***
— Вы любили этого человека? — раннее спросил его Ацуши. — Если бы это была моя любимая, я бы умер с ней, — легко выдал он полуправду. Потому что Одасаку не был женщиной, а Дазай делал нечто более важное и трудное, чем просто умер с ним. Он жил ради Оды. Складывается ощущение, что Дазаю суждено влюбляться в тех, из-за кого он хочет стать тем, кем его считают.***
Если называть добро оковами, то только в них можно заковать Дазая. Однако, добро — это оружие, и только от владельца зависит, какую форму оно примет. Иногда оно работает на руку Дазаю — ведь он хочет помогать людям, спасать их, защищать тех, кого вырастил. И это значит, что Дазай хоть чуточку, но хороший. Но это же оружие могло вонзиться в самого носителя, если он переступал черту. Иногда полный верности взгляд Ацуши ощущался ножом, подставленным к горлу. Было непонятно, приносит это боль или освобождение. Иногда Дазай думал, что было бы неплохо выяснить, что именно.***
Когда в Агентство приходила заблудшая душа с заданием, больше подходящим для работы полиции, Ацуши говорит: «Мы Вам поможем», а потом смотрит на Дазая, с нетерпением ожидая одобрительного кивка в подтверждение своих слов. (Ведь нельзя даже рассматривать вероятность того, что Дазай может отказать в помощи кому-то). Ацуши сияет от счастья, когда Дазай с неохотой всё-таки выполняет бумажную работу, но не говорит ни слова, когда у наставника уходит слишком много времени, чтобы отдать бумаги Куникиде. (Нельзя давать Куникиде расслабляться). Ацуши улыбается и говорит «Спасибо Вам, Дазай-сан» без грамма удивления, когда наступает очередь Дазая принести чай на утреннюю встречу. Если бы только несколько лет назад желание стать хорошим человеком было мольбой — которую одновременно невозможно и невероятно легко выполнить, потому что Одасаку понимал, что пустота во всех одинакова. Он был единственным, кто смотрел на Дазая и видел в нём человека, которого могли изменить поступки и решения; невозможно было оставить позади всю жизнь и всё, что формировало его до этого момента; невероятно легко сделать это ради Одасаку, ради себя, полностью посвятить себя спасению людей; и потом, непоколебимая вера и непреодолимая уверенность Ацуши в доброте Дазая — это неизменный приказ, который слаще, чем смертоносный зов сирены. Ацуши — свет, что ярче закатного солнца. Толчок с обрыва, любимый способ Дазая упасть.***
Он прошёл через огромное количество ситуаций, в которых сердце замирало, но только сейчас Дазай впервые был близок к обмороку. Ацуши застал его врасплох у здания Агентства, его лицо сияет пока он впихивает что-то Дазаю в руки. Цветы. Поначалу Дазай не признает их, но затем распознаёт смесь цветов и бутонов, лепестков таких же жёлтых, как сияющее солнце на светлых волосах Ацуши. — Спасибо, что всегда заботитесь обо мне! — сияя, выпаливает Ацуши. Как только Дазай убеждается, что не уронит букет, понимает, что не может двигаться. Он чувствует букет в руках, но всё что видит — это Ацуши. Спасибо тебе, начинает Дазай… Или же только хочет начать, потому что дыхание перехватывает от осознания, что никто раньше не делал подобного. Конечно, он получал подарки и благодарности, но причинами им были либо страх, либо подкуп, либо же дарящий был знаком только с одной стороной Дазая. Никто и никогда, зная его, не делал чего-то подобного. Это несколько удручает. — Дазай-сан, всё хорошо? — спрашивает Ацуши, и чем дольше Дазай молчит, тем сильнее Ацуши хмурит брови. У Дазая вновь появляются силы говорить: «Спасибо, Ацуши-кун. За цветы и за то, что также заботишься обо мне». Затем он дразнится: — Слушай, Ацуши-кун, раз уж ты покупаешь мне цветы, может начнёшь называть меня Осаму-кун? — Нет, — отвечает Ацуши. — Осаму-чан? — ещё раз пытается Дазай. — Точно нет. Дазай постукивает пальцем по подбородку, глубоко задумавшись: — А как насчёт… дорогой? — Дазай-сан! Наконец ему удаётся подколоть Ацуши. Раздражение на его лице выглядит очень мило. Заходя в здание агентства, Дазай продолжает придумывать разные прозвища, пересиливая все отказы Ацуши.***
