Корень квадратный из Я равняется Я. © В. В. Набоков «Под знаком незаконнорождённых»
О, я мог бы пропеть столько песен о твоих величавых и славных делах. Как ты велик, ты не знаешь и сам, проспал ты себя самого, Твои веки как будто опущены были во всю твою жизнь, И всё, что ты делал, к тебе обернулось насмешкой. (Твои барыши и молитвы, и знания, если не в насмешку они обернулись, во что обернулись они?) © Уолт Уитмен «Тебе» (из сборника «Листья травы»)
Зимы в Иллинойсе были наипротивнейшие, и за шесть лет Форд так и не привык. На дворе было третье января семьдесят пятого, праздничный возбуждённый бум уже пошёл на спад, но Чикаголенд, как и всегда, был в движении. Снег всё валил и валил, а в центре было совсем не разглядеть людей на другой стороне улицы — так замело. Воздух, казалось, кусался. Город напоминал мохнатого белого зверя, канализационные люки и решётки которого сотней ртов беспрестанно пыхтели, извергая пар. Всё ещё завёрнутый в праздничную мишуру и огни гирлянд, он ослеплял и обманывал, как делает любой мегаполис. Однушка — скорее, лофт, — которую Форд снял ещё в августе, после того, как облюбованную койку в общежитии пришлось освободить, находилась в часе езды от Чикаго-Луп. Его новое жильё не было частью агломерации и находилось ближе к выезду на Северо-Запад. Собственно, там рядышком и располагался его альма-матер. Бэкапсмор, конечно, неровня трём самым престижным колледжам города, но Форд был рад, что не пришлось искать квартиру где-нибудь в Кабрини-Грин, а сразу нашлось местечко поближе и поприличнее. Надолго задерживаться он не собирался. Форд вышел из банковского отделения, довольный, что обналичил крупный чек, присланный в конце последнего квартала по почте. Приятно было осознавать, что всего-то парочка проектов в бизнес-инкубаторе с коллегами из соседнего штата способны были кормить его ещё как минимум полгода. О деньгах с гранта он пока и не думал. Парковка у банка была большая, но с самого утра уже забитая автомобилями посетителей и работников. Форд еле нашёл место для своей новенькой «Субару». Сев в машину, он первым делом снял намокшую от снега шапку и кинул её на пассажирское сиденье. Проторчав в пробке около сорока минут, он наконец-то выехал из лабиринта делового центра, решив махнуть по объездной. Доехав до места назначения, Форд припарковал машину рядом со светло-зелёным соседским «жуком». Снег в этом районе уже прекратился и укрыл небольшой рядок машин жильцов кондоминиума белыми пушистыми шапками. Здание, в котором Форд снял квартирку, имело какую-то там историческую ценность и было бывшим мужским клубом. Терракотовая кирпичная облицовка выделялась среди невзрачных серых домиков. Подойдя к забору с калиткой, Форд услышал приглушённый лай. Хозяйка, миссис Мейер, сдававшая ему жильё, жила на первом этаже и держала седеющего ротвейлера. Она красила волосы в мадженту, вечно варила луковый суп, запах которого разносился по округе, и каждую субботу исправно посещала местную синагогу. Поднявшись на свой — третий — этаж, Форд пошарил по карманам куртки, забыв, в каком из них спрятал ключ. За стенкой через площадку послышался стук. Потом чей-то стон. Время — четыре вечера. «Вот же ж», — подумал он и, быстро отворив дверь, проскользнул внутрь. Он собирался съезжать в начале марта, как только в универе окончательно утрясут всю бумажную ерунду, что шла безрадостным дополнением к его докторской. Благодаря ему, во многом, престиж Бэкапсмора повысился на пару градусов, учитывая общую академическую температуру по больнице. Однако его экстернат, как оказалось, вызвал абсолютный бюрократический ступор — и эту препону было не сдвинуть просто так. Легче было подождать. Форд щёлкнул