Заблудшие в цветах

      Поставленный на четыре часа дня будильник не понадобился. Колин проснулся куда раньше того, обнаружив себя на спине и чутка придавленным. По его ощущению было около полудня. Он не ошибся. Дышалось слегка тяжело из-за руки Джеймса, лежавшей на животе. А ещё сам Джеймс с удовольствием слюнявил плечо омеги, продолжая бессовестно спать. Колин несколько минут не мог решить для себя, мерзко ему или нет. Однако, вскоре это прекратилось: альфа слегка повёл носом и приоткрыл глаза. Он будто почувствовал, что омега проснулся. Сонно жмурясь, Джеймс совсем не желал шевелиться.       Они лежали вместе, снова молча. Альфа убрал руку с живота Колина, чтобы тот мог нормально дышать. Но надолго омегу всё равно не отпустили. Только он лёг на бок, как оказался в объятиях Джеймса. И поразительно долго они смотрели друг другу в глаза, изредка соприкасаясь носами. Колин тогда улыбался и слегка поддавался назад, будто играл. А вьющиеся волосы Джеймса лезли к лицу и слегка щекотали, заставляя их поправлять. Тонкий, разомлевший уют лежал рядом с ними на подушках, соскальзывая с кончиков пальцев всякий раз, когда Колин прикасался к волосам альфы, вновь укладывал их, таких непослушных, за ухо. А Джеймс всякий раз отпускал какую-нибудь глупую шутку, заставляя невольно улыбнуться.       И перед поздним завтраком Колин с удовольствием причёсывал альфу. К своему удивлению в дебрях смольных кудрей он нашёл старую резинку. Ужасно хотелось пошутить про гнездо на голове, но вместо него красовалась аккуратная гулька, собранная из верхней части волос на затылке. Даже мятый и невыспавшийся Эдвард сказал, что альфе идёт. Колин заревновал, чему сам был очень удивлён. Однако, после оказался зажат Джеймсом в углу между шкафом и стеной. Там уже было не до ревности. Они снова целовались, пока Эдвард сбежал в ванную.       Удивительно, но сборы на концерт не заняли слишком много времени. Колин, стоя перед зеркалом, примерял пастельно-бежевую толстовку, взятую с собой. Шапка лежала в стороне на комоде, там же ждал тонкий чёрный чокер на шею. Неприятное воспоминание не давало полностью расслабиться и почувствовать себя вновь красивым. Омега даже не обратил внимание на Джеймса, зашедшего в комнату. — Тебе очень идёт, — сказал альфа.       Колин вздрогнул, оборачиваясь и смотря на старшего. Джеймс, вновь такой прекрасный, что замирает каждая клеточка тела, он улыбался, и это так нравилось. Его одежда нравилась, его запах. Нравилось, как он поправляет распахнутую рубашку, как, не задумываясь, с удовольствием демонстрирует мощные плечи. Весь он тревожил. Наверное, задумываясь о каждой мелкой детали, что может взбудоражить, Колин впал бы в кому на год, но сейчас ему было не до этого. — Ты тоже… очень хорошо выглядишь, — тихо сказал он. — Это моя обычная одежда.       Альфа подошёл к Колину, обнимая его. Отражение показало неплохую, даже отличную пару. — Не могу поверить, что мы сейчас в отеле, собираемся идти на концерт, с уже купленными билетами, со всем, — медленно проговорил омега. — Верить не обязательно, получай удовольствие. — Ты слишком настоящий, чтобы полностью не верить. — Тогда здесь настоящее всё, — сказал Джеймс.       Тяжело улыбаясь, омега повернулся к альфе, вглядываясь в его лицо, отчаянно так, будто сейчас это всё растворится. Колин поднял к его щекам руки, аккуратно проводя пальцами по ровной коже и далее снова путаясь в густых смольных волосах. — О чём ты думаешь? — спросил альфа. — А? — Я достаточно тебя знаю, чтобы понять, почему ты себя так ведёшь. Выкладывай.       Колин нахмурился, сжался весь и поднял руку к голове, прикасаясь к коротким, ужасно торчащим волосам. Если бы только можно было бы, то он сжал бы их в руках, попытался бы вырывать, но они оказались слишком короткие. Мягко успокаивая омегу, Джеймс погладил его по голове, убирая хрупкую ручку и пряча к себе в ладонь. Действительно, тяжело хранить секреты от человека, оказавшегося слишком близко. Настолько близко, что слышно его запах, его сокровенные мысли, его тревоги. Как же их много. Колин нахмурился, закрыл глаза, стараясь отдалиться от своих, и от того, что тревожило сейчас.       