Спасти мир и человечество, избавив его от вражды или уничтожить его? Выбор лишь за тобой. За каждым ударом сердца — удар молнии. За каждым грозовым раскатом — твое имя. Икарион. Икарион. Икарион. И, взревев, он метнул копье в небеса. Оно взяло такую скорость и было наполнено такой силой, что в миг содрало кожу с его руки. Обнаженные мышцы и кости обожгло мощнейшим разрядом чакры. Воистину, это была скорость молнии. На секунду вокруг все стихло, будто в преддверии чего-то. А затем… Оглушительный взрыв, хлопок которого был слышен на многие мили вокруг, создал ударную волну, что повалила ближайшие деревья и поднимала булыжники ввысь. Он разметал грозовые облака, открыв чистое ночное небо над деревней и ее окрестностями. Обессиленный, Намикадзе упал на землю, прижимая к телу руку, сочащуюся кровью. Боль резко навалилась на него, чуть не лишив сознания, но тем не менее он улыбался. Все стало ясным. Все обрело смысл. — Икарион?! — Он вздрогнул, услышав знакомый голос и увидел, как к нему подбегает Учиха. Итачи резко затормозил, падая на колени и стирая их в кровь. — Жив? — Он подложил руку под голову Икариона, бросив обеспокоенный взгляд на его изувеченную руку, как вдруг… — Идиот. — Заключил Учиха, шлепнув себял ладонью по лбу, когда понял, что Икарион натурально ржет. — Что здесь смешного?! — Нельзя же мне отставать от тебя, теме… — Прошептал он, тут же зайдясь в кашле. Судя по всему, рука была лишь видимым повреждением. Все его тело будто превратилось в комок сплошной агонии, едва не лишающей мыслей. Да. Он создал новую технику, разрушительный потенциал которой был бы достоин присвоения ей S-ранга. И это было бы еще преуменьшением. Однако если он еще раз использует ее, он вполне может умереть. Зато он понял, как управлять чакрой молнии. Большой ценой, но обмен того стоил. Когда-нибудь потом, в будущем, он сможет довести ее до ума и завершить, но до тех пор лучше ограничиться чем-то попроще, если он не хочет покинуть этот мир раньше срока. — Итачи! — А вот это уже было интересно. Судя по голосу, Фугаку Учиха, отец Итачи и глава клана. Видимо, действительно помогает ему освоить огонь. Он подбежал к сыну и Икариону, бегло осмотрев второго. — Это ты сделал? Кто дал тебе право применять такие разрушительные техники близ деревни? — Простите, Фугаку-сама, я не знал, ка… — Вновь кашель, но на этот раз с кровью. Хмыкнув, глава клана Учиха склонился над Намикадзе, осторожно взяв того на руки и помчавшись вместе с Итачи к деревне. — Не извиняйся, а делай выводы. Ты не справился и мог обрушить ее на Коноху, последствия могли быть ужасными. Поэтому я лично тренирую Итачи. Поэтому уважающие себя сенсеи не позволяют ученикам заниматься серьезными техниками самостоятельно. Никогда, ни в бою, ни во время тренировки, не используй ее больше, иначе ты умрешь и убьешь всех, кто будет рядом с тобой. В особенности если ты даже не знаешь то, на что способен. Чертов Миназуки, живая ты некомпетентность… — Фугаку замолчал, глядя на Икариона. — Отец, по-моему он отключился. — Констатировал Итачи. — Да, ты прав. Дело дрянь, он явно покалечил себя. Если бы это не был сын Минато, то я даже не знаю, был бы смысл его нести в госпиталь… — Он не умрет? — Спросил Итачи. — А ты волнуешься за него? — Хмыкнув, спросил отец. — Уже успели подружиться? — Мы соперники. — Ответил Итачи. Хотя это было скорее похоже на отмашку. — Я должен его превзойти. — И дело только во вражде? Зная тебя, слабо верится. — Фугаку еле заметно улыбнулся. — Друзья определяют человека, Итачи. Они делают нас сильнее, заставляя становиться лучше, чтобы стоять вровень с ними. И мы делаем лучше их, ибо они также стремятся не отставать от нас. Вы многое сможете друг другу дать, но не забывай, что в первую очередь ты — Учиха. — Я не забуду, отец. — Ответил Итачи, кивнув. — Никогда.***
