Оковы для призрака. Взгляд Дмитрия

Моя хорошая демонстрация того, что меня «видели, но не слышали» на слушании, по-видимому, принесла мне право на некоторых посетителей. Мне еще не разрешали выходить в реальный мир, но небольшое собрание в моей гостиной было лучше, чем полная изоляция, которую я ожидал. Мне даже разрешили встретиться с ними наедине — по крайней мере, с небольшой долей «очарования» от Василисы. Возможно, Адриан мог бы помочь ей, но в данный момент он был не в том состоянии, чтобы сделать это. Они вместе с Кристианом были разбросаны по комнате, но никто из нас толком не разговаривал друг с другом. Когда они прибыли, я сначала любезно предложил им воды, но это был последний настоящий разговор между кем-либо из нас. Все остальное было сказано случайными, сбивающими с толку взглядами, из-за которых их сообщения терялись при переводе. — Итак, кто-нибудь точно знает, зачем мы встречаемся? — Адриан говорил с полом больше, чем кто-либо из нас в частности. Со вчерашнего слушания он еще больше ушел в себя. Или в бутылку. Казалось, все это замечали, но никто не хотел признавать его нисходящую спираль. — Я… — Василиса посмотрела между мной и Кристианом, прежде чем вернуться к Адриану. — Я не уверена, на самом деле. — Разве ты не просила всех нас встретиться? — я спросил. Василиса была той, кто все это организовал, поэтому я предположил, что она также определила нашу повестку дня. Или, по крайней мере, она должна была знать, что происходит. — Нет, я… Что бы она ни собиралась сказать, ее прервал кто-то, ворвавшийся в дверь. Моя защита быстро усилилась, хотя я не мог сказать, был ли страх больше физическим или психологическим. Мистер Мазур оказал на меня такое воздействие. — Хорошо, значит, нам нужно действовать быстро, — змей без приветствия бросил стопку папок на журнальный столик, и несколько документов выскользнули на стол. Он быстро вставил их обратно, но не раньше, чем я увидел рисунки, а не строки текста. — Защита настаивает на переносе даты суда над Роуз, и между их доказательствами и той глупой речью, которую она произнесла, у них более чем достаточно оснований для победы. От Василисы донесся тихий писклявый звук. — Что это значит для нее, если ее признают виновной? Пожизненное заключение? — Кристиан успокаивающе погладил Василису по спине. Я была благодарен, что он снова полностью вернулся в ее жизнь. Я знал, что их отчуждение было источником стресса для Василисы, и в промежутке между этим, общением со мной, моим конфликтом с Розой, а теперь и этим испытанием, наконец, иметь кого-то, на кого она могла бы опереться, вместо того, чтобы постоянно предлагать поддержку, было хорошо для нее. — К сожалению, нет, — он рассмеялся, хотя и невесело, но все равно рассмеялся. — Ее жизнь на кону. Ты думаешь, это смешно? — мои глаза были полностью сосредоточены на мистере Мазуре, но я мог слышать, как кто-то слегка ахнул, когда головоломка сложилась вместе с моими словами: осуждение означало смерть, а не тюрьму. — Я могу заверить тебя, Беликов, я не нахожу это ни в малейшей степени смешным. Будущее Розмари очень важно для меня, и я намерен убедиться, что она доживет до этого момента. — Почему? Она просто еще одна пешка в твоей игре? — хотя Змей и не был членом Королевской семьи, он обладал властью как один из них. Возможно, в большей степени потому, что он лично боролся за каждую унцию власти и уважения, которые у него были, вместо того, чтобы опираться на имя своих предков. Но я знал больше, чем кто-либо другой, что за власть приходится платить. Если бы он не хотел лично платить за это, он бы попросил об одолжении или использовал страх, чтобы заставить других заплатить за него. — Почему тебя это волнует? Наконец он перестал раскладывать свои вещи и встал, чтобы как следует посмотреть на меня. — Возможно, лучший вопрос заключается в следующем…почему ты это делаешь? Вопрос, казалось, повис в воздухе, как и мое заметное отсутствие ответа. Я задавал себе один и тот же вопрос снова и снова. Почему меня это волновало? Или, по крайней мере, почему меня это так волновало? После того как меня сопроводили домой после слушания, первые несколько часов я был в шоке. Я начал понимать, что, вероятно, был в шоке с того момента, как они увели ее от меня в цепях. Я действительно не мог вспомнить время между тем первым моментом и слушанием, когда мой разум не был полностью поглощен мыслями о ней и ее благополучии. Однако только после того, как я начал выходить из этого