Параллельные

Мари не видит смысла в зазубривании конспектов и терминов. Не потому, что ей все равно на свою учебу, а потому, что достаточно одного прочтения тетрадки той высокой черноволосой девушкой и она запомнит это на оставшийся год. Потому что пялится на нее и внимает каждое слово, так, словно Айва — ее любимый учитель. Она ведь, не одна такая. Пялятся на нее все, но внимание не достается никому. Айва из приличной, высокопоставленной семьи. Такая серьезная, немного мрачная, но чертовски завораживающая. Она, как ночь, опустившаяся на их город, завораживает своей темнотой и совсем не пугает Мари. Мари совсем другая. Странная семейка с помешанной на религии матерью, сестричка-зубрилка старше рыжей всего на год, а еще отец, которого она уж описать никак не может. Он есть, ее он точно любит, этого достаточно. Да и вообще, сама Мари тоже «странная». Ярко-рыжие волосы, непонятная широкая одежда и эти разбитые коленки да локти. Когда она вообще успевает их получать? Иногда даже сама Мари не знает. А еще наклейки на лице, прямо на щеках. Яркие- яркие, в виде мордашек котиков. А еще ее низкий рост и это конопатое лицо с ярко-голубыми глазами. Она вся такая яркая, аж глаза режет. Айва другая, темная. Совсем-совсем иная. И одна из тех девочек, кто понимает это с самого начала. Потому что Айва смотрит на нее с неким презрением, но в тоже время и с любопытством. — И долго ты спать тут будешь? — вдруг огонек, как прозвали Мари друзья, очевидно, из-за своих ярких волос, дергается, поднимает голову и смотрит на чужое личико. Черные аккуратные брови сведены к переносице, нахмурены, а руки сложены на груди. Вдруг девушка осматривается — в классе только они вдвоем. Как так вообще получилось? Нет, это уже мало походит на правду. Мари молчит. Смотрит на Айву, как будто не понимает, что происходит. Девушка вздыхает, щелкает пальцами перед чужим лицом и хмурится. Айва ничего не говорит, поднимает брови и, словно сейчас прожжет в ней дырку. — Че? — какой-то невнятный и скомканный ответ, единственный пришедший на ум. Айва ненавидит, когда ей не отвечают четко и сразу по делу, поэтому пыхтит, где-то внутри себя проклиная эту мелкую девчонку за ее нерасторопность и эти невнятные ответы. Да черт бы ее побрал! Практически кидает на стол папку с названием: «Проект по Истории двадцать первого века», написанный от руки. — А это, — Мари двигается на соседний стул, приглашая Айву сесть рядом. Ее ноги носочками достают до пола, и то, если подвинуться поближе к краю, а вот у соседки они полной стопой стоят на полу, даже ногу на ногу закинуть может. — Что там у тебя? — Я почти закончила свою часть проекта, тебе осталось найти подходящую литературу и передать мне, чтобы я вписала информацию, и мы сдали проект первыми. У тебя просто отвратительный почерк, я не могу тебе доверить писать это. — Ничего он не отвратительный, — бубнит и тянется к рюкзаку, доставая оттуда парочку старых пыльных книг, уже видавших не один десяток лет. Айва молчит, хмурится, смотря на эти книженции. Они запрещены. Но в них столько информации! — Ты понимаешь… –…да — Мари не дает договорить, пожимая плечами, — меня попросили достать — я достала. Проблемы? Давай, вписывай, пока не пришел никто. — Да тебя закроют за такое! — Айва могла бы вспылить, но лишь скалится, скрипя зубами. — И че? — так спокойно отвечает огонек, словно это не первый раз, когда она проворачивает подобное. В их то государстве. Айва не отвечает. Гайос вообще не особо любит говорить. Просто пишет под диктовку информацию, заранее выделенную Мари. За проект они получили по пятерке. Отличная работа. Даже не спросили за первоисточники таких подробностей. Хотя, покосились искоса, но так, мельком. — Думаю, нужно отметить успешно сданный годовой проект. — смеется Мари, вдруг хлопая Айву по руке — не дотягивается до плеча. Гайос смотрит сверху вниз, стискивая челюсть. Ее семья правильная. Она не должна идти с ней. Дома ее ждут. А куда поведет ее эта рыжая бестия — черт его знает. — Не нужно, — отвечает сухо, дергает руку и уходит, не оглядываясь. Это не остановит Мари. Ее вообще ничего и никогда не останавливает. Квартира у Айвы большая — трехкомнатная, вся такая темная, мрачная, а еще очень практичная и удобная. Второй этаж, невысоко, да и при должном умении можно по трубе — через карниз — и на балкон. Не сложно. Стук в стеклянную дверь заставил насторожится, но, когда темная низенькая фигурка сняла капюшон, а из-под него показались рыжие короткие волосы, собранные в небольшой хвостик, Айва все поняла. Слишком быстро. Подбежала к дверце, открыла, а потом еще с секунду пялилась на девчонку, прежде чем за шиворот затащить в свою комнату. — Скажи мне, ты ебанутая? — Айва хватается за чужие плечи, крепко сжимая их. — Ну тебе, я же не просто так и не с пустыми руками, — Мари шарится по своим карманам, достает две шоколадки — белую и молочную, а потом еще набор наклеек с котиками, — отметить все равно нужно. Не знаю, какой ты там шоколад ешь, так что взяла оба, — улыбается так искренне, совсем не наигранно. Не так, как все ее