Les cinq filles d'Orlamonde (La fée noire est morte) Les cinq filles d'Orlamonde Ont cherché les portes... Maurice Maeterlinck «Ariane et Barbe-Bleue»*
-1-
— Никогда не смотрись в треснувшее зеркало, бойся расколотить зеркало и не вешай зеркала в спальне! Так звучал наказ моей маменьки, затверженный мною с самого нежного возраста, когда все взрослые кажутся большими и умными, а мир — исполненным чудес и загадок. С того мгновения, как в первой сказке, прочитанной мне на ночь, в строчках "Там о заре прихлынут волны на брег песчаный и пустой" мне померещились отголоски не этого мира, я поняла, что должна подчиниться запрету. Но ни разу не пришло мне в голову удивиться и, заручившись разговорчивым расположением духа моей строгой родительницы, которое случалось с нею не столь часто, как хотелось бы нам с сестрою Анной, спросить — что послужило причиной такого необычного табу. Более того! Всю свою жизнь, ныне разделяемую мной на две истории — до замужества и после него, — я неосознанно избегала негодных зеркал и очень переживала, если мне по неловкости доводилось ронять пудреницу. Ведь любой даме известно: почти все пудреницы содержат в себе не только чудодейственный состав, избавляющий кожу от ненужного блеска, но и скрывают на внутренней стороне своих крышечек такие маленькие зеркала, в кои увидеть-то можно лишь губы, кончик носа или один глаз, правый или левый, но никак не оба сразу. В нашей с сестренкой спальне отчего дома также никогда не было этих запретных предметов, равно как и в спальне наших маменьки и папеньки. И после свадьбы, впервые очутившись в доме Георгия, моего мужа, я обомлела. Прямо в изножье супружеской кровати, на которой нам предстояло провести и брачную, и многие-многие последующие ночи, высилось огромное трюмо. Никогда еще я не видела ничего подобного: широкое, в человеческий рост, оно притягивало к себе все внимание, отвлекая от остальной мебели. Зеркало казалось чудовищной картиной-триптихом, созданным отражать каждую деталь мрачноватой спальни. Светлые обои, нежная драпировка постели, персикового цвета занавеси не могли развеять тоскливого впечатления, навеваемого этой комнатой. Возможно, причиной всему было северное расположение нашего окна, куда с трудом проникали скудные лучи солнца, и без того редкого в наших краях. Однако мне и по сей день кажется, что трюмо с первых же минут моей замужней жизни вторглось в мою судьбу и более ни на минуту не выпускало меня на свободу. Тогда, влюбленная и очарованная Георгием, я, разумеется, объяснила свое состояние глубоко укоренившимся страхом нарушить маменькин запрет. "Какая чепуха! — подумалось мне. — Это всего лишь вздорное суеверие, нелепее которого только россказни о привидениях и других гостях из потустороннего мира!" Но забыть о присутствии зеркала мне так и не удалось, и первая брачная ночь оставила мне чувство смятения, да и муж, насколько я могу понять теперь, оценил ее как ужасно неудачную, хотя, надо отдать ему должное, всячески старался успокоить и развлечь меня тихой беседой и шутками. Георгию был присущ тонкий, но то же время потрясающе искрометный юмор, которым он и привлек в день нашей первой встречи меня, воспитанную в старомодных традициях и куртуазно пугливую. До сих пор помню то ощущение бескрайней свободы и полета, когда я хохотала, не боясь быть осужденной, не желая сдерживаться и ограничивать себя рамками приличий. Чуть позже он признался, что и я заинтересовала его своим категорическим отличием от сверстниц. Конечно же, он был красив — по крайней мере, так решило мое сердце. Окружающие признавали, что мы с Георгием смотримся великолепной парой, и едва ли не сразу после моего появления в его обществе прочили нам крепкий союз. И все же, несмотря на мою любовь и доверие, я не могла полностью раскрыть перед будущим супругом свою душу: в нашей семье всегда почиталась сдержанность. "Если ты сдержан, — учил нас папенька, — то это лучший способ укрепить семью. Пряча ото всех потайные уголки своей души, ты таким образом открываешь истинную возможность жить душа в душу с любимым человеком". Папенька обожал парадоксы, но их нерушимый брак с маменькой был наглядным подтверждением его противоречивых слов. И я надеялась, что этот постулат окажется применим и для нас с Георгием, ведь муж с любопытством и восхищением внимал этим несовременным принципам. Думаю, этому суждено было бы осуществиться, если бы не стояло в нашей спальне громадное и нелепое, будто паровоз в музее изоискусств, трюмо. С первого моего шага в новый дом и до печальных событий, о которых мне все же придется вам поведать, это зеркало словно оценивало меня. Я испытывала на себе непрерывное наблюдение, однако стоило покинуть спальню и уйти в другую комнату, гнет ослабевал. Теперь мне точно известно: я ни капли не грешила против истины, думая о том, что оно довлеет надо мной, как многовековое проклятье. _____________________________ *Пять дочерей Орламонды (Мертвой волшебницы тьмы), Пять дочерей Орламонды Двери найдут из тюрьмы... Морис Метерлинк