«Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья
Останется уныние одно…»
«Не спрашивай, зачем унылой думой» — А.С. Пушкин.
Тихая ночь опустилась на Чикаго мрачной тенью. Накрыла собой весь город, и тогда его жители поддались её могущественному влиянию. Постепенно в окнах начал гаснуть свет, на улицах заметно опустело, лишь природа захватила местность до восхода солнца. Бесстрашие никогда не спит: в безграничных коридорах бессменно можно услышать шаги, в Яме — главному месту для веселья, как и полагается, — безудержный смех, а в тренировочных залах — оглушительные выстрелы и глухие удары. И кажется, что только единственная комната в этой непомерно большой Фракции наполнена размеренным дыханием и тихими шорохами. Прохладный ветерок из открытого окна незаметно развивает шторы, а стрекотание ночного обитателя ласкает слух беспокойной душе. Холи напряжённо переворачивается на спину, перетягивая часть тёплого одеяла и шумно вздыхая. Разглядывание всегда неизменного потолка в тёмное время суток — относительно недавняя привычка, которую с неподдельной уверенностью можно назвать вредной, но от которой никак не получается избавиться. Тревожность достигает порога с каждым днём, и подавленные лица беспрерывно говорят об этом. Особенно ослаблены представители Бесстрашия: солдаты чувствуют — надвигается что-то страшное. Грядут перемены, которых, безусловно, не желает никто. В частности и Холи, чья жизнь только недавно успела наладиться, и вот-вот казалось, что так будет всегда. Однако жизнь полна сюрпризов, поджидающих нас на каждом шагу, и очередной подарок мог стать роковым для потерявшей смысл девушки. Она не замечает, как учащается до этого спокойное дыхание. Не осознаёт, в какой момент сердце стало готовым выпрыгнуть из груди. Холи закрывает лицо ладонями, начиная отсчёт. Раз — волнение лишь усиливается, дыхание с каждой секундой становится более затруднённым. «Организм пытается устранить недостаток кислорода, вызванный более частым сердцебиением. Если ты знаешь это, то почему не можешь с таким же успехом успокоить себя?» Два — глаза неустанно «бегают» по всей комнате. Обводят быстрым взором уже приевшиеся стены и углы, мельком примечают поднимающиеся в воздух шторы, которых заставляет прийти в движение неугомонный ветер. «Потеряв контроль над эмоциями, человек не может сосредоточиться на чём-то конкретном. Так возьми себя в руки!» Три — губы бегло сохнут, поэтому Холи прикусывает нежную кожу до крови, чтобы наконец причинить себе боль, которая, по её суждениям, поможет оставить тревогу в стороне, но на самом деле лишь усилит её. Четыре — появляется нервная дрожь. Девушка поднимает ладони над лицом, замечая, как пальцы самовольно содрогаются. Она пытается напрячь руки, но ничего не выходит, и тогда они вскоре шумно опускаются на прохладную простынь. Пять — над верхней губой появляется лёгкая испарина, которую она спешит смахнуть содрогающейся ладонью. «Повышенное потоотделение — реакция одних гормонов на усилившуюся деятельность других. Слабачка!» Шесть — руки бессознательно сжимают край одеяла. «Пытаясь скрыть волнение, человек чрезмерно сосредоточен на какой-то незначительной работе рук». Семь — зрачки расширяются, краснеет зона шеи, но Холи, конечно, не способна заметить этого. Она судорожно пытается выровнять дыхание, сжимает кулаки с такой силой, что аж белеют костяшки, но темнота поглощает любые цвета. «Признайся в волнении. Дело в твоей голове: это всё самовнушение». И как бы здравые мысли не пытались исправить ситуацию, Бесстрашная приходит только к одному доводу — тому, которого она тщательно избегала последние месяцы, но, видимо, ей придётся вернуться в самое начало. Девушка осторожно поворачивает голову вбок перед тем, как потянуться к близстоящей тумбочке. Холи выжидает время, будто отговаривает саму себя от опрометчивого решения: внимательно смотрит на безмятежное лицо, словно ждёт того, что Эрик точно проснётся и отговорит её от импульсивного поступка, но этого не происходит. «Прости, Эрик, ты был бы не рад этому. Я опять не смогла». Прозрачный пузырёк, не имеющий ни этикетки, ни какой-либо упаковки, удобно лежит в ладони, как и тогда. Перед глазами вспыхивают яркие воспоминания прошлого, которые на удивление она не собирается заглушать.Пять месяцев назад
