Колдовстворец: тайная война

— Зачем ведьмовской школе армейская подготовка? — Суворова обстреливала преподавателя тысячей и одним вопросом, попутно пытаясь поставить удар на «кукле». — Это же не просто школа для феечек. — Горыныч усмехнулся, и шрам на ямочке дрогнул. — Маги обязуются стать лучшими военными, диверсантами, разведчиками, врачами и политиками. Нас откровенно не принимало правительство, но народ верил. Не сжигал, а обращался за помощью. Так что и сейчас нашей основной задачей считается защита своих. Преподаватель резко выпрямил выставленную ногу Кас. Ты завыла и шваркнулась наземь. — Бей прямо, согнутой ногой ты разве что синяк оставишь. — строго сказал Змеев и подал руку. — Как я и говорил, колдовство не привычно для обычного люда, но нет той ненависти. Союза практически не касалась массовая истерия с сожжением ведьм. Их опасаются, но обращаются за подмогой и надлежаще благодарят. Но будь бдительна. Каждый шаг магов контролируется хлеще, чем у элиты стратегической разведки. И вы… ты должна превзойти даже их в хитрости и холодности разума. Суворова промолчала, лишь упорнее начав мутузить манекен. — Как я успею нагнать шесть лет программы за ближайшее время? — Нормальная программа не так убивает. В нормальном темпе. Но ты достаточно стойкая. Пока ты справляешься, я буду давить. — Горыныч между делом показывал правильную постановку удара на соседней «кукле». — Один чудак тренировался каждый день. Раз в день он поднимал утюг. Тренировки продолжались регулярно в течение десяти лет — его мышцы не увеличились. Успех приходит только тогда, когда каждая тренировка (памяти, мышц, психики, силы воли, настойчивости) доводит человека до грани его возможностей. Когда конец тренировки превращается в пытку. Когда человек кричит от боли. Тренировка полезна только тогда, когда она подводит человека к грани его возможностей, и он эту грань совершенно точно знает: я могу прыгнуть вверх на полтора метра, я могу отжаться от пола 153 раза, могу запомнить за один раз две страницы текста на латинице. И каждая новая тренировка полезна только тогда, когда она будет попыткой побить свой собственный вчерашний рекорд: сдохну, но отожмусь 154 раза. Теперь Суворова начала понимать смысл всей программы — прыгни выше головы, покажи вчерашнему себе средний палец и при этом не превратись в гроб на ножках. Из них сделают универсальных солдат? Врачом она точно не станет, политик и выдающийся артист тоже отпадают, значит пойдет воевать. С кем в этот раз? Фашистами? Со своими? Может, с упырями? Девушка откинула мысли подальше. — Чего притихла? Я тебя еще не пугал. — спросил профессор. — Вот сейчас начнем работать со стихиями. — Можно поподробнее? — Обязательно. Но сначала снеси голову «кукле». Вперёд. Буду через час. — кинул профессор, сделав вид, что не заметил ощетинившуюся Кас. Как оторвать голову с разрисованной лыбой на переплетенном основании из стальных прутьев — прекрасный вопрос. Однако стоило Змееву отвернуться — и взлетела голова метров на тридцать, и посыпались ошметки горящей кожи. Преподаватель, не увидевший взрыва, настороженно навострил уши. А повернулся к ученице только после того, как рядом приземлился догорающий ошметок с остатком проволоки. С пылающими от отчаянной злости и усталости глазами Суворова наконец опустила прямую ногу, встав солдатиком и приготовившись к наказанию. Сбитое дыхание звучало как дыхание выдохшейся собаки. — А ты умеешь приятно удивлять. Теперь девушка озверела. В голове пронесся вывод: все часы, что они провели на поле, должны были привести ее в ярость. И выдать результат в виде небольшой вспышки. И все? Ради этого она издевалась над собой с шести утра? Через секунду в остатки манекена полетел шквал тумаков: половина даже не проявляла и искорки на кукле, а другая половина плавила металл. Девушка, погорячившись, обожглась и по-животному зашипела. Горыныч оттащил бедовую на скамью. — Отыгралась, бестия? — Ага. Девушка смотрела не под ноги, а на свои же руки. Она владеет огнем. Может создать его силой мысли. Как и половина обитателей Колдовстворца — предположила та. Страшно? Нет. Наверное, нет. Пока Суворова пыталась дойти до озера, она дважды успела потеряться и разодрать коленку. Кажется, что со стороны леса, среди темных крон на нее что-то смотрит. Смотрит глазами, совсем не привыкшими к свету. Может, выколоты они. А может, выжжены… И зовет что-то. Протяжно так, отдалённо слышится собственное имя. — Камилла! Молодец, накрутила себя же. Спустя секунду в голове все прояснилось. Наваждение спало, и уставший разум наконец открыл глаза на девушку в белых одеждах у озера. Елена Премудрая махала аккуратной ручкой снизу, стоя в озере по колено. Кас тут же собралась и побежала к ней, прыгнув с выступа и