Амелия нервно барабанила пальцами по столу, наблюдая, как Танис расхаживает по комнате, поправляя свою сутенёрскую шубу. Танис же в свою очередь заглядывал Амелии в лицо то с одного угла, то с другого, приготовил ей действительно кровавую Мэри, предложил стул, кресло, диван, указывая в разные углы помещения. Кажется, он не мог жить без движения, постоянно совершая плавные изящные жесты, демонстрируя красоту рук, тянул тонкую шею, загребал назад волосы, тёр хилую бородку, обрамляющую тонкой рамкой лицо.
— И не холодно тебе? — поинтересовалась Амелия, указав кончиком носа на шубу.
— О, милая, я рад, что ты беспокоишься, — Танис в очередной раз дёрнул воротник. — Я думаю, тёплые семейные объятия точно бы меня согрели.
— Жаль, что у тебя нет семьи, — удручённо возразила Амелия.
Танис остановился по другую сторону стола, цыкнул и развернулся к Амелии лицом, уперевшись руками в лакированное дерево.
— Диалог с папочкой не состоялся, да? — Танис вложил в голос всю нежность, которая была у него в запасе. — Он опять не смог перешагнуть через свою гордость даже ради собственной дочери?
— Ты такой умный, — огрызнулась Амелия, — почему ты никак не догадаешься, что лучше бы тебе заткнуться?
— Я замолчу, милая, — покорно промурлыкал Танис, — только тогда говори ты. Мы же не будем всю ночь молча глядеть друг на друга? Нет, мы можем, только тогда скажи мне о своём желании, и я…
— Во мне запечатан демон? — Амелия бросила в него вопросом, как ссаной тряпкой.
Танис нисколько не удивился, он знал, зачем Амелия здесь, знал, что она захочет спросить и небольшой тайной был лишь порядок этих вопросов.
— Если быть точным, то не «демон», а «истинный демон», потому что слово «демон» относится к целому существу. Вот твой дорогой любовник — демон… ах, — он виновато улыбнулся, — вернее будет сказать, твой отец.
— Отвечай на чёртов вопрос, — прошипела Амелия. Подумалось, что с её позиции очень глупо угрожать Танису. Он намного сильнее, он сейчас может сделать с ней всё, что захочет: убить, пытать, снова посадить на цепь. И, тем не менее, она не боялась его. Никогда не боялась, ни будучи ребёнком, ни сейчас, хотя всегда знала, на что этот склизкий угорь способен.
— Тебе подробно или доступно? — улыбнулся склизкий угорь.
— Доступно, — не обижаясь, ответила Амелия.
— Как ты уже знаешь, — начал Танис тоном, словно рассказывал сказку «однажды, давным-давно…», — ты рождена от союза обычного демона и чистокровного вампира. При условии такого союза рождается полукровка. Ты достаточно много знаешь о полукровках на своём опыте…
— Танис! — оскалилась Амели.
— Прости, дорогая, но это важное пояснение. Полукровка, рождённый от, например, вампира и оборотня, не поддаётся никаким изменениям. Зато полукровку от, например, вампира и демона, можно превратить в обычного вампира, заблокировав его истинного демона. Потому, что, в отличии от совершенно биологического оборотня, который просто передаёт свой набор генов, демон передаёт сгусток чистой энергии, совершенно самостоятельный, никак не связанный с телом.
— Это нихрена не доступно!
— Ладно! — развёл руками Танис. — В тебе сидит такая чёрная сущность с красными глазками. Ты вампир — потому что у тебя тело вампира. А демон ты только тогда, когда эта сущность свободна, абсолютно не важно, какое у тебя тело. И эта сущность в тебе запечатана. Она называется «истинным демоном». Так понятнее?
— Хрень какая-то, — с чувством выругалась Амелия. — Какого хуя во мне какие-то сущности?
— Не ругайся, милая. Твой отец демон, это наследственно. Только в отличии от обычного наследства через гены, ты наследуешь определённый тип энергии. Короче говоря, особое внутреннее строение.
— О’кей. На кой чёрт ты его заблокировал?
— Меня попросила об этом твоя горячо любимая мамуля.
— Эстер, — грубо поправила Амелия.