Благодаря особенностям своего организма и помощи ирьенинов Икарион выписался через два дня, про себя отметив, что в госпитале его уже начинают узнавать. Узнал и то, что буря повалила множество деревьев в деревне, а несколько молний ударили прямо в дома. Слава Ками, обошлось без смертей. Старейшины во многом благодаря Минато вошли в положение, приняв во внимание тот факт, что у Икариона не было прямого умысла навредить Конохе, ибо бурей он управлял скорее инстинктивно, даже не осознавая этого. Особое внимание на случившееся обратил Данзо Шимура, распорядившийся провести целый ряд дополнительных анализов, ибо подозревал, что у Икариона есть доселе невиданный кеккей генкай. По правде говоря так оно и было, однако результаты не показали чего-то сверхъестественного помимо сильнейшей предрасположенности к стихии. Видимо, скрытая сила его пока что находилась в пассивном состоянии, проявившись именно в тот день на утесе. Глупо было предполагать, что физической мощью, скоростью и объемами чакры Звездного Дитя дело обойдется. Он действительно оказался драгоценным камнем для деревни, однако камень этот отчаянно нуждался в правильной огранке. Именно поэтому Какаши официально освободили от исполнения обязанностей члена АНБУ до тех пор, пока он не передаст свои знания Икариону, чтобы впредь такие инциденты не повторялись. До тех же пор Намикадзе под страхом исключения из рядов шиноби запретили использовать стихию молнии без присмотра. Ну и по инициативе его же отца, чтобы наказание было абсолютно честным и принесло ему исправление, обязали собственноручно ликвидировать последствия бури, отправив на десятки неофициальных одиночных миссии класса «D» по расчистке дорог, ремонту крыш и прочих «увеселительных мероприятий для истинных шиноби». Когда же с ними было покончено, Икарион наконец смог приступить к оттачиванию новоприобретенных знаний. До конца срока, объявленного сенсеем, оставалось два дня. Клекот тысячи птиц разорвал тишину. Сконцентрировав чакру молнии и придав ей нужную форму меньше, чем за секунду, Икарион ринулся на тренировочный манекен, поддерживая технику обоими руками. Чакра обладала такой силой, что техника вспахивала землю даже несмотря на то, что рука Икариона была в полуметре от нее. — Чидори! Однако вместо выпада рукой, который в тот раз ему продемонстрировал Какаши, Икарион начал удар от бедра противника и резко отвел руку вправо, пронзая защищенный слоями металла манекен так же легко, как раскаленный нож отрезал бы кусок масла. В итоге две его половинки рухнули на землю, источая дым и запах гари и заставив Хатаке застыть в изумлении. Нет, вообще так и должно было быть. Ученики всегда должны превзойти своих учителей, ибо иначе в чем был смысл их обучения? Но не настолько же быстро… — Ты увидел Чидори лишь один раз. Как ты понял, как его надо использовать? — Какаши склонился над разрушенным манекеном. Даже увиденную у другого человека технику Икарион хоть и скопировал, но применил нетипично. — Все благодаря вашему совету, Какаши-сан. Я стремился понять молнию и действовать с ней в гармонии. — И как же ты ее понял? — Спросил он, поднимаясь. — Спросил. — Ответил Икарион, будто это было само собой разумеющимся. — У грозы. И она ответила мне. Не знаю, как объяснить — я подумал о вашей технике и будто сразу понял, как применять ее правильно. Это плохо? Спросил у грозы. Просто феноменально. Какаши сам бы не поверил, если бы не увидел, как шиноби, только начавший свое обучение, на следующем же занятии демонстрирует использование техники, требующей чуть ли не виртуозного владения своей стихией. Вспоминая то, как он создавал Чидори, Хатаке задумался и уже не относился так скептично к словам Икариона. Нет, даже он не смог бы научиться этой технике и такому контролю меньше, чем за день. Справедливо предположить, что это наоборот — молния помогает ему, воплощая в жизнь его намерения и мысли. Всего скорее в этом и заключался его кеккей генкай, о котором говорил Данзо. Вот только ограничивается ли улучшенный геном контролем над молнией, если для контроля грозы как минимум нужно управлять еще и ветром, и водой? На данный момент Какаши предполагал, что он находится в пассивном состоянии, пока просто позволяя Икариону контролировать молнию с невероятной легкостью. Если же то, что было на утесе, являлось его активной формой… Проблематично. Ему придется