on a wedding day

Тихо. В комнате невыносимо тихо. Эта тишина давит на мозги, заставляя слышать то, чего на самом деле нет. Приглушенное дыхание, легкий шепот, звуки чужого сердцебиения. Остается только встряхнуть головой, чтобы прогнать наваждение, напоминающее о том, что он имел и чего слишком быстро лишился. Чанбин поправляет смокинг, рассматривая себя в зеркале и подмечая прилипшую к рукаву ниточку. Он убирает ее неспеша, словно и вовсе нехотя, словно ему все равно, насколько хорошо он сегодня выглядит. Неаккуратно уложенные волосы и невычищенные туфли подтверждают безразличие к собственному внешнему виду. Галстук ужасно стягивает горло, хочется сорвать его, пусть и на завязывание ушло добрых двадцать минут, затем расстегнуть пиджак и остаться в номере, лишь бы не сталкиваться лицом к лицу с празднеством. Тяжелый вздох и очередное напоминание себе, что нельзя поступать так с друзьями. Он все-таки согласился приехать на их свадьбу и даже подготовил речь, которую будет произносить с бокалом шампанского в руке и фальшивой улыбкой. Быстрый взгляд на часы заставляет Чанбина затолкать во внутренний карман пиджака телефон и выйти из номера широким шагом. Он не должен опаздывать, если не хочет подвести друзей, как бы тошно ни было смотреть на чужое счастье. Хенджин и Сынмин грезили о красивой свадьбе уже около двух лет, и, наконец, у них появилась возможность воплотить мечту в жизнь, — они решили праздновать в уютной компании близких им людей в красивейшем отеле Сеула, где сняли номера для всех приглашенных. Церемония должна проходить в саду прямо рядом с отелем, оборудованном как раз для подобных мероприятий. Украшением сада занимались лично помолвленные, и, зная ответственный подход Сынмина ко всему, что он делает, Чанбин не сомневался, что сад будет выглядеть великолепно этим теплым летним вечером. Приглашение на свадьбу не было неожиданностью, но Хенджин долго сомневался, приглашать ли друга на подобное мероприятие. Он переживал за него и его разбитое сердце, однако был убежден, что пора уже двигаться дальше, и всучил красивую бумажку с датой и местом проведения. Чанбин много раз мысленно прокручивал план свадьбы, представлял ликующие лица друзей и брачующихся, и каждый раз тяжесть в его груди не давала ему выдохнуть полноценно. Голова гудела, когда он вспоминал, что хотел такого счастья с ним. Но ради друзей Бин старательно игнорировал боль и улыбался как ни в чем не бывало. Холл отеля, в который он спустился со своего шестого этажа, полон суетящихся швейцаров, поваров, приглашенных музыкантов. Некоторые приглашенные еще толпятся около ресепшена, кое-кто уже вышел в сад в ожидании церемонии. Повсюду слышатся смех и громкие разговоры, никто не скрывает собственного восторга и радости за влюбленных, хотя в воздухе все же витают некоторая суматоха и возбуждение в преддверии праздника. Со ведет бровью, высматривая в толпе знакомые лица. Разумеется, большинство из приглашенных не являются для него полными незнакомцами, но все же он предпочел бы провести этот вечер в компании близких ему друзей. Чанбина окликают, и он поворачивается слишком резко, так, что случайно задевает официанта в форменном костюме. Тот одаривает Бина таким взглядом, что его нервы, и так чрезмерно натянутые, обостряются до предела. — Где тебя носит? Ты должен был еще полчаса назад проверить, все ли гости готовы занять свои места в саду! — красивый молодой человек с блокнотом в руках раздраженно подлетает к Чанбину, выражая всем своим видом неудовольствие. — Не мог завязать чертов галстук. — Со раздраженно выдыхает и хватается за крепкий узел на шее, — Чан, я ненавижу эти удавки. — Слушай, мне срочно нужно сбегать к флористу, — Чан бросает быстрый взгляд на наручные часы и кривит губы, — а ты сейчас же найди Сынмина и передай ему, что Бахи поскользнулась и у нее распухла лодыжка, а Тэмин вызвался посидеть с ней в номере в качестве поддержки, — Бан в спешке тараторит и тыкает в грудь Чанбина шариковой ручкой, чуть не оставляя кляксу. Сейчас звучный голос Чана уже не кажется таким теплым, как обычно. — Какого черта?! Он сожрет меня, если узнает, что что-то пошло не по плану! — Бин справедливо возмущается, потому что необходимость сообщить такую новость жениху равно смертному приговору. Сынмин любит, когда все идет так, как он запланировал, и, о боги, однажды Со видел, что происходит с ним, когда тот выходит из себя. — Ты опоздал, ты и разгребай. — Сказал, как отрезал. Чанбин даже не успевает как следует ответить, потому что старший тут же убегает вглубь отеля. Что ж, похоже, ему сегодня не везет. Выходить на улицу нет никакого желания. Он бы предпочел остаться здесь и хорошенько напиться. Внезапно его кто-то толкает в плечо, пробегая мимо, и Бин понимает, что стоять здесь и мешаться не стоит. К тому же он не хочет навлечь на себя гнев Бана, так что, глубоко вздохнув, Чанбин пробирается сквозь толпу гостей и наконец проходит через стеклянные двери наружу, где должна проходить церемония. Красота места поражает: большой зеленый сад отеля украшен фонариками и гирляндами, пока еще не включенными из-за наличия естественного освещения и тянущимися от дерева к дереву; два ряда белоснежных стульев слева и справа от ковра, ведущего к цветочной арке для бракосочетания, выделяются на фоне сочной травы; неподалеку размещены несколько столов, переполненных едой и окруженных группкой парней и девушек, а тихая живая музыка мелодично переплетается со звуками разговоров. Во всей картине, что открылась взгляду Со, чувствуется педантичность и строгость Сынмина в сочетании с ненавязчивым прикосновением творческой руки Хенджина. Чанбина всегда удивляло то, насколько прекрасная гармония рождалась между ними, такими разными и непохожими, но любящими друг друга до потери пульса. Чанбин горько усмехается, а в груди что-то настойчиво колет. Им тоже часто говорили, как они подходят друг другу. Солнце начинает садиться, и, по задумке Сынмина, оно должно разукрасить небеса в любимые Хенджином персиковый и пурпурный цвета во время обмена клятвами. До начала остается около двадцати минут, так что Чанбин решает поторопиться с выполнением просьбы Бана и окидывает взглядом открытое пространство в поисках жениха. Сынмина нигде не видно, однако среди массы людей в черных костюмах и светлых платьях Со удается выцепить длинноногого Хенджина. Чанбин решает, что лучше сообщит новость ему, чем Сынмину, потому что Хван всегда относился к вещам проще. Однако сейчас он явно нервничает, стоя в своем белоснежном одеянии возле искусной цветочной арки вместе с Чонином и Минхо, выступающими в качестве свидетелей со стороны Сынмина и Хенджина. Чонин — близкий друг Сынмина из университета, парни подружились еще на первом курсе и с тех пор стали неразлучны; Минхо же является правой рукой Хенджина во всех делах, начиная от простых дружеских просьб и заканчивая важнейшими поручениями в танцевальной студии, которой они владеют вместе с Хенджином. Так что совершенно неудивительно, что именно они были выбраны для выполнения такой важной для свадьбы роли. Бин видит, как Минхо что-то говорит Хенджину, но тот словно не слышит. Его заметно потряхивает, он заламывает пальцы и все крутится вокруг своего места, не в силах совладать с нахлынувшим беспокойством. Чанбину вдруг становится стыдно за то, что он, сосредоточившись на собственных негативных эмоциях, совершенно забыл, что его лучшие друзья, те, ради кого он проделал такой путь и за кого он должен быть безумно рад, сейчас переживают гораздо больше него самого и нуждаются в его поддержке и его любви. Они готовы связать свои жизни навсегда и закрепить союз, поклясться в том, что отдают свои сердца в чужие руки. Когда Чанбин думает об их союзе, он не может не восхититься этой непоколебимой верой друг в друга. Именно она вызывает у Бина бесконечное уважение и, это невозможно отрицать, зависть. Его любимый не был готов довериться Чанбину так же. Бин торопливо подходит к Хенджину и ловит его взгляд. Обрамленное длинными шелковистыми волосами лицо исказилось от волнения вперемешку со страхом, так что Чанбин решает отложить новость о вывернутой лодыжке на потом. Это не имеет никакого значения, если сам виновник торжества сейчас, кажется, переживает психологический кризис. Чанбин хлопает друга по предплечью, а затем принимается растирать его плечи, зная, что Хван тактильный до жути. Они столько всего пережили вместе, будучи знакомыми с начальной школы, что даже не верится, что этот красивый рослый мужчина с шикарной шевелюрой и родинкой под глазом когда-то был неуклюжим полноватым подростком. — Ты как, м? Выглядишь на все сто, — Чанбин