От кого: Западный сектор Кому: старшему герою Брэду Бимсу 12.03.2019
О Т Ч Е Т о патрулировании 10.03.2019
У его брата хороший читабельный почерк, но ещё на шапке у Брэда начинает кружиться голова. Тело документа – два абзаца, три предложения, шесть строк, неровно очерченные окончанием слов по краям. За ничего не значащие цифры, получается цепляться легче, чем за безэмоциональное содержание. Патруль. Приказ. Выполнение. Фейт писал строго по шаблону – и ни слова о смертях. Он ведь на самом деле не мог этого не знать, не после того, как западный сектор не сомкнул глаз, потому что их наставник вырвался из цепочки утешений и выбрал потеряться по барам. Такое откровение – не для сухого формального отчёта. Такое знание – не для сухого старшего героя Брэда Бимса. Наверное, это даже мило – как Фейт пытается защитить наставника от внимания того, для кого повторная смерть Дино Албани не более чем документационная оплошность. У Брэда на это открытие нет сил даже улыбнуться. Бумажка проглаживается большими пальцами по линии ровного сгиба и отправляется в стопку к другим, похожим и не совсем. Их там так много – имён, написанных столбиком, которым только предстоит быть выгравированными на надгробных камнях – и от этого горло удавкой сдавливает ощущение нормальности. Пустые гробы для героев – это не редкость и не исключения. Пустые гробы, для которых позже находится тело – не более чем статистическая погрешность. Брэд думает так, пытается, пока разбирается со шквалом свалившихся проблем позавчерашнего вечера. Большая бойня, устроенная на улицах города, не была выгодна никому, страшная и ужасная, от нее отгораживались абсолютно все, сваливая заботу о последствиях с одного отдела на другой. Брэд понимает, что ему надо делать перерыв, когда последний отвечающий грозно произносит: "найдите мне ответственного, сэр Бимс!" – и бросает трубку. Ответственного... что за чушь – Затемнение на ковер не вызовешь, не пригрозишь пальчиком "а-та-та, ты поступил гадко, мелкий мальчишка", не скинешь все шишки и не лишишь премии, – но в этом мире дядек с большими карманами и пустыми головами все решалось именно так. Выживать в этом мире сложно (жить – и подавно), но Брэд так долго этому учился (чтобы другим не пришлось), поэтому он обязательно справится. Приход Оскара уведомляет, что пора оторваться. Брэд поднимает на него глаза – скромного, надёжного и грустного. Когда он открывает дверь, из-за нее еле уловимо сочится скорбь. Оскар запинается на пороге, печаль, будто натыкаясь на невидимо стену, отползает обратно во чрево коридора. – Кофе, – говорит Оскар, верный подчинённый, хороший друг и даже немного семья. Все они, в Гелиосе, друг для друга немного семья – и каждый вправе посетить похороны каждого. Жалко, что на самые искренне болючие они выбирают не приходить. – А ещё у Вас собрание руководства в десять часов. – Спасибо. Кофе, свежевымолотый, не порошковый, приятно горчит на языке, когда Брэд подносит чашку ко рту. Горло обжигает жаром, но он глотает его и даже не морщится. – Хорошо, – произносит он погодя. Оскар слушает как-то притихше-выжидающе, будто не доверяет до конца или готовится принять какой-то удар. От его самоотверженности Брэду не жарко не холодно, но он с уважением относится к чужим взглядам, поэтому ничего больше не говорит. Разрешает остаться. Оскар благодарно устраивается рядом, на диванчике у рабочего стола, лелея эти мгновения общности в ладонях. На секунду становится жалко, что Брэд доверяет ему разделить с собой только пустоту, но мысль эта, эгоистичная, чуждая верному соратнику, отправляется прямо в помойное ведро самолетиком. Рядом с Бимсом, ведь, такие думы сущий мусор. Время течет быстро, тонкая железная проволока вокруг горла, режет как-то неохотно и будто случайно. Декорации меняются – кабинет, зал совещаний, площадка, разрушенный город – неизменным остаётся литой костюм и вакуум в голове. Брэд не уверен, что такой он – без щелей и сколов, статичный и привычный – нужен Киту и его горю, но не может остановить себя и не прийти. Запад тихий мертвый, дышать тут тяжело, будто зайти в церковь, пропахшую ладаном. Не слышно ни криков маленького рекрута, ни мелодии его гитары – они с его братом, – вспоминает заметку Брэд – должны были уйти в патруль. Становится практически совестно за несправедливо распределённую ответственность. Совесть съедается разумом – статистическая