осваивать это самому. — Я не совсем понимаю о чем ты, но это не плохо — скорее напротив. Твоя предрасположенность к стихии просто поразительна, молния беспрекословно подчиняется тебе. Но это и опасно. Не рассчитав свои силы, ты можешь причинить вред другим и себе, как в случае с той техникой, которую ты применил на утесе. А теперь присмотрись к руке, которой творил Чидори. На первый взгляд ничего не изменилось. Однако, посмотрев внимательнее, Икарион заметил, как в некоторых местах отслоилась кожа. На пальцах же были видны легкие ожоги. — Заметил, что у меня не было ничего подобного? Это — признак того, что ты вложил в технику слишком много чакры. Принцип, который многие неопытные шиноби обычно забывают — больше не значит лучше. Не всегда. Каждая техника создается с расчетом на определенное количество чакры и мастерство ниндзя заключается во вложении ее именно в необходимом количестве. Ни больше, ни меньше. Ведь недостаточное количество чакры сделает технику слабой или же не позволит сотворить ее вовсе, а избыток чакры хоть и усилит ее, но может травмировать тебя и других. Причем я о союзниках. Когда ты создал копье из молнии, ты ведь не контролировал себя, верно? — Да. — Икарион кивнул. — Говорят, буря разыгралась так из-за меня. И я видел, какими были последствия. Какаши-сан, я не буду использовать молнию без вас, Миназуки-сенсея или кого-то из опытных шиноби, даю вам свое слово. Как и дал Старейшинам. Хатаке кивнул. — Мне нравится твое благоразумие. Итак… Какие у тебя планы? Хочешь доработать Чидори и создать что-то свое? — По правде говоря, вы были правы - эта техника хорошая, но… Не мое. Я хочу найти собственный путь. — Похвально. Не забывай и о своей катане, кендзюцу при должном совмещении с ниндзюцу сильно расширит твои возможности. — Да, расширит. Однако катана — не панацея. Когда я дрался с Итачи при помощи нее, я понял одну простую вещь. Дистанция. Зачастую ее нехватает, даже когда я удлиняю лезвие при помощи техники клинка чакры. Если усилить ее молнией, то можно придумать много чего интересного, но я не хотел бы завязывать весь свой стиль боя именно на ней. Нужно что-то другое. Возможно, в будущем я его найду, ну а сейчас хотел бы спросить у вас совета. Какаши ненадолго задумался. — Что-ж, в кендзюцу я не профессионал, здесь тебе придется действовать в большей степени самостоятельно. Под моим чутким руководством, разумеется. Но во всем остальном я тебе с легкостью смогу помочь. Для начала же… Попробуем смешать чакру молнии и тайдзюцу. Начнем с простого рукопашного боя…***
— Итак, пришло время проверить, чего вы сумели добиться. Итачи — ты первый. — Приказал Миназуки, отойдя на почтительное расстояние вместе с двумя другими учениками и сложив руки на груди. Учиха, полностью уверенный в своих силах, вышел вперед. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы сконцентрироваться, после чего он быстро сложил печати. — Техника Огня: Пламенный Лотос! Вдохнув полные легкие воздуха, Итачи поднял голову и изрыгнул в небо большой огненный шар. На секунду лицо Юки-сенсея исказила гримаса разочарования — он уже хотел заявить, что требовал от ученика создать свою технику, а не пытаться выдать уже известную за новую. Однако вскоре шар начал раскрываться, становясь действительно похожим на цветочный бутон, чаша которого была обращена к земле. В следующий же миг она раскрылась и лепестки все разом отделились от него, с пугающей скоростью устремившись к избранной Итачи точке поражения, в процессе полета формируясь в какое-нибудь оружие. Икарион заметил среди них и сюрикены, и кунаи, и сенбоны, причем каждый являлся пламенной версией инструмента шиноби и вел себя соответствующе. Центральная часть «бутона» обрушилась в последнюю очередь, заставляя отбросить все мысли о том, что врага спасло бы уклонение от первой части атаки. — Ну ничего себе… — Прокомментировал Икарион, взглянув на выжженую землю и траву. Разрушительность техники Итачи и вправду впечатляла. — Еще бы. А ты чего ожидал? Это Итачи, ему все по силам. — Улыбнувшись, ответила Саюри. Намикадзе лишь хмыкнул, сложив