успокаивающе гладит по спине, выводя на ней круги. — Да он трясется весь, как осиновый лист, как будто не замуж выходит, а на войну собирается, — бросает Минхо с прищуром. Его красиво убранные светлые волосы переливаются в лучах заходящего солнца, а ткань пиджака натягивается на бицепсах, когда он складывает руки на груди. Чанбин любил его за прямолинейность, но Ли никогда не выделялся своими способностями к эмпатии. Однако даже он понимает, что сморозил глупость, — сейчас это было явно лишним, потому что от этих слов Хенджин в страхе закатывает глаза и трясет кистями рук, словно пытаясь сбросить напряжение. — Так заметно? Боже, может, это все ошибка? Может, я еще не готов? Может, Сынмин не хочет этого? — глаза Хенджина раскрываются от ужаса. — Мне срочно нужно увидеть его, — голос Хвана дрожит, и он слегка подпрыгивает на месте в попытках отыскать глазами второго жениха. Чанбин уверенно держит его за плечо, заставляя обратить на себя внимание. — Ты в порядке, Хенджин. Естественно, ты волнуешься, это же буквально самый важный день в твоей жизни. Но взгляни вокруг, — Со обводит рукой сад со всеми его шикарными гирляндами, белоснежными скатертями столов, красной дорожкой к алтарю и многими приглашенными, — все эти люди собрались здесь ради вас. Они, как и я, видят в ваших глазах любовь, столько любви, что ей можно обогреть весь мир. Посмотри, все эти деревья сегодня цветут только для тебя и него, дружище. Глаза Хенджина внимательно следят за движениями руки Чанбина, словно пытаясь отыскать в них ответы на все свои вопросы. Чанбин же продолжает: — Вы с Сынмином проделали огромный путь, и собираетесь проделать еще больший вместе. Скажи мне, разве я не прав, утверждая, что ты готов на все ради него? — Он дожидается кроткого кивка, прежде чем продолжить. — Так и он точно так же сделает что угодно для тебя. Ты ведь не хочешь больше ни дня проводить без него, да? Он — твое все, а ты — Вселенная для него. Твой Сынмин уже скоро будет здесь, и я знаю, что он сейчас переживает не меньше твоего, потому что любит. Безусловно и безукоризненно. Чанбин улыбается, но его сердце полыхает. Он ведь тоже любит, но не имеет возможности даже прикоснуться. — Я люблю его. Я любил его с самого начала и хочу любить до конца. — Лицо Хенджина теперь окрашено решимостью, но руки все равно дрожат. Тем не менее, Бин разбудил в нем что-то, какую-то внутреннюю уверенность, когда озвучил все его чувства одним махом. — Так держать, братан. Мы всегда рядом, — улыбка на губах, но боль в сердце. Чанбин остается с Чонином, Минхо и Хенджином до самого начала церемонии, разговаривает с женихом ни о чем, пытаясь показать, что он здесь для него. Хван уже выглядит достаточно уверенным, и по нему видно, что он не может дождаться начала. Краем глаза Чанбин замечает, что гости начинают суетиться и рассаживаться по своим местам, а музыкантам было дано указание приступать к исполнению теплой мелодии. Значит, пора, Хенджин тоже это понимает. Чанбин бросает еще один ободряющий взгляд длинноволосому блондину и садится на стул во втором ряду, сразу за рядом для родителей женихов, пока Чонин и Минхо встают на свои позиции. Хенджин складывает руки в замок и нетерпеливо вперивается в пустоту, мечтая, чтобы Сынмин появился как можно скорее. Внутренности Чанбина поджимаются в предвкушении, пока он смотрит на своего друга с безграничной теплотой. Все же он чертовски рад за него. Бин просто оглядывается, чтобы посмотреть, не идет ли Сынмин, когда вдруг в противоположном ряду замечает его. Феликс. Все вокруг в один момент теряет смысл и обретает его вновь, тускнеет и раскрашивается. Мир не останавливается, нет, он как будто начинает вертеться еще быстрее. Чанбин оглох, его как будто ударили битой по голове. Все, что он слышит, — звук разбитого стекла, а все, что он видит, предельно четко и ясно, словно кто-то увеличил резкость изображения, — его любимое лицо. Все те же веснушки, которые Чанбин любил пересчитывать губами, теплая улыбка, мягкий профиль. Свет заходящего солнца заливает его лицо и заставляет светиться даже изнутри. Такой родной, такой знакомый. Вот только волосы стали длиннее, превратившись в красиво уложенный маллет с челкой, но они по-прежнему переливаются привычным золотом. В ухе длинная сережка, на нем черный смокинг, как и у самого Бина. Черт, если это иллюзия его тревожного мозга, то Чанбин не хочет становиться нормальным. Сердце Со заходится в бешеном темпе. Он не обращает внимание ни на что, кроме его лица, которое мечтал увидеть уже слишком долго. Чанбин пропускает момент, когда начинается церемония и Сынмин, ярко улыбающийся и взволнованный, присоединяется к Хенджину у алтаря. Не видит, с каким благоговением Хенджин смотрит на своего мужа, пока они обмениваются клятвами и надевают кольца друг другу. Ему откровенно все равно на то, что люди вокруг заливаются слезами от счастья за молодоженов. Он сам готов заплакать от его простого присутствия. Он не может перестать смотреть, сидя на своем месте и впитывая в себя каждый его вздох. Чанбин видит, как радостно Ли хлопает в ладоши, а его улыбка обнажает белые зубы. Его глаза искрятся, когда после чьей-то тихой шутки он запрокидывает голову назад, а Чанбин забывает, как дышать. От его улыбки заряд теплой энергии выстреливает в голову, поднимаясь прямо из живота. Он очень скучал и будет скучать, пока живет. Из оцепенения Чанбин выходит так же резко, как и вошел в него. Он видит, как все подскакивают с места и начинают хлопать, и повторяет за ними чисто рефлекторно. В уголках глаз скапливаются слезы, норовящие сорваться вниз по щекам, а в ушах все еще стоит гул. Чанбин переводит взгляд на арку в попытке избавиться от следа его лица на сетчатке глаз и ахает от красоты. Золотое закатное солнце, как и хотелось Сынмину, прорывается сквозь их силуэты, играясь в листочках зелени и лепестках нежных цветов в отделке арки у алтаря. Хенджин и Сынмин, оба в одинаковых белоснежных костюмах и теперь уже с обручальными кольцами на безымянных пальцах, соединились в поцелуе, выглядя абсолютно счастливыми. Всюду слышатся аплодисменты, люди ликуют. Поцелуй женихов выходит таким нежным и трепетным, что у Чанбина сводит губы в желании точно так же поцеловать своего солнечного мальчика. Стоп, нет, больше не его. Когда Со пытается снова посмотреть на Феликса, то не может найти его в толпе, ведь люди уже разбрелись, смешиваясь в однородную массу: они спешили к обрученным с поздравлениями, отходили к буфету, стоящему неподалеку, принимались смеяться и громко обсуждать церемонию. Снова приглашенные и работники отеля снуют туда-сюда, и Ли словно тает среди всего этого народа. Спустя несколько тщетных попыток найти Феликса Чанбин отчаивается, и у него не остается другого выбора, кроме как присоединиться к счастливым молодоженам, окруженным родителями и их общими близкими знакомыми. Чанбин немного забывается, пока любуется безумно счастливыми друзьями и подпитывается их восторгом. Хенджин не отлипает от Сынмина весь вечер, пока тот смотрит на Хвана с настоящими сердечками в глазах и постоянно крадет поцелуи с его губ. Гости разбиваются на группки после небольшого банкета и рассредотачиваются по разным уголкам сада, наслаждаясь разнообразной музыкой, танцуя под нее и расслабляясь. Вскоре темнеет, и огоньки, обматывающие каждую веточку красивых рослых деревьев, остаются единственным источником света, озаряющим специально расчищенную для танцев площадку. Танцевать выходят даже те, кто сбежал после венчания внутрь отеля, поскольку все хотят понаслаждаться поистине теплой летней ночью. — Прекрасная пара, да, Бин? — спрашивает его Джисон, сидящий на стуле возле стола с закусками и выпивкой, пока мужья Хван заняты поздравлениями и разговорами с малознакомыми им родственниками Сынмина. Джисон делает вид, что говорит про молодоженов, но глаза его устремлены прямо в ту точку, где Чан, снова вернувшийся в хорошее расположение духа, мило воркует с Минхо. Бин смотрит по направлению его взгляда как раз в тот момент, когда Чан заправляет парню светлые волосы за ухо, а Ли краснеет и пытается неловко отстраниться. Джисон кривит лицо и горько отхлебывает из своего бокала. — Да, Хенджин без ума от него, — Чанбин ухмыляется и отворачивается. Он оглядывает Джисона, подмечая, что его обычно неряшливые волосы сегодня тщательно расчесаны, ботинки вылизаны до блеска, а костюм так и кричит о немалой сумме, которую на него потратили. Бин наблюдает, как он снова делает глоток, и оставляет его один на один с собственной болью, а сам осматривает окружающих с тоской и некоторой надеждой, но все без толку. Он не видел Феликса весь вечер и теперь