Тонкости национального гостеприимства

Давно Билл не спал так крепко, без тревог и снов, в тепле и уюте. Он пробудился лишь поздним утром. Тихий холодный свет лился в маленькое окно. Над кроватью висел расписной бубен, украшенный перьями — одно или два пера щекотали Биллу лицо. Тревога кольнула его в грудь: сегодня — встреча с финнами, в три часа дня, за сотню километров отсюда. — Зан-Чин! — позвал он, выпутываясь из тепла одеял. Шаманка сидела на лавке, шила. — Ушёл твой друг, как метель стихла. Сказал — вечером воротится. — Если я пойду следом, смогу ли догнать его? — Куда же ты пойдешь? — произнесла шаманка почти ласково. — В лес? На мороз?.. Лежи. Слаб ещё. «Понятно, — подумал он зло, но смиренно, — значит, опять меня сбросили как балласт». — Это ведь ты, верно? — помедлив в раздумьях, сипло проговорил Билл. — Зоря… Гагарик? Только это — «позывной»?.. — А зачем тебе настоящее имя? — отозвалась она. — Чтобы порчу навел или душу скрал? И встала с места: — Есть будешь?.. Ох и несёт от тебя… Сейчас воду погрею — помоешься. Билл поднял руку и, принюхавшись к себе, захохотал. Зоря разогрела воду и вылила ее в таз; достала чистые полотенца и мыло — темное, странно пахнущее, видимо, домашнее. — Может, присоединишься? — осклабился Билл, приняв поданные ему вещи. Зоря нахмурилась, побледнела и с серьезностью помотала головой. Билл, не теряя ухмылки, дернул уголком рта, рассеченным шрамом. — Что, совсем страшный?.. Пока он умывался, Зоря накрыла на стол: разлила по стаканам молоко из крынки, принесла куриных яиц и горшок с овсяной кашей, варенье, запеченный хлеб… Билл вышел, одетый и вымытый, вытер полотенцем лицо и мокрую шею. — Большой… парень? — позвала Зоря нерешительно. — Меня зовут Билл. Билл Бёртон. Мое настоящее имя. Можешь проклясть или вытянуть душу — я не обижусь, — и снова осклабился. Она усадила его за стол, который ночью был завален домашним скарбом, но теперь ломился от еды. — Ты кушай. А я пока во двор схожу, воду вылью… Зоря аккуратно взяла тяжелый таз, чтобы не расплескать воду, и вышла из избы. Билл вдруг вспомнил, что больше суток оставался голодным. Он с удовольствием съел яйца и хлеб, попробовал варенье, положил себе каши… Зоря возвратилась, покрасневшая на морозе. — А я думала — побрезгуешь… — Как же я могу брезговать? Всегда отрадно видеть, когда женщина хлопочет ради тебя по хозяйству. — Неужто у тебя жены нет? — вдруг искренне изумилась она. — У меня? — дурашливо переспросил Билл и хохотнул — как-то невесело. Зоря заплела в косу распущенные волосы, села за стол и наложила себе каши. — Зима до апреля стоять будет. — отодвинула белую шторку и вытерла замерзшее стекло: ночью намело так, что даже невысокий дощатый забор ушел под снег. — Как же весны хочется… — И как вы здесь только живёте, — хмыкнул Билл, не поднимая глаз. После завтрака Зоря собрала посуду в таз и снова налила воду в печной котёл — разогревать. — А куда же твой дух запропостился? — поинтересовался Билл. — Не проще было использовать его? — Водянушка в колодце живёт, дома ему невмоготу. А если уж загрустит, то всё тут слезами затопит… А твой друг где? Ты ведь не один тогда… — Она запнулась. — Не с его здоровьем сюда ехать. Блокен остался в Китае. — Мне к соседке нужно сходить. Ты не исчезай никуда. Пропадешь тут один. Знаю, посмеешься, гордый, не поверишь мне — а пропадешь. Зоря прикрыла шею и голову шерстяным платком, оделась в старенький полушубок и выскочила на улицу. Когда Зоря ушла, Билл вспомнил о мяче, своем медиуме. Обычно он носил его во внутреннем кармане куртки. Стоило убедиться, что мяч по-прежнему оставался на месте после вчерашнего вечера… Сложенная аккуратно Зориной рукой, куртка лежала на лавке у входа. Кроме наручных часов, таблеток и разрядившегося телефона в ней не нашлось ничего. — Куда же мог подеваться мой мяч в этой тесной комнатушке?.. Билл заглянул в буфет. На верхних полках за стеклянной дверцей была посуда, на нижних, за деревянной, — стопка тетрадей, перевязанная самодельной веревкой. Сомнение кольнуло его: стоило ли так бесцеремонно копаться в чужих вещах?.. Зоря воротилась в избу, сбросила у входа сапожки. Увидев Билла у буфета с тетрадями, вздрогнула. — Не трогай, — взмолилась она отчаянно, но твердо, и шагнула вперед; прядка взмокших волос выбилась из-под шерстяного платка, липла к высокому лбу. — Не трогай… — Извини. — Билл отступил. — Это что-то вроде личного дневника, да? Она помолчала. Подошла к буфету и захлопнула дверцу. — Это сказки мои, — ответила наконец, — песни… Я по деревням хожу, собираю. Берегу… — Я искал свой мяч, — произнёс Билл. Зоря поджала губы. — Значит, ты его спрятала? Да зачем же… — Испугалась я, когда тебя увидела. Сейчас, сейчас возвращу. Ты уж не сердись… Она забралась под кровать и извлекла оттуда мяч. — И все это время он был у меня под носом? — Билл хмыкнул. — Ладно. Я не сержусь. Даже понимаю тебя. Она вернула ему мяч: — Прости уж. Не думала, что для тебя это важно… — И все-таки, — начал Билл, — сколько Зан-Чин тебе заплатил? — Десять тысяч рублей… Не знаю, сколько в ваших будет. — И тебе хватит? На что потратить собираешься? — Да я уже… соседке отдала. — Это ещё зачем? — У нее сын в городе, маленький, болеет, — отчего-то виновато ответила Зоря. — А она одна, отец у них погиб… Билл задумчиво нахмурился. — Десять тысяч — это мало. Я тебе потом чек вышлю. — Ах, не надо. У нас почта такая, что все своруют. — Ну ладно. Но в следующий раз думай о себе. Люди… редко бывают честными, когда речь заходит о деньгах. — Да зачем ей лгать? — изумилась Зоря. — Я сама мальчика видела… Билл отвел взгляд и промолчал. — Ты за меня не бойся, — продолжила она. — Местные мне помогают, дрова приносят, хлеб… Я им нужна. Как врач спился, так я одна осталась.