— Меня попросила об этом, — Танис закатил глаза, — наша дорогая миссис Соло.
Оба замолчали. Амелия стремилась не только переварить полученную информацию, но и понять, что следовало спрашивать дальше. Танис никуда не торопился и давал ей время подумать. Он пододвинул стул, сел, скрестив ножки, подпёр пальцами подбородок и разглядывал недочку Соло.
— Его можно обратно распечатать? — неуверенно произнесла Амелия.
— Ты этого хочешь?
— Я спросила можно ли.
— Можно, — кивнул Танис.
— И что будет?
— Если не сойдёшь с ума, то будешь крутым демоном, под стать твоему парню.
— Он не мой парень, — взвилась Амелия.
— Твоему отцу?
Танис молниеносно прильнул к столу, позволяя изящному бокалу с кровью пролететь у себя над головой. Амелия уже стояла, готовая следующим швырнуть этот самый стол.
— Этим ты похожа на Оскара, — Танис выпрямился, словно ничего не случилось, — у него тоже с юмором плохо.
— Заткнись.
— И кто же тогда будет отвечать на твои вопросы?
Амелия помедлила мгновение, затем рухнула на стул. Действительно, кому она пыталась угрожать? Многовековому вампиру, который способен заткнуть за пояс всю верхушку клана? Крысиный образ жизни избран Танисом вовсе не потому, что на бо́льшее он не способен. Ему просто так нравилось. Это был настоящий мыльный пузырь, в который он загонял неугодных, а потом лопал его вместе со своими жертвами. Тайну они уносили в могилы.
— Зачем ты сказал мне, что отец вернулся? — Амелия не питала глупой надежды услышать правду, но задать вопрос в любом случае стоило.
— А ты разве не скучаешь? — Танис поддался к ней, заглядывая в глаза. — Он очень скучает.
— Я заметила.
— Ты, к сожалению, всегда была не слишком внимательна к другим. Плохо знаешь своего отца? Ну, конечно, тебе ведь было всего одиннадцать, когда всё случилось.
Он так подхалимски лыбился, что хотелось дать ему в рожу. Амелия держалась, зная, что именно сейчас, кажется, он не будет врать. Но это не точно.
— Ну, говори же.
— Повороши свои детские воспоминания, которые ты так жирно перечеркнула, Амели. Разве не помнишь, как много его было в твоей жизни? У него была своя компания, Говард давил на него обязанностями клана, у него была своя личная жизнь. И всё равно он каждый день выискивал время поиграть и погулять с тобой, он учил тебя, говорил с тобой часами, пытался приучить читать.
— Разве это не его обязанность как родителя? — с презрением возразила Амелия.
— Как любящего родителя, — мрачно исправил Танис, вдруг прекратив парад лизоблюдских гримас. — Ты была так ослеплена своей обидой, выращенной за эти годы до титанических размеров, что тебе не хватило ума всмотреться в своего отца и увидеть, как он вымаливал у тебя хоть один единственный диалог, один единственный шанс объясниться. Он позорился перед всем кланом ради тебя, но твой эгоизм в очередной раз не позволил тебе подумать о ком-то другом. Ты самая бедная, самая несчастная и потому ты не даёшь никому поблажек. Ты совершала ошибки и тебя должно простить, а твой отец не достоин даже быть выслушанным лишь потому, что пытался спасти тебе жизнь.
— Хватит! — заорала Амелия, снова подрываясь с места. — Да кто ты такой вообще, чтобы говорить мне это?! Не помнишь, что ты сделал?!
— А я себя не оправдываю, — снова улыбнулся Танис. — И мы сейчас говорим о тебе, Амелия.
Кажется, Амелия тяжело дышала, но она была не уверена, дышит ли вообще. Спазм в горле, болезненный, такой болезненный, что перекрывал сознание. Она пялилась на Таниса, теперь миролюбиво перебиравшего собственные пальцы. Он смотрел на неё с покровительственной нежностью, но мгновение назад он казался непреодолимо огромной зубастой тварью, тянущей когти вырвать редкие серые глаза, законсервировать и пополнить ими коллекцию, ведь эти редкие серые глаза были Амелии совершенно не нужны. Они были слепы и не хотели замечать ничего вокруг себя. Никого.