интуитивно чувствует, словно потерял его снова. Чанбин решает, что последовать примеру Хана и забыться в алкоголе — как раз его тема. Как назло, его любимое красное полусухое вино кончилось, так что он решает поискать его на соседних столиках. Да, джекпот. Он находит только что открытую бутылку на третьем осмотренном столе и спешно наливает его в чистый фужер. Красная жидкость наполняет бокал, и Бин ловит себя на желании заменить ею собственную кровь. Он уже готовится ставить бутылку обратно, как его буквально пригвождает к месту внезапным: — Извините, вы не могли бы налить и мне? Ступор. Знакомый австралийский акцент, искрящийся глубокий голос. Неужели...? Чанбин поворачивает голову на звук и вздрагивает. Феликс стоит гораздо ближе, чем он ожидал. Он внимательно наблюдает, как выражение лица парня из мягкого моментально превращается в удивленное, и тот озаряется смущением. Ли краснеет слишком мило, и Чанбин ничего не может поделать со своим участившимся сердцебиением. — О-о.. п-прости, я... — Феликс начинает слегка пятиться назад, выпучив глаза, и Чанбин соврет, если скажет, что его это не задело. Раньше никакая близость не могла их смутить. — Все в порядке. Держи, я еще не успел отпить, — Со нетвердо протягивает напиток парню и надеется, что тот не растает в воздухе, если он все же лишь плод его воображения. Но нет, смущенный Феликс вполне физически принимает предлагаемое вино и неловко крутит его в руках, опустив взгляд в пол. Воспоминания крутятся в голове Чанбина, пока он вперивается взглядом в светлую макушку. Он почему-то вспоминает тот дождливый вечер и шумный поезд, забирающий Феликса, казалось, навсегда, а в голове буквально звучат топот капель и тихий плач. Холодный дождь тогда промочил их до нитки, заставлял Феликса дрожать еще сильнее, добавляя к психологической боли еще и физический дискомфорт. Чанбину хотелось обнять его, такого одинокого, стоящего с большой сумкой в руках на перроне и готового в любой момент сорваться на бег, лишь бы не оставаться наедине с Чанбином больше ни минуты. Боль прожигает все внутренности при одном лишь воспоминании. Все начиналось так хорошо и спокойно, как только могло. Сынмин, уже на тот момент встречавшийся с Хенджином, представил Чанбину друга своего парня на одной из их совместных вечеринок. Хотя Со и чувствовал себя в тот день не очень из-за неудач в студии звукозаписи, его настроение сразу же поднялось, стоило лишь этому парню сесть рядом и начать освещать вечер своей мягкой улыбкой. Со был очарован его миловидными чертами лица и низким голосом, его жаждой к жизни и светом в карих глазах. Весь вечер они то и дело переглядывались, и в итоге Чанбин, словно мотылек, летящий на огонь, положил руку на бедро Феликса, переплел их руки и позволил обуздавшим чувствам утянуть его вниз. Чанбин узнал, что Феликс приехал из Австралии работать в корейской танцевальной студии, знаменитой на всю страну своим профессионализмом и четким подходом к делу, так что не удивительно, что этот подающий надежды молодой танцор был приглашен в компанию с национальным именем. Танцы были страстью Феликса, его стимулом жить и продолжать бороться, и это очень сильно напомнило Чанбину самого себя. Он словно нашел кого-то близкого себе по духу, того, кого не хочется отпускать. Чанбин влюбился, кажется, с первого взгляда на этого солнечного мальчика, а тот ответил ему взаимностью. Они поцеловались тем же вечером, когда впервые встретились. Не выпивший ни грамма Чанбин вызвался отвезти парня домой, переживая за его безопасность, а затем долго простоял в коридоре квартиры Феликса, болтая с ним ни о чем, лишь бы подольше оставаться рядом. Когда Бин, попрощавшись, уже развернулся, чтобы уйти, Ли вдруг схватил его за запястье и томно прошептал: «Поцелуй меня, Бинни, будто ты уже влюблен». Стоило ли говорить, что да, черт возьми, Чанбин пропал еще тогда. Невинное прикосновение губ двух родственных душ тогда не переросло во что-то более страстное, но зато крепко привязало Чанбина к обладателю самых прекрасных в мире веснушек. После этой встречи они проводили почти все свое время вместе. Чанбин шептал ему слова любви каждый раз, когда они были наедине: в их квартирах, на вечеринках, в раздевалке компании Феликса и в студии Бина, где тот писал музыку. Феликс всегда с детской восторженностью садился слушать его новые треки, выглядя в огромных студийных наушниках Чанбина невероятно сладко. Ли знал, что все песни, написанные Со после их знакомства, были написаны для него, потому что теперь и сам посвящал все свои танцы Чанбину, будь то обыкновенное выступление с командой на местном фестивале или серьезное соревнование. Он всегда вкладывал душу в свои движения, а теперь в его душе жил и Чанбин. И он не знал, как правильно справиться со своими чувствами. Феликс обожал танцевать под музыку Чанбина для него в темноте студии, любил забираться на его колени и долго-долго целовать горячие губы, опускаясь на крепкую шею и плечи. Феликсу нравилось, когда Бин нежно брал его сзади, а после мощнейшей волны оргазма успокаивал его пальчиками в запутанных волосах. Утро они обычно встречали вместе, заглядывая в глаза и крепко обнимаясь, да так, что выбираться из объятий не было никакого желания. Чанбин впервые, и, наверное, в последний раз в своей жизни влюбился так сильно и так быстро. Он хотел подарить ему весь мир, сделать его самым счастливым, защищать его всегда и везде и проявлял свою любовь открыто и чувственно. Однако Со чувствовал, как после четырех месяцев отношений Феликс начал ускользать от него. Первая волна сильных чувств уступила место нежной привязанности, и Феликсу было тяжело это принять. Он перестал оставаться с ним после секса, целовать его на кухне с утра, пока Бин готовил им завтрак, прекратил появляться в студии и быть его музой. И Чанбин понимал, почему: Феликс боялся. Он неумолимо тонул в этих чувствах, понимая, что грязнет в них без возможности потом отказаться. Его пугало то, что к человеку можно настолько привязаться, что и есть, и пить, да даже дышать без него было тяжело. Феликс оказался не готов к такой ответственности, что касалась не только его, но и чувств человека, что, по ощущениям, давил на него своей решительностью, когда он сам был не уверен уже ни в чем. Он испугался своих же чувств, проявившихся так внезапно и так сильно. Он был маленьким мальчиком, который боялся сделать что-то не так, испортить, сломать, потому что не знал, как сделать все правильно, но в итоге именно он и стал причиной боли того, кого полюбил. — Я прошу тебя, останься со мной, — слезы вперемешку с холодным дождем стекали по лицу Чанбина, пока он держал ручку чужой сумки. Он не мог отпустить его, просто не мог. — Чанбин, пожалуйста. Эта компания в Сиднее — моя мечта, ты же знаешь, — надломленный голос Феликса выдавал едкую ложь в его словах. Ли наивно полагал, что Чанбин действительно поверит в то, что Феликс едет обратно в Сидней только ради этой небольшой труппки танцоров-любителей, предлагающих меньше перспектив и меньшую зарплату, чем здешняя профессиональная студия. Он знал, что Феликс хочет уехать от него и их отношений и решает вернуться на родину, чтобы справиться с остатками чувств было легче. Жаль, что Чанбин не мог поступить так же. — Послушай, мы справимся с этим. Мы можем остаться просто друзьями, если ты хочешь, просто... просто не уезжай, — он не терял надежды заставить его передумать. Он влюбился в него так сильно, что эти чувства прожгли след в его сердце и навсегда поселились где-то внутри. Никто не сможет заменить его доброго, но пугливого и наивного мальчика. Чанбина видел, как тяжело Феликсу было принять это решение. Его обычно здоровое и светящееся лицо было затянуто поволокой безграничной печали и усталости, он был смертельно бледен с этими стекающими по его лицу каплями дождя. Феликс поднял глаза к грязному небу и закусил губу, а затем вырвал из крепкой хватки свою сумку. Он в последний раз посмотрел на Чанбина и, вздрогнув от протяжного гудка, сел в последний вагон. Поезд уехал, а Чанбин долго смотрел ему вслед. Серость небес отражалась в луже, оставленной после Феликса на перроне, а пустота в душе уже начала разъедать его по частям. Теперь, после почти пяти месяцев разлуки, Чанбин чувствует, как рана потихоньку затягивается. Он любит его так сильно, что не может хранить ни капли обиды или злости в своей душе. Он простил, давно простил и смирился с тем, что больше никогда его не обнимет и не скажет, как он был дорог ему. А теперь все, чего он так страстно желал, прямо здесь, рядом, и ему не нужно ничего, кроме его присутствия. Чанбин, в отличие от Феликса, уверен в