приземлившись на все конечности, чтобы не упасть. — Хайрете! — Ой, не здоровайся так. Только отец мой все еще так говорит. — скорчила носик Елена, и через мгновение подозвала к себе в воду. — Рада тебя видеть. — Взаимно. Вода ледяная. Прошедшая ночью гроза явно этому поспособствовала. Ранки на ногах начали щипать. — Холодно, да? — немного обеспокоено спросила преподавательница. — Это хорошо. Тогда начнем сразу. — девушка провела рукой по водяной глади. — Подумай о тепле. Именно почувствуй тепло, вспомни это ощущение. Премудрая долго пыталась донести до девушки мысль и подстроить сравнения под нее, но ничерта не получилась. Ученица не могла вообразить огонь. В голове то и дело всплывали гнилые, сожженые существа, которые бежали по кругу какой-то горящей воронки. Через мгновение — вспышка, и слух разрезал жуткий женский крик и корчащаяся фигура в пламени. Суворова сощурила глаза и быстро заморгала. Холод больше не чувствовался. Она не заметила, как Елена вздрогнула. — Отлично. — сдавленно улыбнулась преподавательница. — У учеников Рубина всегда была предрасположенность к владению огнем, в отличии от остальных стихий. Она что-то недоговаривала. Суворова продолжала смотреть в воду с напряженным молчанием. — …Но ты боишься его. Почему? — Ну что, партизан. Рассказывай. — прозвучал голос Калинина. Перед воротами во двор образовалась толпа. До обеда осталось совсем немного, так что толпы учеников бросились во внутренний сад Колдовстворца. — Что рассказывать, Сашка? — ухмыльнувшись, спросил кудрявый звездочет — Никита. — Я Леша! Александр это Саша. Алексей — Леша. — взревел Калинин, держась за голову. — Чтоб тебя мавка сперла. — Ах, если бы. — выдохнул Дегтярев. — О, Андрюх. — оживился Калинин. — Что все тут так обсуждают? — Вопрос хороший. — Деготь, неожиданно получив по шапке от Паши, пытался по ходу разговора отомстить. — Давай другой. — Тяжелый случай. — выдохнул Никита, стряхнув пепел от сигареты в сторону. — Обсуждают все как раз таки новенькую. Леший ненароком проболтался Хрустальному двору о каком-то допросе. Вроде как, новенькая прикинулась, что ничего не помнит и ничего не знает. Ну, из прошлой жизни. Матушка не верит. — Идем. — появилась из ниоткуда Дарья, уверенно подхватив Андрея и Павла за шкирку. — Согласен, сударыня, только отпусти. — пытался освободиться Андрей. — А меня не надо. — добавил Паша. — Так, полудурки. — Волкова строго оглядела бедовых и продолжила: — Где обычно проводят допросы? — У Аграфены Бабкиной. — Значит куда мы идем? — задала риторический вопрос Дарья. — Не идем, а бежим, Даш. Втопили. — заявил Деготь, будто он только понял смысл затеи. Троица рванула в коридоры  замка, и оттуда к избушке. — Не знаю. — со стеклянными глазами говорила Суворова. — Быть не может. — говорил Леший, или же Ермил Лесовик, что преподавал травничество и зоологию. — Это бесполезно. — рычал Горыныч, наворачивая круги по комнате. Баба яга неожиданно громко захохотала. Вечно босыми ногами пройдя к новенькой, та зашептала что-то, что невозможно было услышать даже в паре метров от нее. Троица же примостилась аккурат под избушкой, проклиная то паршивую слышимость снаружи, то пугливую курью ножку, что покачивалась от каждого неаккуратного движения. — Начнем заново. — произнес Змеев с деланным спокойствием. — Твое полное имя. — Суворова Камилла Владимировна. — Место и дата рождения. — Ангарская деревня, Иркутская область. Декабрь. Число не помню. 1970 год. Змеев сел на корточки напротив Суворовой. Та все так же глядела в никуда. — Расскажи коротко о своей жизни до пятнадцати лет. — Жила как все дети. В мои восемь лет, зимой, произошел пожар в нашем доме. Он был в лесу, в двух километрах от деревни. Родители погибли в огне. На попечение я была отдана местной знахарке Клавдии Яковлевой. Редко ее видела. — Продолжай. — Понимающе кивнул Горыныч и осекся, когда словил на себе стеклянный взгляд Суворовой. — Она недоговаривает о пожаре. — странно улыбалась Марья Моревна. — Нам же он важен? — Суворова, пожалуйста. — устало выдохнул мужчина. — Расскажи подробнее о пожаре. Нам важна эта информация. — Отец уходил на охоту, убивал тварей. Один раз пришел с разорванной рукой и парой тех мразей на хвосте, следовали за ним. — каждое слово давалось все тяжелее. — Я испугалась и разозлилась на них. Потом начался пожар и… — Все еще тусклые глаза затуманились парой слезинок. — Эй! — Змеев насторожился и привстал с пола, теперь смахивая слезы с глаз допрашиваемой. — Спокойно. Все хорошо. — А ну кыш! — нахмурилась Матушка и отвесила пинок профессору. — Пусть ребенок договорит. Мы не будем заново поить ее зельем правды и заставлять все вспоминать. — И не требуется. — возразила Марья. — Действие зелья уже проходит. Взгляни ей в глаза, Максимилиан.