Отрывисто выдохнув, он уткнулся в плечо альфы, прижался к нему так сильно, что ещё немного и станет больно, станет нечем дышать. — Всё хорошо, — тихо сказал Джеймс на ушко младшего.             Он долго гладил Колина по волосам, действительно долго, всё шепча ему на ушко успокаивающие слова, будто маленькому ребёнку, почти двадцать минут. — Мне почему-то тяжелее раскрываться. Ты, ты в автобусе взял и… — И так просто заговорил? — дополнил альфа, улыбнулся и объяснил: — Отчего-то я знал, что ты меня выслушаешь, а другого мне было не нужно. Ты уже доказал моё существование. Я действительно есть в этом мире. — И снова откровения… бессвязные. — Твоя очередь.       Колин отстранился, опёрся на комод и несколько мгновений смотрел в глаза альфы. — Как бы заговорить. — Он сглотнул, но тихо продолжил: — Все эти сборы, они, они навевают воспоминания. Казалось бы, что я верю, верю в твою теорию, что это просто наказание. Не любовь. Но и, тц, так тяжело вспоминать Его. Нет, помнить, как Он отказывал.       Вновь несколько секунд молчания. — Я собирался на экзамен точно так же. Только стоял перед зеркалом и репетировал своё признание, как лучше улыбнуться, как сложить руки, с каким тоном произносить слова. Я словно бы готовился к экзамену, хотя настоящий экзамен меня не волновал, совсем не волновал. — Колин ненадолго прервался. — Ты чертовски прав, говоря, что я эгоист, или был эгоистом. Но… Я пришёл в музыкалку. Он стоял в коридоре, у дверей аудитории, в которой мы бы сдавали экзамены. Вокруг было много народу? Я… не помню, я не помню почти ничего.       В очередное мгновение молчания, Джеймс подошёл к омеге, встал с ним рядом, беря за руку. Ручка Колина оказалась прохладной, такой нежной, как он сам. И его хотелось защитить, если бы можно было спасти от себя самого. — Я подошёл к Нему, заговорил с ним. Забыл свою заготовленную речь! Всё забыл, сказал, что смог, а он… он смеялся? Да, смеялся, — сказал омега, кивая сам себе. — И он смеялся, пока я шёл в аудиторию. И мне казалось, что продолжал смеяться, пока я сдавал. Я сдал. Сдал и вышел из аудитории. Его не было, но я отчётливо слышал. Он смеялся. — Это бесчеловечно, — заговорил Джеймс, но прервался. — Наверное, смех стих, когда я вышел на улицу. Смех заглушил кашель. Я кашлял, очень долго кашлял. Эдвард, который меня встречал, так испугался. — Секунда молчания. — Сейчас мне смешно, а тогда было так… странно? Сердце не болело, я не чувствовал его.       Секунды молчания проходили тяжело. Но Колин пожал плечами и улыбнулся. Отчего-то ему всё равно стало так легко и свободно, словно бы он вытащил из лёгких камни, а не слова. — У тебя всё куда более эмоциональное, чем у меня, — сказал Джеймс. — Это комплимент? — Он самый.       Они оба улыбнулись. Колин отстранился от комода и встал ровно перед альфой, складывая руки на его шее. Джеймс улыбнулся, обнимая младшего за талию, прижимая к себе и слегка отклоняясь назад. Обоюдное тепло опалило и согрело. Чувствуя необычайную лёгкость, омега так хотел смеяться, а затем плакать и снова смеяться, хотя им ещё нужно было столько друг другу рассказать. Но их сейчас это не волновало. Колин наклонился к альфе, начиная поцелуй. Они вновь целовались, так долго и сладко, что даже Эдвард, постучавший в комнату, не прервал их.       Он получил внимание лишь тогда, когда вошёл в комнату и обозначил своё присутствие лёгким кашлем. Колин тогда мгновенно выскользнул из рук альфы и стал лицом ко всем, пряча свои красные уши ладонями, потому что волосы их совсем не прикрывали. А Джеймсу было совсем не стыдно. Он развёл руками, смотря старшему омеге прямо в глаза. — Этим нужно было ночью заниматься, вы ещё хотели прогуляться, — напомнил Эдвард. — Ночью надо спать! — воскликнул Колин. — Посмотрю я на вас, как вы ночью спать будете. — Эдвард!       