своих чувствах и желании любить одного конкретного человека. Но как и почему он здесь? Разве он не должен быть за тысячи километров отсюда, как и планировал? Скучал ли он хотя бы на йоту так же, как скучал по нему Со? Наконец, Чанбин выуживает из этого вороха мыслей хоть что-то и открывает рот, разрезая тишину между ними: — Как давно ты вернулся в Корею? Феликс вздрагивает от теплоты, с которой Чанбин произносит эти слова. Он думал, что в его голосе теперь будет лишь холодная сталь, но ошибся. Бин всегда был таким, понимающим и любящим, и Феликсу стало нестерпимо стыдно. Такая неожиданная доброта заставила его поднять глаза и покраснеть еще больше. — В прошлом месяце. На самом деле, — Феликс аккуратно заглядывает в мягкое лицо Чанбина и раздумывает несколько секунд, прежде чем продолжить мысль, — я вернулся, потому что не нашел того, что искал. Оно всегда было тут. Чанбин не отвечает. Он понятия не имеет, что можно ответить на такое заявление. Хотя бы потому, что не знает, что именно Феликс так отчаянно пытался отыскать. — Я рад, что ты здесь, — вырывается у Со само по себе. — Я тоже. Слова утопают в молчании, которое последовало за ними. Несколько долгих минут Феликс стоит, потупивши голову и чувствуя себя неловко рядом со старшим, пока тот просто наслаждается чужим присутствием. Он изголодался по нему, по ощущению Феликса рядом с собой, так что ему хватает даже этих крупиц. Хотя... Чанбину нечего терять. Он уверен в этом, потому что уже потерял все, что только мог, так что теперь ему все равно, даже если Феликс не хочет иметь с ним ничего общего. Со улыбается и протягивает руку смущенному Ли, как раз вовремя, чтобы краем уха заметить, как быстрая мелодия сменилась на медленную и романтичную. — Потанцуешь со мной? Феликс абсолютно заворожен, когда принимает это приглашение. Рука в руке, и они уже выходят на танцплощадку прямо под самыми гирляндами, что освещают их. Бин кладет одну руку на чужую талию, а Феликс неуверенно размещает правую ладонь на его плече. Феликс выглядит растеряно, но его успокаивает расслабленное лицо Чанбина, несмотря на то, что в душе Со происходит целый пожар. Боль, причиняемая его сердцу, заглушается теплотой чужих ладоней и близостью их тел. Чанбин ведет в танце, аккуратно раскачивая их из стороны в сторону и немного кружа. — Чанбин... — его имя из уст Феликса заставляет сердце Со подскочить. Они были незнакомцами так долго, что, казалось, Феликс и имени его не вспомнит, — я пойму, если ты не простишь меня за то- — Я уже простил тебя, Ликс, — Бин перебивает, потому что не хочет слышать глупых оправданий и извинений. Он пережил это, ему не нужны слова, чтобы понять, что Феликсу сейчас так же больно, как и самому Со. Его мальчику еще тяжелее, чем ему. Ли замирает и ищет на лице Чанбина хоть какие-то намеки на злость или раздражение, но находит там лишь мягкость и уверенность. Черные смокинги становятся темно-бежевыми в золотом свете гирлянд, из-за которых почти не видно неба. Спокойная медленная песня словно обволакивает их, заставляет забыть обо всем, создавая вокруг них мыльный пузырь. Им кажется, что никого нет, лишь они одни, пока качаются из стороны в сторону и кружатся в своем собственном темпе, не попадая в такт мелодии. Крепкая ладонь Бина обжигает сквозь одежду, а рука Феликса в его руке, отставленная сбоку, кажется единственной поистине правильной вещью во всей Вселенной. Если кто-то и смотрит на них сейчас, то все, что они могут видеть, — это безграничная теплая любовь, с которой Чанбин смотрит на единственного, к кому безгранично привязан, и сладчайшее восхищение в глазах Феликса, для которого мир сузился до одного конкретного человека. Ли смотрит на Чанбина так завороженно, что в его глазах явственно отражаются звезды, принадлежащие душе Со. Все эти месяцы Феликс грыз себя изнутри, винил себя во всех смертных грехах и ненавидел свою слабость. Он плакал каждую ночь, потому что был убежден в глубочайшей неприязни Чанбина к нему, однако ему было невдомек, что Со ни на секунду не прекращал любить его и отпустил только потому, что Феликс сам об этом просил и нуждался в этой свободе. — Так что ты искал, там, в Сиднее? — тихий голос Чанбина на ухо пробуждает от наваждения, вызванного приятной мелодией и мягкими движениями тел. Феликс краснеет от близости чужого лица и закусывает губу, ощущая, как ладонь на его талии сжимается сильнее в попытке успокоить. — Я... — глаза бегают. Он не знает, за что зацепиться, чтобы удержать себя на плаву, пока Чанбин не поднимает его лицо за подбородок и не заставляет посмотреть прямо на себя. Рот танцора комично округляется, когда их лица оказываются так близко, что он может чувствовать дыхание Со своими губами. — Я искал себя, но.. оказалось, мне это было ненужно. Мое место всегда было рядом с тобой. Их губы сталкиваются так же нежно и неожиданно, как когда-то связались их сердца. Раненая душа Чанбина ликует при каждом совместном движении их губ, заставляя его проникнуть в приоткрытый рот Феликса и сплестись языками, обмениваясь вязкой слюной. Феликс на это удивлённо ойкает, но затем благоговейно открывает рот пошире и прижимается к крепкой груди еще ближе. Чужое сердцебиение под его ладошкой настолько учащено, что Ли хочется успокоить парня напротив ласковыми прикосновениями. Он кладет руку на румяную щеку Чанбина и слегка поглаживает, прогибаясь от ощущения горячих рук на своей талии. Он и сам не понимал, как сильно скучал. Звук разбившегося стекла заставляет их вздрогнуть и прекратить так самозабвенно целоваться, но оторвать их друг от друга совершенно невозможно. Не размыкая объятий, они оба смотрят в сторону упавшего бокала и видят удивлённое лицо Сынмина и совершенно пораженное Хенджина. — Что за черт?! — крик Хвана-блондина заставляет их рассмеяться. Чанбин не успевает ничего сообразить, как вдруг Феликс хватает его за руку и бежит подальше от света, музыки и толпы. Все его поведение выдает его нетронутую временем душевную непосредственность, и Чанбин в который раз влюбляется еще сильнее. Легкие сводит от быстрого бега, ноги в туфлях запинаются сами об себя, но Чанбину все равно на это, пока впереди бежит такой свободный и драгоценный Ли. Они останавливаются только у большого дерева где-то вдали от места празднества и пытаются тяжело отдышаться. Улыбка не пропадает с лица Феликса, когда он толкает Чанбина к этому самому дереву и вжимает в него своим телом, вновь целуя и не обращая внимания на острую нехватку кислорода. — Я так скучал, Бинни, — шепчет прямо в приоткрытые губы, забирается горячими ладонями под пиджак и касается чувствительной кожи сквозь тонкую ткань белоснежной рубашки. Он правда скучал, это видно по его горящим глазам и шепоту, срывающемуся на скулеж. — Я тоже, так сильно, — голос Чанбина надломленный, но в нем ощущается облегчённость. — Я боялся, что ты никогда не вернешься ко мне. — А я думал, что ты не примешь меня обратно. Феликс чувствует, как его тянут в сторону стеклянных дверей отеля. Внезапно Чанбин поворачивается к нему спиной и немного приседает, заводя руки назад. — Давай, малыш, запрыгивай, — малыш. Это прозвище вырвалось так легко и неожиданно для них обоих, что они на мгновение замирают. Феликс, смущаясь, все же забирается на чужую спину и охватывает талию ногами, а шею — руками. Парень вздрагивает, когда прижимается грудью к крепкой спине сильнее, чтобы не упасть. В нос ударяет знакомый запах шампуня Чанбина, и Феликс понимает, что он пахнет им же. Они всегда пользовались одной и той же маркой. За время разлуки никто из них не решился изменить даже эту маленькую деталь. Бин крепче сжимает в руках ноги младшего и несет его на спине так легко, словно он совсем ничего не весит. Чанбин часто вот так подхватывал Ли и всюду носил — это был их обычный ритуал после выматывающих спортивных тренировок, когда танцор не мог даже ходить. Феликс же при всем желании не смог бы поднять Со, и когда его немногочисленные попытки оказывались провальными, он отшучивался, что Чанбин такой тяжелый, потому что наполнен любовью. Любовью к нему. Они проходят мимо всех этих разодетых людей, не оборачиваясь, когда их кто-то окликает. Феликс счастлив, он прячет улыбку в теплой шее и не замечает, как они оказываются в лифте. Только сейчас Чанбин опускает таки парня на пол, мягко разворачивает к себе лицом и заглядывает в глубокие глаза. Он любил смотреть в эти бездонные омуты, просыпаясь и засыпая под их тихое свечение, и даже спустя все это время не забыл их нежности, с которой они смотрят и теперь. Шестой этаж непозволительно высоко, но Феликс не против ждать, пока Со поглаживает его ладонь большим пальцем. Наконец