выключателем. Просторная комната, серо-жёлтые обои — кое-где понуро висели, отклеившись, уголки. Кровать с матрасом средней жёсткости, аккуратно застеленная пэчворк-пледом — куплен на распродаже в «Волмарт» три года назад. Рядом с кроватью стояло небольшое плетёное кресло, тумбочка. Вдоль стен — бесконечные, неразобранные коробки с книгами. Комод для вещей. На противоположной стороне — маленькая кухня, вместительный холодильник, гладко обструганный, но довольно старый, стол из липы, пара стульев. Правее — совмещённый санузел. Условия практически спартанские. Сняв куртку, стряхнув с неё воду, Форд подошёл к комоду и взял «плечики» из нижнего отделения. Повесил куртку на двери в ванную. Потом снял свитер. Вывернул его обратно, кинул на кресло через кровать. Тот почти упал, повиснув на чуть подраном подлокотнике. Сунув руку в глубокий карман джинсов, вытащил белый евроконверт, уже примявшийся по бокам. Отсчитал доллары, часть оставил в комоде, под бельём. Засунул оставшиеся обратно в конверт и повернулся на выход. На площадке стоны стали слышны сильнее. Форда передёрнуло. Хорошо, что внутри квартиры ничего не долетало. Он быстро сбежал на первый этаж, постучался в первую дверь справа. Прошло секунд десять, за дверью кто-то зашаркал. Снова залаял пёс. — Майт, сидеть! Дверь распахнулась и Форд отошёл чуть в сторону. На него смотрела маленькая, усохшая женщина лет семидесяти, в тёмно-синем халате и домашних тапках, волосы в папильотках. — А, это вы, — покивала она головой. — Здравствуйте. Не беспокою? — вежливо вступил Форд в разговор. — Беспокоите. — Она сказала это совершенно беззлобно. — Но если по делу, то говорите. — Да вот. — Он поднял конверт на уровне головы. Цепкие глаза старухи сразу проследили за движением мужской руки. — За следующие три месяца. — Вы что-то рановато. — Деньги она взяла сразу же. Сжала бумагу в морщинистой наманикюренной ручке. — Аккуратист. — Скорее, прагматик. Не хочу потом забыть, когда буду грузить вещи. Хотя он прекрасно знал, что миссис Мейер бы с него стрясла всё, что полагается, день в день, как в договоре. Его всегда тяготили неоплаченные счета, он хронически не любил быть в долгу — ни в денежном, ни в моральном. — Всё забываю, что по весне вас тут уже не будет. — Она вздохнула уж как-то сильно театрально. При заезде она рассказала ему, что раньше работала хореографом в балетной школе. С этой информацией весь её образ сходился в нужной точке. — Признаюсь, вы мой лучший квартирант. От похвалы уголок его губ дёрнулся вверх. — Рад слышать. — Он убрал руки в карманы по привычке. Женщина это точно заметила. Пёс снова залаял где-то за её спиной. — Майт! Майт, малыш, успокоишься уже? — просюсюкала миссис Мейер, еле развернувшись боком в маленькой прихожей. — Хорошего вечера, — проблеял Форд, на которого пискляво-сахарный «малыш» произвёл такое же впечатление, что и стоны наверху. Вообще, старуха-то была хорошей женщиной, несмотря на ястребиный взгляд и неприветливое лицо. По воскресеньям всё звала его зайти на чай (но, кажется, она так всех жильцов зазывала), а в одну субботу даже предлагала пройтись с ней до синагоги. Форд находчиво и осторожно подбирал оправдания для того, чтобы слиться с темы. Новых знакомств он, естественно, не искал. Разве что в научной среде. Посиделок с чаем и соответствующего атмосфере общения ему за глаза хватало в Джерси, когда он изредка наведывался к отцу и матери по праздникам, а отношения с богом и Галахой он прервал ещё в свои шестнадцать. Что-то подсказывало ему, что миссис Мейер относилась к нему нормально только из-за фамилии, так как про шесть пальцев она спросила лишь однажды и без особого, как ему показалось, азарта, присущего