Под эгидой гнева

      Фарфоровая голубка легла в руку Марни, такую грязную, что крылья и грудка пошли пятнами и из белого сделались серыми. Казалось, что птице хотелось выпорхнуть куда подальше, но рука держала крепко, не по-девичьи сильно; да и партнёр, который бы отвлёк внимание на себя, давно затерялся. Бабушка Герда, молча наблюдавшая за правнучкой из-под устало полуопущенных век, сказала:       — Марни, так нельзя. — Голос был несвойственно сух. Ей не хватало сил упрекнуть за неряшливость. А Марни — совести, чтобы привести себя в порядок прежде, чем явиться в кабинет.       — Мне всё равно, — буркнула Марни и впервые осмелилась поднять глаза на Герду. Лучше бы она этого не делала. Что-то склизкое и тошнотворное заворочалось в животе, побуждая к трусливому отступлению.       Двустворчатая дверь, выходившая в прохладный ночной сад, была приоткрыта, но ладони Марни так вспотели, что размесили на голубке чёрную грязь. Внутри же, под вязаным свитером и крепким телом, расползался иней. О бушевавшем недавно пламени напоминали стёртые костяшки на правой руке да стремительно затухающее эхо удовольствия — она постояла за себя. За свою семью.       К разочарованию Марни бабушка вовсе не разделяла её мнения. И тем более не была рада услышать со всех уголков Бельведера судачество, тотчас же долетевшее до их изолированного гнёздышка, — зверёныш Герды избил бедняжку Пауэрсов. Вот так. Они назвали её зверёнышем, а этого полудурка — бедняжкой. Марни чуть со смеху не подавилась, пока карабкалась на горку по только ей ведомой тропе к отелю. «Надо было ему язык откусить, — плюнула Марни Долине, расстелившейся у её ног. — Всем, кто не перестанет болтать чушь! Ненавижу!» Не найдя в словах выхода гневу, она подняла камень, не заметив укуса крапивы, и со всей злостью, чуть не полетев следом, швырнула его в сторону чернеющего неба. Правильно. Затопи их к чёртовой матери! Пауэрсов особенно. Они как раз ближе всех к реке.       В глазах потемнело, будто в них брызнули чернилами. Марни оторопела, не веря своим мыслям, — так нельзя. Она даже думать об этом не имела права. Сколько горя принесла им эта проклятая река. Правым и неправым. Лучше Марни по старинке: кулаками и доставшимся ей от отца чувством собственного достоинства.       — Конол говорил плохие вещи о папе, — не сдавалась Марни и подчеркнула своё возмущение стуком фарфора об стол из массива дуба.       Бабушка поморщилась, как от головной боли, и впервые за разговор лёгким кивком указала на беспорядочные движения грязных рук — прекрати. Марни оставила фигурку в покое и смущённо спрятала руки между ног. Ещё никогда она не видела Герду такой расстроенной. Узловатые пальцы с сильно распухшими суставами без конца дёргали цепочку на дужке очков, грозясь сломать то одно, то другое.       — А мы говорили об этом много раз, — сказала Герда со своего места. Её иссушенная временем фигура утопала в большом кресле. Подбородок был приподнят; глаза, затянутые сонной пеленой, удерживали строгие искорки. — Злые толки не изменят благородство Натаниэля.       — Тогда почему?..       Бабушка подняла руку, перебивая:       — Потому что у всего есть цена. Твой отец спас жизни, но так же многих оставил нищими.       — Да знаю я! — Марни вспылила. — Каждый раз одно и то же слышу. Поняла уже, что здешние предпочтут в воде захлебнуться, нежели расстаться с деньгами. Пусть дохнут, но на отца гнать не позволю! Какого хрена я должна слышать их бред про наркотики и блядство банды — слышишь? — банды отца? Про то, как он мою маму совратил и бросил беременную в этой нищей глухомани. Как разбился… — голос её дрогнул. — Потому что сел пьяным на мотоцикл.       Щёки Герды покрылись ярко-красными пятнами.       — Это ложь, Марни. Ты это знаешь, — и суровее: — И следи за языком. Почему ты разговариваешь, как завсегдатай пивных?       Марни оскалилась.       — Неприятно, правда? А так вот Конол всем рассказывал, пока я ему нос не разбила.       — Конол — ребёнок. И меньше тебя в два раза, — решила указать бабушка. Не для того, чтобы задеть, а чтобы напомнить, — Марни сама ещё дитя, хотя и великовозрастное.       — Не тупая, знаешь ли, — огрызнулась Марни прежде, чем в правом глазу предостерегающе вспыхнуло алым. Но её горячую, словно магма, кровь уже было не остановить: — Конол всего-навсего тупорылый граммофон, который проигрывает слова родителей. Вот только до них мне добраться труднее. Хотя, представляешь, они не такие уж бездушные твари, раз мигом повезли своё безмозглое дитятко к врачу. Не сразу на меня внимание обратили. Досадно, я на это и рассчитывала.       