двери распахиваются, и Чанбин твердо ведет его прямо к своему номеру. Когда он открывает дверь ключ-картой и заводит Феликса внутрь, тот чувствует, будто Со снова распахивает перед ним свое сердце, приглашая остаться там навсегда, прямо как десять месяцев назад. В коридоре, как и во всем номере, темно, однако тонкая полоска света, льющаяся из-за двери, немного озаряет беспорядок. Здесь душно и пахнет одиночеством, но это не имеет никакого значения: появление Феликса сродни порыву морского бриза, освежающего и дающего новые силы. Полоска света исчезает, тая в темноте, когда Бин закрывает дверь со щелчком и окончательно отрезает их от внешнего мира, оставляя наедине в их собственном. Чанбин вглядывается во тьму, пока его глаза не привыкают и родное лицо в паре сантиметров от его не проявляется максимально четко. Он прижимает свои ладони к чужим щекам и соединяет их лбы, выдыхая и наслаждаясь моментом. Феликс накрывает его ладони своими, жмется ближе, потому что скучал. Им некуда торопиться. Чанбин проводит рукой по мягкому маллету сзади на шее и решает, наконец, пройти в глубь комнаты, как вдруг пальцы проворно оборачиваются вокруг его запястья, не давая идти дальше. — Поцелуй меня, Бинни, будто ты уже влюблен. Дежавю. Время замедляется, и в голове Со реальность накладывается на картинку прошлого, словно один тонкий лист кальки на другой. Тот же просящий взгляд, те же нежные губы и яркие глаза. Тот же Феликс. Не сосчитать, сколько раз Чанбин молил небеса вернуть его в ту ночь, когда они встретились, позволить ему еще раз ощутить его близость и услышать эти его слова. Дать ему еще один шанс исправить их ошибки. Он никогда не жалел о встрече, даже когда буквально разлагался изнутри из-за всепоглощающей боли. Чанбин хотел лишь снова иметь возможность любить его. Он впивается в его губы поцелуем, говорящим «я не хочу тебя отпускать», и Ли протяжно мычит от переизбытка эмоций. Он тоже больше не хочет. — Прямо как наш первый поцелуй, м? — выдыхает Феликс, опускаясь на бицепсы Со и сжимая их ладонями. В его голосе искры, которые Бин хочет поймать губами, оставить на своей коже, запечатлеть в памяти. — Позволь мне любить тебя, как в первый раз. — Пожалуйста. Они заваливаются в комнату, слившись в страстном поцелуе. Мокрые звуки и причмокивания отскакивают от стен наряду со смешавшимся тяжелым дыханием, одним на двоих. Феликс тянет пиджак Чанбина с плеч и отбрасывает в сторону, не позаботившись о его сохранности, и повторяет то же самое с собственным черным верхом. Дрожащими руками блондин стягивает изящный галстук и пытается расстегнуть пуговицы на белой рубашке Со. Он откровенно разочарованно хнычет в поцелуй, когда у него не получается вынуть из петельки вторую пуговицу. — Эй, не спеши, малыш, я никуда не убегу, — расслабленно шепчет Чанбин; Ли чувствует его улыбку губами, и это злит. Видимо, Чанбин не понимает, насколько сильно Феликс соскучился по ощущению голой кожи напротив своей, так что он буквально разрывает чужую рубашку, да так, что ненавистные пуговицы разлетаются во все стороны. Чанбин удивленно ахает, но не успевает и слова вставить, когда его снова глубоко целуют, прикусывая нижнюю губу острыми зубками. Со своей рубашкой Ликс все же обходится аккуратнее, и дело идет куда быстрее, когда Чанбин помогает Феликсу с элементом одежды, попутно выцеловывая открытую шею. Когда они оба остаются топлес, Феликс глубоко выдыхает горячий воздух, стоит лишь оголенной и мускулистой груди Чанбина прижаться к его собственной. Кожа к коже, сердце к сердцу, ощущается удивительно и хорошо до ужаса. Он льнет к этому ощущению, ладошками надавливая на чужие лопатки, чтобы быть еще ближе. Чанбин вновь присасывается к чувствительному местечку в месте плавного перехода из плеча к шее, и Феликс задыхается, в который раз беззастенчиво щупая крепкие бицепсы и наслаждаясь тем, как под его пальцами перекатываются мышцы при каждом движении сильных рук, сжимающих тонкую талию до синяков. — Какой ты у меня нетерпеливый мальчик, — сначала шепот, а затем и язык касаются ушной раковины Феликса, и он красиво стонет от ощущения широких ладоней на его заднице. Как же им обоим не хватало этого. Бин усмехается сладко и сильнее сминает половинки сквозь тонкую ткань оставшегося элемента праздничного костюма. — Сними их, — выпаливает Феликс. Он жутко возбудился от одного лишь присутствия полуголого Чанбина рядом и не мог больше терпеть сильного давления штанов на пах. Подобное рвение не остается незамеченным Чанбином, и он самодовольно опускает руку на чужое возбуждение, сжимая и поглаживая. Судорожный выдох не заставил себя ждать: дыхание Феликса учащается, и от наслаждения он откидывает голову назад. — А волшебное слово? — издевается Чанбин, а Ли уже не выдерживает. — П-пожалуйста… Чанбин мягко толкает танцора, и тот падает спиной прямо на широкую кровать — Хенджин и Сынмин не скупились на удобство своих гостей. Он дарит Ли еще один поцелуй, прежде чем горячими мазками языка спуститься по голой груди до пупка, обвести его, оставив мокрый след, и чмокнуть Феликса прямо в пах. Феликс прогибается в спине от этих ласк, сжимает простыни в кулаках и почти хнычет. Чужие стоны как услада для ушей, и они звучат так умоляюще, что Чанбин все-таки расстегивает брюки, стягивая их к лодыжкам и снимая полностью. Бин не сопротивляется желанию провести руками по всему телу, что распласталось прямо под ним. Он ведет пальцами и ладонями от шеи к тазовым косточкам, останавливаясь, чтобы поиграться с бусинками сосков. Как же долго он не мог прикоснуться к нему, ощутить гладкость его тела… И сейчас он хочет насладиться им сполна. Чанбин оставляет глубокие засосы везде, где только может: на шее, мягкой груди, плоском животе, и прикосновения расцветают красными бутонами. Он словно помечает своего мальчика. Он не хочет, чтобы Ли был с кем-то другим. А сам Феликс теряется от долгожданных прикосновений к себе, мечется по кровати под собственническими поцелуями и не может сдерживать стонов. Чанбин целует красивое бедро Феликса, покусывает его и легко царапает ноготками, наблюдая за реакцией Ли. Он лижет в опасной близости от возбуждения танцора, затем опускаясь ниже и посасывая нежную кожу внутренней части бедра. Он чувствует естественный запах Феликса, и это сводит его с ума. — Чанбин… — Феликс хнычет и изнывает, его дрожащий голос выдает его целиком и полностью. — Тише, мой сладкий, я сейчас, — Чанбин накрывает ртом уже затвердевший от желания член и смачивает тонкую ткань боксеров, отделяющую влажный язык от голой кожи. Феликс снова скулит, но Чанбин хочет немного поиграться, так что он убеждается, что влажная ткань позволяет явственно проследить контур возбужденного органа, прежде чем стянуть ненужное белье и выбросить его куда подальше. Такой открытый и сладкий Феликс — определенно самый большой кинк Чанбина. Его солнечный мальчик сейчас покрыт лунным светом, струящимся из окна и подчеркивающим красоту изящного тела, отточенного годами профессиональных занятий. Чанбин замирает при виде этого зрелища. Фарфоровая кожа то тут, то здесь запятнана алыми метками Чанбина, и он не может оторвать взгляд от четко проступающих ребер, когда Феликс красиво выгибается и втягивает кожу на животе. Его золотые волосы разметались по подушке, щечки покраснели, а губы опухли от постоянных терзаний в попытке заглушить звуки удовольствия. — Я теряю голову, когда ты так смотришь на меня, — слышится сверху, и Чанбин встречается взглядом с совершенно затуманенными глазами. — Будто я самый желанный в мире. Чанбин не верит, что Феликс правда здесь, говорит такое и стонет для него. Это похоже на сон, и Бин боится ненароком проснуться. Со целует танцора вновь, хватая его одной рукой за волосы, а другой поглаживая член, и удовлетворенно мычит ему в губы, ощущая, как тот выгибается навстречу прикосновениям. Рука Чанбина быстро покрывается естественной смазкой Феликса, что позволяет ему двигаться по члену более плавно под аккомпанемент стонов и тяжелых выдохов. Он ловит себя на мысли, что хочет доставить своему мальчику как можно больше удовольствия, так что он, оставив мокрый поцелуй на щеке, ныряет вниз и берет возбужденный орган в свой рот. Феликс задыхается, но чувствует себя неуютно, видя шоколадную макушку старшего у себя между ног. Ликс вздрагивает всем телом спустя пару минут и отрицательно качает головой, запуская руки в волосы Чанбина и отрывая его от себя. — Не надо, я так не хочу, — бормочет Ли, и Чанбин подчиняется. Все, что угодно, для него. Чанбин чувствует, как его тянут на край кровати, а затем устраиваются на полу между его раздвинутых ног. Он теряет дар