Перья

Сакура просыпается от того, что ей жарко. А ещё на ней будто собака улеглась. И такое случалось, когда к тётушке в гости заезжала, а пёс за пару дней полюбил ее до такой степени, что готов был жить с ней. Благо, мохнатого зверя у нее все же нет, но птица никак не лучше. Это недо пернатое человекообразное существо с чего-то тоже решило что может спать на ней и в ее кровати. Ещё повезло, что гнездо не свил с его то замашками наседки и порывистым, неизвестно когда активизирующимися, инстинктами. Она потягивается сонно и сталкивая с себя мужчину, с ещё одним одеялом, садится в кровати. Ястреб на это неуважительное к нему действие, ворочается и кряхтит, кутаясь в одеяло. Сакура, откинув свое, встаёт с другой стороны. На будильнике ещё целых десять запасных минут. Не смотря на подъем по среди ночи, сонливости немного. Подойдя в пару шагов к окну, распахивает плотные шторы. На горизонте уже сеются рыжие курчавые облака, сообщая о новом наступающем дне. Кейго мычит под одеялом, задетый весёлым рассветом и просвечивающимся морозно-свежим воздухом с улицы. Направляясь в ванную, перебирает чего можно приготовить на завтрак. Пока достает из холодильника овощи, успевает продрогнуть. С хирургической точностью, присущей перфекционистам, очищает шкурки, шинкует кубиками, в конце отделяет мясо от костей. Пока завтрак, больше похожий на обед, тушится, Сакура садится за бумаги на кухонном столе. — Работать дома — ужас. Особенно с утра. Сонной походкой Кейго доходит до дивана, заваливается на него, подпирая голову рукой. Зевает и трет глаза. Он выглядит как милая плюшевая игрушка. Атмосфера уютная и почти домашняя если бы не кипа бумаг перед ней, взятая ещё со вчерашнего вечера. Таким она видит его редко. Ни о чем не беспокоящимся и безмятежным. Потому что, хотя он и выглядит беззаботным, глаза отливают тяжёлым золотом, с множеством тревог и волнений. Все это он прикрывает легкой пыльцой, которая при малейшем лучике солнца тут же вспыхивает и отвлекает от сути. Сакура не уверена, что этот блеск будет оставаться таким же в любом свете, но она совершенно точно не желает видеть холод в них при люминесцентных лампах где-нибудь в подполье. Однажды она видела такой взгляд, ей этого хватило. Пускай она и выглядела трусихой, но страх — то, что трудно контролировать. — И тебе доброе утро, — Сакура мимолётно окидывает его взглядом, развалившегося на диване, не переставая писать. — Я бы так не смог. — Ванна там, — не обращая внимания на нытьё, намекает она. — Ну во-от… Опять злой доктор явился на свет, — тянет он, подтягивая подушку себе под голову. — Я не злой доктор, не надо… — Может, и незлой, но жутко строгий. — Если что-то не устраивает — поменяй. Это не проблема, особенно для Героя. На миг он теряется, а когда спохватывается, даже привстает на кровати. — Нет-нет! Меня все устраивает. Сакура отрывается от отчета, чтобы прямо посмотреть в лицо напротив. С каплей обреченности заглядывает ему в глаза. Подавляет желание потереть переносицу и вздохнуть. — А чего ты тогда здесь драму устраиваешь? — Я э-э… Неловко чешет затылок с лохматыми волосами, подбирая слова. Она наблюдает как он садится, скрестив ноги, слава Ками, без ботинок. Цепляет взглядом край бинта, торчащий из-под серой рубашки, когда-то им здесь забытой. И вот, после плодотворных ночей ему такая как раз пригождается. — Сакура-сан, Вы поможете мне? — оттягивает полоску марли, выкрутившись. Замирает, выглядит совсем как ребёнок. — Ножницы там, — ручкой показывает в сторону полок, подвешенных на уровне вытяжки. — Ладно, ладно, — вскидывает руками, — уже иду. Все же направляется в ванную комнату, делая, насколько это возможно, самое недовольное лицо обиженного детсадовца. К тому времени, как он выползает мокрый с душа — вода с него явно не как с гуся — Сакура успевает закончить с бумагами. — Ты что полотенца не нашел? Висит же рядом, — сначала она подумала что ей показалось, но увы. С влажных волос почти стекает, с маленьких крылышек, словно у младенца какого, капает. На пол, блин! Только сырости ей не хватало. Ястреб мнется. Снова закидывает отработанным движением (скорее машинально) руку на затылок, правда одергивает сразу — мокрый. Внутри Сакуры растет раздражение с каждой секундой. Старается не смять бумагу, только отсортированную. — Оно же… твое, — мямлит он.