— Я не справляюсь, — пальцы судорожно сжимают край кресла. — Я не… не могу. У меня не получается! К лицу подступают слёзы, и как бы Холи ни пыталась их сдерживать, одинокие капли вскоре разбиваются о дрожащие колени. Он поджимает губы, с жалостью осматривая подругу детства с ног до головы. Её вид, с которым гордая девушка предстала перед ним, — растерянный и опустошённый, — заставляет молодого парня, не думая, разорвать тёмный пакет с очередной партией лекарства и поделиться долей с ней. — Что это?.. — настороженно хмурится девушка, покрутив прозрачный пузырёк в руке. — Это поможет тебе, — в наигранном взгляде проскальзывает сожаление, которое поистине граничит со злорадством. Погружённая в свои мысли Бесстрашная не придаёт должного значения выражению его лица, полагаясь на когда-то построенное детское доверие. Он ведь был её другом, значит, ему можно верить?.. И тем не менее собственные проблемы затуманивают уставший разум, и первая роковая капсула успешно достигает своего назначения: приносит мнимый покой, одновременно оказывая непосильный вред, что совсем скоро выльется в зависимость. — Только никому не говори, — удовлетворённый взор парня следит за каждым её движением, уже мысленно представляя, как разбитая Бесстрашная приползёт к нему на коленях за очередной дозой. Однако умолчать об этой тайне не удалось. Ещё бы, ведь она живёт в одном доме, наверное, с самым бдительным человеком в этом городе, и, само собой, от него не могли скрыться существенные изменения в поведении. — Ты хоть понимаешь, что убиваешь себя этим?! — крик разносится на всю квартиру, и Холи вздрагивает. Не услышав ответа, Эрик хватает её за плечи. Девушка отчаянно прикрывает глаза. Самый главный страх, что пугал её по ночам, воплотился в реальную жизнь. И теперь это не простая выдумка, а действительность, в которой нужно что-то предпринимать. — Кто дал тебе эту дрянь, скажи мне его имя! — он повторно встряхивает её, а она поддаётся, словно тряпичная кукла. — Ну же! Не дождавшись никакого ответа, Эрик молча отпускает Бесстрашную и за два шага достигает тумбочки. Рывком открывает хлипкую дверцу и переворачивает все вещи, лежащие внутри. — Больше нет… — дрожащим голосом бормочет Холи и прислоняется спиной к холодной стене, сразу оседая на пол. — Кто? — ледяной тон пробирает до мурашек. Серьёзные внимательные глаза следят за каждой эмоцией на заплаканном лице, однако в голосе не слышно ни капли сожаления. Холи отрицательно качает головой и прячется от испытывающих очей в коленях, громко всхлипывая. — Я хочу помочь тебе, но ты не даёшь мне этого сделать, — голос на мгновение смягчается, но она не смеет поднять взгляда, полного пожирающей боли и нескончаемой вины. По щекам текут безудержные слёзы, а громкий хлопок двери только усиливает напряжение и разрастающуюся изнутри дыру в сердце.Сейчас
Получилось ли вернуться к нормальной жизни без зависимости к таблеткам? — Более-менее. Срывов не было до определённого момента, но теперь, видимо, проблема возвращается на круги своя. Ещё некоторое время Холи с сомнением крутит пузырёк в мокрых ладонях, вспоминая, как пыталась самостоятельно отказаться от препарата. Безуспешные попытки лишь усугубляли положение, и даже, казалось бы, близкие люди, которые были рядом, не сумели в должной мере помочь. Она отставляет «яд» в сторону и удобнее устраивается на подушке, мгновенно прикрывая глаза. Судорожный вздох срывается с женских губ, когда бывшая медсестра распознаёт тихий шорох и поначалу неясный шёпот: — У нас мало оружия… — шуршание повторяется, и Холи с осторожностью поворачивает голову. — Больше не хватит… Дыхание спирает. Тягостные мысли просачиваются внутрь, перекрывают собой все остальные чувства и отключают здравый разум. Отчаянно бьётся лишь один довод: «Скоро конец». Трепещущие пальцы самовольно цепляются за тумбу, находя такое приятное спасение. Приём алых, как кровь, капсул приносит долгожданное облегчение, которого так не хватает в мрачной жизни. Ждать своего конца невыносимо и одновременно неминуемо, но всё имеет окончание. Человеческое существование так хрупко, и эта тонкая нить может оборваться в любой миг. И совсем необязательно, что именно твоя.Ровно один год назад
Идентичная, как и в округе, идеальная с бирюзовым отливом дверь никак не выделяется на фоне других, но безупречность отражает идеалы Фракции, а напрямую — её обладателя. Всё словно повторяется: то же место, те же чувства, но совсем иная душа. Привыкшая к жестокому реализму, крови раненых, что залила её ладони, и с вполне нормальным клубком запутанных мыслей. Жизнь в Бесстрашии, к которой она так стремилась, вымотала до самого конца. Уже нет предела: границы пересечены. Ожидания не были оправданы, только неподъёмная реальность свалилась на слабое тело, которому отныне хотелось лишь быть, но никак не жить. Думы о том, что до конца своих дней придётся работать на благо лживого государства и ставшей родной Фракции, убивают окончательно. И даже немногочисленные друзья не