руки на груди и отвернувшись, мол, «тоже мне». — Это все? — Тем не менее, Миназуки-сенсей не разделял восторга своих учеников, скорее напротив, казался более злым и подавленным, чем обычно. Итачи стиснул зубы, но не потерял самообладания. Вновь сложив печати и вознеся руку вверх, он заставил пламя окутать ее и сжал в кулак. Хлопья огня стали падать с нее, не переставая. — Искусство Огня: Перья Феникса! Итачи ринулся к другому манекену. Рывком преодолев расстояние, он оказался в паре метров от него, резко выкинув кулак вперед и раскрыв ладонь, будто собирался бросить противнику в глаза горсть песка. Однако вместо него в манекен влетело что-то, отдаленно напоминающее сенбон, окутанный пламенным свечением чакры огня. Вновь рывок, второе «перо» вонзается в манекен. После третьего удара он остановился, вернувшись к сенсею и товарищам по команде. — Итачи, мне кажется, что ты самую малость… — Начал Икарион, как вдруг заметил ухмылку Учихи, что не сводил с манекена взгляда. Действительно, происходило что-то странное. «Перьев» не было видно — они полностью погрузились в деревянное основание манекена, хотя Икарион отчетливо помнил, что видел их после удара — они застряли в дереве. Более того, в местах поражения манекен начел медленно, но верно обугливаться. Перья выжигали его изнутри. — Ты закончил, Итачи? — Юки Миназуки сложил руки на груди, требовательно смотря на Учиху и не выражая ничего, кроме презрения. В ответ Учиха лишь сложил печать концентрации. Прогремел взрыв и Икарион с Саюри застыли в изумлении. Как оказалось, каждое перо феникса было миниатюрной бомбой, что превращала само тело носителя в смертоносное оружие. Не говоря уже о том, что техника была опасна сама по себе и медленно, но верно испепеляла жертву, Учиха мог в любой момент подорвать выпущенные снаряды, уничтожая как противника, так и всех, кто окажется к нему достаточно близко. Настоящая живая бомба, которая, тем не менее, рождается путем точечных ударов с хирургической точностью. При должной сноровке даже броня не сможет спасти. А учитывая навыки Итачи в сюрикендзюцу… — Это… — Миназуки, казалось, был шокирован не меньше остальных и Итачи, заметив это, криво улыбнулся. Впрочем, в следующий же миг все эмоции пропали с лица сенсея. — Хорошо. Ты выполнил задание. И… Все. Ни похвалы, ни наставлений, ни коментариев, которые могли бы помочь отточить свои способности шиноби, что в таком возрасте фактически создал постине смертоносную технику с нуля. Икариону на миг даже показалось, что Юки-сенсей дал им это задание именно для того, чтобы они все вместе провалили его, после чего отправились обратно в Академию на переподготовку, оставив его в полном спокойствии за свое место. — Икарион. Ты следующий. Не разочаруй меня. — Жестом Юки Миназуки пригласил Намикадзе продемонстрировать результат своих трудов. — Ты сможешь, Икари-кун! — Подбадривала его Саюри, помахав рукой. — Не поранься там, добе. Отец тебя больше тащить не будет. — Съязвил Итачи, сложив руки на груди и принявшись наблюдать. «Что-ж…» — подумал Икарион. — «Смотри, недошаринганистый. Смотри внимательнее». Вопреки ожиданиям, Икарион не достал катану из ножен. Вместо этого он в привычной манере сложил печати одной рукой, после чего обе руки стало окутывать синеватое свечение, в мгновение ока став искриться от образовавшейся чакры молнии. Икарион растопырил пальцы и она начала принимать форму… — Искусство Молнии: Грозовые Когти! Итачи даже опомниться не успел, как Икарион, еще не закончив формировать технику, с рывка устремился к тренировочному чучелу. Намикадзе очень понравилось то, что они придумали с Какаши — данная техника не просто создавала оружие, она открывала огромные возможности его применения в виде различных приемов. И сейчас он собирался продемонстрировать один из них. Рывок Тайфуна — так он его назвал. Эта атака заключалась именно в ее начале до завершения формирования когтей — Икарион бросался на врага в традиционном беге шиноби с руками, заложенными назад. Таким образом противник не мог заметить то, насколько длинными были грозовые когти, сотканные