всем, кто интересовался. Вернувшись наверх, Форд сразу вспомнил, что не забрал с арендованного склада, где хранились ещё вещи, сейчас не особо нужные, микроскоп. Завтра, первым делом, он туда и съездит. Он сел на кровать — зад плюхнулся тяжело, — отодвинул шатающийся шкафчик в тумбе и взял в руки карту. Красная ручка, три круговых движения — отмечено жирно, чётко, вдавлено с нажимом, с размахом. И раз, и два, и три. Он подписал пункт назначения лесенкой, на квадрате, коим являлся этот зелёный штат на северо-западе. Орегон. Округ Родкилл. Гравити Фоллс. (Пропади он пропадом.)***
Он с детства привык к короткому — всего-то один слог — «Форд». «Эй, Форд, братец!» «Форд, дружище, подскажи-ка…» «Стэн — это моё. Форд — твоё. Может наш старик и слентяйничал, но нам подходит». Подходит. Подходило. «Стэнфорд» был однозначно для других случаев: для пустых подчёркнутых полей в стандартных формах, для первых официальных знакомств, для реферируемых научных журналов, для строгих материнских восклицаний. Для отца Стэнфорда иногда вообще не существовало (как и Стэнли), было только раскатистое басовитое «Стэн». Прям так: «Стэ-э-эн». Или: «СТЭН! СТЭН ПАЙНС!» Изредка — когда Филбрик пил, и пил жадуще, быстро, в одно лицо одну бутылку, — «Стэн» трансформировался в «парня». Как же Форд ненавидел этого «парня». Себя ненавидел, братьев, мать. За то, что сделать с этим ничего не могут, просто ждут — перетерпеть надо, вот и всё. «Ну и как оно там в школе, парень?» «Не повышай на меня голос, парень». «Я хочу в ответ слышать «да, сэр, так точно, сэр», слышишь, парень?» Мать говорила, что до войны он был другим, и что «если мы жили не в Европе, не думайте, что нам легко пришлось». Ей, наверное, было виднее. Да только ничего не менялось. Когда Стэнли уехал, всё будто осталось прежним. Словно так и должно было случиться. Есть время камни разбрасывать, и есть время их собирать. Но вот ирония: когда их было двое, он почти всегда был кратким, как слово — попросту односложным, — и никогда не был одинок; без Стэна же он вмиг стал двусложным, как стихотворная стопа́ (хотя всё ещё не понимал прелести поэзии). Всё, что он когда-то делил с другим человеком, теперь всецело легло грузом на собственные плечи. Даже имя. Звучный «Форд» в нынешнем семьдесят пятом был чем-то модным, поистине деловым, заголовочным, чисто американским. Как президент, как «Ford Motor Company» из Большой тройки, как гламурное нью-йоркское «Ford Models». Односложный Форд из Нью-Джерси в такую цепь никак вплестись не мог. Собранный и образованный Стэнфорд Пайнс подходил идеально. И вот, такой он, гордый — наконецтодокторфилософских — теперь мчался по хайвею на запад, выжимая шестьдесят миль в час. От Иллинойса до Орегона ехать больше суток, и это без расчёта остановок у бензозаправок и как минимум одной ночи в придорожном «Motel 6». Остановиться на ночь он решил в Калифорнии, а в обед снова тронуться в путь. Несколько раз по дороге Форд заскакивал то в «7-Eleven», чтобы купить связку воды или чего-нибудь ещё, то в какие-нибудь семейные кафе, куда обычно заходили люди с непоседливыми детьми, которые нарезали круги вокруг столов, как тупые цыплята, а уставшие в край родители сдавались на первых двух замечаниях и даже не пытались их приструнить. В одном из таких кафе он впервые увидел, как одинокая женщина расплачивается не наличными или чеком, а банковской картой — в прошлом октябре закон подписали. Несколько мужчин за столиками, со спутницами, неодобрительно косились на неё. Форд снова вспомнил о матери. Филбрик бы ни за что не позволил ей завести отдельный счёт в банке, не то что кредитку на своё имя. Когда он проснулся по утру в мотеле, над головой журчал кондиционер. На