— Неудобно как-то… — Что за детский сад! — резко поднимается из-за стола. Неудобно ему! — Фен тоже, — идёт рваным шагом, — неудобный? От резких движений Сакуры дергаются, будто она тут катаной машет. — Я же как бы в гостях у тебя…— снова играет застенчивость. Ну, и куда делся слишком-позитивный-и-наглый-Герой-номер-три? — Да что ты, — прерывает его.— А как в дом по среди ночи влезать — так это ничего. Сложенное полотенце приходится впихивать. Чтобы отвлечься от раздражения, идёт к плите. Мешает овощи, от чего они ударяют вкусно пахнущей волной пара. Выключает конфорку и оставляет. Из полки внизу достаёт аптечку. Притихший Ястреб робко обтирается. Сначала шею, затем — голову. Напряженно замирает, когда Сакура садится рядом. Щёлкает крышкой аптечки. — Так чего ты так рано вскочил? — она прерывает наконец тяжелую атмосферу. Распаковывает маток бинта косо смотрит на него. — Вкусно пахло, — несмело заговаривает он. Сакура давно замечает, что ему проще болтать глупости нежели молчать. — Как тут поспишь? — по его лицу пробегает мимолетная улыбка.— Курочка… Про себя она усмехается, наблюдая мечтающее выражение лица у Героя. У него вообще какая-то не очень нормальная реакция на мясо курицы. Нет, сырое он не ест и не дуреет от запаха крови, но готов есть сутки на пролёт. Не очень полезно, особенно если это фаст фуд. — Ясно. Сядь ближе, — подзывает его к себе, отыскивая упавшую куда-то на дно мазь. — А что насчёт свинины? Зачем спрашивать, если она и так знает ответ? Почему продолжает говорить? — Не очень, — на выдохе отвечает он. — Ты подлечишь меня, да? Да. Не для кого-то она говорит о глупостях. Для себя. Былое напоминает резью внутри и темным сном в ночи, когда случайно он повторяет его. Совсем редко, но от этого так тяжело… Ястреб оживляется, бодро подсаживается ближе с полотенцем на голове. Что, что, а лечиться у Сакуры он любит до колик. — А если нос закрыть? — стоит узнать какое настроение на сегодняшний день, перебить свое, тяжелое. — Сядь ровнее, — не больно шлепает его по здоровому плечу, — и убери, поддевает пальцем полотенце. — Я сразу почувствую, — с долей превосходства сообщает он. Настороженно поворачивает голову, будто выискивая в словах подвох. Причуда у Кейго интересная. Такая же интересная как и у него. Сколько же она с ним работает, до сих пор не перестаёт удивляться. Один нюх чего только стоит. Она не перестает его исследовать, замечать мелочи — эти птичьи замашки, но больше всего ее поражает крылья. Ладно управление ими, но чувствовать и слышать ими — каждым по отдельности — это действительно высший уровень. Даже представить сложно какая это нагрузка на мозг. Сколько их там перьев этих?.. Исследовать — привычка, появившаяся ещё в детстве. Склонившись над травой, замечает жучка, красивого с ровными кружками на крылышках. Ино этого не понимает, хватает его небрежно, срывая с листиком. Познавать новое в школе, зубрить до позна, заинтересоваться новой темой на уроке биологии. Лучшая подруга махает рукой, убегает с такими же обычными как и она одноклассницами на караоке. Ее, Сакуру, дразнят чем только можно, ведь она — зубрила, каких надо поискать. Пока все думают куда им поступать и кем, она уже давно решила. Человеческое строение она может написать с закрытыми глазами, все книги в школьной библиотеке прочитаны, выписаны понятия и выучены как таблица умножения. — Даже воробья? — перебивает воспоминания вопросом. Кейго давится воздухом. — Какого ещё воробья? Сакура фыркает, размазывая холодную мазь по затянувшимся порезам и гематомам. По чужой коже табунами пробегают мурашки, достав до верха, вызывают реакцию на плечи. — Это не смешно! — ерепенится Ястреб дернувшись. — Сами воробьёв своих ешьте! А я люблю курицу! И ничего больше! И не надо мне тут всякую