— Ацуши-кун, ты правда считаешь меня хорошим человеком? — Я Вам уже говорил, — отвечает Ацуши. Дазай отклоняется назад на стуле, смотря в потолок. Ему не надо говорить «Я совершил много ужасных поступков». Они оба знают это. — Всё время, что я знаю Вас, — продолжил Ацуши, — Вы защищали этот город и людей в нём. Вы сами выбираете это, даже если это очень тяжело. Почему бы Вам не быть хорошим человеком после этого? Так просто. Дазай знает, что Ацуши больше не видит мир в чёрно-белом цвете, но он всё ещё отвечает на подобные вопросы, как будто это что-то очевидное и простое. — Как Вам кажется, Кёка-чан хороший человек? С удивлением Дазай вновь обращает внимание на Ацуши: — Конечно. — Вот видите, — Ацуши медленно и мило улыбается Дазаю и возвращается к работе. На какое-то время голову заполоняют мысли по этому поводу. «Кёка была ребёнком», говорит разум Дазая. «Как и Вы», говорит голос Ацуши. «Она больше не убивает», твердит сознание. «Возможно, но она убьёт для праведного дела. И мы не презираем её за это.» «Но…» «У бывшего убийцы нет права быть хорошим человеком. Вы правда верите в это?» Как-то раз Дазай даже спросил Кёку об этом. Но он говорил о ком-то другом: о ней и о мужчине, который написал книгу о том, как отбросить своё прошлое и стать человеком, заслуживающего лучшего. Может, ему пора задуматься и о себе? Когда всего на мгновение Дазай отводит взгляд от своей тени, он видит её проблеск в затяжном свете Одасаку и ярком тепле Ацуши: по своей сути он — не испорченная душа, а добро — это то, чем ты являешься в силу того, что делаешь. Несправедливо, что Ацуши такой рассудительный. Несправедливо, что из-за Ацуши ему так хорошо. В последнее время Дазай думает, что нашёл смысл жизни. Он прикладывает руку к груди, прямо над сердцем, где чувствовалась томительная боль.***
Ещё один день, и ещё одно без проблем раскрытое дело. — Дазай-сан, — лицо Ацуши всё ещё красное после погони за преступниками банды, чьи жертвы очень напоминали Ацуши и семью Акутагава много лет назад. Дазай был очень ласков с детьми, и Ацуши заметил это. — Это было очень мило с Вашей стороны. И больше Дазай не может отрицать то, как бьётся его сердце. — Боже, Ацуши-кун, — слегка игриво говорит Дазай. — Сначала цветы, теперь это. Будь осторожен, у меня начинает появляться определённая… реакция. С любопытством Ацуши наклоняет голову, и затем произносит: — Я знаю. В этот раз Дазай всего на миг поражается такому ответу, но замолчал: — Ты знаешь? — Конечно. Как Вы думаете, зачем я это делаю, — подперев подбородок рукой, Ацуши наблюдает за мыслительным процессом Дазая. — Вы всё время подбадриваете меня, и мне очень хорошо от этого. Я хочу делать то же самое для Вас. А. Так вот в чём дело. Дазай пытается подавить смех, предположив, что Ацуши может знать другое значение фразы, на которую отреагировала глубинная часть Дазая. — Я рад, — тихим голосом отвечает Дазай, ведь знал, что рядом вместе с Йосано стоит Куникида, который ударит его, если раскроет правду, — что могу сделать тебе хорошо, Ацуши-кун. Ацуши на своем стуле подкатывает чуть ближе, настолько, что Дазай чувствует дыхание на своей щеке: — Я хочу… Рядом с ними скрипит стул Рампо, как только тот неожиданно встаёт с него: — Я не могу работать в таких условиях! Куникида! Сделай что-нибудь! Он проходит мимо них, Куникида прерывает свою речь, моргая. Рампо входит в кабинет Фукудзавы и закрывает за собой дверь. — Что ты сделал, Дазай? — смирившись, спрашивает Куникида, игнорируя протест Дазая: «Я правда не сделал ничего плохого, Куникида-кун, я просто мило поболтал с Ацуши-куном! Мы работали!» Когда Дазай в ответ глядит на Ацуши, тот отворачивается, а на щеках появляется румянец. Момент был испорчен.***