Амелия сорвалась с места и бросилась к выходу. Прошло столько времени, а ей не пришлось задуматься куда идти, чтобы выскочить из мышеловки самым коротким путём, пока она, может быть, не захлопнулась.
— Приходи, как надумаешь! — крикнул Танис ей в спину. — И дьяволёнка своего с собой бери!
Амелия хлопнула одной дверью, взлетела по винтовой лестнице, хлопнула второй. Остановилась, щурясь на ярко освещённый холл. Голоса и музыка слышались из большого зала, но здесь было пусто. Неосознанно обняв саму себя, Амелия попыталась привести дыхание в норму. Замерла. На неё смотрел странный человек. Альбинос. Он стоял в двух метрах от неё, но ни запаха, ни ауры. Амелия пару раз моргнула, даже предположив, что ей кажется, но не казалось. Теперь от напряжения вслушиваясь, она разобрала, как бьётся его сердце.
— Что ж, — Рэндал опустил стопку бумаг на тумбу, якобы случайно сдвигая изысканную вазу к самому её краю. — Видимо, пришло время познакомиться.
Сосредоточенно пододвигая вазу к грани между жизнью и смертью Рэндал дарил себе несколько свободных для размышления мгновений. Очевидно, заговорить с Амелией так скоро было ошибкой, но с другой стороны: она уже успела его увидеть, а он слишком долго пялился на неё в ответ. Ошибка была не в разговоре, ошибка была в том, что он не сбежал, пока она не успела воспринять его присутствие. Но с такой кипой документов он не смог бы исчезнуть, растворившись, как полагалось приведению большого дома. Не дай Бог — уронил бы, привлекая лишнее внимание. Оставалось одно: поговорить с любимой и единственной дочерью Оскара, за которой Рэндал всё её детство наблюдал лишь издали, не имея права раскрыть ей тайну своего существования.
— Я немного знаю о вас, мисс Соло, — Рэндал улыбнулся самыми уголками губ, тем самым делая лицо чуть более живым и приятным для собеседника. Благодушный нейтралитет — лучшее выражение, если не собираешься лезть в чужие дела, сунув в них руку по локоть. — Меня зовут Рэндал Ходжез.
«Не дом, а цирк уродов», — подумала Амелия про себя, разглядывая столь неуместное в особняке, переполненном вампирами, человеческое существо. Да, существо. Назвать как таковым человеком ЭТО было нельзя. У людей был явный запах, их присутствие рядом — не просто рядом, столь близко — ощущалось кожей. Назвавшийся Рэндалом же был ближе к неодушевлённому объекту.
— Тут, видимо, дура только я. Вломилась без билета на третью часть трилогии и ни о ком ничего не знаю? — мало ей Таниса, так до неё ещё какой-то выродок докопался.
— Я могу понять ваше смятение, мисс Соло, — произнёс Рэн с отсутствующей интонацией. — Я объясню. Я работаю с вашим отцом очень долго. Дольше, чем вы можете подумать. Я знаю вас с детства. Только, конечно, вы вряд ли меня помните.
Он стоял ровно, как кол проглотил. Амелия же извивалась, дёргаясь вслед то одной мысли, то другой эмоции, и все они были мимолётны, неразборчивы, погружая её всё глубже в смятение. Кажется, именно это слово он сказал? Смятение? Да как она может не помнить его? Да как человек может столько жить?!
— Ты прикалываешься? — в конце концов выдала Амели. — И оставь этот уважительный тон, меня сейчас вырвет.
Хотелось обозвать его лживым мешком дерьма, но почему-то грубости в сторону альбиноса не лезли. Идеальный тембр голоса, идеальное выражение, идеальная осанка. Он как кусок мрамора. Ругаться с ним словно харкать на пол дворца. И это было неприятно: Рэндал не казался живым. Может он и не живой? Может какой-нибудь андроид, как в той дурацкой игре? Как её там? На «Д» как-то. Вроде город такой в штатах есть. Только, кажется, всё кончилось тем, что они были поживее людей. Но это объясняет его долгожительство.