Рука Герды, маленькая и дряблая, с грохотом грома опустилась на поверхность стола.       — Марни Раус!       Марни испуганно взглянула в глаза напротив; глаза, мутные от старческих слёз. Её передёрнуло от жалости и отвращения — слёзы всегда ассоциировались у неё со слабостью. Марни никогда не заплачет, даже если будет лететь с Кровавого утёса. Так она себе говорила.       Она не плакала, даже когда ей в спину, совершенно не понижая голоса, кидали — выблядок. Её родители умерли, так и не вступив в законный брак. Это унижение не относилось к консервативности бельведеровцев, которые уже пятый десяток не могут отстроить часовню. Это ещё раз показывало, насколько много было ненависти к Натаниэлю, что она перелилась на голову его дочери.       Её отец любил Бельведер, как червлёные — своего Хранителя. Он не позволил городу окончательно захлебнуться, а людям разбогатеть на крови. Было три лесопилки. Осталась одна. Было три компании, обгладывающие их леса. Было.       — Прости, бабушка, — услышала Марни своё жалкое извинение.       Нет, она всё ещё не понимала, что делала не так. Как можно спокойно терпеть подобное к себе обращение? Если бы отец терпел, на месте Бельведера расползлось бы вонючее болото. И они бы, — папа, мама и Марни, — смотрели на него с высот «Эдельвейса» и Хранителя. На подводное кладбище. На лица утопленников, плавающие на чёрной глади вод, как белые лотосы.       — Прощение будешь просить не у меня, — заявила Герда тоном, не терпящим возражений.       — В каком это смысле?       В прямом, деточка, в прямом.       С улицы потянуло дождём, свежим до одури запахом свободы. Взять бы велосипед да полететь к колумбарию в объятия морского ветра; хлопнуть ладонью по Хранителю и вдохнуть его сладкий древесный дух; поздороваться с дедом и спросить — ну как? Есть ли кто вверху и не надорвал ли он живот от смеха, глядя вниз? И не получить ответа.       — Ты не могла так со мной поступить, — прошептала Марни сдавленно. Воздух в груди накалился. Горло раздирало от сдерживаемого рыка.       Но тугоухая Герда всё прекрасно расслышала. Пальцы вновь принялись беспокоить цепочку, так и не удосужившись стереть одинокую слезу с щеки. Голос её был бесцветным. До тошноты безэмоциональным. Голос смирившегося человека.       — Ты извинишься перед Пауэрсами. Особенно перед Конолом, когда его выпишут из больницы. Я приглашу их к нам на ужин. Уже пригласила. Они согласились. Даже после всего, что ты наделала.       В углу глаза, у правого виска, болезненно запульсировало. Марни поднесла к лицу пальцы и увидела их размытые очертания — длинные уродливые когти, которыми она вцепится Конолу в горло.       — Марни, я буду с тобой откровенна: нашему отелю сейчас и так трудно. Времена меняются, люди меняются; они ищут того, чего «Эдельвейс» предложить не может. После запретов на охоту всё стало совсем худо. Пауэрсы дают нам хорошую скидку на продукты. Если мы потеряем их благосклонность… Марни?..       Бабушка приподнялась с кресла и растерянно посмотрела на внучку, чьи плечи лихорадочно дрожали — от смеха. Марни отняла ладони от лица, и слух Герды полоснуло ядовитое, граничащее с безумием хихиканье.       — Я убью его… — услышала Марни далёкий голос, словно она находилась по другую сторону окна и случайно стала нежелательным свидетелем. Давление на глаз возросло настолько, что, казалось, он брызнет, как спелая виноградина между зубами. — Клянусь, если он перешагнёт порог этого дома…       — Марни, милая…       «Почему ты так на меня смотришь?» — хотела бросить Марни, уже открыла было рот, но солёный привкус на губах хлестнул оцепеняющим страхом. Всё-таки лопнул. Лопнул глаз и залил ей лицо кровью. Вот отчего бабушка так напугана; вот почему в родных глазах столько жалости.       Ты плачешь, деточка.       Марни мазнула по щеке и приблизила пальцы к видящему глазу — пухлые, не по-детски огрубевшие. В грязи, блестевшей от влаги.       — Давай-ка пройдём на кухню, — Герда говорила слишком спокойно, будто боялась потревожить змею, задремавшую на тёплом песке. — Мы вместе выпьем чаю и отвлечёмся. Подумаем над этим ещё раз.       Она медленно прошаркала к Марни, протянув руки в желании обнять — и защитить. Только кого?       — Ты не расслышала? — Марни отпрянула, оттолкнув от себя тепло, которого не заслуживала. — Я убью его! Слышишь?! Поэтому их не будет в нашем доме. Поэтому я не буду ни перед кем извиняться. Что бы я?.. Никогда! Не унижусь! Ясно?!       Марни схватила несчастную голубку.       