Колин вытолкал брата за дверь и прижался к ней спиной, жмурясь и прижимая руки к голове. Пальцы уже почти не кололись в отрастающих волосах, но сам он путался в своих желаниях. Казалось, что только Джеймс и знал, что он хочет, но это омеге просто казалось. И подумал он, что кажется, как подошёл Джеймс, как обнял. Нет, обнял по-настоящему. Так горячо обнял, прижал к себе, тихо смеясь и целуя в раскрасневшееся ушко. — Ты просто чудо. — Давай уже собираться, Джеймс, ты прямо у Эдварда всё схватываешь. — Он мне многое позволяет.       Собрались они быстро, хотя Колин с братом упорно не разговаривал. Встречался с ним взглядом, упорно краснел и прятался за Джеймсом. Номер покинули вместе, но Эдвард сразу ушёл куда-то по своим делам. Оставил альфу и омегу наедине, только сняв с них обещание, что их не загребут снова в участок.       Улица незнакомого города встретила послеобеденным гулом: звуками раскачивающихся голубей на проводах, скрипом оконных рам, смехом детей и шумом разговоров, что доносились с площади, хотя та и была очень далеко. Город пел. Незнакомые запахи, непривычные улицы, всё так влекло и тяготило. Серые дома с цветными полосками балконов, на которых можно было разглядеть всякий разный хлам. Скрытные дворы, из которых тянуло запахом сигарет и выпечки. Люди вокруг, не здоровающиеся друг с другом, а только молча переглядывающиеся. Они были такие цветные.       Колин, крепко державшийся за руку альфы, приоткрыл рот, почувствовав себя таким маленьким, таким незаметным здесь, в городе, где никогда не был. Неожиданно к щекам краской прилило любопытство. Хотелось разделиться на несколько частей и пойти в разных направлениях, попробовать и увидеть всё, что может дать город за такой короткий день. Но Колин был только один. И Джеймс тоже был только один.       Но их обоих привлекли уличные музыканты, музыка которых доносилась где-то из глубины квартала, в совершенно противоположенной стороне от площади. Переглянувшись, альфа и омега пошли сразу туда. Как жалел Джеймс, что не взял свою гитару, и как жалел Колин, что альфа её не взял. Им обоим не хватало гитары. И оба они позавидовали музыканту, у которого гитара была.       Музыкантов оказалось двое. Тоже альфа и омега. Только первый пел, а второй сидел на ступеньке закрытого кафе и играл на гитаре. И казалось, что им совсем не было дела до окружающих, до денег, которые изредка кидали в открытую поясную сумку. Они наслаждались тем, что делают, наслаждались друг другом, ведь так часто встречались взглядом, и наслаждались солнечной мрачной погодой. Колин и Джеймс слегка позавидовали им, но встав под раскидистое, сонное дерево, с удовольствием наблюдали за ними, слушали. — Я бы с таким удовольствием спел сейчас, а ты? Сыграл бы? — тихо спросил Колин.       Джеймс молча кивнул, хмурясь слегка, явно думая о чём-то. Он взглянул на музыкантов, перевёл взгляд на Колина и тяжело выдохнул, обнимая омегу. Но обнимал недолго. Стоило музыкантам взять краткий перерыв, чтобы переложить выручку в более надежное место и немного отдохнуть, Джеймс оставил младшего и подошёл к ним, что-то спрашивая у альфы. — Джеймс, ты что? Не мешай им, — неловко сказал Колин, чувствуя на себе взгляды других людей, что тоже слушали музыкантов. — Иди сюда, я договорился, — попросил старший. — Ну что ты делаешь…       Колин сжал ручки в кулаки, чувствуя, как у него начинают потеть ладошки. Ужасно захотелось вытереть их прямо о нежную толстовку, но и страшно было оставить пятна. Перед тем, как взять из иссушенных рук альфы микрофон, Колину пришлось потереть ладошки друг о друга. Всё стараясь успокоиться, омега поднял глаза к незнакомцу, кратко рассматривая его жёсткое, худощавое тело. Он было карикатурно худой и высокий, но и до той же степени тепло улыбался. Невольно проронив улыбку в ответ, Колин перевёл взгляд к омеге, пока сам прижимал микрофон к груди. Незнакомый мальчик, слегка пухлый, розовощёкий, будто бы его долго-долго целовали в щёчки, отдал Джеймсу гитару. Тот присел на ступеньку, обнимая инструмент, прижимая к себе, словно родного. Колин бы заревновал, но был слишком занят незнакомой парой.       