— Хорошо, — так же бездушно произнёс Рэн. — Я могу чем-то помочь?
— Ты только что говорил о знакомстве, разве нет? — Амелию охватила растерянность, от которой тупеешь, скатываясь на уровень Этана с похмелья.
— Мы познакомились. Теперь ты знаешь, что можешь обратиться ко мне. У тебя, как дочери Оскара, есть такая привилегия.
Амелия взялась ладонью за голову. Понизила голос, опустившись почти до шепота.
— Ты же человек, что ты тут делаешь?
— Не совсем человек, — Рэндал, как компьютер, скопировал громкость голоса собеседника. — Но обо мне действительно не стоит говорить. Могу я дать тебе совет?
— Рискни, — нерешительно отозвалась Амелия.
— Поговори с Оскаром. Он действительно хочет тебя видеть.
Рэндал поднял бумаги с тумбы, легонько касаясь запястьем изящной вазы, старательно подобранной в такт интерьеру. Короткий звон и горстка черепков — всё, что осталось от дорогостоящей покупки Эстер с аукциона. Бонсай будет отмщён.
— Ты ведь сделал это специально? — Амелия приподняла брови, но выражение выходило скорее презрительным. Удивляться сил не хватало.
— Нет, — откровенно согласился Рэндал. — До свидания, Амелия.
Сюрреалистичный альбинос исчез за маршем лестницы. Амелия сперва не предала этому значение, пошла было к выходу из особняка, но потом обернулась. За лестницей была стена.
— Чего? — вслух произнесла Амелия и стремительно вернулась. Оглядела лестницу со всех сторон, но та была самой обычной. Пробежала взглядом вверх, но никого не увидела. Наверное, она всё же не заметила, как он поднялся? Ну, не мог же он так быстро, он же не взлетел, верно? Амелия встряхнула головой. Пошёл он на хрен! Советы он ей даёт, выблядок! Пошёл на хуй! Пусть хоть сольётся с этой сраной лестницей воедино!
Второй рывок к выходу увенчался успехом. Занятно, что новый особняк, совершенно не похожий на родной когда-то дом, отталкивавший прошлое всеми архитектурными конечностями, новое гнездо клана, новое его сердце стояло всё на том же прогнившем основании, где безраздельно властвовал самый гнусный вампир из всех. Снаружи было уже совсем темно. Квадратики света из окон выхватывали куски газонного полотна, остававшегося сочным до первых заморозков. Ворота открыты. Во дворе толкошились, словно ожидая своей очереди по талончику, автомобили разного уровня достатка. Осенняя прохлада пощипывала за оголённые плечи. Амелия подняла голову к густо усыпанному алмазными звёздами небу. Лю бы обязательно указал ей на парочку созвездий. Ли споткнулась, чуть не шваркнувшись носом о землю. Громко выкрикнула: «да блядь!». Выхватила из кармана телефон. С кружочка аватарки смотрела смугловатая ухмыляющаяся рожа, её обладатель вывешивался в окно с водительского места. Спасибо и на том, что не тупое селфи с расстояния десяти сантиметров от лица, почему-то всегда выполненное снизу. Этан спрашивал в порядке ли Амелия. Чат с Лю молчал. Амелия открыла их диалог, злобно ощерилась на «был в сети 10 минут назад», придумала оскорбительное сообщение, закрыла диалог и написала Этану: «конечно она в порядке, пёсик =]». Телефон мгновенно завибрировал в руках от входящего вызова, оглушая воплем звонка после продолжительной тишины.
— Если ты… — начал Этан угрожающе.
— Я хочу пиццу, — сообщила Амелия.
Этан заткнулся и долго молчал.
— Ну ты и поганка, Амелия, — выплюнул Этан и тут же начал звучать уже жалобно от бессилия. — Слушай, я же волнуюсь!
— Да ладно тебе, что со мной будет? — она невесело усмехнулась. — Давай пиццу.
— Давай пиццу, — выдохнул Этан. — Где ты?
— Шлёпаю от гнезда выблядков.
— Узнала что-нибудь?
— Пицца, Этан.
— О’кей, — покорился он, — выезжаю.