улице не было тепло, скорее даже прохладно, начало марта всего-то на дворе. Кондиционер работал, когда он заехал в номер, просто не стал его выключать. Завтрак представлял из себя бутерброды с ветчиной на полузасохшем хлебе и совершенно помойный кофе, который Форд, однако, допил. Лучше здесь не подавали, а останавливаться в ближайшие часов пять он не собирался. Впереди вот-вот должна была показаться граница штата. Въехав в Орегон, ему показалось, что он натурально попал в заповедные места — в принципе, это ведь было недалеко от правды. Бóльшую часть бобрового штата покрывал лес. Доехав до Сейлема, он сделал ещё одну остановку и, расслабившись часок-другой на откинутом кресле, продолжил катить по направлению к Корваллису. Этот город был единственным ориентиром. В «Субару» было не так много места внутри салона, но багажник был вполне вместительным, на что Форд и обратил внимание при покупке. С собой он вёз свои лучшие рубашки, обувь и пару костюмов в пластиковых чехлах. Свитера и жилетки. Галстуки, купленные в «Macy's», среди которых был один особенный — «счастливый», чисто студенческий. Т-образный блестящий станок в кожаном футляре, подаренный отцом на Хануку. Компас, переданный матерью. Журналы с публикациями Сагана. Никола Тесла в рамке. Его Уэллс, его Азимов. Тома стоиков. «Yashica Electro 35». Любимые шарф и шапка для холодов. Микроскоп, золочёные весы, пять коробок, забитых желейными бобами. Он взял всё то, что нельзя было доверить в руки других. Остальные пожитки и кое-какую мебель грузовая компания должна была доставить в течение недели, по звонку. (Потом он долго вспоминал эту неделю. Тот первый день, первую встречу с ними. С ней. За тридцать лет в воронке по ту сторону этого мира он перестал считать, сколько раз провидение загадывало ему сдохнуть и сколько раз он доказывал, что оно может пойти на хрен. Но та неделя… Та неделя была самым значимым и самым ужасным моментом в его жизни. Но если бы ему предсказали, чем всё обернётся, послушал ли бы он? Ха-ха-ха. Конечно, нет. Конечно же нет.)***
Выгоревший на солнце биллборд с надписью «Близнецы. МОТЕЛЬ. 3 мили» и простенько отрисованными двумя соснами блестел алюминиевыми ногами и словно насмехался. По радио, уже на третьей станции, в ротацию продолжали пускать «Fame» Боуи. Шоссе номер четырнадцать было пустынно. Где-то рядом должна была находиться стоянка для фур и забегаловка, если верить карте. Форд свернул на указанном повороте. На большой площадке огромный деревянный гигант в виде дровосека сверкал тревожной улыбкой, гордо вскинув в руке топор. Куда дальше ехать — вот главный вопрос. На многих туристических и дорожных картах такого городишки, как Гравити Фоллс, попросту не было. Даже на мелкомасштабных. Всё, что Форд знал о нём, он почерпнул из библиотечных газетных вырезок и статей криптозоологов-любителей. Выйдя из машины, он направился в забегаловку для дальнобойщиков. К удаче, она оказалась круглосуточной. Солнце ещё не выплыло из-за горизонта. Было около пяти. Внутри забегаловки оказалась пара крепких мужчин, явно замученных работой и дорогой: медленно сёрбая кофе, в бледном свете ламп они больше походили на силуэты, чем на реальных людей. Моргнёшь — и вот их уж и след простыл. Девушка с растрёпанным конским хвостом, в стандартной форме и фартуке, протирала стойку, когда Форд уселся на высокий стул и попросил налить кофе и ему. — И вы не подскажете, как мне найти дорогу в Гравити Фоллс? На картах, как понимаете, ничего нет. — Он не стал мешкать и тут же задал нужный вопрос. Руки он предупредительно спрятал под стойкой на коленях. — Гравити Фоллс? Так вы его почти нашли, если бы не свернули. Девушка принялась объяснять, что