шока, я начал задаваться вопросом, почему. Почему я был так поглощен ею? Очевидно, я бы никогда не хотел, чтобы Роуз причинили какой-либо вред. Я мог бы легко признать это. Возможно, одно это могло бы оправдать мое беспокойство за нее и ее нынешнее затруднительное положение. Роуз, несмотря на наши разногласия и мою неспособность установить с ней какой-либо реальный контакт, все еще была тем, кого я уважал. Кроме того, мне не нужно было любить ее, чтобы заботиться о ней настолько, чтобы беспокоиться о ней. Мне не нужно было быть преданным ей, чтобы поддерживать. Но я был готов сражаться за нее насмерть. И не против стригоев, которые были очевидным и хорошо признанным врагом. Нет, я был готов сражаться с теми, кого следовало считать нашими братьями. Я был готов сражаться с «хорошими парнями», чтобы обезопасить ее, потому что ее безопасность значила для меня больше, чем «правильно» или «неправильно». С внешней точки зрения, королевская гвардия была мастерами в своем деле, чтобы задержать вероятного подозреваемого в убийстве. Стражи были «правильными» в этой ситуации, а Роза была «неправильной». Однако тогда это не имело для меня значения. Если быть до конца честным, то сейчас это тоже не имело для меня особого значения. Какая-то часть меня знала, что, несмотря ни на что, я всегда буду на стороне Розы. К черту правосудие и закон, я всегда буду на ее стороне. Это намекало на нечто большее, чем просто уважение. Это также намекало на нечто большее, чем простая забота. Это пролетело над идеей верности и перешло прямо в сферу преданности. Это была идея, с которой мне было трудно смириться, учитывая, что я должен быть последним человеком, посвящающим себя ей. Мое обязательство должно было заключаться в том, чтобы держать ее в безопасности — от меня. Но почему я не должен быть готов сражаться бок о бок с ней в битве? Мы оба были готовы сражаться вместе, чтобы выполнить наше обещание Василисе — тогда, когда мы оба были стражами, а затем снова с ней как со стражем, как с человеком вечной благодарности. Возможно, Василиса была единственной причиной, по которой я так беспокоился о ней в первую очередь. Возможно, моя преданность Розе была просто продолжением моей преданности Василисе, учитывая, что Роза была одним из самых дорогих ей людей. Позволить Розе причинить вред, в конце концов, только навредит Василисе. Верно? Идея была в лучшем случае запутанной, а в худшем — полной ложью. Хотя Роза была очень важна для Василисы, и я знал, что был бы более чем счастлив защитить Роуз, если бы это было необходимо, чтобы сделать Василису счастливой, я также знал, что мое обещание Василисе не имело никакого отношения к тому, почему я боролся в тот день. Я дрался из-за Розы, а не из-за принцессы. Все продолжали пытаться разыграть это так, будто я тоже инстинктивно реагирую на угрозу, что, как я знал, было очередной ложью. У меня было более чем достаточно времени, чтобы осознать, что происходит, но я активно сделал выбор бороться с Розой и за нее. Мое навязчивое беспокойство о ней после, возможно, не было активным выбором (оглядываясь назад, это было более инстинктивно и естественно, чем что-либо еще), но решение поставить ее жизнь выше других? Я сделал этот выбор без малейших сожалений. Вот почему я не стал добавлять свои показания к показаниям других — включая Адамса, Хантера и даже Филлипса, — когда они сказали, что я действовал импульсивно. Я знал, что при необходимости снова сделаю тот же выбор. Я не ставил себя в вину, рассказывая это чиновникам, которые допрашивали меня об инциденте, но я бы тоже не стал лгать. Я просто хранил молчание и позволил смятению бушевать внутри меня. Я решил пойти по тому же пути с мистером Мазуром. — У меня есть свои причины, — заверил я его. — Как и у меня. Прошел еще один момент напряженного молчания, прежде чем он вернулся к своим бумагам, полностью отмахнувшись от нашего взаимодействия. — Теперь нам нужно сделать наш круг как можно меньше, пока у нас не появится больше идей о том, как мы собираемся вытащить ее из этой передряги. — Вытащить? — Адриан откинулся на спинку стула. Из-за этой позы он не выглядел расслабленным настолько, чтобы казаться полуустойчивым. Казалось, он тяжело откинулся на спинку стула, как будто это было единственное, что удерживало его от падения на пол. — Как, по-твоему, мы это сделаем? — У вас есть еще какая-нибудь информация? Может быть, какое-нибудь доказательство того, что ее там не было? — Кристиан потянулся