Никакую пиццу Амелия не хотела, даже пройдя около пяти километров пешком, пока Этан не подобрал её. Они молчали под взлаивания барахлившего радио. Поездка не приносила искомого облегчения, тревога росла, как плесень, покрывая без разбора кости, мышцы и органы. Допустим, Танис хочет выгородиться перед папой… отцом. Перед… Оскаром Соло. Совсем погано звучит. Танис хочет выгородиться, вроде он умница такая, нашёл, значит, Соловскую дочурку, наследницу, привёл и уговорил. Или, может быть, его цель вовсе не папа, а Лю. Тогда он перед ней — Амелией — выгораживается. С семьёй примеряет, грехи искупает, связи налаживает, чтобы доступ к демону был. Опять папа сказала. Не важно. Мотивы Таниса, хоть не ясны достоверно, но понятны. Он всегда действует только ради собственной выгоды. Вряд ли он хочет навредить лично ей, потому как хотел бы — сделал раньше, когда защищать её некому было даже в чистой теории. Потому его скорее опасаться не надо, хотя и стоит держать с ним ухо востро. Но этот странный человек. Быть не может, чтобы у папы были друзья в лице людей, да уж тем более после того, как устроенный ими пожар погубил почти всю семью. Да, это было давно, очень давно, только такое не прощают. Хорошо, очевидно, что этот Рэндал не человек по всем признакам, глупо продолжать его таковым считать, но в нём не распознаётся никакое другое, известное Амелии существо, а она, пусть и не знала о демонах, но в обычных тварях разбиралась хорошо. Зачем он папе, и зачем ему Амелия?
Телефон квакнул, уведомляя о новом сообщении. Судорожно разблокировав его, Амелия впилась глазами в сообщение Лю: «Я всё ещё рядом, если только ты хочешь. Пожалуйста, дай знать.» Затошнило, что Амелия почти попросила Этана остановиться. Ждала она этого сообщения, а теперь хотелось вернуть время назад и не видеть его. Ждать оказалось легче, чем думать, что же именно ответить. Отвечать ли вообще? Хочет ли она?
— Амелия, ты уверена, что всё в порядке? — Этан слегка косился на неё уже как пару минут.
— Косоглазие заработаешь, — брякнула Амелия. — Веди машину.
Этан шумно вздохнул на манер бульдога, больше не спрашивал. Амелия в молчании щёлкала чехлом. Хотелось ответить и не отвечать никогда, вывалить всё и не делиться ни словом.
«Я пока с Этаном», — нащёлкала она.
«Хорошо», — написал Лю двумя разными сообщениями, — «Я не тороплю».
Всё тошнило, только теперь по-другому. Танис умный ублюдок. Зерно вины и сомнений не просто проросло, а уже распускало листья.
***
Совсем не спалось, и Амелия ушла на рассвете, не прощаясь. Этан привык, даже не удивится, не то, чтобы вздумал обижаться. Автобусы ещё не ходили, попутку брать не хотелось — придётся открывать рот для разговоров. Ли шла пешком. Мучил голод. К сожалению, совсем не человеческий. Зря она упрямилась и не выпила тот бокал. Где теперь ей безнаказанно взять кровь? Хорошо оборотням: они не нуждаются ни в какой особой пище, питаются подобно людям, только больше, да периодически разбавляют рацион сырой олениной с охоты. Пока она жила с Лю, он воровал для неё пакетики крови из разных больниц. Лю…
Заедая жажду жирным палёным бургером, вливая вместо желаемой живительной алой шипучую «Пепси», втягивая сигареты одну за другой Ли отмотала пол города. Бар, где она его нашла, двор, где он раскидал их с Этаном как котят, верхушка знакомой многоэтажки возвышается, окна седьмого этажа, лавочка, где он застал её врасплох. Ли тяжко вздохнула, запрокинув голову к мрачному небу. Должна ли она идти туда? Лю глядел на неё в окно. Опуская глаза, она поймала его взгляд. Теперь не отвертеться. Подойдя к подъезду, она набрала номер квартиры, зная код от домофона.
— Кодовое слово? — спросил Лю.
— Пошёл в жопу.
— Проходите, — домофон продолжительно запищал.
