Персиковый закат

Майлз нетерпеливо выходит из припаркованной машины, прихватив портфель. Там бумаги — то, что не заполнил на работе и то, с чем в одиноком кабинете засиживаться совсем не хотелось. Солнце на прощание оголяет рассеянный бок над горизонтом. Вечерний Лос-Анджелес купается в персиковом свете. Майлз щурится от скользнувшего в глаза луча. Запирает машину на ходу, а другой рукой параллельно шарится в кармане в поисках ключей от дома. От их дома. В груди сладко разливается тепло. Майлз проскальзывает в прихожую и закрывает за собой дверь. Сквозь маленькое окно лезет персиковый свет, оставляет мягкие следы на полу — они колеблются, когда рыхлые облака на миг преграждают солнцу обзор. Портфель занимает место где-то у входа. Дом погружен в легкую, ненавязчивую тишину. Майлз вдыхает воздух, как будто он здесь чем-то отличается от уличного. И правда — здесь знакомо пахнет выпечкой из соседней пекарни, и следом тянется едва различимый шлейф любимого одеколона. Майлз неосознанно расслабляет плечи. Быстрым взглядом окидывает окружение — вот они, летние ботинки Феникса, небрежно заброшенные в угол прихожей, на подставку для обуви, а сквозь проход в гостиную виднеется закинутый на спинку дивана синий пиджак. Майлз ставит свои ботинки рядом с ботинками Феникса. Достает домашние тапочки. Место для тапочек Феникса пустует. Скользя ненавязчивым прикосновением подушечек пальцев по прохладной стене их общего дома, Майлз неспешно проходит в гостиную, разнеженный ласковой тишиной и сокровенным, почти священным спокойствием — и оно в той же степени неподвластно никаким воздействиям. Упрямое, нерушимое и вместе с этим согревающее, будто камин зимней морозной ночью. В нежной тишине раздается тихое сопение. Майлз замирает в проходе. Феникс полулежит на диване, голова склонилась к плечу — вот-вот свалится на подлокотник. Приспущенный галстук, подвернутые рукава белой рубашки и блокнот с заметками, выскользнувший из рук на колени. Лицо Феникса впервые за неделю полностью расслабленное, лишенное задумчивого напряжения в бровях, и даже небольшие синяки под глазами не портят безмятежную картину дремы. Майлз не контролирует свои губы; легкая улыбка возникает сама по себе. Он складывает руки на груди и опирается плечом о дверной проем — в ответ на это дерево издает слабый скрип, но и он не рушит воцарившуюся магию. На столе — бумаги в рабочем Фениксовом беспорядке, но на углу лежит заботливо свернутый крафтовый пакет. Пахнет выпечкой и немного чаем. Рядом, замечает Майлз, стоит новая упаковка его любимого чая из магазина возле офиса Феникса. Можно вечно смотреть на то, как грудь Феникса равномерно вздымается в такт тихому сопению. Майлз не замечает, как его собственное дыхание сравнивается с дыханием Феникса. Вместо этого он думает, что муж проснется с болью в спине, и что ради его же блага нужно нарушить сладкую дрему. Майлз, конечно, колеблется. Феникс не высыпался последнее время — с завидной прыткостью хватался за новые и новые дела, нырял в них с головой. Разве можно отбирать у него необходимые мгновения сна? Майлз снова вспоминает про спину и вздыхает. Шаркая тапочками, он подкрадывается к дивану и замирает возле подлокотника, к которому склонился спящий Феникс. Спина Майлза перекрывает путь персиковым лучам заката — Феникс, словно почувствовав отобранное прикосновение солнца, забавно морщит лицо сквозь сон. Полная нежности улыбка Майлза дергается от заглушенного смешка. Майлз как можно тише садится рядом — бедра едва-едва соприкасаются, даже не кожей, а излучаемым теплом — и осторожно убирает блокнот с колен Феникса. Тот снова морщится. — Феникс... — шепчет Майлз, не смея громкостью разрушить идеальную атмосферу дома. — Просыпайся, у тебя спина затечет. Он ласково кладет руку на чужое — самое родное — плечо и с легким нажимом проводит по нему большим пальцем. Феникс не просыпается, только мычит в ответ, сквозь сон поворачивает голову и тянется носом к Майлзу. Утыкается в изгиб шеи, снова что-то мычит — скорее даже бормочет, но любые звуки тонут вибрациями в коже Майлза. По его спине бегут вдохновленные мурашки. — Феникс, — голос звучит чуть тверже, но совсем не злобно, ни в коем случае, только чуть-чуть требовательнее. — Мм?... — доносится в ответ. Феникс водит носом по коже, все еще в полудреме. Он, кажется, вовсе не осознает, как всем телом тянется к Майлзу; ластится, как кот, на прикосновение к плечу. Майлз почти сдается, прикрывая глаза: — Ты бы лег хотя бы. — Мм-угум... Никто, конечно же, не двигается. Только Майлз немного подается навстречу и трется щекой о висок Феникса. Тот виснет на его плече и, кажется, снова проваливается в сон. Сопение вылетает с дыханием и щекочет Майлзу кожу. Он и сам готов уснуть вот так, на диване, прижатый к уютному Фениксу. Но рядом вкусно пахнет выпечка, и влечет взгляд упаковка чая. Майлз нехотя поднимает отяжелевшие от подкравшейся лености веки. — Феникс, просыпайся. Я нам чай заварю, — говорит он на ухо, как тайну. Феникс чуть-чуть шевелится, но отстраняться даже не собирается: — Новый?.. — Новый. Который на столе стоит, — мягко хмыкает Майлз. Он без энтузиазма отодвигается, но проводит теплыми губами безмятежный след от виска Феникса ко лбу. Там замирает поцелуй. — Давай, вставай. Потом мне спасибо скажешь. — Спасибо... — отзывается Феникс сонно и снова тянется навстречу Майлзу, как привязанный. Майлз не удерживает смешка. — Вставай, дурак, — беззлобно бросает он и выпрямляется на диване. Феникс удрученно стонет и откидывается головой на спинку. Его глаза, затуманенные поволокой после дремы, лениво приоткрываются и сразу же находят Майлза. Тот улыбается уголками губ в ответ на расфокусированный взгляд и щурится от весело бьющих в лицо персиковых лучей солнца. Майлз не очень понимает, почему губы Феникса вместо зевка растягиваются в широкой, немного хмельной от сна улыбке. — Ты красивый, — выдает Феникс. Его голос, хриплый после дремы и мелодичный от природы, словно резонирует с уютной тишиной, как недостающая деталь — идеальная, созданная именно для этого места и именно для этого момента. В разноцветных глазах плещется любовь. Сонный прищур мимолетно вспыхивает игривостью. — Мне приснился прекрасный сон, в котором я вышел замуж за самого восхитительного мужчину, которого только мог встретить. Прежний Майлз бы смутился и сбежал, но нынешний — окутанный любовью и открыто любящий в ответ — склоняет голову и лукаво улыбается. Он наблюдает, как взгляд Феникса наполняется еще большим обожанием. Сила этой искренности вытесняет даже туман сонливости. — Надо же, Феникс. Мне уже целый год снится этот сон. Феникс тихо смеется и снова тыкается носом в шею Майлза, но теперь только чтобы осыпать кожу дурашливыми поцелуями. Майлз смеется тоже. Тепло в груди греет ничуть не хуже чая. Хотя и чай они, конечно же, тоже заваривают. Выпечка как всегда безупречна.