следовало, не сворачивая направо, к стоянке, продолжать двигаться прямо после знака с мотелем. — И мой вам совет: подождите, пока солнце не встанет. А лучше вообще до обеда. Сегодня выходной, половина людей работать не будет, даже в центре города. Вы вообще проездом или?.. — Скорее подыскиваю что-то постоянное, — уклончиво ответил Форд. Девушка в этот момент вытащила белобокую кружку и плеснула горячий напиток. — Земля тут не сильно дешёвая. Всё эти Нортвесты… Форд развернул кружку двумя пальцами за ручку. Девушка тут же споткнулась на полуслове. — О-ого. Впервые такое вижу. Ну что же. Удивление — тоже неплохо. Отвращения в голосе он не услышал либо внушил себе, что его там нет. В любом случае, женщин его уродство не прельщало с самых ранних лет, и Форд попросту привык почти к любым возгласам в свою сторону. Он быстро допил кофе, расплатился и выскользнул на улицу. Лес вокруг шумел голосами природы. Форд впервые видел такие густые полосы деревьев. Он вырос в городке на пляже, где в дюнах пробивалась дикая песчаная поросль, плотные, как икроножные мышцы, кактусы и редкие кусты с цветами типа шиповника собачьего или золотарника. В Орегоне же можно было в любой момент заблудиться в трёх соснах, буквально — просто потому, что за ними лес всё ширился и разрастался, звал в колкие мохнатые объятия. Форд глубоко вдохнул стылый сумеречный воздух, лёгкие наполнились холодом, и это опьяняло. Новая жизнь, новые дела, новые открытия. Чистый лист — рисуй, что хочешь, не жалей ни маркера, ни чернил. Жалеть? Это было не про Стэнфорда Пайнса. Больше нет. По крайней мере, надежда теплилась, свернувшись в комок где-то в груди.***
Комнату в мотеле «Близнецы» он всё же снял. Только на сутки, пока не узнает, что тут да как. Девушка из забегаловки оказалась права — в девять утра этого дня в Гравити Фоллс практически ничего не было открыто. Работали только библиотека, цирюльня и полицейский участок. Все остальные заведения или магазины открывались, дай боже, в десять или одиннадцать. Прелесть сонных городков. Он заехал на уголок крупногабаритной плитки прямо перед полицейским управлением. Вышел из машины. Впереди возвышалась побеленная деревянная церковь, а слева на него сверху вниз глядела каменная статуя бородатого мужчины в шляпе стетсон. Выскобленная на постаменте надпись гласила: «Натаниэль Нортвест». — Эй, парень! — где-то в стороне приствистнул мужской голос. Форд дёрнулся от обращения. Завертел головой. — Да, вы, молодой человек, к вам обращаюсь. На ступеньках участка показалась фигура кряжистого седеющего мужчины в форме. Он чиркал спичкой о тёрку коробка, а в левой руке крутил самокрутку. На груди красовался пятиконечный жетон. — Доброе утро, — вежливо начал Форд. — Шериф? — Он самый, — мужчина наконец-то поджёг набитую табаком бумагу, пожевал другую сторону во рту и впустил дым в лёгкие. — Вы к нам надолго? Чикаго, значит, — мотнул головой в сторону «Субару». Потом шериф сделал несколько шагов и оказался на уступе лестницы. Форд подошёл поближе, чтобы разглядеть собеседника. У того были светлые зелёные глаза, густые брови и пышная щёточка усов. Он был довольно высоким и возможно ростом даже превосходил Форда на несколько сантиметров. Трудно было понять. — Думаю купить тут участок. — О-о, — пошевелил шериф усами, улыбаясь. — Ну это дело хорошее. Хорошее. Уже присмотрели? — Я так понимаю, это в агенство надо. Сегодня не работает? — Не работает, верно. — Шериф снова сделал глубокую затяжку. — Это аж до понедельника. Форд чуть ли не руками всплеснул. Цыкнул и покачал головой. — Ну я так и думал. — А вы где остановились? Не говорите, что в мотеле. Там отвратительный завтрак. — Именно там. Но это же