Не пользуясь лифтом, чтобы оттянуть момент встречи, Ли вскарабкалась на седьмой этаж. Всё ещё тошнило и кружилась голова. Голод. Жажда. Не важно, какое слово использовать. Кровь пьют, но она — пища. Суть всё равно одна: мучительно до желания выворачивать себе руки и кусать локти. Дверь была открыта, и он ждал её. Ли вошла, пихнув ногой дверь, чтобы захлопнулась. Бездвижное напряжение.
— Как ты себя чувствуешь? — сквозь спазм произносит Лю наконец.
— Прямо как в тот раз, — пробормотала Амелия, не глядя на него. Почувствовала на себе его внимательный взгляд. Повернулась к нему, а он уже уходил в кухню.
— Лю? — невольно вырвалось, наконец-то проясняя самой Ли, что она скучала.
— Я надеялся, что ты придёшь, — Лю скоро вернулся, протягивая столь необходимый пакетик крови. — Кстати, я всё хотел понять, разве кровь в пакетиках не менее питательная, чем свежая?
Амелия не отвечала, пока не заглушила голод, сводивший скулы. Сколько бы вампир не пытался есть человеческую еду, она почти не усваивалась, создавая только иллюзию насыщения и балуя вкусовые рецепторы разнообразием. По факту же Ли не ела уже как три дня.
— Ну, знаешь, — выдохнула она. — Это как чёрствый хлеб. Всё ещё хлеб, но поганый.
— Не мучает?
— Мучает, но не сильно. Я с большим удовольствием съем какой-нибудь чикен фри. Или твои блины. — Амелия поиграла бровями, втягивая остатки крови из пакетика.
— Мне как-то казалось, что вампиры нуждаются в крови сильнее, — Лю намёк понял и потому вновь направился в кухню. Амелия разулась и пошла за ним. Разуваться — новая привычка, к которой приучил её Лю.
— Как во всяких фильмах? Ну, да, если твои обеды роскошнее королевских, то тебе никогда не угодят бутерброды с дешманской докторской.
— Хочешь сказать, дело привычки?
— Вроде того. Когда ты вампир-одиночка, то не выгодно светиться и грызть людей. Особенно в современном мире, где у каждого мобильник и всё-такое. У кланов свои банки крови. Одиночки часто или работают где-нибудь поближе к медицине или находят того, кто там работает, и договариваются с ним.
— И ты выбрала второе?
— Мне, знаешь, пришлось попробовать всё.
— Ох, так ты медик, — Лю присвистнул. Точнее сказать, создал иллюзию свиста. Действительно свистеть он не умел.
— Ага, и у меня для тебя плохие новости: ты говнюк и это не лечится.
— Ах так, — Лю резко развернулся к Амелии, шутливо схватил её за плечо, вторую руку поднёс к лицу, согнув ладонь в форме лодочки. — Выплёвывай мою кровь немедленно! Я больше с тобой ничем делиться не собираюсь!
— Твою кровь?!
— Я её спёр, это моя!
— Нет уж, это компенсация за моральный ущерб!
Они заборолись, щипая друг друга за бока и тыкая под рёбра, пока Амелия не двинула Лю в лицо локтем. Он отшатнулся, подхватывая на лету капли крови. Амелия на вдохе произнесла: «О-о-о!», протягивая к Лю руки, виновато согнувшись. Лю отмахнулся, утираясь. Рана почти мгновенно зажила. Если существа вроде вампиров регенерировали сразу же, как только получат ранение, и это является процессом независимым от них самих, как-то же пищеварение или выработка гормонов, то демоны регенерировали себя осознанно. Им необходимо подумать о заживлении раны так же, как любому из нас следует подумать о том, что мы хотим поднять руку.
Пока Лю готовил, Ли молчала, наблюдала за ним и думала, что и так сытая, на кой чёрт она вытребовала с него блины? Всё достаточно просто: нужно было избежать разговора, и она его умело избегала. Теперь вот он занят, можно безнаказанно молчать, потом можно будет говорить о приготовленном блюде и шутить о прошлом. Что угодно, только не грызущие изнутри тревоги.
— Я рад, что ты вернулась.