погрешность – он не мог о ней знать Молчат комнаты новобранцев, молчит гостиная, проем коридора. Брэд отмечает беспорядок краем глаза, цепляется за него, держится как за спасательный круг, чтобы не пойти ко дну в общей атмосфере безнадеги и бессилия. Дверь в комнату Кита – единственного наставника западного сектора, сектора перекошенных и неподходящих, лишних деталек в своих собственных пазальных картинках – приоткрыта. Тук-тук-тук. Брэд стучит по белой поверхности костяшками, прислушивается. Неожиданно для себя слышит топанье и отходит назад, чтобы не получить дверью по лбу. На пороге появляется тень. Человека. Тень человека. Кит выглядит одновременно и лучше и хуже, чем он представлял. Запавшие щеки, мутный взгляд в расфокусе, черные круги, бездны, под глазами. Запах перегара, тошнотворно сладкий, забивает нос, пропитывает каждую ниточку костюма. Брэд выдыхает. Кит бледен и разбит, но все ещё жив. Он все ещё есть и этого ему достаточно. Иррациональное облегчение заполняет живот, мысль о том, что его... он мог сделать что-то с собой, заставляет сердце Брэда стучать в беспокойстве как бешенное. – Дино мертв, – говорит Кит. Голос у него скрипучий, с таким звуком точат ножи. – Да, – отвечает Брэд. "Он мертв уже как четыре года" – не добавляется, потому что никому из них от этого не станет легче. – Опять. Я не сумел его спасти. Киту нельзя так звучать – будто через дюйму наложенных фильтров со звуком битого стекла – Киту нужно улыбаться уголочком рта, щурить здоровый глаз и класть на плечи теплые руки. Со стороны Дино Албани сущей безответственностью было умереть и оставить его таким. Повторно. – Ты знаешь, что это не так, – произносит Брэд размеренно, четко. Так уверенно будто его убеждение хоть что-то для Кита значит. – Ха, действительно, а я и забыл, с кем говорю. – Ты с похмелья и не можешь мыслить рационально. Ты просто хочешь, чтобы кто-то с тобой согласился, что бы продолжать закрывать глаза на правду и себя винить. Но я не хочу и не буду тебе врать, Кит. Брэд его знает, Киту станет легче, если бы его все обвинят, если бросят камни, потому что сам он себя простить никогда не сможет. Брэд не собирается бросать поленья в камин его самоненависти. Кит морщится, Брэд даже не представляет от чего больше – от его слов или чеканящего тона, которым они были произнесены. Он понимает, что перегибает палку. Он думает, что если продолжит ее гнуть, она научится не ломаться. – Какой же ты... – он не договаривает, но Брэд различает в этом "ты" одну неприязнь, жухлую и гниющую, как позднеосенная листва. – Голова раскалывается. Брэду хочется сказать, что он перебрал, что ему надо выспаться и отдохнуть, что вселенная, в конце концов, не превращается в ничто от смерти одного человека. Он, все-таки, такой неисправимый болван. – Что сказали твои рекруты? Взгляд Кита в ответ почти насмешливый. Брэд не может решить: добрый ли это знак. – А что они могли сказать? Я оставил их прикрывать мне спину, они понятия не имеют, что там творилось – Фейт вчера донёс мне отчёт. – Ха... Хороший пацан в отличие от некоторых, – Кит вздыхает как-то изломано, в других ситуации тут мог бы звучать его смех. Брэд не знает, сколько долго ему придется ждать возвращения старой реальности, когда имена – не раны, а шрамы. Кит ее такую не ожидать не собирается. Брэд узнает в нем себя в юношестве – глупость, сущее ребячество, побег от действительности, в которой ты твои действия ничего не значат, потому что существует во вселенной несправедливость и с ней можно только смириться. От воспоминаний становится неуютно и страшно, Кит знает, что тянет его в бездну, темную и непроглядную, говорит "прыгай ведь у нее нет конца!". Будто столкновение с ее дном, обязательно существующим, не разобьёт их обоих в лепешку. – Просто посиди со мной и помолчи. Я не хочу оставаться единственным во всем мире, кто его знал. Во второй раз это ощущается хуже, знаешь. Брэд оставил его на рекрутов. Он никогда не мог дать Киту то, что было ему нужно – поддержку без лишних слов, скорбящую тишину на двоих – все, что он мог – это отчитывать, губить, отвлекать. Но Кит, вот ведь глупец, не слушал и продолжал падать. Постоянно звал за собой. Брэд позволяет взять себя за руку, утопить лицо на плече. Скорбь захлёстывает с головой, сбивает с ног, топит как стремительной горной реке. Печаль горчит на языке. Брэд чувствует влагу на своих щеках. И молчит.