дичь подсовывать! Что вообще в ней плохого? Это же не фуга. Начавшая бинтовать Сакура, едва не сдвигает наложенные пару первых стежков, при неожиданном дёрге. — Ты можешь посидеть смирно? — стоит ей сказать, Кейго угоманивается тут же, вытягивается по струнке. — Возмущаться будешь в больнице, а тут, будь добр, сиди не дёргаясь. Первые секунд десять Ястреб сидит смирно. — Ты первая начала, — по-детски продолжает он. — Может, не надо на старших лезть? Молоко на губах не обсохло, а уже важную птицу из себя строишь. — Чего?! — маленькие крылышки пушатся, а сложенная у балкона стопочка подозрительно вырастает в объёме. — Ты кого тут младенцем называешь? Подумаешь на год старше! Это ничего не значит, — фыркает. — Я и так птица. — Дело совсем не в физическом возрасте. Но что об этом говорить? С завидной частотой она принимает видимое за подлинное. Почему так доверчива? Наследственное? Столько повидать, столько пройти и преодолеть, переступать через себя и свои интересы, добиваясь большего. Но так и не научиться смотреть в глубь-суть. Каждый раз ведь на такое натыкается, говорит себе: учись на собственных ошибках, да и чужих не брезгай. Только всё равно как об стенку горох. — Да что это есть! Еще скажи что ростом не вышел. Думаешь я не читал книг? В школу не ходил? Да брось!.. Кейго заводится. Но это всё — ночь, сегодняшнее утро, — как игра. Только играешь сам против себя. Ковыряешься в подкорке, ищешь что-то. Может, второе я? Забравшееся над землей солнце, рассеивает утренние волны ваты на небе, пускает в окна апельсиновые лучи. Сквозь спальню до дивана в студии доползает целая полоска яркой ленты, ровно стелящаяся по полу, задевающая сползшего и опершегося о диван Таками. Пылинки невесомо кружатся от взмаха руки. Почему-то ей становится грустно. Вспоминать прошлое — подобно резать только подёрнувшееся коркой, а еще похоже на то, как не размачивая срывают бинт. Такое не каждый сможет вытерпеть, а положить новые не каждый решится. Все это — красивые слова на деле же получается… как получается. Зло и горько переваривать и переживать, шагать дальше, потому что нельзя останавливаться на месте — утянет на дно. Сквозь боль улыбаться, делать что должен, подбадривать других. И в конце концов смириться и принять. Еще не скоро утихнет буря внутри, а как затихнет, так жди оттепели. Но как и природа, чувства бывают обманчивы. Кажется, тепло, да и листья зеленеют, даже птицы поют, заливисто так. До первого ветра-воспоминания всё именно так и кажется. А потом и куртка никакая не спасет — продует до костей, изнутри выдует все острым ветром. Задравший голову Ястреб, смотрит на нее вопросительно, вверх тормашками разглядывая ее задумчивое лицо и затуманенные глаза. Сакура тянется первая. В золоченых пылинках, в собирающих утренний свет глазах, хочется утонуть. Задевает пальцами светлые непослушные волосы. Но тонуть совсем не хочется. Или хочется? Как понять, как определиться? И да, и нет одновременно. Ей не хочется резаться еще раз и в то же время если не попробовать, лучше не станет. Ладони скользят дальше, обводят линию челюсти и замирают. Кейго не моргая смотрит ей в глаза, куда-то вдаль, почти насквозь. Голову Сакура притягивает ближе, ложит себе на колени, чуть подается вперед, нависая. Тишина не звонкая, несуетливая — приятно замирающая. Беготня успевает надоесть, а с ним почти всегда спокойно. Даже если он немного шумный, вносящий хаос, то она уверена — он устает от шума, от всего этого, сменяющего друг друга словно кадры, перебегающие и бьющие по глазам своей яркостью и резкостью. — Сакура… — Пора завтракать. В комнате тепло от пара. За окном просыпающийся Токио. Ястреб, подлеченный и местами перебинтованный, выглядит довольным. Плюхается за стол, разваливается как у себя дома. Тянет носом воздух, ещё больше съезжает со стула под стол. — А, что, док, на завтрак будет мясо? А будет ли оно диетическое? — нахватавшийся в больнице новых слов Кейго, смотрит на Сакуру поднимая на ее же манер брови. Делает это так натурально, будто он — комиссия, не верящая