Они присели на несколько ступенек выше, тихо говоря о чём-то своём, далеком. Альфа обнял младшего одной рукой, выглядящей так сухо и тонко в контрасте с пышной кожей. Пара выглядела слегка несуразно, но это делало её такой красивой. Колин всем сердцем чувствовал, как они понимают свою красоту. И он тоже улавливал в своём слабеньком сердечке воодушевление и трепет, тоже хотел быть с Джеймсом и выглядеть так.       Альфа медленно заиграл знакомое вступление, привыкая к незнакомой, неродной гитаре и её мягким нейлоновым струнам, а сам всё смотрел на Колина. Рассматривал его необычайное светлое и радостное лицо, украшенное улыбкой и лишённое болезни. Знал, что Колин смотрит на его вновь растрепавшиеся кудри, которые так старательно укладывал в номере.       Они всё равно встретились взглядами. И Колин отвернулся, смотря на людей, собравшихся вокруг. Вступление закончилось, ладошки более не потели. Омега пел, думая только о том, что вновь хочет оказаться на крыше, наедине с Джеймсом, и петь, петь так долго, чтобы даже здоровое горло и лёгкие содрогнулись и захрипели. И тогда, уставшие, но счастливые, они снова бы целовались. Колин полностью отдался своим мыслям. Он не замечал, как кладут деньги в сумку, как сменяются прохожие и песни. Он чувствовал, что сейчас по-настоящему живёт, чувствовал взгляд Джеймса на себе. Невероятно хотелось обернуться, сесть с ним рядом. Пританцовывая, увлекаясь, Колин обернулся, взглянув на альфу. На уровне подсознания он чувствовал вкус иван-чая на губах, словно бы они только что целовались.       И, когда скромный репертуар хорошо знакомых им песен закончился, это желание только усилилось. Отдав микрофон, Колин присел возле Джеймса, прячась к нему в объятия и только краем глаза смотря на пару музыкантов. Они что-то говорили, хвалили их обоих, но омега почти этого не слушал. Он вовсе уткнулся в плечо альфы, чувствуя, как ушко щекочет крупная вьющая прядь его волос. Умопомрачительно. Джеймс, улыбаясь незнакомцам, нежно гладил омегу по спине и плечам, возможно, думая, что тот сильно смущается, а может быть и понимая, что это просто счастье. — Ты был восхитителен, — едва слышно, только для омеги, сказал Джеймс.       Он наклонился, целуя мальчика в щёку, не достав до губ. Пока музыканты собирали свои вещи, они сидели вместе на ступеньках, согретые солнцем. Прохожие бросали на них исполненные то ли непонимания, то ли зависти взгляды, но ничего не получали в ответ. Джеймс и Колин были слишком заняты, чтобы реагировать на них. Они лишь тихо шептались, говорили, пока незнакомая пара не попрощалась с ними. Думая, что может никогда и не повторится этой судьбоносной встрече, Колин первый встал со ступеньки и потянул альфу за руку к площади. — Пора!       Вопреки ожиданиям Колина концерт проходил в концертном зале, а не на улице. Омега несколько минут, если не десять-двадцать, пока стоял в очереди на вход, не мог решить, огорчает его это или нет. Однако, посмотрев на Джеймса, которого это совсем не смутило, младший решил, что нет в этом ничего страшного. Заходя в зал, омега закрыл себе глаза ладошкой, пока сам крепко держался за руку Джеймса. Разговоры, гул чужих голосов сразу ударили в уши, заставляя дышать через рот от неожиданности и волнения. Осели различные незнакомые запахи на языке: натуральные, человеческие, духи и парфюмерная вода. Колин даже поморщился и закрыл рот, ведь не всё то было приятно пробовать на вкус. Разум с трудом осознавал, где он.       Медленно опуская руку, осматривая всё вокруг: и огромный зал, и пёструю толпу людей, и сцену на противоположном конце помещения, где уже стояли все инструменты, — Колин замер, забывая, что приподнялся на цыпочках и выше стать не может. Он что-то отрывисто, но отчаянно счастливо зашептал, смотря то на Джеймса, то на сцену. Ещё немного и омегу придётся отскребать от пола, ведь он растечётся счастливой лужицей. Джеймс хотел предотвратить это, сказать младшему хотя бы пару слов, но на сцену вышли участники группы. Зал взорвался криками и аплодисментами. Казалось бы, что не могут шуметь так громко пятьсот или шестьсот человек.       