временно. — Ну… смотрите. — Шериф потушил окурок о плотную подошву ботинка. — Вам тут как минимум придётся заторчать на строительстве несколько месяцев. А может и больше. Тут только голые участки отдают. Да-да, а вы что думали? — Мужчина заметил, как вытянулось лицо Форда. — Тут вам не сити, в недвижимость вкладываться не выгодно. Даже дачу не сдашь на лето. Вы же, я так понял, прямо разжиться тут хотите? Форд кратко кивнул. — Тогда вам бы чего поприличнее подыскать. Знаю одно предложение. Тем более, если вы с вещами, вам хотя бы комната нужна, а не закуток какой-то. Форд призадумался и побарабанил пальцами по бедру. Шериф, казалось, на его руки не обратил и вовсе никакого внимания. Может, был подслеповат, а может из вежливости. — И что за предложение? В конце концов, чем чёрт не шутит? Всё что угодно было лучше, чем мотель, одним своим названием напоминавший о прошлом, которое Стэнфорд пытался отринуть всеми силами. Да и в тот момент, он ещё не вывел собственными потом и кровью железный принцип: иногда за невинностью и добротой скрывается опасность, какую нельзя распознать невооружённым взглядом. Где бы ты ни встретил незнакомца, будь осторожен, если он чересчур щедр.***
Этот дом был прекрасен. Первое слово, которое пришло в голову, — прекрасен, и всё тут. Через окна верхних этажей словно проникало какое-то потустороннее свечение. Солнце только-только поднялось и зависло в вышине, рассеивая на искусных витражах бриллиантовый блеск. На крыше флюгер с острой стрелкой, обвитый железной виноградной лозой, слегка покачивался из стороны в сторону. Ворота были распахнуты, когда Форд подъехал по насыпи к дому. Его явно ждали. Шериф заверил, что позвонит жильцам и сообщит о госте. — Не волнуйтесь, свободная комната там всегда есть, — произнёс шеф полиции с какой-то чертинкой в глазах. Форд списал это поведение на разницу менталитетов. А стоило обратить внимание. Припарковав автомобиль у края забора, рядом с кучей мешков с углём и решёткой для барбекю, Форд вышел и негромко хлопнул дверью. Гравий под подошвами кроссовок перекатывался, точно набегавшая на бережок волна. Впереди блестела зеленоватая вода бассейна; хозяева явно укладывали его вручную, из крупных речных камней. Тут же был и деревянный стол с вкрученным в него огромным зонтом. Подёргивая босой ногой, на стуле в тени сидела девушка. Он осмелился подойти ближе. Русые пепельные волосы, чуть растрёпанные, ровный пробор. Охристая рубашка с узором пейсли, расстёгнутая ниже приличного уровня, классические джинсы клёш. Лицо, словно укутанное вуалью, скрывал сизый дым. Она курила, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. В правой руке девушка придерживала книгу в тёмном переплёте, закрывая пальцами с аккуратным маникюром корешок с названием. На этой же руке — тоненькая цепочка браслета. Казалось, на заехавший на участок автомобиль она не обратила ни малейшего внимания. — Здравствуйте! — Форд нехотя подал голос после полуминутного молчания. Даже вскинул ладонь в знак приветствия, позвенькивая кольцом с ключами, обнявшем указательный палец, при том осознавая, как глупо это выглядит. Потом всё-таки опустил, опомнившись. Многих людей пугали его руки. Не такими он предпочитал первые встречи. Девушка чуть присогнула один из пальцев, которыми зажимала сигарету, и сказала, продолжая смотреть в книгу: — Две страницы. В голове ворочалась мысль: что читает? Что-то увлекательное, интересное? Неприличное? Забытое? Пустое? Он хотел спросить, но язык втянуло внутрь — рот будто связали железным прутом, как мертвецу в морге. Когда она закончила, то хлопнула книгой с такой силой, с какой можно колоть орехи. Затушила сигарету о дно пепельницы и подняла