из его чакры. Не мог среагировать вовремя и на то, что прямо перед столкновением Икарион припадал к земле, после чего, рванув бритвенно-острыми когтями вверх и оставляя на земле следы из-за их длины, буквально превращал жертву в кровавый фарш, взметающийся ввысь. Подпрыгнув вверх, Икарион несколькими взмахами когтей разорвал на куски то, что осталось от манекена и когда кучка щепок и обрывков металла стали падать вниз… — Искусство Молнии: Дыхание Бури! Вдохнув полные легкие воздуха, Икарион выдохнул молнию, чем очень впечатлил Саюри, Итачи и даже Миназуки-сенсея — техники такого рода для стихии молнии еще не было. Во многом потому, что молния неоднородна, как пламя, вода, земля или воздух. Однако Икарион нашел выход и обрушивал на врага целый шквал непереставающих разить молний, которые каждую секунду объединялись друг с другом, в конце концов создавая единый луч чистой энергии стихии, который не оставил от тренировочного манекена ничего, кроме воспоминаний. Таким образом можно было даже выбирать радиус поражения — либо молнии били по области, либо луч уничтожал врага точечно. Приземлившись, Икарион развоплотил когти и облегченно выдохнул, про себя отметив, что затраты чакры стали более чем приемлемыми. Молния действительно подчинялась ему так, словно он стал с ней единым целым. — Я тренировался с огнем еще до того, как встретил вас. Саюри так же. А ты как обучился управлению стихией за неделю? — Спросил Итачи, с каким-то странным удовлетворением смотря на Икариона, чем ввел его в замешательство. Намикадзе интерпретировал этот взгляд как «Молодец, что не разочаровываешь меня, добе, иначе мне было бы скучно». — Я учился у лучших, Итачи. — Ответил он, усмехнувшись. — Да и правда, Саюри напомнила мне о том, что мой отец — Хокаге. Одно с другим свяжешь? — Запросто. — Ответил Итачи, улыбаясь. — И кто же этот «лучший»? — Миназуки-сенсей, конечно же, кто же еще? Беззаботный смех разрядил обстановку, как вдруг Юки решил прервать его. — Довольно. — Он выглядел даже более раздраженным, чем обычно. — Признаться честно, я ожидал большего от человека, по вине которого пострадала вся деревня. Или твой фокус с грозой был «разовой акцией»? Ему вдруг до боли захотелось вновь использовать ту мощь. Снова обратиться к стихие и призвать ее, попутно спросив Юки Миназуки, действительно ли он хочет увидеть это снова. Однако понимал, что вряд ли сумеет добиться сейчас того же эффекта. Не после того, как он увидел вызванные им разрушения и проблемы, что он доставил жителям своей деревни. Тем, кого поклялся защищать до последней капли крови. Да и это был бы скорее поступок капризного ребенка, недовольного тем, что его способности не признали. Не он один думал, что Миназуки-сенсей к ним предвзят, а Итачи - его персональная мера успеха - все еще рассматривал его как соперника. Этого более чем достаточно. — Она останется разовой до тех пор, пока я не буду уверен в том, что смогу его контролировать, Миназуки-сенсей. И пока Старейшины не дадут добро. Учитель кивнул. — Я тебя понял. Итак, Саюри Хьюга. Твой черед. — Простите, Миназуки-сенсей… — Начала она, демонстративно выражая сожаление. — Мне не удалось придумать новую технику за отведенный вами срок. — Чего?! — Только и сумели выдать в один голос Итачи и Икарион. — Вот как… — Юки-сенсей сложил руки на груди. — То есть самый талантливый потомок клана Хьюга, обучающийся у Хизаши, не сумел овладеть своей стихией? — Получается так. — Ответила она, опустив голову. — Я готова принять наказание. — О, оно последует, даже не сомневайся. И я думаю, что прямо сейчас… Икарион нахмурился. Нет, он всякое видел. Но в то, что Саюри не смогла придумать новую технику, в то время как сама так красочно расписывала ему то, как именно он мог бы это сделать… Нет. Тут что-то нечисто. Однако завершить мысль он не смог — Итачи толкнул его локтем и кивнул в сторону джоунина, что спокойным шагом направлялся к ним и смотрел прямо на их учителя. Причем так, словно ему было что-то нужно. Заметив его, Миназуки-сенсей переключил свое внимание с Саюри на незнакомца. — Норио? — И тебе привет, Юки. Все твои в сборе? — Да, тренируемся в штатном режиме. Что-то стряслось? — Стряслось. Удачно, что я застал всех вас сразу, а не мотался по всей Конохе. Хокаге вызывает вас к себе. Срочно. — Вот как… — Юки Миназуки нахмурился. — Саюри, твое наказание придется отложить - прикз Хокаге я обсуждать не вправе. Идем. Немедленно.***
