Слово пилигрима

Откуда ни возьмись под боком оказывается арматурина — Эйден, в пылу боя с Вальцем, ничего не чувствует, наскоро вкалывает армейский коктейль суперсолдата из так называемой аптечки в живот и бежит дальше. Судьба города висит на волоске, а раны можно залечить позже. Адреналин горит в венах, аптечки помогают держаться на ногах — а остальное отходит на второй план. В радио витиевато матерится Хакон, ему вторит Лоан, и вся кутерьма с ключом вызывает дикую панику. Это последний город, уцелевший после падения. Со всей его ебанутой подковерщиной и драмой. Эйден сражается с отчаянием человека, загнанного в угол. И, быть может, понемногу побеждает. Вальц повержен и беззвучно истекает кровью под ритмичный писк приборов, к которым подключена Мия. Эйден впервые ощущает слабость — потеря крови начинает сказываться. Вальц молча роняет ингибиторы из кармана на пол и с мольбой смотрит на Мию и затем на Эйдена. — Без ингибиторов ты не спасешь ее. Ты так и так не жилец с этой раной. Поступи правильно в последний раз, не дай уничтожить Х13… — Ценой скольких жизней?.. Эйден, уходи, оставь меня. — Мия упрямо указывает рукой на выход, — Дай мне слово, что выживешь! Ты должен! — Я… — его прерывает появление Хакона. Мужчина прихрамывает и измазан в какой-то слизи, но держится бодро, хотя при виде Вальца меняется в лице. — Бери сестру и беги к выходу, а я иду за Лоан. Эйден кивает, и, прежде чем Хакон успевает что-то сказать, вкалывает ему ингибитор. — Тебе нужнее, старик. Мужчина возмущенно всплескивает руками, но после укола заметно бодрее двигается и больше не хромает. Проводив его взглядом, Эйден вкалывает ингибитор себе и отдает Мие рацию и оставшийся шприц. — Надо спешить. В глазах темнеет, и сквозь шум в ушах Эйден ничего не слышит, даже воя сирен — он, кажется, даже свои мысли уже не слышит. Слабость коварно подкрадывается исподтишка, прибивая к полу. Но выход уже близко, и ни о чем другом думать сил уже нет. Взрыв настигает их на выходе из тоннеля, и как бы Эйден ни спешил, волна швыряет вперёд. Они катятся кубарем по мосту, обсыпанные щебенкой и пылью, и это, видимо, становится последней каплей. Эйден не может встать и даже просто пошевелиться. Где-то рядом он слышит голос Мии, но даже просто повернуть голову сил нет. Вот он какой конец, получается?

***

В рации раздается незнакомый голос, и Хакон переходит с шага на рысцу, тревожно кусая щеку и губу. Какого черта его это все преследует, почему постоянно приходится выбирать меньшее или большее зло, какую такую божественную канцелярию он прогневил так сильно? Неужели недостаточно он огреб? Последнее хорошее в его жизни, и оно все равно утекает сквозь пальцы как песок. Чертов пилигрим и его благородство. — Кто-нибудь, нам нужна помощь! Мы у входа в тоннель, Эйден не шевелится, и я не могу его разбудить! Пожалуйста, помогите! Лоан чертыхается и прибавляет темп, и внутри Хакона что-то остро сжимается. Он был уверен, что это ревность — ревность к новым чувствам Лоан к юноше, заботе и тревоге за него. Но так ли это? Там, где клубились чувства к Лоан и все горело и болело каждый раз, когда звучало ее имя, теперь все тихо. Эйден же… Сердце взлетает в горло, при мысли что с ним что-то случится, что Хакон не успеет вовремя, и что тогда? Снова вина и десять лет агонии? Хакон перегоняет Лоан и взлетает на обломки моста, не чувствуя ни ноющих от перенапряжения мышц, ни боли в едва залеченных ингибитором ранах. Пыльное облако вяло расползается в неподвижном воздухе, лезет в глаза, нос и рот. — Я возьму девчонку, ты Эйдена. Надо вернуться в город и найти врача. — Мы не успеем, — едва слышно отзывается Хакон, опускаясь на колени возле распластанного пилигрима. По асфальту расползается кровь, и поиски раны заканчиваются не начавшись — красная же курточка разорвана справа и насквозь пропитана кровью. И как он не заметил сразу, в Х13? Эйден выглядит бледным и странно умиротворенным, пушистые черные реснички слиплись в паучьи лапки, чумазые щеки запали, очерчивая острые скулы. — У меня есть армейские аптечки, давай скорее… Хакон как в тумане колет шприц, второй, третий, следуя указаниям Лоан, и расторможенно пытается нащупать пульс на залитой кровью шее. — Эйди? — Хакон вздрагивает от голоса Мии и наконец вспоминает, что нужно реанимировать Пилигрима и счет идет на какие то секунды. — Что ты делаешь? Он и сам уже не знает — считает, нажимает на грудь пытаясь запустить сердце, вдувает воздух в легкие, все как делали в учебке. Для Лоан и Мии это все какие-то колдовские пассы, не имеющие смысла. — Отец дал эти инъекторы… это его собственная смесь, Эйден не все вколол себе, может?.. — Мия с надеждой протягивает последний шприц и Хакон без раздумий вкалывает его юноше. Бесконечно долгие секунды тянутся и тянутся, и Хакон теряет надежду — «опоздали, не спасли» звучит в голове. Лоан неверяще протягивает руку к щеке, касаясь едва теплой кожи. Ресницы-паучьи лапки слабо вздрагивают, и Хакону этого достаточно, чтобы наконец выдохнуть и взяться за перевязку раны на боку. — Живучий пилигрим, черт побери, — бормочет мужчина, выливая на Эйдена остатки спирта из бутылки. — Он пообещал, — уверенно комментирует Мия, слабо подползая ближе. — А Эйди держит слово.