Импульсивная тёмно-синяя атмосфера вскружила. Дикая, громкая, куда громче музыки, она врезалась в голову. Колин не смог бы убедительно ответить, почему кричал вместе со всеми, подпевая слова знакомой до пыли и скрежета песни, почему чуть не расплакался, когда на сцену взяли другого человека, а не его, почему не испугался, а сам полез на плечи к Джеймсу, чтобы вместе с залом светить фонариком, будто звёздочкой, когда исполняли душевную песню. На два часа он стал тем, кто просто живёт, не примерным сыном, не хорошим младшим, не достойным человеком, что правильно мечтает, добиваясь правильных целей. Это можно называть становлением собой.       Даже по окончанию концерта, когда вышли на улицу, Колин не мог прийти в себя. В его ушах ещё шумела толпа, играла музыка и всё кружилось, кружилось, кружилось. Он чуть не упал в руки альфы. Для Джеймса концерт почти не существовал. Это яркое безумие было где-то в стороне, стояло красочным фоном, когда на первом плане был до упоительного счастливый человек. И именно такого Колина альфа мечтал увидеть. — Как же приятно знать, что причастен к чужому счастью, — в слух подумал альфа.       Он не успел сказать ничего больше. Колин поймал альфу за воротник, притягивая к себе и целуя. Они снова целовались. — Молодые люди, чем вы занимаетесь в общественном месте?!       Альфа и омега одновременно оглянулись на голос, хриплый, словно желтоватый. — Что вы так смотрите на меня? Документики, пожалуйте! — Эдвард, прекрати давить из себя страшный голос, — обиженно буркнул Колин.       Омега уже успел спрятаться за Джеймса, из которого, кажется, вышибли все чувства и эмоции, так он побелел. Старший омега едва сдерживал смех, наблюдая за своими нерадивыми подопечными, совсем ещё маленькими детьми. Но вскоре Эдвард просто улыбался, залюбовавшись их взрослеющей красотой. И знание, как эти дети росли, какими они были, а какими теперь стали, пусть и не идеальными, но по-своему прекрасными, вынудило стереть слёзы. — Ну всё, я расчувствовался из-за вас, — заворчал омега и отвернулся, — у меня сейчас тушь потечёт.       Джеймс и Колин переглянулись. Младший прошёл к брату, смотря через его плечо, как Эдвард поправляет реснички ноготком. Они, такие длинные, под сонным, заходящем солнцем, поблёскивали от слёз, буквально серебрились. Оставляя брата наедине со своей красотой, Колин обнял его, просто молча прикрывая глаза. Хотелось навсегда остаться в этом дне, когда они ни от кого не зависят, когда Эдвард не ворчит и не волнуется о пустяках, когда Джеймс улыбается, забыв о чём-то страшном глубоко под рёбрами. Когда жизнь началась заново.       В номер вернулись не скоро. Эдвард ужасно долго задерживал всех в кафе, сначала не желая определиться, нужны ли ему грибы в салате, следующим же дублем мучался выбором между чаем с мятой и с имбирём, в-третьих вообще отменил салат и взял вместо него ризотто. Джеймс и Колин с одной миской рыбных пельменей на двоих просто улыбались, наблюдая за ним и потеющим от напряжения официантом, который по наивности поверил словам: «Это будет небольшой заказ» — и не стал записывать, а пытался удержать весь этот кошмар в голове. И благодаря его терпению и хорошей памяти все остались довольны.       Будучи сытым, Эдвард особенно долго по номеру не бродил, а сразу после душа растворился в своей комнате. Альфа и омега остались полностью наедине, учитывая то, что спал старший омега в берушах. Общее приподнятое настроение ещё будоражило. Джеймс сидел на кровати, а младший лежал рядом на спине, положив голову на его колени. — Сегодня был такой чудесный день, — сказал Колин. — Такой прекрасный, что страшно засыпать. Боюсь, что проснусь, а тебя рядом нет. И это вовсе не номер, а моя комната… Не хочу. — Может завтра день будет ещё прекраснее. — Спасибо. — Омега улыбнулся, поднимая руку к лицу Джеймса. — Спасибо тебе, за твою теорию, за твоё существование, за твой голос, за… за всё то, что в тебе есть и чего в тебе нет. — М, неловко. — Он недолго молчал, пока не смог сказать: — Спасибо тебе за выздоровление. — Тут не хватает только признания в любви.       