Спустя несколько часов, Дазай напоказ потягивается и зевает. Рампо так и не вернулся, а близнецы Танидзаки уже ушли домой. Солнце садится, а значит для Дазая это подходящее время, чтобы начать собираться. Заметив это, Ацуши оживляется: — Я тоже ухожу! Пожалуйста, подождите меня. Дазай замедляет шаг, пока Ацуши хватает сумку и торопится за ним вниз по коридору и затем на улицу, где небо подсвечено розовым и оранжевым. — Ранее я хотел сказать, — начинает Ацуши, пока ноги ведут их по направлению к общежитию. — Я… эх. Его губы с решительностью поджаты, видно, что он в сомнениях. Это выглядит так мило, Дазай не выдерживает и снова дразнит. — Если ты пытаешься спросить меня, — говорит он, — то, конечно, предложение называть меня «Осаму-кун» до сих пор в силе для такого милашки, как ты. На это Ацуши фыркает, но затем улыбается. — Знаете, Вы тоже милый, — он останавливается под уличным фонарём. — Или же привлекательный. И добрый, и замечательный. Вы особенный для меня. Я… Неожиданно он подаётся вперёд и прижимается своими губами к чужим. Почему-то Дазай не предвидел этого. Зло ожидает зла, как-то раз сказал Дазай, но это не про Ацуши, и видимо, это также больше не про Дазая. Он, на самом деле, никогда не думал, что обворожительные комплименты Ацуши, который просто восхищён своим наставником, могут значить что-то иное, даже если для Дазая он стал чем-то большим. Дазай начинает разжимать губы, но прежде чем наконец успевает почувствовать вкус, Ацуши резко отстраняется. — Извините! — выдыхает Ацуши. — Я должен был спросить. Обязательно надо спросить, перед тем как делать подобное. Дазай-сан. Вы мне очень нравитесь, и я очень хочу снова поцеловать Вас. Дазай издаёт лёгкий смешок, удивившись в хорошем смысле. — Тебе и не надо спрашивать, Ацуши-кун, — искренне признаётся Дазай. — Может я и не заслуживаю оставлять тебя себе, но я точно собираюсь это сделать. Он притягивает Ацуши обратно, и в этот раз они встречаются как раз для поцелуя. Каким-то образом Ацуши читал между строк и проник в его ужасную душу, в самые глубины сердца Дазая. Ему удалось найти не только, что любил, но и то, чего желал сам Дазай. Несмотря на то, что Дазай мог предугадать любой исход и чужое решение, несмотря на то, что он знал себя и все свои изъяны, действий Ацуши он предугадать не смог. И того, что Ацуши будет знать Дазая лучше, чем он сам, и того, как будут ощущаться слова Ацуши и его прикосновения на коже. Приятно.***
— Ацуши-кун, — стон, который издаёт Дазай, ненамеренный, но он растягивает его. — Ацуши… Ах. С обнаженной грудью он лежит на спине на своем футоне, и над ним склоняется Ацуши. Тот с силой делает засосы, оскаленными зубами впивается в нежную кожу на горле. С того момента как несколько месяцев назад Ацуши признался Дазаю, он стал увереннее управляться с его телом. Дазай пытается дотянуться до него, но руки зажаты над головой; пока они касаются друг друга кожа к коже, тигр под контролем, но даже одной рукой Ацуши невероятно сильно держит чужие запястья. Другой рукой он обхватывает член Дазая и медленно ласкает его, пока сам дальше углубляет поцелуй, в котором задыхается. Бедра напряжены, Ацуши продолжает ослаблять хватку до тех пор, пока на члене не касаются только лёгкими натирающими движениями, а Дазай, толкаясь бедрами, следует за ними всё выше, пока на футоне не остаются только кончики больших пальцев ног. — Ацуши-кун, — снова вздыхает Дазай, — Хватит… дразнить– — Но ведь всё