Ли подняла к Лю голову. Он не Этан, он не пустит на самотёк, он не позволит ей разобраться одной. Он будет лезть, вмешиваться, заставлять говорить, объяснять, будет пытаться разобраться сам и заставлять разобраться самой. Амелия злилась на него и была благодарна.
— И что ты думаешь? — Ли перевела стрелки на самого Лю.
— Ничего не думаю, — пожал Лю плечами. — Ну, в смысле, я тут много о чём подумал, но сам лично пришёл к мысли, что это не имеет никакого значения. Биологическая связь, не подкреплённая никакой другой связью, — пустой факт. Всё, на что он влияет: мы можем разблокировать твоего демона, а можем оставить всё, как есть. Я тебе не отец, я только генетический донор.
Амелия молчала. Она не думала об этом, она пришла сюда, ведомая подсознанием. Теперь вот надо было думать, принимать решение. Как обычно. Как обычно он заставлял её это делать. Дурацкий Лю.
— Но мы можем, — продолжал Лю, — что называется, остаться друзьями. Близкими или теми, кому звонят только в случае катастрофы, но зато с уверенностью, что помощь придёт. Можем совсем разойтись.
— Так спокойно говоришь об этом, — Амелию кольнуло, и она, конечно, сразу попыталась уколоть в ответ.
— Потому что я готовился к тому, чтобы говорить спокойно, — Лю не разозлился. — Я не хочу давить на тебя. Особенно, чтобы случайно не заразить своими ощущениями. И ты не сделала ошибку, полагаясь на мои чувства. У тебя есть свои.
— А ты то сам что хочешь?
— Оставить всё, как есть. Ничего не изменилось с момента, когда я выловил тебя в парке.
Ли сидела, безвольно уронив руки на колени. Лю знал, что их способы мыслить кардинально отличаются. Он выстраивал схему, каждый квадратик которой и линии, их соединяющие, состояли из слов. Амелия же видела перед собой хаотично разбросанные кусочки пазла, который требовалось собрать, чтобы разобрать скрытое в нём изображение. Им обоим требовалось время на понимание себя, но Лю в итоге мог просто озвучить свою схему, тогда как Ли было необходимо ещё и слова выдумать для описания того, что же она в конце концов увидела. Всё, что Лю мог: за счёт своих способностей вместе с Ли разглядывать получившуюся картинку и пытаться подсказывать ей нужные определения. Сейчас Ли ещё не собрала пазл. Лю не торопил, подавая к столу горячие блины.
— Я могу… — неловко начала Ли и застопорилась.
— Да, оставайся.
***
Амелия осталась, но ещё неделю Лю не покидало ощущение, что он живёт с призраком. Ли была поразительно тихой, малоподвижной, вечно окутанной дымкой тревоги, в которой раз за разом вспыхивало негодование от неустроенности, от утомления нерешённостью, от необходимости в конце концов что-то сделать, только решительно не ясно что же именно, и от этой неясности тоже расходились искры. Молча залипая в телефон часами, она вдруг срывалась и убегала, словно из по ошибке не закрытой клетки, но неизменно возвращалась. Лю задавал короткий вопрос, Амелия небрежно бросала: «гуляла». Иногда вдруг коротко загоралась теплом и описывала дурацкого голубя или чудного мужчину с похожей на него собакой. Лю с нежностью слушал, смеялся, а затем снова оставался в мучительном одиночестве, которое корёжило его похуже наркотической ломки. Одиночество порождало вечную опустошённость, а любая пустота стремится к заполнению. И Лю заполнялся тяжестью переживаний Амелии, к сожалению, нисколько не облегчая тем её самочувствие. Он ненавидел свою чувствительность. Он всегда знал, что чувствовали люди вокруг него, насколько бы успешно они это не скрывали. Он всегда видел тревогу, страх, боль, угнетённость. Он всегда видел злость, презрение и ложь. Видел он и счастье, и довольство, и любовь, но, как известно, хорошего в мире куда меньше, а плохое вцепляется крепче и отравляет надолго. Хотелось оглохнуть, ослепнуть и спрятаться под кровать. Да только под кроватью жили свои монстры, с которыми ещё страшнее оставаться один на один. Оказываясь в одиночестве, Лю бесконечно стремился к людям, находясь в обществе — бежал от него. Сам факт его существования — большое противоречие: порождение искренней любви и глубокого эгоизма. Но Лю уже существовал, и теперь приходилось ещё и жить, раз уж так всё сложилось.