— Хокаге-сама, разрешите войти? — Спросил Юки, отворяя дверь в кабинет. — Да, конечно, я вас жду. Заходите. — Ответил Минато, кивнув. Войдя, все четверо почтительно поклонились, включая Икариона. Он давно определил для себя, что в вопросах деятельности шиноби должен относиться к Минато в первую очередь как к начальнику, а не как к отцу. В важности родства для него — и для себя — он уже давно убедился. Но военной жизни деревни это никогда не должно мешать. — Хокаге-сама, команда номер два в полном составе по вашему приказу прибыла. — Хорошо, стало быть, перейдем сразу к делу. У меня для вас миссия. Учитывая то, что инструктирую вас лично я, можете сделать вывод о ее значимости. Хокаге встал из-за стола, неспеша направился к карте. Недолго осмотрев ее, он указал пальцем на одну из точек, обозначающую… — Кто знает, что это за город? — Сеуно, Хокаге-сама. — Ответила Саюри. — Находится на юго-востоке Страны Огня, недалеко от границы со Страной Медведя. Имеет собственный порт. Основан был сравнительно недавно, но благодаря местоположению и границе с уже упомянутой мной страной стремительно процветает с момента своего создания и старается поддерживать богатые торговые связи. В нем же располагается небезызвестный музей воинского мастерства, насчитывающий более двухсот экспонатов оружия самых разных воинов и эпох. Население — примерно пятьдесят-шестьдесят тысяч человек… Ну и еще там живет Кацуми но Йосоку-сама, к которой едут со всех концов света, чтобы получить предсказание и мудрый совет. Всегда хотел побывать у нее. — Саюри улыбнулась, закончив доклад. — Прекрасные познания в географии. Ты из клана Хьюга, верно? — Куноичи кивнула. — Хиаши и Хизаши могут гордиться тобой. — Хокаге повел рукой. — Но это все лирика. Ваша миссия будет связана именно с этим городом. Предусматривает она и скрытное проникновение, и сбор данных. — Разведка, Хокаге-сама? — Вопрос прозвучал от Миназуки-сенсея. — В какой-то степени да. — Минато пожал плечами. — Ситуация мягко говоря неоднозначная. Буквально три дня назад все связи с Сеуно резко оборвались. Ни один караван не пришел оттуда, ни один человек, отправившийся туда, не вернулся обратно. Власти Страны Огня отправляли своих разведчиков, однако все, кто подбирался близко к городу, резко пропадали без вести. Когда очередной отряд наемников сгинул в городе, они решили обратиться к профессиональным шиноби. Хокаге сел за стол, помассировав виски. — Есть ли хоть какая-то информация о происходящем в городе, Хокаге-сама? — Спросил Итачи. — Я не верю в то, что никто не смог как-то его осмотреть издалека. Либо они умалчивают об этом, либо… — Нет, ты прав, данные все же есть. Дело в том, что всех жителей города будто бы что-то… — Хокаге выдержал паузу, судя по всему, подбирая слова. — Подчинило. — То есть… Как подчинило? — Спросил Икарион. — Силой или… — Нет, сила здесь явно не при чем — виновники сего «торжества» крайне скрытны и не показываются на глаза. Во всяком случае их не засекли. Разведчики даймё докладывали, что жители города будто следуют чьей-то странной воле. Причем следуют беспрекословно и на первый взгляд цели этой «воли» не совсем ясны. Иногда их можно обнаружить бесцельно шатающимися по улицам города с оружием или чем-то его заменяющим в руках, цитата, пуская при этом слюни и абсолютно тупо смотря перед собой. Также их заметили создающими укрепления по всему городу. Логику в их размещении проследить не успели, так как разведчики были атакованы патрулирующими окрестности жителями горолда. — Минато вздохнул. — Когда я говорю «жителями города», я говорю прямо - квалифицированных воинов атаковали гражданские. Мужчины, женщины, старики, дети… Одним словом, вообще все без иключения были подчинены. Чтобы спасти свои