способны исправить ситуацию: они ничего не знают. Холи сильнее кутается в объёмную и неподходящую своей Фракции одежду — это не имеет значения по сравнению с тем, что она собирается сказать. Когда уставшие глаза вдоволь изучили некогда родную дверь, а кулак уже занёсся на уровне головы, растерянность и страх охватывают в полной мере: «Что я скажу ей? Как она отреагирует на это? Выставит за дверь? — Очевидно: это в стиле моей родни». Побороть страх получается не с первой попытки — и это уже хороший исход событий — кулак уверенно, насколько это возможно, ударяет по гладкой поверхности. «В этой Фракции синие даже двери…» — мелькает в голове пустая мысль, которая слегка отрезвляет организм, но ненадолго. Когда дверь с шумом отворяется, а за порогом предстаёт суровая женщина в деловом костюме, дыхание перехватывает вновь. Она с пренебрежением оглядывает собственную дочь и, сморщившись, будто узрела что-то неприятное ей — что, по сути, так и есть, — недовольно произносит сквозь зубы: — Чего пришла? — тон совсем не изменился: такой же стальной и упрекающий. — Мама… — шепчет Холи поникшим голосом, не зная, что сказать. Все слова вмиг потеряли смысл и какой-либо ценз. И так строгие черты лица становятся жёстче, и в конечном счёте женщина предпринимает попытку восстановить преграду между ними в виде двери, но девушка вовремя успевает подставить тяжёлый ботинок. Мать кривится ещё больше, складывает руки на груди и выжидающе устремляет тяжёлый взор голубых глаз. Холи судорожно вздыхает, по привычке выпрямляя спину: встреча с мамой сродни взаимоотношениям с начальством. — Кларка больше нет, — голос предательски дрожит и надрывается как назло. Перед глазами воспоминаниями проносятся проведённые моменты с братом, и от этого становится только хуже. Она с надеждой заглядывает в родные глаза, будто они смогут помочь, но ложные ожидания, как всегда, не оправдываются. Хлопнувшая перед носом дверь моментально поддерживает все доводы. «И с чего я вообще решила, что она проявит хоть каплю милосердия?» Холи опускает голову, прикусывая губы, чтобы не выпустить наружу все чувства, явно рвущиеся на свободу. — Ты должна была смотреть за ним! — раздаётся разгневанный крик. В нём нет ни капли сожаления: она будто не скорбит по своему сыну. — Я… — только начинает говорить девушка, видимо, пытаясь как-то оправдаться перед матерью за то, к чему не причастна. — Это только твоя вина! Ты виновата в этом! — Почему ты мне не поможешь?! — истошно восклицает Холи, всё оглядываясь по сторонам в помощи поддержки: кажется, этого солдата не получится дотащить не то что до ближайшего полигона, так до нормального укрытия. — Потому что я там, — бесцветно произносит, почти что шепчет Кларк, показывая на груду обломков, и только сейчас девушка замечает кровь на его лице и зияющую дыру посреди груди. Голос потихоньку рассеивается, стоящая перед глазами картинка угасает, возвращая Холи в родную комнату. — Я больше не могу так жить. Хочу спокойствия… — Я знаю. Вспоминается последующий диалог по возвращении домой, который хоть немного вернул к жизни заблудшую девушку.В данный момент
Ностальгическая дымка полностью исчезает, оставляя Холи наедине с собой и своими чувствами. И спящим мужем, даже не предполагающим о том, что сейчас творится на мечущейся душе. — Что такое? — раздаётся сонный шёпот рядом. Холи дёргается от неожиданности, и серые глаза смеривают вопрошающим взором. — Ты так часто дышишь. Слова словно иссякают, горло сдавливает спазмом, из-за чего и так тяжёлое дыхание превращается в хрип. Сон проходит бесследно: Эрик внимательно осматривает лицо жены — во взгляде прослеживается оттенок беспокойства. Казалось, что они давно избавились от таких приступов, но всё вернулось на начальные позиции. Она зажмуривает веки в попытках придержать просящиеся наружу слёзы: смотреть на лицо единственного близкого человека становится невыносимо — мысль о том, что последующие события могут лишить последней «защиты» действуют сугубо губительно. — Из-за чего ты переживаешь? — мягким голосом вопрошает он, приобнимая девушку за плечи и успокаивающе приглаживая растрёпанные волосы. Никакого ответа не следует, и мужчина томно вздыхает, не выпуская Холи из своих рук. — Знаешь, что бы ни происходило дальше, главное — верить в хорошее. Только так можно помочь себе. Мы привыкли всё делать по-своему и рушить собственное счастье. Ломать чужие жизни и чувства, топтать души и издеваться над самими собой. Но на самом деле, счастье рядом, когда мы думаем, что оно ждёт нас где-то далеко. Оно может проявляться в мелочах, простых, незначительных вещах, но оно определённо где-то близко.