Колин засмеялся и сел, смотря в глаза альфы. А тот смотрел в ответ, улыбался, несколько раз кивнув. И то ли молчаливое согласие тронуло глупое сердце, то ли тишина вызвала слёзы. Они поняли друг друга. Омега обнял Джеймса за шею, случайно завалив на кровать, но только тем пользуясь и целуя в губы. Простое прикосновение вспыхнуло и рассыпалось искрами отпечатков, оставляемых пальцами на щеках и шее, а на тонкой бледной коже губ вкусом иван-чая, только расцветающего с каждым движением. Кудрявые волосы, лишившиеся резинки, слегка щекотали ладони, складки простыни тонули в них. Колин приподнялся, смотря на альфу и тяжело дыша, губы горели, а прерывистое дыхание только усиливало жар.       К коже прилила краска. Он не выдержал и снова наклонился к Джеймсу, целуя его жёсткие губы. Если бы на альфе была рубашка, с каким бы удовольствием Колин расстёгивал её, но жалеть об этом сейчас было некогда. Неожиданно он сам лишился футболки, оставшись только в пижамных штанах. Сжимая плечи Джеймса, омега приподнялся немного, удобнее садясь на его бёдрах. — Это получается… мы сейчас всё? — Нужно ещё какое-то подтверждение, что мы по самые уши влюбились? Позвать эксперта? — усмехнулся Джеймс, смотря чуть ниже, чем шея омеги. — Мой классрук спит через стену.       Колин фыркнул и отвернулся, даже слез с колен альфы. Но и секунды не прошло, как Джеймс уронил его на постель, на живот, держа его руки за спиной. Испытав лёгкий страх, тот медленно выдохнул, прикусывая губу и ненадолго закрывая глаза. Положение слегка тревожило, но с тем чем-то нравилось. У альфы оказались действительно сильные руки. — Это одновременно проверка на прочность, на доверие, на любовь и на хрен знает что ещё, — прошептал Колин. — Вот зараза, я тебе утром врежу. — Так ты разрешаешь? — А я разве вырываюсь и зову Эдварда? Это был опасный ход с твоей стороны, — тихо выдохнул омега, подгибая колено к себе, — но я разрешаю.       Стоило только слегка приподнять зад, как он тут же упёрся в пах альфы. Колин мгновенно покраснел и опустил голову на постель, сжимая руки в кулаки. Пришлось уяснить, что своего первого раза он совсем не боится, полностью уверенный, что Джеймс не сделает больно. Это смущало, кажется, ещё больше, чем стояк прижимающийся к попке. Чувствуя, как на это реагирует младший, Джеймс слегка поддался вперёд. Он наклонился к ушку младшего, прикасаясь к бархатной мочке губами и мельком ощущая вкус мяты, очень тонкий, едва заметный. — К-как же ты тянешь, — прошептал омега. — Между прочим, я хотел тебе напомнить, что мы с собой ничего не брали: ни смазки, ни таблеток, ни даже резинки. — И… и что теперь? — Колин даже попытался обернуться, но увидев ухмыляющуюся моську, захотел врезать альфе прямо сейчас.       Он дернулся и сразу получил свободу. Сев и прикрывшись подушкой, Колин фыркнул, смотря на Джеймса, который ничем не прикрывался. И его нагло виднеющийся через пижамные штаны стояк смущал ужасно. Младший не мог туда не смотреть, взгляд невольно уплывал с лица альфы именно туда. — Т-ты, да ты! Ты просто всё настроение испортил! У нас даже всё было! — воскликнул омега. — Из-за тебя мне придётся идти в ванную.       Колин резво соскочил с кровати, схватил толстый халат и уже пустился наутёк, забыв, что сейчас выскочит из комнаты без футболки. Нет, не выскочит. Джеймс поймал-таки его за штаны и затащил обратно в постель, отобрав халат и оставив от него только пояс. Сжимая пушистый поясок в руках, Колин ощутил как из-за прохладной простыни по коже идут мурашки. Или это из-за того, как близко сейчас Джеймс? От него так пахнет иван-чаем, настолько сильно, что воздух кажется сладковатым. Омега закрыл глаза, чтобы не видеть, как альфа нависает над ним, как наклоняется.       