Убить тебя

В просторной комнате горела только одна лампа на столе. Она давала мягкое, тёплое освещение. Парень мерными шагами подходит ближе и ставит пешку на d1. Уже четвёртый. Хотелось больше, быстрее и масштабнее, но чувство самосохранения не давало уйти в это с головой. Позволить выдать себя — куда более неудачный вариант, нежели продолжение в медленном темпе. Всё равно, если он не будет допускать ошибок, то со временем выйдет на лучший результат. Добьётся величия, сделает так, чтобы о нём говорили больше, чем о Потрошителе или Чикатило. Одна фигура на доске отличалась от других. Та, самая первая. Среди пешек возвышался ферзь. Тогда он погрузился в воспоминания о том, первом. Особенном. Тёмный ночной лес, периодически проезжающие машины где-то вдалеке, шаги людей, проходящих раз в несколько минут и совсем не смотрящих в глубину этого не столь уж большого леса. Выпитые две бутылки пива (обычно он останавливался на трёх), и пять — у Него. Повезло, что удалось это допустить. Тот и то пить лишь начал потому, что это делал сам Александр. То ли дружеская поддержка, то ли желание быть на одной волне. И это было не только приятно, но и на руку. Он думал, каково будет завладеть именно им. Чувствовать, что от его движений зависит, будет ли тот жить, что он весь, прямо здесь и сейчас, целиком в его подчинении. Представлять его широко открытые глаза, приоткрытый рот и руки, из последних сил тянущиеся к нему. Это зрелище окрыляло, заставляло терять голову и чувствовать себя где-то на небесах. Только он достоин того, чтобы быть первым. Александру никогда не давался уход за животными. Он пробовал, легкомысленно заводя себе то улиток, то крыс, то даже рака в реке вылавливал. Эксперименты успехом не увенчались, все погибали, когда он вновь забывал о них. Можно сказать, ему было жаль. Однако более вероятно, что просто не хотелось вспоминать о своих ошибках. В этот раз он рассказывал самую яркую из подобных историй: — А крыса беременной оказалась, — его голос, тихий и ровный, заполнял тишину леса. Дима поднял брови и улыбнулся в удивлении. Александр пронзила теплота, когда он смотрел на него, такого беззащитного, трогательного, близкого. — Родила кучу крысят. А я тогда из города уезжал. Приехал — крысят нет, крыса валяется и гниёт. Своих же детей съела. Даже жалость к ней пропала. Дима рассмеялся, несмотря на неуместность истории. Казалось, ему просто нравилось быть здесь, рядом с ним, наслаждаясь лёгкой головой и расслаблением от алкоголя. — Вот здесь я её и закопал, — указал он на землю рядом с оврагом. — Её и детей у неё в желудке. А может, она их и высрала раньше. — Может быть, — хихикнул Дима. Его голос с таким мягким тембром казался Саше почти божественным звуком, и на этот раз он улыбку не сдержал. Было приятно и по-домашнему уютно находиться здесь с ним. Он понимал, что всё равно не смог бы открыться ему до конца, что всё равно заставил бы его отвернуться от себя своими же поступками, и рано или поздно всё бы закончилось не лучшим образом, однако видеть его рядом сейчас… Это заставляло забыть обо всех проблемах. В душу словно вкалывали успокоительное. Он обернулся к нему, встретившись взглядом с расслабленными, по-детски открытыми глазами. Обнял, и тот притянул его к себе крепче. По телу разлилось тепло. Хотелось продлить эти ощущения, заставить их стать настолько яркими, чтобы достичь предела. Он уже фантазировал об этом и знал способ. Александр, отстранившись, полез в свой рюкзак, не прерывая переброса словами ни о чем. Достал нейлоновую верёвку и встал сзади друга, пока тот продолжал говорить, смеясь, что-то, кажется, об учителе по русскому. Он хотел упиваться дальнейшим, но всё произошло слишком для него быстро — притянул, держал крепко, пока тот задыхался. Только когда Дима, подняв голову, посмотрел прямо в его глаза своими всё такими же открытыми, искренними, любимыми, мгновение замерло. Александр желал поцеловать его прямо сейчас как ничто другое, однако из положения, в котором он оказался, это было невозможным. Потому он лишь продолжил упиваться зрелищем, ловя каждую эмоцию на его лице, запоминая оттенок его глаз, яркие, мягкие губы и россыпь еле заметных веснушек у носа. Однако мгновение кончилось быстро, и теперь он видел лишь безжизненные глаза и губы, которые, кажется, больше не сомкнутся. Он еле сдерживался, чтобы не оставить на них еле заметный, мягкий поцелуй, однако это могло помешать его желанию двигаться дальше, и он, лишь взглянув на него в последний раз, бросил его тело в овраг. Всё было продумано: алкоголь, Александр ушёл, а Дима остался. Непонятные собутыльники, конфликт, убийство, смерть. В их городе происходило достаточно криминального, участились самоубийства, аварии, старые педофилы, пристающие к девочкам, семейные конфликты с фатальным исходом… Это было лишь ещё одной деталью в картину их разлагающегося города. Конечно, ему хотелось, чтобы знали все — Дмитрий всегда был его. До последнего вздоха. Однако заявить это оказалось невозможным, и он был вынужден молчать. Быстрым шагом вышел из леса через менее заметную тропу, где не было даже студентов и взрослых, гуляющих или идущих из магазина, и продолжил дорогу до дома. Отчаянно больно хотелось коснуться его вновь, ощутить мягкость кожи, провести по ней рукой… Зарыться в шоколадные волосы, уловить лёгкую, доверительную улыбку. Он сдерживал себя, чтобы не развернуться назад. Конечно, он добился чего хотел. Эта сцена была сродни экстазу… Однако внутри сидело неприятное чувство, щекочащее живот, и на следующий день он понял, что это. Дима начал сниться ему. Приходил каждую ночь, то нежно обнимал, то стоял вдалеке, будто не видя его. Желание увидеть его всё росло, как и осознание, что это невозможно. Он сам лишил себя этой возможности. Димы больше нет с ним, и это осознание давалось куда тяжелее всех остальных. Из-за этих снов он начал принимать снотворные. Из-за этих снов он осознал, что больше не тронет кого-то, кто близок ему. Именно потому все следующие фигуры — лишь пешки. Неинтересные ему мужики-алкоголики, случайные в его жизни люди. Упиваться их беспомощностью было почти так же приятно, а негативные последствия пропали. Он изо всех сил старался не вспоминать Диму, чтобы не чувствовать невозможности получить то, чего он хочет. С самого детства это ощущение было слишком тяжёлым для него. Оставив фигуры, Александр отошёл к окну. Развернулся, подошёл к стоящему мольберту и вскоре сделал первый мазок.