жизни, разведчикам пришлось убить их всех и нескольких взять в плен. Однако даже в плену они не сказали ни слова. На внешние раздражители не реагировали от слова совсем, боли не чувствовали, страха тоже. Одним из пленных был десятилетний мальчишка. Когда его освободили, он впился в глотку снявшему с него наручники мужчине и убил его, после чего его… Думаю, вы все поняли. Воцарилось пугающее молчание, которое вскоре прервал Икарион. — А в городе разве не было наших людей? — Были. Однако они тоже не вышли на связь. И разведчики доложили о том, что у городских ворот были замечены четыре трупа, буквально растерзанные напрочь. Посреди обрывков одежды — протекторы Конохи. Сбежать удалось лишь одному, однако его состояние… Без коментариев. В данный момент он проходит лечение в госпитале, а большинство сведений, которые я вам предоставил, достали буквально из его головы члены клана Яманака. Короче говоря, шиноби убили местные. — Едва ли такое возможно. — Вмешался Миназуки. — Простые люди не смогли бы прикончить отряд шиноби. — Возможно, Юки, если этих «простых людей» тысячи. А вот это уже было действительно нечто из ряда вон. Ладно тысячи, но нападать на шиноби им должен был помешать банальный здравый смысл. Еще некоторое время собравшиеся обдумывали сказанное Хокаге. — Давайте подумаем, что же это могло быть. — Предложила Саюри. — Хокаге-сама, Юки-сенсей, вы — опытные шиноби. Вам никогда не приходилось сталкиваться с чем-то подобным? — Честно говоря, описанное Хокаге-сама очень напоминает мне действие мощнейшего гендзюцу. — Ответил Миназуки. — Однако чтобы погрузить в гендзюцу целый город… Для этого необходим ритуал. Или же просто аномальные к нему способности, практически на уровне Каге, если не выше. — Да, помню, был один такой шиноби. Генгецу Хозуки, более известен как второй Мизукаге. Его гендзюцу стало достоянием легенд, настолько оно было мощным. Однако это скорее исключение. — Ответил Минато. — Тогда… Хокаге-сама, не сочтите за дерзость, но мне на ум приходит только одно. Кое-какой клан. Вы о нем знаете и… — Да, Юки, говори свободно - я тоже думал об этом. — Намикадзе повел рукой, давая добро. — Клан Курама, мой Хокаге. Я ни в коем случае не ставлю под сомнение его верность Деревне, однако именно их способности подходят под описание. Однажды я видел одного из них в действии — человек, на которого он наложил гендзюцу, умер. От сердечного приступа. — Икарион аж сглотнул. Гендзюцу обычно использовали как что-то вспомогательное, но чтобы оно убивало человека, причем так… — Более того - нам известны случаи, когда члены клана начинали страдать от… Раздвоения личности. — Да, это последствия их кеккей генкая. — Минато погладил подбородок. — Однако ты говоришь о редких случаях. Практически один на целое поколение. И я даже думаю, что знаю имя того шиноби, который прикончил врага своим гендзюцу. Однако есть и побочный эффект, о котором ты сказал. Рано или поздно в разуме сильного Курама, если он использует способности слишком часто и неосмотрительно, возникнет вторая личность. Если ничего с этим не делать, она разрастется, подавит первую и последствия… Они могли быть просто ужасны. Поэтому за этим кланом хорошо следят, в том числе и они сами. — Так вот… Были ли среди членов клана пропавшие без вести? Хокаге кивнул. — Были. Во время войны их было огромное количество… Хочешь сказать, что такое гендзюцу мог наложить член клана, который пал жертвой собственного кеккей генкая? — Как один из вариантов, Хокаге-сама. Либо у других деревень есть свои козыри в рукаве и они решили испытать один из них в этом городе. Причем заметьте — гражданские были подчинены, а шиноби были убиты. Не означает ли это, что ниндзя ввиду своих умений и знаний способны сопротивляться эффекту? Минато задумался. — Всего скорее так и есть. Однако я хочу, чтобы у вас не осталось иллюзий или непоняток. Сейчас обстановка в мире мягко говоря напряженная. Все силы заняты, на границах со странами Рек и Травы обострение — мне до конца не понятно, что там затеяли Суна и Ива, но мы должны быть готовы к внезапным ударам. Посему я мобилизовал