Столь страшные слова должны были отразиться на лице бабушки эмоциями ужаса и разочарования. Но она стояла, неподвижная, со сцепленными руками на мерно вздымающимся животе, и наблюдала за истерикой внучки с болезненной отрешённостью. Лишь воспалённый от бессонных ночей взгляд выдавал бездонную печаль и усталость. Бедный ребёнок. Сложный ребёнок.       — Ничтожество, — произнесла Марни, стоящая по другую сторону окна. Стекло запотело от напряжённого дыхания, но это не мешало лицезреть отвратительную картину, как упитанный недорослик топает ногами и пускает сопливые пузыри в приступе праведного гнева. Волосы торчат рыжими оголенными проводами, глаза бешеные, как у перепуганной дворняжки. Свитер, словно обваленный в земле, растянут чуть ли не до колен. Бабушка Герда связала его своими руками. Тёплыми, ласковыми руками, — которые Марни никогда не заслуживала.       Капитан, пыльный рыжий оболтус, хрипло мяукнул и хорошенько врезал Марни по ноге большой пушистой макушкой.       — Ну что такое? — Марни отвернулась от окна кабинета и посмотрела вниз, на облако шерсти, переливающееся здоровьем под светом полуденного солнца. — Вон твоя еда. Зенки-то раскрой, — повторила она выражение дяди Гектора, которым он швырялся в молодых ребят из лесопилки.       Кот повёл мордой в сторону кулака и, опёршись лапами на белые брюки, чиркнул усами и клыками о сжатые пальцы. Марни недовольно шикнула. Тщательно проверила одежду на кошачий автограф — не время для неопрятности. Она ждала гостя.       Марни присела у Капитана и раскрыла ладонь с неподвижной голубкой. Той самой, которую недорослик швырнул на пол, растоптал и уничтожил. На месте одного крыла блестел золотом обрубок. Казалось, что внутри бледного тельца сияло солнце, разливалась мягким светом миниатюрная птичья душа. Миндалевидные глазки Марни также покрыла акрилом, открывая для души естественное оконце; прочие же сколы и трещины, из которых неровными линиями сочился свет, были сделаны…       — Мной, — сказала Марни, давая коту обнюхать своё творение. Убедившись, что перед ним явно что-то несъедобное и к тому же пахнущее на кошачий вкус дурно, Капитан влажно чихнул и попытался смести это недоразумение выпадами лап. — Ну, ну. Да, немного уродливо, но что ты от меня хочешь? В первый раз кисть в руки взяла. Так на Востоке делают. Склеивают разбитое и гордо демонстрируют, где что откололось. То ли напоминание, то ли второй шанс — чёрт его знает.       Она повернулась к Капитану, но тот уже вилял от неё в репейник, не дослушав и не мяукнув на прощание. В саду стояла тёплая погода, неприлично солнечная и уютная. Было в этом нечто неправильное. Марни не нравилось, как атмосфера благоволила её решению, которое далось ей с превеликим трудом. «Ещё ничего не решено», — поправила она себя и ещё раз осмотрела тщательно подобранный костюм. Теперь она здесь хозяйка и выглядеть должна соответствующе. Ну, практически. Марни проверила под одеждой нарукавник из тонкой непроницаемой ткани, — сделан на заказ. Ремешки, обхватывающие грудь и талию, комфорта не добавляли. Но Марни работала над этим.       После ухода Луиса она так и не выбросила злосчастную визитку. Кусок качественной металлизированной бумаги три дня был воткнут в трещину доски забора, который Марни уже отчаялась починить, — что кисть, что молоток с гвоздями, — одна беда. И хроническая безрукость. Она надеялась, что к тому времени, как постыдная мысль окончательно прорастёт в её мозгу, визитку сдует или смоет к чертям собачьим. Разумеется, все дни с неба даже не капнуло; а ветер, частый гость в их горных лесах, лениво пыхтел, поднимая в воздух два-три семечка одуванчика.       Варго, Делламоре, Моро — выжглись на внутренней стороне век и каждый раз, как Марни закрывала глаза после изнурительной работы в саду или доме, кружились навязчивыми мыслями. Луис был уверен, что она в итоге передумает, поэтому оставил обратную связь, швырнул среди беспорядка, который Марни предстояло разбирать своими руками. Потому что у неё не водилось лишних денег на специалистов. Она яростно экономила, взваливая на плечи то, что было ей не по зубам. Гектор несколько раз предлагал помощь с тем или иным, но она мягко отмахивалась — как-нибудь потом, дядя, — потому что не хотела перекладывать свои проблемы на других. Особенно на тех, чью кровь она изрядно попила в прошлом. Новоприобретённая совесть, тщательно взращённая за шесть лет добровольного изгнания, работала, по мнению Марни, как надо.       