одноклассники. Совсем не так. — Я не ем шоколад, — чуть помолчав отвечает Айва, в надежде, что это остановит Мари. — Самое время начать! Один раз не пидорас. — А это тут причем? — Мари смеется, заразительно, но Гайос держится, не реагирует — В прочем, неважно. Разувайся и повесь куртку на стул около стола, я налью нам чай. Родителей все равно нет дома. — уходит в другую комнату, закрыв дверь поплотнее. Мари делает как велено — снимает куртку, разувается, все аккуратно складывает и не пачкает, садится на чужую кровать, что кажется ну уж слишком жесткой по сравнению с этим бархатным ковром на полу. Хотя, когда-то она уснула на крыше, так что кровать с таким матрасом — детский лепет. — Чай без сахара, потому что у нас семья его не любит, — заходит неожиданно, ставя кружки на лакированный стол. Рядом — полки с наградами и грамотами, а еще семейное фото, одно. У Мари дома таких нет. А если и есть, то без нее. Не потому, что она «не любит» фотографироваться, а потому, что «в ней бесы сидят». Так мама говорила. — Ничего страшного, перебьюсь, — смеется, берет в руки кружку и отпивает. Крепкий. Даже немного горький чай. Они не разговаривают. Не потому, что нет общих тем или смешных историй, а потому, что просто не хотят. Им не зачем заводить разговор. Можно молча отметить свой успех и разойтись. Поэтому Мари предпочитает пить чай, Айва тоже. Им хорошо. — В следующий раз зайди через дверь, — допивает, поднимаясь и направляясь к выходу из комнаты. — Следующий раз? Как угодно, принцесса, — смеется, надевая куртку и поправляя хвост. — Как ты меня назвала? — Принцесса. Ты тут как в замке. Такая правильная, что иногда аж тошно — Я просто по правилам действую. — Да просто выбора у тебя нет. Мне то все прощают, а тебе вряд ли, — Мари смеется, потрепав по руке Айву, — не бери близко к сердцу, принцесса, я шутки шучу. — а после скрывается в темноте улиц, оставляя Гайос одну со своими мыслями. Выбор у нее есть, в нем нет необходимости. Ведь все, что нужно она, итак, делает — выполняет поставленную задачу. А этого достаточно. Пока что. Мари приходила еще несколько раз, уже без причины, просто составить компанию, да и конспекты почитать. В разные дни, но всегда после заката. Когда уже совсем темно, но ночь не наступила. День был слишком короток, чтобы оставаться вместе. У всех дела. У Айвы особенно. Репетиторы, секции и кружки. А у Мари всего одна — волейбол, в который ее приняли только после того, как она уделала кого-то там на тренировке. Рост там совсем ничего не решал. Айва как-то зашла в спортзал во время игры. Осмотрелась, кого-то искала, но нашла Мари. С растрепанными волосами, резкими движениями и точными ударами по мячу. Сердце вдруг забилось чаще, а кровь прильнула к щекам, стоило Мари остановится и улыбнуться ей, а после как ни в чем не бывало продолжить играть. Боже, как же она тогда надеялась, что рыжая бестия не заметила ее красного лица. Вроде, не заметила. — Прекрати заходить через балкон, — Айва уже по привычке оставляет дверь приоткрытой, а после встречает Мари. Они рады видеть друг друга. Им есть о чем поговорить. Но теперь Гайос беспокоит не то, почему и зачем огонек пришла к ней, а почему на ней опять новый синяк и одежда в пыли, словно она упала на землю. Или ее опрокинули. Айва не задает вопросов. Ставит чайник, достает что-нибудь вкусное, фрукты или салат, ведь сахар в ее семье не приветствуется, но это не мешает Мари временами таскать сладости к ней, а потом возвращается в комнату, садясь на кровать рядом с рыжей. — Подралась, — бестия знает, какой сейчас последует вопрос, сразу дает ответ. Четкий. Размеренный. — Из-за тебя. Они назвали тебя шлюхой. Я сломала одному нос. — а потом чуть улыбается, смотря на удивленное личико Айвы, что не знает — ударить ли эту рыжую или обнять и утешить, объяснив, что она не обязана защищать ее честь и имя. — Мари, — Айва вздыхает, смотря на царапины на чужом лице и руках, никак не скрываемые самой девчонкой. Штаны потрепаны и испачканы, а белая растянутая футболка с выцветшим принтом какой-то группы с маленькой дыркой на плече. Огонек поднимает голову. Ярко-голубые глаза, в которых сейчас отражается свет от лампы, наполнены ничем иным, как простым детским любопытством, таким, с которым дети смотрят на мать и задают вопросы. Айва теряет мысль. Вдруг и внезапно для самой себя. Не может подобрать слов, да и, совсем не знает, как продолжить. Так что идет на отчаянный и рискованный шаг — целует. Легко, нежно. А огонек подхватывает, разгорается, цепляясь за чужие губы как за последнюю надежду. Такие действия — прямая дорога в желтый дом. Проблемы в семье и осуждение в обществе. Да закроют их за такое! Обоих! Но, сейчас неважно, нет, ничего не важно. — И что это было, принцесса? — смеется, приподняв брови. — Подпись о смертном приговоре, — на выдохе отвечает, слушая как сердце бешено бьется. — Или о добровольной дороге в желтый дом? — Если никто не узнает, то ничего и не будет. — А мы не расскажем, — тянется за новым поцелуем, накрывая чужие губы своими, — там нас, все равно нет.

И быть не должно