за одной из папок, но его рука была отбита. Он быстро отстранился, потирая рану и глядя на свою девушку в поисках сочувствия. Она, казалось, вообще не заметила пренебрежения по отношению к нему. — Должен быть кто-то, кто может подтвердить, что видел ее во время… инцидента, — она быстро взглянула на Адриана, но он, казалось, не слышал ее. А если и знал, то проигнорировал ее и любые возможные эмоции, которые могли вызвать эти слова. Как бы сильно я ни ненавидел оцепенение, которое иногда окружало меня, я начинал понимать, насколько оно может быть необходимо в качестве убежища в подобных случаях. Он справлялся, и прямо сейчас этого было достаточно. — Я был там», — настаивал Адриан. — Я знаю, что был там в то время. По крайней мере, большую часть времени. У меня просто нет никакого способа подтвердить это. — И я не хочу обидеть, Адриан, но в то время как твоя лояльность должна рассматриваться как разделенная между Розой и вашей тетей, учитывая обстоятельства, теперь, когда вы оказали поддержку Розе, это испортит любые ваши показания. — Что, если я смогу подтвердить его показания? Он был со мной как раз перед тем, как пойти к ней. Василиса и Кристиан выглядели несколько обнадеживающе, но мистер Мазур быстро отмахнулся от меня. — Твои показания были бы еще менее приняты по нескольким очень очевидным причинам, — когда он говорил, в его голосе звучал определенный яд. Прежде чем я успел усомниться в этом или защититься, он продолжил, — Кроме того, это не совсем тот маршрут, по которому я планирую идти. — Да? И какую защиту ты думаешь использовать? Он улыбнулся на вопрос Василисы. — Я не собираюсь прибегать к юридической защите. Дело Роуз таким образом выиграть невозможно. Пришло время вытащить ее отсюда. — Вытащить? — Кристиан казался почти удивленным. — Вытащить, — повторил он. Он открыл толстую папку, вытащил небольшой план тюрьмы и передал его Кристиану, прежде чем предложить мне очень подробную карту Двора, которая включала все ключевые точки входа, пост охраны, стандартный маршрут патрулирования и многое другое. Наконец он вытащил небольшое уведомление о предстоящих похоронах королевы Татьяны. — Нам нужно быстро все спланировать. У нас не так много времени. Я уставился на всю эту информацию в некоторой форме благоговения, задаваясь вопросом, как у этого человека хватило сил и средств даже понять, не говоря уже о попытке, что-то подобное. Всех нас могли бы судить за государственную измену только за то, что мы рассмотрели то, что он предлагал. И все же, как и раньше, мое чувство добра и зла вылетело в окно. Очевидно, все остальные чувствовали то же самое. Мы просматривали различные бумаги, время от времени поглядывая на дверь, чтобы убедиться, что никто не застукал нас за нашим преступным деянием, и эта мысль продолжала переполнять меня. Почему? — Почему ты делаешь это для нее? — я повторил ему свой вопрос. — Почему Роза так важна для тебя? Словно какой-то выключатель, который включили, Василиса наклонила голову, когда к ней пришло осознание. — Ты не знаешь…не так ли? Кристиан внезапно перестал возиться с бумагами, его палец все еще водил строчкой по странице. — О боже мой, он не знает. Вот это да. — Я не… Адриан оборвал его слова. — О… О! Могу я сказать ему? Пожалуйста? — Адриан практически подпрыгивал на своем месте, выглядя гораздо более трезвым, чем раньше. Постепенно он становился все более оживленным по мере того, как перед нами открывались новые возможности, но, вероятно, это был первый раз, когда кто-либо из нас увидел его по-настоящему улыбающимся с тех пор, как начался весь этот разгром. Небольшое торжество, которое это должно было вызвать, быстро угасло, когда я понял, что каким бы счастьем он сейчас ни наслаждался, оно придет за мой счет. Мистер Мазур добродушно пожал плечами и махнул ему рукой, чтобы он шел дальше. Он победоносно потряс кулаком, прежде чем расправить плечи, чтобы принять гораздо более подобающий, королевский вид. — Дмитрий Беликов, познакомься с Ибрагимом Мазуром — отцом Розы. Никто из нас не пошевелился. Никто из нас не протянул руки в знак приветствия. Мы оба застыли на противоположных концах комнаты, а остальная часть группы в середине наблюдала за нашей неравной игрой в гляделки. — Рад видеть тебя снова, — наконец заговорил он, одарив меня ухмылкой, которая выглядела ужасно знакомой, — …сынок. Только одна мысль крутилась у меня в голове снова и снова, пока не стала единственным ответом, на который я был способен. …Блядь.