В один из дней Амелия поцеловала его в щеку в благодарность за кофе. Давно не испытываемое тепло отдалось странным эхом, словно кто-то бросил камень в глубокий колодец. Долгая пустота, затем — долгий искажаемый стенами звук. Эта неделя для Лю была большим сроком, если не огромным. Известно, что время имеет свойство растягиваться и сжиматься, как резина. Один и тот же час, пресловутые шестьдесят минут кажутся нам секундой или вечностью. Вопрос избитый, да только невозможно не думать и не говорить о нём, ежедневно страдая от неравномерности временного потока. Он повернулся к ней. И вот Ли в его объятиях, сама прижимается к нему, и он стремится подарить ей безопасность. Она подняла к Лю лицо и чмокнула его в губы.
— Сегодня первый день зимы, кстати, — заметил Лю.
— Отметим? — хитро улыбнулась Ли.
От поцелуев под кожей зажглась магма. Всегда было приятно ощущать как мертвенно холодное тело демона разогревается до бела. Лю был готов одарить поцелуем каждый сантиметр её кожи. Ли принимала, и вдруг перехватывала инициативу, иногда даже покусывая его. Лю не любил укусы на себе, но сейчас даже они приносили удовольствие. Какие великолепные приступы безумия, когда весь мир отступает не на шаг, а на десятки метров, оставляя вас лишь вдвоём, и вы оба — одержимые. «Порнхаб», конечно, лгал, убеждая красивой картинкой, словно даже у начинающих всё идёт, как по маслу. Нелепые заминки, когда не удаётся подцепить пуговицу, когда бегунок молнии зажёвывает ткань, когда ваши руки мешают друг другу, и вы — те два прохожих, в попытках обойти друг друга, ломитесь в одну и ту же сторону. Иногда всё столь абсурдно, что вы отвлекаетесь на смех. Но после заглядываете друг другу в глаза и продолжаете. Лю с Ли спешили, словно опаздывали, разве что опоздавшие обычно стремятся поскорее одеться. Лю, усадив Амелию на стол, вопреки растущему желанию, попытался растянуть прелюдию, но Ли сама его поторопила, и он благодарно выдохнул ей на ухо, подсаживая её к себе поближе, одной рукой заботливо придерживая, второй — опираясь на стол. Оба издали искренний стон, Амелия — громко и с удовольствием, Лю — сдержанно, словно по секрету сообщая о своих чувствах. Параллельно Лю успевает подумать, как, всё-таки, удачно он купил именно этот, даже не думавший шататься, стол. Затем прижимается к Амелии и ощущает, как она счастливо не думает ни о чём вообще, лишь ощущает, впитывает и хочет ещё. Это прекрасное забытье Лю было недоступно, его сознание никогда не ослабляло хватку. И, хоть мир и от него отступал на десятки метров, Лю всё-таки продолжал его видеть. Слегка завидуя своей Ли, он испытывал огромную радость за её счастливую свободу, и каждым движением старался продлить её, понемножечку отворовывая это чувство и для себя. В каждое прикосновение он вкладывал нежность, в каждый поцелуй — любовь, которая зародилась не так давно, была пока ещё маленькой, но только пока, зато горела всегда, вопреки всему, подобно вечному огню. Один раз возникнув — не исчезнет. Такова любовь демонов. Амелия притянула его к себе, жадно продолжительно поцеловала, как бы напомнив, что она здесь, и Лю ускорился, погружаясь в её чувства. Ли вжала его в себя, оба напряглись, словно пытаясь врасти в друг друга, и с горячим выдохом расслабились. При том Лю почти забыл, что стоит, и был на грани падения. Амелия удивлённо глянула на него, и оба рассмеялись. Опять нелепости, опять простая жизнь, которая всегда, на самом деле, одна и та же, только мы смотрим на неё через разные призмы.
Уже без пылкой спешки Лю поцеловал Ли, она ему ответила, и оба верно поняли признание без слов.