Первый же поцелуй в шею заставил вздрогнуть от неожиданности. Посмотрев на альфу, Колин слегка оттолкнул его и, показав язык, пополз куда-то назад, пока не упёрся в кожаную спинку кровати. Джеймс не отставал. Он поймал омегу у этой самой спинки, прижимая к ней. Несколько реплик шёпотом и снова поцелуй. Губы альфы грубые, горячие, так отвлекают от мягкого пояска, которым тот стягивает руки младшего за спиной, не туго, но убедительно. — С весёлым первым разом меня. Зато не как у всех. — Это из-за тебя мне пояс на глаза попался, — оправдался альфа. — Ой-ой, конечно.       Джеймс не дал омеге говорить больше, вновь накрывая его губы своими. Быстрый поцелуй оборвался, альфа соскользнул на шею, горячо целуя и заставляя запрокинуть голову. Шепча, какой же это кошмар, Колин выгнулся. Это действительно был сладостный кошмар. Для них обоих. Оглаживая каждый сантиметр податливой кожи, чувствуя, как маленькое тело под руками вздрагивает и отвечает ласке, альфа всё больше увлекался трепетным желанием доставить удовольствие. Он лишил мальчика оставшейся одежды так быстро, как сам лишился рассудка, припадая к его груди, целуя, спуская прикосновения на живот.       Он радовался смущению и прерывистому дыханию младшего, его скованным движениям и тихим стенаниям. Сдержанный, омега так нравился. Нравился до безумия всем тем, чего Джеймс знать не мог. И альфа хотел узнать хоть что-то, хоть маленькую капельку, хотя бы о теле. Заставляя Колина смущённо закрыть глаза, альфа спустился к его бёдрам ладонями, такими горячими, что мгновение задержки и будет лёгкий ожёг. Оставляя печати поцелуев на внутренней стороне, у паха, на нежной коже, оставляя прикосновение ладоней и медленно массируя анус пальцами со смазкой, он всё больше увлекался. От смазки забавно пахло клубникой.       Отчаянно ёрзая и вздрагивая, почти что постанывая, омега свёл колени. Ощущения внутри приятно тревожили, сбивая дыхание. Ужасная неловкость прилила к щекам большей краской, как только Джеймс аккуратно развёл стройные ножки омеги, проникая в него пальцами только глубже. Он медленно растягивал нежное колечко мышц, с удовольствием наблюдая, как меняется личико Колина. Удовольствие и смущение сменяли друг другу. А как отчаянно и неловко омежка хмурился, слегка напрягая плечи, будто бы желая освободить руки. — Я смотрю, ты не торопишься, — сдавленно прошептал Колин. — И не брезгуешь. — М-м, мне торопиться некуда.       Альфа усмехнулся, вводя третий палец, но сразу выводя их назад почти полностью и с удовольствием наблюдая, как младший выгибается, постанывая сквозь зубы. Маленькое тело оказалось таким гибким и таким красивым. Им хотелось любоваться бесконечно. Джеймс кусал губы, не замечая своей отдышки и как быстро бьётся сердце. Собственный стояк уже ныл, упираясь в штаны и требуя внимание. Но оно полностью принадлежало Колину. — У нас вся ночь впереди, — напомнил альфа.       Он опустил руку на член омеги, слабо прижимая подрагивающую плоть к животу. Омега уже скулил и плакал от каждого прикосновения, так его тело изнывало, требуя чего-то большего, чем ласки. Колин готов был умолять, чтобы прелюдии закончились и началось что-то большее, но не пришлось. Неожиданная пустота внутри заставила притихнуть, с трепетом наблюдая, как альфа избавляется от своей одежды. Как же Колину захотелось прикоснуться к его груди, обводя пальцами каждую мышцу, ощущая бархатность и упругость кожи. Только шуршание упаковки презервативов слегка отвлекло. — Ты откроешь его зубами? — благоговейно прошептал омега. — Утром сам попробуешь это сделать.       Джеймс усмехнулся, подсаживаясь ближе к попке омеги. И тогда только Колин занервничал, что это в него не влезет. Но сказать ничего против огромного члена в его маленькой попке он не успел. Альфа, придерживая младшего за бедро и помогая себе рукой, медленно вторгся в его хрупкое тело, вошёл одним размеренным толчком. Колин весь выгнулся, забывая, что должен дышать. Немного больно, но так горячо, и так приятно член давит внутри на простату. Ощущения столь безумные, что даже тяжело дышать.       