глаза. Красивые, большие, бледно-голубые. Сияющие, словно адуляры. Он таких никогда и не видел, наверное. Только у Фиддса, но у того были темнее, а нависшие веки порой придавали другу сонный вид. — Простите, хотела закончить главу. Голос у неё оказался ниже, чем Форд ожидал. Он наконец-то смог разглядеть её: тонкие черты лица, высокие скулы, аккуратный нос, кожа бледная, как полотно, ни одной родинки. Губы тонковаты, нижняя больше верхней, а над верхней — лук Купидона. Наверное, ей было где-то за двадцать, хотя она выглядела моложе, как многие женщины без косметики. Хотя рубашка и держалась только на половине пуговиц, смотреть было почти не на что — девушка была очень худой, грудь совсем не выделялась. — Дедушка сказал показать вам комнату. Форд смешался и спросил: — Дедушка? — Шериф. Он не упоминал, что живёт здесь? — казалось, что её хитрость старика ничуть не удивила. — Отнюдь нет. — Форд качнул головой и сжал ключи от машины в ладони. — Что же, — коротко развела руками она, — теперь вы знаете больше. Пройдёмте в дом. Только когда они поднимались по ступенькам, Форд заметил, что девушка полностью босая. Но потом она быстро влезла в чёрные стоптанные слингбэки, оставленные на террасе, опоясывающей дом, и толкнула дверь. С порога Форд учуял тягучий аромат цветов — на красивом столике в углу слева стояла пузатая, как пифос, ваза с белыми гортензиями. Далее по коридору лежал распластанный ковёр-дорожка. Явно очень дорогой. На стенах вместо обоев была ткань, блескучая, как шерсть у здорового кота. По ткани вился орнамент с акантом. — Сначала покажу вам комнату, а потом, если всё устроит, расскажу про всё остальное. «Всё остальное», как Форд подозревал, было необъятным. Этот дом, наверное, был раз в пять больше квартирки его родителей в Джерси и раза в два больше того, что планировал купить в скором времени Шерми в Калифорнии. Перед тем, как ступить на широкую лестницу, ведущую на второй этаж, девушка развернулась и, словно опомнившись, протянула ему тонкую ладонь: — Прошу прощения. Блэр. Блэр Мортенсон. Ему не впервые было испытывать тяжёлый акт рукопожатия: обычно люди очень быстро одёргивали руку, как только замечали лишний палец, и часто на их лицах проступало брезгливое выражение. Будто полидактилия была заразна. Когда он коснулся небольшой ладони Блэр своей, то не заметил и тени похожих эмоций. Казалось, она вообще не придала значения его изъяну. Он вдруг почувствовал себя… нормальным. Тревога, точившая острые зубы о грудную клетку, тут же развеялась. Лишь небольшое количество людей могло заставить его чувствовать себя не аутсайдером. Это чувство было восхитительным. — Доктор Стэнфорд Пайнс. Можно Форд. Губы Блэр тронула лёгкая улыбка, а Форд только сейчас заметил, какая она высокая. Он был метр восемьдесят, а она, на небольшом каблучке-рюмочке, обгоняла его на половину или даже целый сантиметр. Уже следуя за ней по лестнице наверх, Форд вдруг покрутил в голове: это ли не знак? Пожалуй, этот город действительно может быть готов принять такого фрика, как он? Так или иначе, он уже принял решение. Ещё до того, как Блэр отворила дверь в комнату для гостей.***
Когда Джонатан Мортенсон увидел крепкого юношу с шестью пальцами, то сразу понял, что ему тут нужно. Уже позже, вернувшись со смены в участке, он узнает, что этот молодчик не просто молодчик, а «доктор Пайнс», но это ничего не изменит. Странности притягивают странности. Джо достаточно пожил на этой земле, чтобы уметь отличить обывателя от обожателя. У Стэнфорда Пайнса были глаза фанатика, охочего до знаний, походка легкоатлета на отдыхе и чистые руки лаборанта (и не важно, что пальцев у него было двенадцать). В груди у Джо некрасиво ёкнуло, когда