Оставалось разобраться: посчитает ли она для себя унизительным позвонить по номеру и воспользоваться — не принять предложение, а именно воспользоваться, — моментом.       Кто возьмёт трубку?       Варго? Процент того, что Марни вновь вспенится, услышав самодовольную интонацию в голосе Луиса, — слишком высок. По правде, он же ничего ей не сделал. Сколько Марни повстречала таких людей? — уйму. Они всего навсего выполняют свою работу. Секретарь. Секретаришка. Пешка.       Делламоре? Интересная фамилия. Марни не надеялась найти её предположительного обладателя в сети, но узнала, что с другого языка фамилия содержит в себе слово «любовь». Это до странного её успокоило, хотя Марни никогда не была суеверной.       Моро? Марни попыталась вспомнить, на какую «о» делал ударение Луис. Она посчитала это очень важным, хотя и выходящим за рамки здравого смысла. Даже будучи бывшим членом «Чёрной мамбы», Марни никогда не контактировала с настоящим криминальным миром. Тогда она, конечно, думала иначе. А ещё была абсолютно уверена, что каждый босс — это человек чести. Пожалуй, романтические настроения из детства частично перетекли во взрослость, но на сей раз Марни не позволит им взять над собой верх.       Может, поэтому она и согласилась на встречу. Дабы раз и навсегда доказать себе, что она выросла над собой и над разрушившими её жизнь предрассудками.       Валентин Моро позвонил ближе к вечеру — на границе дня и ночи. Утомлённая Марни механически приняла звонок, не удосужившись взглянуть на экран сотового. Приехав в Бельведер, она почти сразу поменяла номер на региональный, тем самым открестившись от знакомых с Юга. Обидятся, конечно. Но Марни так и не нашла среди них тех, кого обычно именуют друзьями. Её личные контакты знали два человека — Петра и Гектор. Откуда у мистера Моро был её номер? Марни задумается над этим позже.       Незнакомый голос, вытачивающий каждое слово с искусством диктора, застал её врасплох. Лишённый резких нот глубокий поток, с вплетённым в него оттенком мягкой усталости, — о таком в вульгарных книжках говорят «бархатный». Догадаться о возрасте говорящего не представлялось возможным. Вначале Марни с нарастающим удивлением вообразила, что общается с юношей, не на много старше её: мистер Моро чеканил вежливыми фразами, звуча при этом практически не фальшиво. Марни не могла его винить: сама за много лет работы с людьми так и не научилась долго держать приветливую мину. Затем от голоса повеяло безэмоциональной прохладой, и руки Марни покрылись гусиной кожей, словно она вновь стояла перед далеко не молодым экзаменатором с тяжёлым взглядом. Она отвечала кратко, к своему неудовольствию с затяжными паузами, забывая слова. Мысли словно порхали перед ослепительно-яркой лампочкой и не могли сориентироваться в направлении; раскалённое стекло опаляло, пресекая возможность думать наперекор. Обливаясь холодным потом, Марни ответила — да. Валентин Моро, явно удовлетворённый, — бархат, ранее припорошённый кристалликами льда, вновь услаждал слух — пожелал ей хорошего вечера и положил трубку.       Марни очнулась, будто от гипноза, и уже на светлую голову поразмыслила над тем, что произошло. Наблюдая за заходящим солнцем и янтарными отблесками на листьях каштана, она пришла к согласию с собой.       — Хорошо, бабушка, — ответила Марни запоздало, стоя в пустом кабинете. — Послушаем, что он скажет. А там решим.       Воскрешённая голубка вернулась на своё место на столе из массива дуба, у кипы распечатанных документов, которые прислал ей по почте Луис.       Из-за накалившихся нервов Марни выловила хруст гравия из прочих звуков, когда машина только свернула к отелю, минуя крытый мост Бальтазара. Эта старая махина всегда казалась для неё зловещей обманкой, хотя бабушка Герда клялась, что ни у кого и в мыслях не было начинять мост подобной обязанностью. Наверняка, Луис предупредил босса, что втиснутый между плакучими ивами тоннель, кричащий среди зелёного красным, с приглашающе разинутой чёрной пастью, следует проигнорировать и съехать на прогалину, а там уже ловить поросшую бурьяном тропу.       Выходя навстречу, Марни приметила, что приближавшаяся машина была высокой. Луис учёл все нюансы этой дыры. Что ж, подстраиваться она не собиралась.       Грудь стиснуло железным обручем. Она прекрасно знала это чувство — так зверь реагирует на крадущегося неподалёку хищника. Ощущение опасности. Сладкий, как мёд, адреналин. «Не переусердствуй», — отдёргивала себя Марни. Одно дело ходить по краю крыши, другое — прыгать с Бальтазара и надеяться, что бешеный поток не раздробит о камни. Главное, чтобы Валентин Моро не был сравним с Кровавым утёсом, — никаких шансов.       