Тёплая ночь

Была тёплая летняя ночь. По комнате гулял нежный ветерок, приглашённый открытым настежь окном. Он едва задевал тюль, аккуратно касался кожи, оставляя после себя приятные мурашки. В произведениях классической литературы такие ночи сводят с ума поэтов и влюблённых: первые, гонимые вдохновением, самозабвенно пишут стихи, вторые же лезут в окна, едва дыша, признаются в чувствах, сбегают и целуются до дурноты в тени какого-нибудь векового дерева. Но мне и моему другу до подобного не было никакого дела. Проживать такие чувства нам было не с кем, поэтому мы коротали время, растрачивая столь волшебные минуты на болтовню. Я лежал на спине, подняв одну ногу к потолку, рисуя носком в воздухе различные фигуры. — По-твоему все люди добрые? Сейчас я старательно выводил крестик, будто стараясь порадовать своего собеседника, который сидел на полу перед моей кроватью, сложив ноги по-турецки, и шагал человечком из пальцев. — Кто тебе такое сказал? — Иисус, явно удивившись вопросу, прекратил свою пальчиковую прогулку и поднял на мою ногу заинтересованный взгляд. — Ну, так говорят. Злых людей нет на свете, потому что ты сделал нас «по своему образу и подобию», — последнюю фразу я постарался произнести как можно более пафосно, пародируя высокомерный тон моего отца. — Да, я считаю, что злых людей нет. Не потому, что все на меня похожи, а просто. Так вот я устроил, имею право в конце концов. Тем более, — он смущённо опустил голову и будто продолжил говорить не со мной, а со своей грудной клеткой, — я тоже иногда злюсь. Про потоп слышал? Я тут же прекратил рисование и сел на край кровати, чтобы лучше видеть Иисуса. В этот раз он был одет в рваные на коленках чёрные джинсы и потертую рубашку в красную клетку поверх белой футболки. На груди, там, где у меня висела его миниатюрная грустная копия, болтался медный кактус в горшочке. В эту минуту его взгляд выражал искреннее сожаление. «Подумаешь, потопил 95% всего живого, не вымерли же!» — хотел подбодрить его я, но вовремя остановился. — С потопом это ты, конечно, выдал. Но тебя же никто не слушался, любой бы на твоем месте сорвался. Ещё услышав первый раз эту историю, я проникся сочувствием к Богу (тяжело ведь, когда ты хочешь всем помочь, а в тебя никто не верит). Теперь же, когда он, смущенный, сидел прямо передо мной, воздержаться от оценки было невозможно. Подумав немного, я спросил: — А почему тогда в мире так много зла, если все добрые? Зачем люди воюют, воруют, убивают? («Мыслят стереотипами», — добавил я про себя) — Всё немного сложнее, — уголки его губ поползли вверх, а взгляд устремился в пустоту, намекая на то, что разговор будет долгим, — нет людей злых, есть люди запутавшиеся. — Это как? — Ну. Смотри, я тебе попробую схематично объяснить. На этих словах Иисус начал ёрзать по полу, усаживаясь поудобнее, видимо собираясь активно вовлекать в объяснение всё своё тело. Он подогнул под себя одну ногу, а вторую, наоборот, поджал к подбородку, руки поднял на уровень лица и вдохновенно посмотрел мне в глаза. — Представь, что внутри каждого человека есть сердце, похоже на огонёк, — он начертил ладонями в воздухе круг, — оно светится и греет. От него идут ленточки, — пальцы поползли в стороны, — это и есть душа. Если эти ленты идут ровно, не путаясь, не мешая друг другу, человек чувствует тепло своего сердца, видит его свет. Он поступает по-доброму, потому что внутри его души гармония и уют. Понимаешь? — Допустим. — Мне нравилось наблюдать, с какой нежностью и любовью Иисус рассказывает об устройстве человеческой души. Его глаза горели так, словно в этом мире не было ничего прекраснее предмета нашего разговора. Я готов был даже смириться с таким банальным сравнением («Серьезно, сердце — огонёк, сколько раз мы это слышали?»). Выражая заинтересованность, я склонил голову чуть на бок и спросил, — А ленты это что? Он задумался: — Сложно сказать конкретно. Наверное, людские мысли, действия, что-то такое. Я постарался представить, как выглядят ленточки внутри каждого члена моей семьи, о своих думать как-то побоялся. Иисус тем временем продолжил: — Бывает, что люди путаются, завязывают непонятные узлы, которые перекрывают свет, и тогда, в темноте, от страха или ещё от чего, начинают творить невесть что. Чтобы они прекратили, надо эти узлы распутать. Кто-то сам справляется, не даёт концам души вновь переплетаться между собой, отделяет каждую ленточку, изучает её. Это сложно, но выполнимо. Кому-то требуется помощь со стороны, от друзей, любимых, психологов. А кому-то пофиг, они вертятся во все стороны, их ленты путаются от малейшего импульса со стороны, им всё равно, что творится внутри души, предпочитают туда вообще не заглядывать. Подумав, я спросил: — Так появился Гитлер? Его ленточки запутали в художке, поэтому он решил… — Не хочу о нём, — резко перебил меня Иисус, заметно помрачнев от этого вопроса. Мне стало неловко. Он так старался, создавал людей, среди которых очень много хороших, а я почему-то решил вспомнить одного из худших. — Прости. — Ничего, я понимаю, почему ты привёл в пример именно его. Думаю, Гитлер не знал, что его ленты превратились в тёмный ком. Он был убеждён, что действует правильно, что мир должен ответить за унижение его родины и всё такое. В нём никто разбираться не стал, время тогда сложное было. Мы замолчали. У каждого в голове были свои мысли. Всё в комнате дышало умиротворением, мне было непривычно спокойно. — Или, допустим, пустил ты к себе в душу какого-нибудь морального урода, — резко прервал тишину Иисус, — а он взял и обрезал все ленты. Ещё и нассал по углам, потому что так делали его отец, его дед и прадед. Я засмеялся от этого неожиданного уточнения, мой собеседник тоже. — И что тогда делать? Голое сердце беззащитно. Да и как без души жить. — Помыть все хорошенько с хлоркой, а потом новые ленточки прикрепить. Может оно и хорошо даже, что просто обрезал, а то бывает такое наворотят, что уже не распутаешь без последствий. Увлечённые разговором, мы не заметили, как небо начало бледнеть. Ночь отступала, спать совсем не хотелось. «Получается, каждый заслуживает прощения и разбора? Потому что за злыми поступками кроется личная трагедия?» — Ну а дьявол, — спросил я, — что у него с ленточками? Иисус устало приподнял брови. — Ну а дьявол просто говнюк. «А, может, и не каждый.»