хорошо, О-са-му-сан, — дразнит он и обхватывает ладонью головку члена. Он такой тихий и спокойный, и Дазай удивился бы, если бы не то, как дыхание Ацуши учащается, губы приоткрыты пока он смотрит на сходящего с ума под ним Дазая. — Вы ведь хороший мальчик, не так ли? — Ацуши утыкается носом во влажные волосы Дазая, по пути покусывая. Дазай хороший? Ацуши думает, что да. Дазай хочет быть хорошим; может быть таким; он хороший, для Ацуши. Большую часть времени и сейчас. — Ты слишком отстранён, — упрекает Ацуши, но это не больше, чем просто наблюдение; он привык к тому, как пустота исчезает на краю его сознания, или как ведёт себя разум Дазая, когда Ацуши хвалит его. Обычно так и происходит, но не сейчас, потому что Дазай не получает удовольствие. Теперь Ацуши знает, как вернуть Дазая обратно в настоящее. Губы легко касаются уха: — Сосредоточьтесь на мне, Осаму-сан. Вы такой милый. Дазай бесстыдно стонет, кивая, когда Ацуши сильнее хватает его член, и дрочит кулаком быстро и нещадно. — Ацуши-кун, я сейчас… сильнее— Дазай всегда был громким, но сейчас особенно, и он понимает это, извиваясь в крепкой хватке Ацуши. Ацуши целует его чуть дольше, чем лёгкое прикосновение губ, и когда отстраняется, внимательно смотрит на Дазая, чьи щёки залил румянец. — Вы такой громкий. Кто-то может Вас услышать, — говорит Ацуши, затаив дыхание от смущения и гордости. Это взгляд, который озаряет его лицо, когда он хорошо справился с заданием, взгляд, когда он впервые взял инициативу на себя и поцеловал Дазая. — Хочешь, чтобы все остальные тоже знали, какой ты милый и хороший, а? Нет… это только для Ацуши. Быть хорошим — это то, что он тщательно оберегает, потому что это очень личное, драгоценное и опасное. Его не заботило желание прекратить стонать, вздыхать и извиваться в руках Ацуши. Наконец Ацуши выпустил запястья Дазая из рук, так что теперь он мог обхватить его щёки, в этот раз поцелуй вышел долгим и глубоким. Его язык скользит по языку Дазая, который теперь свободными руками цепляется за чужие плечи. Он сосёт язык Ацуши и стонет, пока ему поглаживают член. Дазай почти всхлипывает Ацуши в рот, когда дёргается в оргазме, и сперма брызгает между их тел. — Блять, ахххх, Ацуши, Ацуши, — стонет Дазай. Сперма даже не перестаёт вытекать из члена, прежде чем Ацуши проводит по нему пальцами и опускает их ко отверстию. В какой-то момент Ацуши стягивает с себя штаны и останавливается, слизывая сперму Дазая с руки, и улыбается: — Хорошо? — его большой палец поглаживает колечко мышц. Вариант не почувствовать член Ацуши в себе, никогда не рассматривался, независимо от того, насколько Дазай был чувствителен. — Да, да, сейчас, — требовал он, глаза замечают каплю спермы на подбородке Ацуши, и обратно в чувства Дазая приводит ощущения растекающейся около входа его же спермы. Ацуши наклоняется, снова прижимая Дазая сверху, проталкивая пальцы вперёд.***
В подобные ночи никто из них никогда не возвращался в свои комнаты. Ацуши снова жил один, а значит никого не волнует вернётся он или нет, хотя это особо и не было секретом. Обычно Дазай старательно защищал свои слабости. Но Ацуши — не слабость, ведь с ним Дазай может больше, чем постоять за себя. Ацуши делает его сильнее, делает Дазая лучше. Он знает, что Ацуши сказал бы то же самое. Они оба делают друг друга лучше. —Вы улыбаетесь, — скривив губы подмечает Ацуши. Волосы всё ещё растрёпаны, и кожа влажная от пота. Он прекрасен. — Вы что-то задумали? —Хм, — напевает Дазай. — Может быть, я просто счастлив. И в конце концов он доволен. Рад тому, что он здесь, вместе с Ацуши в довольстве и тепле. Ацуши с недоверием смотрит на него, сомневаясь, что Дазай впервые чего-то не планирует. Но он просто прижимается ближе и говорит: —Хорошо.