документам у себя в руках. Ему не идёт. Пытаясь сделать строгое лицо и чуть морщинистое, — это выглядит смешно, нежели угрожающе-строго. — Хватит поясничать, — Сакура достает тарелки с верхнего шкафчика, а затем пару кружек. У плиты особенно густо пахнет кофе, почти перебивает овощи с мясом. В черном зернистом они оба солидарны, только Герой любит холодный, она — горячий. Но в такие утренние совместные посиделки перед началом работы, совсем не важно какое кофе, главное — компания и атмосфера. — Не забудь свое добро только забрать, — снисходительно, не давая раздражению развиться, коситься она на Ястреба, залезшего на стул с ногами. — Ты про что? — на миг замирает, задумавшись.— А, не забуду, не бойся. — Не боюсь, просто… Еще столько времени на уборку надо потратить. И потому что у меня нет столько ваз, чтобы все это расставить. Мучающийся с пультом телевизора Таками, поднимает брови: — О… Чего ты сразу не сказала? Я б тебе без очереди и со скидкой подогнал бы. Когда он так говорит, Сакура бесится. Ну сколько можно ребячества? Его легкое поведение неудержимо как порыв ветра, прошедший сквозь пальцы. Стоит отметить, что в самом начале их знакомства он был еще развязнней и непослушней. И почему-то именно сейчас ей хочется добродушно фыркнуть. — Правда? Что-то я не видела распродажи и очереди, в весь город, — она выдерживает паузу, накладывая овощи в тарелки. — Спасибо, конечно, за столь щедрое предложение. Ястреб супится. — Я не понял, — складывает руки на груди, — ты меня сейчас… Он замолкает, когда Сакура переводит глаза на телевизор за ним и ее взгляд вдруг меняется. Таками не оборачивается — знает, что на нём новости. — «Сегодня разыскиваемого много месяцев злодея, нашли сотрудники полиции прямо у участка…» — вещала ведущая, не скрывая лёгкого налета радости. Сакура возвращает взгляд на Героя. Его лицо покрывается лёгкой изморозью; нет подбадривающей улыбки до ушей, нет искр в глазах, сравнимых с блеском янтаря. — Хочешь поговорить о вчерашнем? — вопрос застаёт ее в врасплох, вырвавшись раньше, чем она успела обдумать его. Тут любой поймет, что ему не хочется. Необычно видеть его в такой сосредоточенности и серьезности. — Не уверен. В воздухе что-то витает, внедрившееся и теперь въедающееся в кожу. — Почему? — она всматривается в него, от части понимает. Откладывает палочки. — Тебе это интересно? — от него веет холодом, едва заметно, но так несвойственно для яркого характера. Глаза он до сих пор так и не оторвал от ее щеки. — «…ведётся следствие…» — вклинивается между ними новостной репортаж с тем же позитивным голосом. — Дело не в этом. Ты не доверяешь мне? Таками дергает головой, только чтобы посмотреть на нее из-под лба. Пронизывающе, до желания спрятаться за семью стенами. Непроницаемое выражение на лице делает его нечитаемым. Покрываясь коркой отчуждённости, не даёт ничему просочиться наружу. Не по этому ли, он вопросами отвечает? А внимательному взгляду доктора Харуно мало кто мог противостоять. — Почему же, доверяю, — говорит он так необычно спокойно. — Тогда в чем дело? — Я уже сказал. Сакура сводит брови. — Не хочешь говорить, так и скажи. Я не заставляю тебя объяснять мне что-то, но как твой лечащий врач я должна позаботиться о твоем здоровье. Ястреб усмехается. — Ты уже позаботилась. — Да? А что потом? Найдешь другого врача, который не задаёт глупых вопросов? — Я этого не говорил, — усмехается он опасно, лицо темнеет. Щурит узкие глаза, смотря прямо. — Правда, я благодарен тебе за все. Но впутывать тебя в свои дела я не собираюсь и не имею права, Сакура. Сакура тихо фыркает без какого-либо протеста. Прикрывает глаза на секунду, берется за палочки. —Потому что я дорожу тобой и не оставлю. Она не злится и не раздражается. Они взрослые люди и выяснять отношения можно без повышения голоса. За столом на против выдыхают тихо и глубоко. — Как знаешь. Его лицо неуловимо разглаживается, становясь прежним. Закончив мыть посуду и оставив все на сушилке, Сакура идет в спальню к шкафу. Выуживает больничный халат подлиннее, чтоб