речи, когда Феликс облизывается и проводит ладонями по крепким бедрам, все еще обтянутым тканью брюк, и уделяет особое внимание промежности, где уже виднеется чужой стояк. Вот, чего жаждет младший: он не хочет, чтобы ему отсасывали, он хочет взять в рот сам. Он всегда любил играться с членом Чанбина, и Со рад, что этот факт не изменился. Хотя, если подумать, многое в Феликсе осталось без изменений, кроме одного. В его глазах появилась бесконечная любовь и привязанность вместо поселившихся в них когда-то тревоги и страха. Ликс заглядывает прямо в лицо Чанбина, пока расстегивает ширинку и приспускает, наконец, штаны вместе с нижним бельем до щиколоток, оставляя их болтаться там. В отличие от Бина он всегда был нетерпеливым. Ли охает, когда его взору открывается красивый член с проступающими на нем венками, с краснеющей головкой и каплей смазки на кончике. Он почти забыл, как выглядит его любимый член, почти стер из памяти, как любил заглатывать глубоко и долго принимать всю длину. — Я так соскучился по твоему вкусу, — пошло тянет Феликс, лениво поглаживая чувствительный орган правой рукой. — Напомнишь мне, какой ты? Ли мягко целует сначала в самое основание, затем поднимается губами до головки, оставляя после себя фантомные ощущения легких прикосновений. Он слизывает естественную смазку широко и так по-блядски смотрит на Чанбина, что дыхание Со останавливается где-то у него в горле. Феликс знает, что Бину нравится, когда Ли ведет себя вот так. Блондин спускает немного своей слюны прямо на возбужденный орган и наблюдает, как она медленно и тягуче стекает по нему вниз, и закусывает губу от это вида. Он чувствует, как его собственный член упирается ему в живот и ноет от нехватки трения. Чанбин подмахивает бедрами, возвращая внимание к себе, и Феликс, наконец, берет член в рот. Чанбин стонет от ощущения чужого горячего рта и запускает руку в лохматые светлые волосы младшего. Ли похабно улыбается на это действие и насаживается глубже, выстраивая определенный темп и скользя по члену влажным ртом. Он сжимает губы все сильнее, причмокивая и легко постанывая от собственного возбуждения. Феликс помогает себе одной рукой, поглаживая там, куда не может дотянуться, и слегка хнычет от удовольствия. Он наслаждается ощущением тяжелого члена на своем языке, кайфует от пульсации вен у себя во рту, но больше всего ему нравится тот факт, что он отсасывает Чанбину, издающему тихие поощрительные стоны. Феликс берет чуть глубже, пытаясь сдерживать рвотный позыв, и грязно смотрит из-под опущенных ресниц. Чанбин ухмыляется и тянет Феликса за волосы, сжимая пальцы у корней, — грубо, сильно, но так, как нравится его мальчику. Он ведь до сих пор помнит все кинки Ли и сейчас активно этим пользуется. Феликс опускается и поднимается на члене уверенно, быстро, слюна покрывает весь его подбородок и стекает до самых яичек Со. Он заглатывает особенно глубоко, и член ударяется о заднюю стенку горла, из-за чего Чанбин захлебывается в стоне, а Феликс закашливается и немного отстраняется, загнанно дышит, продолжая легко надрачивать старшему, и смотрит на него совершенно невинно, словно не он отсасывает ему так, будто вкушает самый вкусный в мире леденец. — Я обожаю твой член, Бинни, — тихо произносит Феликс и, как бы в подтверждение своих слов, целует ствол Чанбина, а затем слизывает свой поцелуй. — Не отрывался бы от него часами. Член Чанбина дергается от этих слов, и Феликс, довольный такой реакцией, снова наклоняется и берет в рот, продолжая старательно работать языком и рукой. Чанбин сильнее сжимает руку в волосах и тянет голову Феликса еще ниже, а затем тихо выдыхает, чувствуя рефлекторные сокращения чужого горла. Феликс стонет, и это посылает вибрацию по члену старшего. Он хнычет, когда Чанбин толкается ему навстречу сам, и глотает вязкую слюну, которой накопилось очень много. Видимо, ему очень нравится, когда его рот используют как какую-то игрушку для утех, поэтому Чанбин кладет на чужую голову обе руки и буквально насаживает Феликса на свой член, поднимая и опуская, заставляя того стонать, а слезы течь по щекам. Слезы скапливаются на ресницах Феликса, член погружается так глубоко, что то и дело бьется о заднюю стенку горла, и Ли никогда бы не признался даже самому себе, насколько ему нравилось, когда его вот так использовал Чанбин. Феликс чувствует себя на грани. Он так сильно возбужден, что становится больно, но все его ощущения сконцентрированы в горле, вокруг чужого члена, горячего и вколачивающегося в его рот слишком быстро. Чанбин дает Феликсу немного отдышаться, но тот вместо этого, тяжело и часто дыша, принимается очищать член Бина от своей слюны вперемешку с естественной смазкой с небывалым рвением, широко проводя языком. — Не останавливайся. Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот, — шепчет, потому что говорить тяжело, и вновь насаживается на член ртом. Стоит лишь Чанбину еще раз грубо толкнуться в рот Феликса, как тот, протяжно замычав вокруг возбуждённого органа, кончает, заливая спермой свой живот и бедра. Чанбин рычит, ускоряется и отталкивает Ли от себя, когда чувствует, что больше не может держаться. Феликс успевает вытащить язык, прежде чем Чанбин со стоном изливается, попадая спермой на язык, подбородок и ключицы Феликса. Тот улыбается довольно, как кот, и вылизывает чужой член, наслаждаясь вкусом, по которому так скучал. Чанбин не может оторваться от созерцания своего мальчика: красные щеки, на них мокрые дорожки от слез, взгляд совершенно оттраханный и удовлетворенный. Волосы в совершенном беспорядке от пальцев Чанбина, а губы опухшие и влажные от слюны. Чанбин откровенно стонет, когда понимает, что причиной такого младшего является он сам, и прижимается к губам Феликса в порыве сладкой нежности, пробуя себя на вкус и стирая собственную сперму с подбородка большим пальцем. — Ну, и как я тебе? — усмехается Бин, отстраняясь и смотря на младшего, наслаждаясь его разбитым видом. — Соленый, но мне нравится, — Феликс удовлетворенно улыбается. Он чмокает Бина в щечку, а потом поднимается на несгибающихся ногах, позволяя Чанбину увидеть все то безобразие, что творится у него между ног. — Подождешь меня немного? Я скоро вернусь, — Феликс вдруг наклоняется к самому уху Со, касаясь его своим горячим шепотом, — и ты трахнешь меня, как следует. Феликс подмигивает и, изящно виляя бедрами, скрывается в ванной, пока Бин изумленно пялится ему вслед. Он все еще не отошел от оргазма до конца — Феликс доставил ему такое удовольствие, которого он не испытывал с самого их расставания, и Чанбин готов расплакаться от счастья. Из ванной комнаты слышатся звуки льющейся воды, прорезающиеся сквозь тишину и гулкое сердцебиение Со. Чанбин падает на спину, закрывая руками глаза и глядя в никуда. Он чувствует некоторую пустоту сейчас, когда Феликс не рядом, даже немного тревожится из-за мысли, что ему все чудится и никакого Ли здесь и не было. Но смятые простыни, запах пота и тонкая полоса света из ванной комнаты убеждают Чанбина в обратном. Он понимает, что совсем скоро Феликс вернется в его объятия и сядет на его- Стоп. Сядет…? Их встреча произошла случайно и спонтанно, и ни Чанбин, ни Феликс не были готовы к тому, что произойдет. Подумать только, никто из них даже не рассчитывал на подобную близость, так что, очевидно, смазки и презервативов ни у кого из них нет. Мысли лихорадочно мечутся в голове Бина: он уверен, что Феликс не отступится от своего желания, даже несмотря на отсутствие смазки, но Со не хочет делать своему мальчику больно или растягивать чем попало. Они раньше никогда не занимались этим без смазки. Нужно что-то придумать, и быстро. Чанбин натягивает приспущенные боксеры и брюки, поспешно застегивает пуговицу на них, чуть не вырывая ее с корнем, и прислушивается. Звук воды все такой же ровный — не похоже, что Ли собирается скоро выходить, и Чанбин вылетает из номера пулей, аккуратно прикрывая за собой дверь. Чанбин ежится от холодного воздуха и быстро пересекает холл отеля. Его цель — номер Джисона, который находится буквально по соседству, через несколько дверей. Его друг не раз помогал Со выбираться из каверзных ситуаций, и эта не станет исключением, Чанбин в этом уверен. Но уверенность медленно рассеивается, когда стук в дверь номера Джисона остается проигнорированным. Затем Со стучит еще и еще, звук становится все более громким. Бин начинает откровенно злиться. Он не хочет заставлять своего мальчика ждать или волноваться, а Хан даже не удосуживается ему открыть! Банкет уже давно кончился, так что парень должен быть здесь, просто обязан. Внезапно дверь распахивается прямо перед носом, и взору Чанбина