Альфа наклонился к младшему, кратко целуя его губы и поддаваясь назад, не полностью выходя и вытягивая протяжный стон. Не сдержавшись, Джеймс прикрыл глаза, прерывисто дыша и вновь входя полностью, неспеша двигаясь. Калейдоскоп нереальных ощущений сводил с ума. Так тяжело было сосредоточится, хотелось просто целовать, прикасаться, двигаться. Голос Колина, такой прерывистый, высокий. Как же сладко он постанывал под каждое движение, негромко, но так приятно. Наклоняясь и целуя раскрасневшееся, горячее ушко, Джеймс зашептал слова любви — и услышал их в ответ.       Колин не сдержался, вытащил руку из ослабшего кольца из пояска от халата и обнял альфу за шею. На втором его запястье так и свисал этот несчастный пояс, слегка спутавшийся. Но никого это не волновало. Колин тихо стенал, не замечая слёз неподдельного удовольствия, царапал спину альфы и в сладостном смятении шептал его имя. Их ничего не волновало, ничего не тревожило. Ни время, ни собственные усталые тела.       Рассвет застал их спящими, а полуденное солнце разбудило. Альфа и омега, каждый только в пижамных штанах, лежали на свежей простыни, укрываясь только большим махровым халатом. Ночью не было сил снимать с одеяла пододеяльник и надевать новый. Усталость пока не отпускала. Медленно, сонно поводя носом, Колин смотрел на обнажённую грудь старшего. Откуда там был засос? Омега не мог вспомнить, когда его оставил, как и Джеймс не мог вытащить из памяти, почему шея его мальчика в крупный горошек. Да, его мальчика. — С прошедшим первым разом меня, — тихо сказал Колин. — Стыдоба, надеюсь, что Эдвард этого не слышал.       Джеймс промолчал, наклоняясь и целуя омегу в макушку. Так хотелось прижать его к себе и не отпускать, прожить целую жизнь, навсегда прощаясь с одиночеством, с поиском смысла. Этот поиск завершился. И результат был в руках альфы. — Вечером у нас автобус, — напомнил Колин. — Хочу, чтобы ты переехал ко мне. — Разогнался, меня Эдвард не пустит, — фыркнул омега. — Он уже разрешил, — засмеялся Джеймс, — и это он предоставил мне пачку резинок.       Колин стеклянным взглядом посмотрел на альфу, медленно моргая. То ли смешно было, то ли наоборот. Сев и потирая ноющую, почти до истошной боли поясницу, омега посмотрел в стену, но быстро упал обратно на постель, прячась под халатом, прижимаясь к груди Джеймса. Как бы он не был обижен, но покидать старшего не хотелось. Не хотелось лишаться его прикосновений, его запаха иван-чая, его тепла. — Я действительно счастлив, — тихо сказал Колин. — И я хочу к тебе переехать.       Обнимая младшего, Джеймс засмеялся, целуя его в макушку и всё прижимая к себе. Омега даже похлопал его по плечу, чтобы так не усердствовал. Вскоре и Эдвард постучал, услышав, что влюблённые уже проснулись. Пришлось покинуть комнату, чтобы собрать вещи. Старший омега многозначительно поглядывал на пару, но оба столь же важно отмалчивались, смотря в разные стороны друг от друга. Джеймс улыбался, а Колин устало хмурился, что-то в груди давило, будто бы он был виноват перед кем-то.       В кафе Эдвард особенно не пытал официанта, слишком уж его отвлекало молчание альфы и омеги. Они всё переглядывались, изредка шептались, Колин лежал на плече старшего. Такие влюблённые, красивые до лёгкой боли у сердца, что никто не мог остаться равнодушным, словно бы в воздухе чувствовалось, как им это далось.       А у автовокзала встретились те самые музыканты. Они исполняли «Воскресенье». Колин не смог пройти мимо. Он опустил в их сумку купюру небольшого номинала, а сам присел на лавочке, смотря на них. Остро чувствовался запах иван-чая, когда Джеймс присел рядом, а в груди всё трепетали бабочки. Их крылья почему-то были такими острыми. Кусая губы, слушая песню, Колин согнулся, сложив руки на коленях. Почему-то морозило. И так холодно стало, как на тыльную сторону ладони капнуло что-то горячее.       Мальчик взглянул на крупную каплю крови, рядом упала ещё одна. А в ушах шумело, играла песня. Мир потускнел — и исчез.