куртку на голые руки не надевать — малиновое ципао не совсем предназначено для зимы. Ино однажды бросила, что Геройский внешний вид должен соответствовать причуде. Да только что-то ее броский фиолетовый комплект совсем вот не намекает на промывку мозгов, хотя ядовитость в нём есть. Но это же Яманака. Тогда Сакура только глаза закатывает на очередной закидон. — Ты пойдешь или останешься пока? — она смотрит в сторону дивана мельком, обматывая вокруг шеи бледно-розовый шарф. — Я с тобой, — Ястреб выходит из ванной уже одетый в свою форму. — Провожу тебя до больницы, так и быть, — он делает великое одолжение для нее, натягивая свою частично постиранную куртку— разводы от крови расползаются блеклыми, но заметными пятнами. — Дорогу знаю, могу сама дойти, — придирчиво осматривая себя в зеркале, отвечает она.— Главное — перья забери. Как хочешь, но чтобы ни одного не было. — Тебе вазы подарить? — деловито натягивая перчатки, спрашивает он. — Нет, — Сакура смотрит на него угрюмо, — просто забери. — Но ты же хотела себе пару-тройку, — маленькие крылышки вытягиваются, делают несколько быстрых, но сильных махов. — Именно. Разницы не чуешь? Мне казалось у тебя хороший нюх, — пшикает пару раз на себя сладкими духами и подхватывает сумочку с ключами. — Я все. Она смотрит на Ястреба, мучающегося уже с застёжкой молнии. — Знаешь, я тебя снаружи подожду, — она разворачивается к двери. — Нет, стой! — Таками мечется, застёжка вдруг (наконец) вжикает вверх. Он порывисто бежит к дивану, хватая всю кучку, прижимая к себе и так и выбегает в пролет, роняя и подбирая. Сакура смотрит на этот цирк скептически, но ничего не говорит. Вызванный лифт спускается сверху с бабушкой. — Доброе утро, Чие-баа-сан, — здоровается доктор, пока Герой-тройка подбирая-роняя, запрыгивает в просторную кабину. — Простите, извините… Я это… положу… А, нет, лучше так, — встречаясь со старушечьим взглядом, похожим на вороний, резко передумывает он. — Ездят тут всякие, — ворчит под нос она. — А Вы куда по утру? — легко спрашивает Сакура, обращаясь к знакомой. — Уж явно не куда вы, молодые люди, — скрипит она под нос допотопной ссохшейся дверью. Острым старушечьим глазом осматривает их обоих с ног до головы. Ястреб мученически сдерживается от того чтобы не сморщиться. Сначала от голоса, потом от взгляда. Сакура кажется ему бесстрашной, обращаясь к ней. Он вот предпочел бы громоздкого злодея, нежели маленькую обманчиво-беззащитную бабушку-божий-одуванчик. От них, да и женщин в общем, неизвестно чего ожидать. Решает не поднимать упавшие перья сейчас. — Как там Сасори-сан? Все так же пропадает, да? Ястреб напрягается, заслышав незнакомое имя. Смотрит на поджавшую губы, старуху. — Хм, — невнятно бормочет что-то она, шамкает морщинистым ртом. Наконец, чуть поднимает голову. — Да. Он вот совсем не впечатлён ее несговорчивостью. Ну не он же причина? Кто этот Сасори, что о нем при посторонних говорить нельзя? Злодей что ли? — Можете передать ему при встрече, чтобы он связался со мной? Кейго сдерживается от того чтобы не поднять до лба брови. Сакура оказывается не только бесстрашной. Но этот знакомый хотя бы не злодей. Из разговора похож на коллегу. — Да что ж я тебе сторож или гонец? — почти вспылила старуха, но была явно в негодовании. — Он как приходит, так и словом лишним не обмолвиться! А когда — так по среди ночи может копошится! — О, ясно, — понятливо кивает Сакура в ответ. Старуха хочет продолжить свой праведный гнев выговаривать доктору, но Ястреб решает вставить свои пять ре. И лучше бы не делал этого, честное слово. — Так позвоните ему, — выдает очевидное он и чуть не разводит руки в стороны. Его смеряют такими перекрёстным взглядами, что захотелось в миг сжаться до размеров атома. Женщины — существа мало изученные, слишком не стандартные со своей логикой, и как же хорошо что у него нет ни жены, ни детей. Он уже сочувствует Старателю. Его спасает звук открывающихся дверей лифта и он благодарен им. Схватив лежавшие на полу перья, вылетает из кабинки пулей, позабыв о всякой вежливости.