открывается Джисон с взъерошенными волосами, стеклянными глазами и алыми губами. Рубашка на нем расстегнута и просто накинута на плечи словно в спешке, а лицо выражает недовольство. Судя по всему, Со застал младшего в самый неподходящий момент. — Чего тебе нужно в такое время? — голос пропитан нетерпением и пассивной агрессией, пока взгляд Хана не упирается в чужую нагую грудь. — И почему ты голый? — Не твоего ума дело. Слушай, одолжи мне твою запасную баночку смазки и пару резинок, я знаю, что у тебя есть, — нетерпеливо выпаливает Чанбин. Он сам уже готов придушить Джисона на месте за то, что тот тянет время. — Я извиняюсь, но она мне самому пригодится вообще-то, — вредничает Джисон и озирается по сторонам, заслоняя собой вход в номер. — Ты меня на самом сладком прервал! И тут, словно в подтверждение его слов, из глубины комнаты доносится пронзительный стон, в котором различить можно только четкое: «Хани-и-и». Чанбин мгновенно узнает этот голос, и у него появляется несколько вопросов. — Это Минхо там у тебя? Вы же- — Заткнись, черт бы тебя побрал, — перебивает Джисон и тут же пропадает в недрах номера, откуда продолжают доноситься громкие звуки, а спустя пару мгновений появляется снова уже с баночкой и пачкой в руках, которые он всучивает Чанбину и бросает короткое: «Ты у меня в долгу», прежде чем захлопнуть дверь и скрыться с чужих глаз. Бин ошалело смотрит в никуда еще несколько секунд, а потом посылает все и вся. Какая ему разница до взаимоотношений Джисона и Минхо, когда он со своими разобраться не может? Плевать. Он поспешно возвращается обратно и останавливается у своей двери, чтобы немного отдышаться. Его потряхивает от волнения, а кожа покрыта мурашками от холода. Он замерз и хочет к Феликсу. Открыв дверь, он видит, как рядом с ванной стоит Ли в махровом халате. Видимо, он вышел буквально секунду назад, но, судя по его удивленным глазам, уже успел испугаться. — Ты куда бегал? — рот открыт в удивлении, но Чанбин лишь показывает Феликсу на то, что находится в его руках, проходя в комнату, и вопросы отпадают. Бин кидает смазку и презервативы на простыни и поворачивается к Ликсу. Тот, успокоившись и вернув свое игривое настроение, снова усаживает Чанбина на кровать и забирается к нему на колени, ставя ноги по обеим сторонам от его бедер, лицом к нему. Феликс распаренный после горячего душа, пахнет приятно яблочным гелем и мылом с медом, а Чанбин холодный после нахождения вне номера. Холодное тело прижимается к горячему, и этот контраст температур сносит крышу, заставляет Чанбина оголить плечо Феликса и впиться в него губами, вдыхая приятный аромат молодого тела. Он нежно держит Феликса в своих руках и тщательно выцеловывает каждый сантиметр молочной кожи, засосами спускаясь к ключице и царапая ее зубами. — Какой же ты невероятный, такой мягкий и вкусный, — шипит Чанбин, не понимая, что сводит Феликса с ума. — Я так долго мечтал о тебе. Кожа младшего такая мягкая на ощупь, просто невозможно оторваться от ее поглаживания. Феликс высоко стонет и держится за шею, прижимая Чанбина все ближе, ближе, пока он целует место за ушком и чувствует волны тепла, исходящие от тела напротив. Внезапно Чанбин с рыком подхватывает Феликса и кладет его на постель вниз животом. Ли вздрагивает, когда с него срывают белый халат, оставив совершенно оголенным. Губы Чанбина вновь пускаются в путешествие по телу танцора, запечатлевают поцелуи на изящных плечах, лопатках, пояснице. Руки сами собой начинают грубо сжимать мягкие половинки, и Чанбин получает эстетический оргазм от вида своих сильных кистей на любимой молочной коже. Он поднимает глаза выше и любуется тем, как красиво редкие лучи Луны огибают каждый изгиб тела Феликса, подчеркивая его мягкость и плавность линий. Выглядит лучше, чем любое произведение искусства. — Ты невероятно красивый. Гораздо прекраснее, чем я запомнил, — шепчет Чанбин, и Феликс смотрит на него из-за своего плеча с ухмылкой. Его лицо выражает полное доверие, а вот глаза — нетерпение. Он мягко виляет бедрами, привлекая внимание Бина, и приподнимается на локтях. Задницу Феликса можно отнести к восьмому чуду света. Она идеально подтянутая, нежная в сильных руках и такая податливая под пальцами, что ее хочется укусить. Чанбин не отказывает себе в этом желании: он опускается ниже и начинает легко покусывать чужую мягкость, сначала левую половинку, потом правую. Он оставляет на заднице засосы и не перестает с ней играться, пока не видит краснеющие следы от своих действий. Еще раз поцеловав, Чанбин подкладывает подушку под живот Феликса, чтобы его задница была слегка приподнята, и с нетерпением раздвигает половинки. Кольцо мышц рефлекторно сжимается, и Бин дует на него струйкой холодного воздуха, слыша томный выдох откуда-то сверху. Он не может больше сдерживаться. Чанбин широко проводит языком от мошонки до самого ануса и принимается кончиком языка дразнить розовый вход. Феликс кричит от его действий, еще сильнее выпячивая задницу вверх, и сжимает в кулаках простыни. — Бинни! — вырывается у него изо рта, когда Чанбин проникает влажным языком внутрь, интенсивно двигясь назад и вперед, а губами посасывая чувствительный край. Феликс натурально кричит от удовольствия, он не может и на секунду прекратить свои стоны, и Чанбину это слишком нравится. Он смачивает проход своей слюной, широко проводя по нему языком, вновь продолжает свои решительные действия и не прекращает мять половинки в своих руках. Невероятно сладко. Феликс весь сладкий с головы до пят, и Чанбин хочет съесть его целиком, особенно когда он пахнет так вкусно. Феликс захлебывается в своих стонах, упираясь подбородком в подушку и выгибаясь в спине до хруста, а Чанбин добавляет к своему языку внутри большой палец. Ли покачивает бедрами, потирается возбужденным членом о подушку и хнычет, когда этого трения не оказывается достаточно. Чувство раскрытости застигает Феликса врасплох, и он хочет одновременно закончить эту пытку и не останавливаться никогда. Ему так хорошо, что он видит перед собой лишь белую пелену, сосредоточившись на ощущениях внизу. Чанбин заталкивает палец глубже, вылизывая Феликса изнутри, и тот протяжно стонет. — Пожалуйста, пожалуйста, хочу кончить! На эту просьбу Чанбин лишь ухмыляется и убирает язык, не давая Феликсу излиться от одних лишь ласк. — Нет, малыш, мы еще не закончили. Пока нельзя. Чанбин отстраняется и засматривается на влажную дырочку, на то, как красиво она расширяется и сокращается вокруг его пальца, что все еще находится внутри. Его гипнотизируют покрасневшие ягодицы со следами от его пальцев и налившимися кровью засосами. Он вводит палец поглубже и затем окончательно вытаскивает, еще раз проводя языком по кольцу мышц и слизывая собственную слюну. Феликс поворачивается на спину и замирает из-за вида возвышающегося над ним Чанбина. Тот выглядит властно, но выражает всем своим естеством только любовь. Они сливаются в поцелуе, и Феликс чувствует слезы в уголках глаз от переполняющей его нежности. Он опускается руками на мощные бедра и только сейчас понимает, что Чанбин все еще в одежде. — Почему ты все еще в них? Это же совершенно нечестно! — Феликс хнычет от несправедливости и от тихого смешка на ухо откуда-то сверху. Они оба кладут руки на ширинку брюк и вместе снимают ненужную вещь, а заодно и нижнее белье. — Теперь мой малыш доволен? — Чанбин дожидается утвердительного кивка и вновь укладывает Ликса на постель, — тогда давай растянем тебя, детка. Полученная от Джисона баночка смазки быстро оказывается в руках Чанбина, и он выдавливает приличное ее количество на свои пальцы. Он смотрит прямо в глаза Феликса, когда вводит в него сразу два пальца, потираясь о внутренние стенки. Феликс тяжело выдыхает и пытается расслабиться, чтобы двигаться было удобнее, и Чанбин целует его в щечки, носик, веки, а также начинает мягко надрачивать ему, помогая отвлечься. Бин раздвигает пальцы внутри на манер ножниц, аккуратно проталкиваясь внутрь и не спеша. Феликс цепляется за тело Чанбина, ища в нем поддержку. Ему требуется некоторое время, чтобы перестать сжиматься и расслабиться, а затем он все же привыкает к ощущениям и просит: — Давай еще один, все в порядке. Чанбин выливает еще смазки и добавляет третий палец, хорошенько растягивая своего мальчика. Он ни за что не причинит ему боль, как бы ни изнывал сейчас его собственный член. Феликс охает, стонет, жмурит глаза и через несколько минут принимается сам насаживаться глубже. Он притягивает Бина для глубокого поцелуя и подвиливает бедрами — ему не хватает, он хочет большего. — Так хорошо, Бинни, ах-х. Мне нужен твой член. Внутри меня. Эти слова действуют