большинство сил для готовности к конфликту до того момента, как сумею выцепить каге и постараться договориться с ними. Если бы не это, ни за что на свете я не стал бы посылать генинов на задание столь опасного рода. Однако у меня нет выхода, к тому же Старейшины, учитывая ваши показатели и успехи, выразили свою уверенность в ваших силах. Как Хокаге, я не смею не учесть их совета. Посему я принял решение проигнорировать требование к рангу минимум чуунина и отправить вас четверых к границам Сеуно. Ваша задача — провести разведку. Если получится, то с проникновением в сам город. Оценить обстановку, выявить степень угрозы и принять меры, если это будет возможным. Я подчеркиваю еще раз. Если. Это. Будет. Возможным. Как Хокаге я запрещаю вам лезть на рожон — на кону стоят не только ваши жизни, но и жизни попавших под эффект подчинения обычных граждан Страны Огня. Ввиду сложности ситуации и возможности столкновения с шиноби противника, я поручаю команде номер два миссию ранга B. Хокаге достал из выдвижного ящика стола конверт и протянул его вперед. Юки Миназуки взял его, тут же отдав Итачи. — В конверте содержатся все полученные нами подробности и сведения на случай, если они вам снова понадобятся. Там также указаны координаты ближайших к городу опорных пунктов деревни. Помните, что нам неизвестна степень угрозы, исходящей от города, поэтому… Юки, я обращаюсь к тебе. Оценка обстановки на твоих плечах. Если ее возможно устранить своими силами, сделайте это. Если же справиться сами вы не сможете, а происходящее в городе несет опасность для Страны Огня, незамедлительно покиньте Сеуно и отправляйтесь по указанным мной координатам — там вам помогут и передадут сообщение в Коноху, а там уже будем думать. Если можно что-то сделать, я выделю силы. Если же я узнаю о том, что город безвозвратно потерян, я приму меры. Немедленно. — Хокаге-сама… — Спросила Саюри. — О каких мерах идет речь, если не секрет? — К сожалению, я не могу раскрыть вам то, что является тайной деревни. Не чуунинам. Таков порядок. — Саюри кивнула. — Однако я могу сказать то, что говорил всегда и всем. Неважно, какие испытани стоят перед нашей деревней - другие деревни шиноби не должны питать илюзий касательно брешей в нашей обороне или способности сокрушить тех, кто осмелится на нас напасть. Я - Хокаге. Коноха - мой дом. Жители Конохи - моя семья. Если моей семье угрожает опасность, то я сделаю все, чтобы ее ликвидировать. Это ты понимаешь, Саюри-тян? Икарион заметил напряжение, повисшее в воздухе. В действительности он никогда еще не видел отца настолько решительным. Минато был миролюбивым человеком. Пацифистский подход к разрешению вопросов укрепился в нем особенно сильно после войны - на этом они с Икарионом и спелись. Однако он знал его слишком хорошо. И всегда внутри смеялся, слыша от разных шиноби обвинения Хокаге в излишней мягкосердечности в тех или иных решениях. Они не знали, что Минато - пацифист до последнего, да… Но лишь в ситуациях, когда у него есть право выбора. Забери у него это право, оставив лишь один вариант - и он глотку порвет любому, кто смеет угрожать ему или дорогим его людям. С настолько страшным хладнокровием и эффективностью, что никто не выживет, дабы рассказать об этом - не зря его назвали Желтой Молнией Конохи. Пост Хокаге же заставил его считать близкими к себе всех жителей деревни. Поэтому Икарион всегда был за нее спокоен и гордился своим отцом больше всего на свете. Хоть и ни разу не озвучивал эти мысли. — Я понимаю, Хокаге-сама. — Ответила Хьюга, кивнув. — В таком случае на этом все. Быстро приготовьтесь и выдвигайтесь. Я уже отправил распоряжение на склад — если вам нужно какое-либо снаряжние, деревня вам его предоставит. Жду от вас доклада. — Есть! — Ответила команда номер два в один голос и выдвинулась для приготовлений к заданию. Последним кабинет Хокаге покидал Икарион, однако в последний омент он услышал: — Икарион... - Обернувшись на голос отца, он уставился на него с немым вопросом. — Ничего. Просто будь осторожен и помни, что вас всех ждут дома. Кивнув, Намикадзе удалился.