юнец поведал ему о планах купить землю в их заштатном городишке. В его городишке. Джонатан отдал двадцать лет жизни ради Графити Фоллс, начав с офицера и добравшись до шерифа округа, переизбранного уже трижды. Он знал каждого, кто въезжал или выезжал из города, будь это временным решением или окончательным. В Стэнфорде Пайнсе было что-то лишнее, инородное. Дело было не в пальцах. Определённо не в них. Он медленно раскуривал самокрутку, стоя на летней веранде и размышляя о госте в доме, когда к нему, тихонько приоткрыв голландскую дверь, вышла Сэм. Его Сэм была до неприличия красива. Была красива и в двадцать, и в сорок, и вот сейчас — почти в пятьдесят. В ней было что-то и от Бетт Дейвис, и от Рошель Хадсон, но всё равно его жена была прекраснее любой голливудской дивы. Сэм вынесла графин с бурбоном и двумя «олд фэшн» на подносе. Составила на металлический ажурный столик. Налив напиток в стакан, протянула его мужу. — Опять думаешь о чём-то глобальном? У тебя сейчас желваки лопнут от напряжения, дорогой. — Не о чём, а о ком. — Шериф затянулся табаком и отхлебнул алкоголь. Сэм уселась на стул и посмотрела на профиль мужа, облокотившегося рукой на гладкие перила, расправила складки на клетчатых штанах. Ночь была густая и тёмная. Цикады звенели, как струнные в оркестре. — Ты молодец, что привёл мальчика к нам. Тебе не о чем переживать. — Это просто удача. Не будь сегодня субботы, этот малец бы уже бегал по округе с купчей, подписанной у риэлтора. А он и подпишет. В понедельник. — Джо снова отхлебнул бурбон и поморщился. — Помяни моё слово, это ничем хорошим не закончится. У парня стояк на знания и всё, что с этим связано. Сэм взяла свой стакан в руку и потрясла янтарную жидкость. Слегка пригубила. — Ты думаешь, ему хватит смелости не уехать отсюда? Сколько их было, таких, как он? С десяток. И все сверкали пятками к концу месяца. Он вернёт деньги за участок быстрее, чем ты скажешь «до новых встреч». Джо покачал головой. Она не понимает. — Нет, Сэмми. Это — другое. Я просто чую, понимаешь? Что-то здесь не так. Сэм вскинула тонкие брови, продолжая крутить жидкость в стакане. — Да у тебя предчувствие, дорогой мой? Давно не слышала. — С тех пор, как… — начал он, но оборвал предложение. Сэм тягостно вздохнула и тихо допила свой бурбон. Они оба знали, о чём речь. (Двадцать два года тому назад. Середина февраля, самого холодного на их памяти за много-много лет. Пурга застит горожанам глаза, сечёт в окна так, что те трясутся под её яростным натиском. Кто-то — или он сам, или Сэм, или её отец? — кричит: «Это девочка! Девочка! Радость какая!» Вся комната замирает в момент: как в рапиде он видит, как окровавленный орущий комочек вытаскивают из-под его беспутной дочери. И вдруг в грудь ударяет — словно кулаком по сердцу, — и он не может понять, от чего так хочется и кричать, и реветь, и курить. Всю радость забрали, как кровь из вены. Этот ребёнок, ох, этот ребёнок… Девочка. Бедная-бедная девочка.)***
Форд немного расписал ручку и открыл записную книжку, купленную на заправке в Сейлеме. Обложка всё ещё пахла дешёвой искусственной кожей. Световой круг от абажура лампы высветил пышную шевелюру, словно покрыл голову венцом. Он поправил сползшие очки и коснулся бумаги. «2 марта 1975 г. Субботний день. Вот я и на месте. Здравствуй, Гравити Фоллс! Добраться сюда было той ещё задачей. Но теперь уж поздно отступать. Я проделал такой долгий путь через половину страны не для того, чтобы думать о полумерах. Небольшая заминка в виде проблем с жильём решилась очень просто — оказывается, местный шериф очень состоятельный человек. Его жена, дочь старого мэра, живёт с шерифом и их внучкой вДЦЖЯ СФХСУСЙЗР, СРЛ СЪЗРЯ ЁСФХЗТУЛЛПРЮ