на Чанбина моментально. Его член сейчас сочится смазкой, изнывает и просит внимания, и Со возбуждается еще сильнее от таких слов Ли. Старший уже тянется к презервативу, лежащему на кровати рядом со смазкой, как его руку вдруг останавливают. Он удивленно смотрит на Феликса, а тот краснеет, но уверенно произносит: — Мы можем… без него? — Феликс отводит взгляд, сильнее цепляясь за чужую шею. — Я... у меня никого не было после тебя, так что я чист. Чанбин каменеет от такого признания. Это звучит так искренне и так интимно. У него не было никого после Бина. Он все это время оставался ему верен. Черт, как же Чанбину хорошо от одной только мысли, что Феликс нуждается только в нем. Такой просящий, такой маленький и верный под ним и для него. — Но ты играл с собой, так? — дразняще произносит Чанбин, когда первоначальный ступор немного проходит. Он видит смущенный кивок и ликует, — представлял то, как я вытрахиваю всю дурь из тебя? Как мой член доводит тебя до слез? — покрасневшее лицо Феликса отвечает на вопрос невербально. Бин чмокает чужие губы и улыбается игриво. Он наблюдает, как Феликс над чем-то раздумывает, и мягко толкает его головой в плечо, призывая сказать. — Чанбинни, а ты? Со сколькими у тебя был секс после меня? — Глупенький. Я тоже ни с кем не спал. Я всегда хотел только тебя, любимый. Любимый. Такое простое слово, но сколько же чувств оно в себе несет. Слезы брызжут из глаз Феликса, и он прижимает Чанбина к себе за шею, страстно целуя. Он хочет показать ему, как много его слова и его любовь значат для него, потому что он не смог сделать этого в первый раз. Внезапно набравшись решимости, Феликс толкает старшего на спину, и тот отползает на подушки позади, устраиваясь поудобнее, пока Ли покрывает чужой член остатками смазки и выбрасывает пустую баночку на пол. Не выжидая больше ни секунды, Феликс забирается на Чанбина сверху, упирается ладошками в грудь. — Я так сильно хочу снова почувствовать тебя внутри, безумие какое-то, — Ли проходится чужим членом между своих ягодиц и прикрывает глаза от такой желанной близости. — Я слишком люблю, когда ты наполняешь меня полностью. Феликс получает кивок от Чанбина и направляет член к своему входу, слегка проводя смазанной головкой по анусу. Наконец, он вводит ее в себя и начинает медленно насаживаться, опуская бедра все ниже и ниже. Член невероятно приятно раскрывает его, и Ли низко мычит, чувствуя, как благоговейно Чанбин наблюдает за ним. Феликс и Чанбин одновременно выдыхают, когда младший принимает всю длину целиком, и мягко делает круговое движение бедрами, ощущая внутри приятное до одури давление. Возвращение на член Чанбина сродни возвращению домой. — Черт, как же мне не хватало этого, я чуть с ума не сошёл. Я был создан только для того, чтобы принимать твой член, другого объяснения нет. — Феликс проводит ладонями по своей груди, цепляя соски и спускаясь ниже к животу. Когда Феликс начинает двигаться, они стонут в унисон, создавая поистине удивительный звук. Чанбин хочет слушать его до конца своих дней. А еще он хочет видеть вот такого раскрепощенного и наслаждающего собой Феликса, двигающегося на его, Чанбина, члене. Он так счастлив, что после долгих месяцев самокопания Ли наконец может почувствовать себя любимым, отдаться полностью ощущениям и упиться чувством заполненности, которое, как Бин знает, танцор просто обожает. Феликс двигается уверенно, с каждой секундой набирая скорость, и Чанбин помогает ему, крепко держа за ягодицы, раскрывая их и направляя на свой член. Чанбин не может сдерживать свои стоны и не отказывает себе в удовольствии польстить Феликсу, потому что он скачет на его члене так, словно хочет этого больше всего на свете, словно его истинное место — в постели Чанбина. Каменный стояк каждый раз ударяет точно по простате, и Феликс запрокидывает голову назад, по-блядски закатывая глаза. — Да, милый, глубже! Мне так хорошо, — похоже, Феликс сам не понимает, что говорит. — Только ты и твой член могут заставить меня чувствовать себя так хорошо. Никто больше. — Ты так отлично принимаешь его, малыш, ты такой молодец, — шепчет Чанбин, из раза в раз толкаясь в тело на нем. Феликс вновь наклоняется вперед, ищет лучший угол для проникновения и ставит руки по обе стороны от тела Чанбина. Он еще ускоряется и принимает член так глубоко, как только может. Он буквально ощущает его у себя в животе. — Как же, — Феликс поднимается и резко насаживается обратно, — блять, — он повторяет движение еще раз, — охуенно... Чанбин не выдерживает и переворачивает их, начиная вколачиваться в разомлелое тело в безумном темпе. Феликс кричит от скорости, он возбужден до предела и обильно кончает, изливаясь прямо между их животами. В голове у него будто взрывается петарда, а сладкая нега разливается по всей нижней части тела, однако Со не прекратил двигаться, а лишь ускорил свои движения в погоне за собственным освобождением. Чувствительная дырочка Феликса раскрыта до предела, он ловит каждый вздох, срывающийся с губ Чанбина, и произносит: — Кончи в меня, моя любовь. Моя любовь. Этих слов достаточно, чтобы заставить Чанбина вогнать член полностью и впиться губами в чужие, глубоко и обильно кончая внутрь горячего тела. Невероятно. Он чувствует, как горячие слезы льются из его глаз. Феликс только что признался ему в любви, и после всего, через что прошел Со в течение этих пяти месяцев разлуки, это лучшее, что он мог услышать от него. Он обнимает танцора из последних сил, пока чужие руки мягко гладят его по спутанным волосам. Чанбин не спешит выходить из Феликса, потому что знает, что после секса тот чувствует себя слишком опустошено, так что он остается внутри еще на немного, наслаждаясь поглаживаниями по голове. — Хороший мой, милый... как ты? — легкий шепот Феликса доносится до Бина словно из-под толщи воды. Он понимает, что содрагается в рыданиях в руках Феликса, не в силах контролировать поток слез. Он пытался держать все в себе, быть сильным, справиться со всем самостоятельно, но теперь, когда Ли здесь и говорит ему все то, о чем он мог только мечтать, он не выдерживает. — Феликс... скажи мне. Я так сильно любил тебя, так зачем ты ушел? Почему ты оставил меня тогда? — он поднимает свои заплаканные глаза на точно такие же напротив него, и ему становится плохо от того, что он заставил своего мальчика плакать. Феликс знал, что наступит момент, когда ему придется ответить на этот вопрос. Одинокая слеза срывается с его ресниц, а губы искривляются от сдерживаемого плача. — Прости меня. Мне никогда не стоило этого делать. Я просто не знал, как поступить иначе. Я чувствовал, будто был загнан в клетку, понимаешь? И я испугался, мне было так страшно тогда. Но… я слишком поздно понял, что на самом деле был свободнее всех в мире благодаря нашей с тобой любви. Горячие слезы одна за другой стекают по щеке Феликса, обжигают его кожу и скрываются в складках скомканного постельного белья. В струящемся лунном свете они кажутся жемчугом, рассыпанным по лицу танцора. — Я больше никогда тебя не оставлю и не заставлю усомниться в своих чувствах, обещаю. Только прости меня, Бин, — Феликс лепечет как в бреду. Он не знает, как ему искупить свою вину перед Чанбином, как забрать всю ту боль, что он ему причинил. Слезы, что так неконтролируемо стекают по лицам, обжигают обоих парней, пока их губы сплетаются в поцелуе, который выходит слишком соленым. — Чанбинни, мне так жаль. Ты сможешь дать мне еще один шанс? Конечно, он даст ему еще хоть миллион шансов, сейчас или через десять лет. Как бы сильно ни была ранена душа Чанбина, он не сможет прожить без солнечной улыбки своего мальчика, тысячи его веснушек и искр в карих глазах. Со аккуратно покидает тело Феликса, и не успевшая остыть сперма вытекает из его раскрывшегося входа. Чанбин подхватывает тело Ли на руки так же легко, как и всегда, и целует его в нос, как бы говоря, что он простил, что все будет хорошо. — Пойдем-ка в душ, любимый, мы с тобой очень липкие. После банных процедур они, чистые и пахнущие, как обычно, одинаково, быстро заснули в объятиях друг друга. Они не сменили простыни, лишь вывернули их на другую сторону по приказу Феликса, но эта ночь была самой спокойной и сладкой за последнее время у них обоих. Утром Чанбина будят поцелуями в оголенные плечи, бицепсы, кисти рук. Он улыбается сквозь полудрему и разворачивается в объятиях Феликса, улыбаясь ему и притягивая ближе за шею. — Я так люблю тебя, Феликс. — И я люблю тебя, Чанбинни. Правда, долго понежиться в кровати и понаслаждаться близостью друг друга им не дает громкий стук в дверь, за которым следует протяжный крик Хенджина: «СО ЧАНБИН! Я требую объяснений!»