Их было двое.       Первым, со стороны водителя, вышел крупный мужчина в деловом костюме. Несмотря на жару, пиджак он не снял, что Марни отметила — и мысленно щёлкнула себя по лбу. Такими темпами она запутает саму себя. Ни на чём не задерживая взгляд, мужчина открыл пассажирскую дверь, и, ступая на белые лепестки, появился Валентин Моро в белоснежной рубашке, подстать рододендронам, зашумевшим от налетевшего откуда ни возьмись ветра.       Обоняния коснулся специфический запах болотного багульника — неужели подобрался так близко к отелю? Нехорошо.       Бородатый здоровяк, — личный водитель? — смахнув, наконец, маску безразличия, закрутил головой в поисках дурманящего аромата, шедшего, скорее всего, со стороны Алого болота. Один мистер Моро оставался недосягаем для магии лиловых цветков. Он уверенно шагал вперёд, не сводя с Марни глаз, таких насыщенно зелёных, каких она ещё никогда не видела. Под правым — две симметричные родинки, убегающие тёмной слезой; над левым — старый шрам, молнией пронзающий чёрную бровь.       — Мистер Моро, — Марни решила поздороваться первой. Голос автоматически возвысил вторую «о». На лицо бросилась тень неуверенности: для Запада у Валентина уж больно смуглая кожа.       — Мисс Раус.       Успокоенная его не дрогнувшим замечанием голосом, Марни как можно незаметнее расслабила вздыбленные, как у настороженной кошки, плечи. Зелёный свет чуть померк за опустившимися ресницами — её напряжение не осталось в тайне.       Северное сияние — вот что напоминали его глаза. Всполохи переливающегося атлáса на холодном тёмном небе. Красиво. Но пугающе неестественно. Слишком чуждо на человеческом лице.       — Пойдёмте в кабинет. Сюда, пожалуйста.       Гость кивнул и послушно последовал за ней в сад — немногословен. Здоровяк остался у машины и уже с нескрываемым любопытством разглядывал зеленеющую скалистую даль живым взглядом. Борода топорщилась от улыбки, делая его похожим на добродушного дядюшку. Ну вылитый Гектор. Когда всё идёт по плану…       Тем временем мистер Моро, вышагивающий позади, но заметный краем глаза, смотрел прямо, как солдат на марше, и казался совершенно не заинтересованным природным уголком отеля, который Марни к его приезду тщательно причесала, как смогла. Это её обидело, но больше смутило, — откуда такой интерес на словах, а на деле полное равнодушие? Чего-то ей не договаривали.       — Объясните, — бросила Марни в спину мистера Моро, когда пропускала его в кабинет, — вашу настойчивость.       Резковато получилось, но гены пальцем не раздавишь.       — Отчаяние, — с готовностью ответил он, садясь на диванчик у столика из спила дерева. Марни присела на противоположный и потянулась к папке с документами.       — То есть?.. — осторожно спросила она, живо заинтересовавшись. Об «отчаянии» по телефону разговора не было.       Белая рубашка слепила, как снег под зенитным солнцем. На сгибе локтей — подтяжки. Подобный аксессуар мужчины уже давно не носят. Чёрные ремешки, окаймлённые узором из тонких блестящих нитей. Марни силилась рассмотреть, — вдруг какая отличительная символика, но внаглую пялиться не решилась. Заметила только, что серебристые росчерки так же блестели и в уложенных чёрных волосах, преимущественно на висках.       Сильнее возраст выдавали руки: угловатые, с длинными неаккуратными пальцами, будто скульптор ваял их второпях, а потом по горькой случайности обжёг чем-то едким.       — Позволите?       При взгляде на зажигалку в паучьих пальцах Марни внутренне скривилась, что, к досаде, пустило импульс в уголок губ. И прежде чем она ответила, металлическая коробочка исчезла в кармане брюк, подпоясанных ремнём, который был сплошь усыпан мелкими заклёпками. Шипы. Для генерального директора крупной инвестиционной компании выбор более чем интересный. Когда-то у неё был такой же, правда, в комплекте с потертыми на коленях джинсами и футболкой в пятнах моторного масла.       — Простите, — Марни поспешила сгладить углы, — дерево хорошо впитывает запахи, поэтому в отеле не разрешалось… не разрешено курить. Сад в вашем полном распоряжении.       — Понимаю, — сказал мистер Моро обесцвеченным голосом. Спина его оставалась натянутой, как струна, — готовый к прыжку хищник. Марни заметила, как саму её начинало сковывать леденящее грудь напряжение, и переспросила более твёрдо:       — Насчёт отчаяния. Возможно, я лезу не в своё дело, но мне хотелось бы соразмерить риски.       Мистер Моро еле заметно склонил голову набок. Живой жест, от которого Марни стало легче, — давно она не встречала персон с немигающим взглядом.       — Риски и доходы? — произнёс он деловую фразу, тем самым напомнив об огромной сумме, которую предлагал. — Как бизнесмен, который давно варится в торговых операциях, могу заверить, что риски есть всегда, но в моих же интересах не допустить, чтобы кровососы из налоговой докучали нам обоим.       — Вот как? — Марни нахмурила брови.       — Ничего предосудительного. — Он откинулся на спинку дивана, наконец, расслабив широкие плечи. Галстук мистер Моро не носил да и вовсе показной небрежностью не пренебрегал. Лучи солнца, минуя расстёгнутые верхние пуговицы, высветили ровную светлую линию, убегающую под покров воротника, к созвездию мелких родинок. Ещё один шрам? — Мне претит лишнее внимание и сопутствующая этому возня. То же касается моего подопечного — если не в большей степени.       Микити Кейс.       Паренёк с лёгкой формой умственной отсталости, как указывала прилагающаяся к документам медицинская карточка. Выражение «лёгкая форма» не говорило Марни ровным счётом ничего, кроме как о предвещании больших проблем к не менее большим деньгам. «Эдельвейс» — далеко не курортное место, а вполне себе пристанище для суровых охотников. Было, разумеется. Времена, когда на ужин готовили подстреленных кроликов или перепелов, — минули безжалостно и бесповоротно.       — Боюсь, мой отель не совсем подходит для людей… — Марни сделала паузу, чтобы выбрать слово понейтральнее: — С особенностями.       — Вот как? — Видимо, её попытка в вежливость его повеселила: тонкие губы тронуло подобие улыбки. — Отнюдь. Город с его гомоном и чрезмерным любопытством не раз доводили моего питомца до опасного его здоровью возбуждения. Здешняя тишь пойдёт ему на пользу. Эти особенные очень ранимы. Вы согласны, мисс Раус?       — Да, — сказала Марни и краем глаза скользнула по фарфоровой голубке. Особенные — не просто так она вспомнила это слово. Мистер Моро проследил за её взглядом, пару секунд задержавшись на странного вида птице. Или показалось?       Молчание после шёпота «да-а» затягивалось. Горло пересохло. Последний звук выкачал из лёгких воздух, оставив давящую оскомину. Если бы на месте Марни сидела бабушка Герда, то на столе уже давно бы дымились кружки с ароматным чаем, и тревожную заминку можно было бы запить. Но нет. Марни не хотела быть слишком гостеприимной.       Валентин Моро ей определённо не нравился. Его присутствие, а говоря языком суеверных дураков, его аура душила и схлопывала до раболепческого всхлипа.       Зелёные глаза — не шёлковые одеяния Авроры, а токсичные озёра близ промышленных труб. Марни тонула. Она боялась раскрыть рот, иначе проглотит порцию яда и позволит инфекции укорениться в мозгу — ты в ловушке, деточка. Яд уже проник через кожу.       — Отчаяние же в том, что последний инцидент с питомцем стоил нам очень дорого. Не в плане денег, нет. Здоровье… — взгляд мистера Моро затуманился. — Микити сильно пошатнулось. Что в корне расходится с последней волей моей покойной жены и, собственно, сестры несчастного идиота, у которого больше никого не осталось.       Марни смотрела на гостя, но видела лишь бурлящие воды реки Стикс — первобытный ужас. Руки дрогнули, побуждаемые к привычному жесту, — заткнуть уши. Но, увы, она уже не маленькая девочка. Так просто ей от буки не отгородиться.       — Мы можем помочь друг другу, мисс Раус.       — Правда?       Она видела бабушку, в одиночку борющуюся с кипящими волнами; бабушку, стремительно увядающую из-за каждого треклятого инцидента. Марни так и не успела протянуть ей руку. Помогать было слишком поздно.       — Ваши ладони, — искусственный бархат вернул в реальность, в солнечную, но чаще дождливую и неприветливую реальность. — Вам нужна аптечка?       «Как же плохо он играет», — подумала Марни и потянулась за салфетками, чтобы промокнуть открывшуюся ранку. Цена за прилизанный цветник, который никто не оценил.       — Пустяки.       Порез и правда был ничтожным. Чего не скажешь об ушибленной ноге — и гордости. Нет, не годится Марни для чёрной работы.       — Почему на месяц?       — На месяц-два, — поправил мистер Моро. — Столько времени мне необходимо, чтобы достроить место, где питомцу будет жить максимально комфортно.       «Питомец» вновь резанул слух. Будто говорил о собаке, которой собирался делать конуру. А отель, значит, станет временным питомником.       — Надеюсь, мистер Варго сказал, что отель находится в непривычном режиме. Комфорта, к которому вы привыкли, здесь не будет. Пока.       — Меня всё более чем устраивает. — Мимолётный взгляд ей за спину. — Трое, исключая идиота, взрослых мужчин смогут о себе самостоятельно позаботиться. Вигго? — слегка раздражённо произнёс мистер Моро.       Марни с вопросом на языке «а кто позаботиться об идиоте?» застыла, снова позабыв о дыхании. Как, чёрт побери, она не услышала его приближения? Даже лёгкая как пух Петра не минует сад, не понаделав шума. Лишь Марни знала обходные пути и места, где земля поглощала шаги, — вызубрила, когда не желала попадаться бабушке Герде на глаза.       Вигго, вблизи оказавшийся ещё масштабнее, виновато приклонил голову:       — Прошу прощения. Но это срочно. — И указал на сотовый телефон, практически утонувший в бугристой руке.       — Минута, и мы вернёмся к разговору.       Марни слегка опешила от приказного тона, но сослалась на профессиональную — эгоистическую — привычку, какая водилась у высокопоставленных лиц. Кивнула и тоже решила подняться, размять затёкшие ноги. Да проветрить голову.       Так как гость ушёл под тень каштанов, ей ничего не оставалось, как двинуться в противоположную сторону, к пруду, переливающемуся солнечными бликами от знойного ветерка. Марни наклонилась к воде и всмотрелась в своё отражение в догадках, насколько она выглядела жалкой и испуганной, что удостоилась обеспокоенного взгляда Вигго, когда проходила мимо него.       — У вас замечательный сад, мисс Раус, — зашёл с козырей Вигго, возникший за спиной неслышно, словно призрак. — Диковатость только шарма ему придаёт. Глядите, кортадерия лезет через забор; не смейте убирать — она прекрасна даже зимой.       — О, теперь знаю, как зовётся та огромная метла, в которой я в детстве пряталась.       Смех покрыл её сладкой патокой с головы до ног. Пришёл черёд за сегодня удивляться во второй раз: как один человек мог отталкивать своим присутствием, в то время как другой — притягивать секундным появлением? С учётом, что явились они вместе.       — Вигго.       Он протянул натруженную, рубцеватую руку, и Марни без колебаний вскинула свою. Маленькую, побелевшую на костяшках, с вспухшими пальцами от свежих царапин. Рукопожатие щекотнуло лёгкой кисеёй; даже приблизительно было не соизмерить вес и силу — не дали.       — Делламоре?       Седые брови удивлённо взлетели, кожу — редкого оливкового оттенка — прорезали глубокие морщины. Природа явно не обделила Вигго красотой. Мужественные, даже грубоватые черты лица диковинно сочетались с доброжелательным взглядом и плавной линией пухлых губ. Страшно представлять, каким он был в молодости. Десять лет назад Марни бы в такого влюбилась по уши, несмотря на неравность во всём. Рубец на левой щеке, тревожащий аккуратно подстриженные усы, говоря же словами Вигго, добавлял шарма. Притягательный мужчина, ничего не скажешь. Но Марни больше не могла себе позволить потерять бдительность.       — Верно. Обычно моя фамилия у всех вылетает из головы.       Если не смотреть на неё пристально весь день.       — Марни. Просто Марни.       — Вот так, без формальностей? Приму за комплимент. — Вигго улыбнулся и кивнул на следившую за ними рыжую морду, которая лакала воду с противоположной стороны пруда. — Твой постоялец?       — Капитан? Нет, только воду мутит и периодически таскает сюда мышей мне назло, за что получает. Замкнутый круг какой-то.       Говорить про грызунов потенциальному клиенту было не лучшей идеей, но что-то ей подсказывало: должно произойти нечто поистине исключительное — нашествие саранчи из Апокалипсиса, наверное, — чтобы Валентин Моро отказался от сделки.       Вигго весело сощурил глаза, — хвала небу, привычного цвета, как у Марни, — и присел на корточки, встретить подбежавшего кота. Капитан благодарно мяукнул, с хрипотцой прокуренной женщины, когда получил свою порцию чёса под мокрым подбородком.       — Мама очень любила кошек, — вдруг произнёс Вигго. — Даже когда они слопали всех её декоративных карпов.       Кобуры не было. Марни не успела отвести недоверчивого взгляда от ремня; попавшись, она как можно безмятежнее сказала:       — Бабушка всегда хотела развести в пруду золотых карпов.       — А ты? — Тень снова укрыла Марни от палящего солнца. Пиджак Вигго обратно не застегнул. — Чего ты хочешь?       Уехать отсюда. Куда угодно. Да только цепи лодыжки кусали.       — Карпы… — Губы растянулись в притворной улыбке. — Не такая уж плохая идея. Если пруд затопит, Капитан поможет мне их отловить.       Лицо Вигго осталось серьёзным. Гектор номер два. Какой чувствительной натурой надо обладать, чтобы настолько быстро прочесть, — Марни здесь не место. Потухший взгляд? Искалеченные инструментами руки? Натянутая косо-криво маска предпринимательницы? Что её выдало?       — Минута прошла, — тихо заметила Марни.       — Давно, — подтвердил Вигго. — Он даёт тебе время всё обдумать.       Сейчас бы небольшой дождик. Голова гудела от жары, невзирая на попытки Вигго стоять так, чтобы Марни не коснулся ни один луч солнца. А спасение находилось в двух шагах, под кронами деревьев. Под боком у зеленоглазого змия.       На спокойную воду плавно опустился обезвоженный лист в коричнево-бурых пятнах — первый звонок приближающейся осени. И надвигающихся бытовых проблем. Разобьюсь, но справлюсь, — твердила себе Марни каждое утро. Правда в том, что жертвовать собой она взаправду не планировала, иначе бы давно выставила мотоцикл отца на продажу. Билет в её, Марни Раус, дочери Натаниэля Рауса, лучшее будущее. Осталось выплатить долги. Как материальные, так и душевные.       Большие ресницы Вигго дрогнули, когда на них с бровей упала капля пота. Несахарный, но того гляди растает, бедный. И чего он нянчился? Словно сказать что-то хотел. Да свои оковы не давали.       — Загляни в холодильник на кухне, комната слева от входной двери, на верхней полке стоят бутылки с родниковой водой. Бери сколько влезет.       — Жаль, мне самому не влезть в холодильник. — Улыбка вновь топорщила усы и бороду. К глазам же жизнерадостность не вернулась.       — Не недооценивай широту души моей утвари. Мы как-то с бабушкой туда оленя запихнули.       — Это хорошо. Это нам понадобится. Малой ест за троих, — на тяжёлом выдохе сообщил Вигго.       По-видимому, всё было решено.       Когда Марни уже сделала судьбоносный шаг в сторону каштанов, её пальцы перехватили и сжали несильно, но настойчиво. Если мужчина вторгается в личное пространство, рецепторы самовольно раскрывают его запах, — чтобы запомнить нарушителя, наверное. От Вигго пахло — ничем. Как если попытаться описать запах горного воздуха и ключевой воды. Холод. Свежесть. Ничто.       — Возьми.       — Карманные часы? — Марни покрутила увесистый блин на цепочке.       — Лучше! Пепельница. Сам сделал, — с ноткой гордости объяснил Вигго. — Отдай ему. Искать чёрные бычки в траве то ещё удовольствие.       О как. И сильным мира сего свойственно нарушать правила приличия.       Капитан смерил её испытующим взглядом: «Готова, хозяюшка, принять предложение змия? Вижу, что нет. Но какой у тебя выбор, а?» — И последовал за Вигго огненной тенью.       В левой руке, мигая в такт шелесту листьев, дымилась угольно-чёрная сигарета; длинная, с серебристым ободком. В правой мистер Моро держал визитную карточку. Ту самую визитную карточку.       — Насколько вам дорого это место?       — Достаточно, — сказала Марни и пожалела: хотя её лёгкие просто отвыкли от дыма, к такому плотному никотину разве что человек без обоняния останется равнодушным. Стоически сдержав кашель, она прибавила: — Чтобы поставить подпись без особого на то желания.       — Нам необязательно друг другу нравиться. — Кольца смога не смогли сокрыть хищную ухмылку. Марни прошиб холодный пот. — Считайте меня инвестором в ваш бизнес за маленькую услугу. Помогите нерадивому мужу исполнить последнее желание жены. Я…       На какие-то секунды перед ней предстал совершенно другой человек. Глаза, что перетягивали внимание, потухли вновь, обнаруживая на коже рисунок искренней скорби. «Слеза» из двух родинок напоминала о персонаже-маске старых комедий, за чьим добродушием всегда кроется эгоистичный умысел. Но насколько бы чёрствым Валентин Моро ни казался, что-то смогло нанести ему кровоточащие раны. А как говорили местные охотники: «Кровь есть, значит — съедобно». Живое, в данном случае.       — Я виноват перед ней, — сказал мистер Моро и втянул последнюю порцию токсина. Правда, и Марни досталось: — Знакомое чувство, я прав? Нам обоим есть перед кем попросить прощения.       Вспышка алой боли за правым глазом смахнула радушие, как ореховую шелуху со стола. Мозг, затуманенный эмоциями, молниеносно отправил сигнал рукам, закрыть инкрустированную крышку с варварским щелчком. К сожалению или к счастью, мистер Моро оказался ловчее и убрал пальцы прежде, чем они остались в пепельнице вместе с окурком. Когда до сердца дошло случившееся, оно сделало кульбит, вобрав всю кровь с лица. Марни пошатнулась, внутренне, но не внешне. Готовая схлестнуться взглядами с мистером Моро, она, к своему изумлению, не встретила никакого сопротивления. Полное и уничтожающее равнодушие. Он играл с ней, как Капитан с недалёкими мышками. Пощипывал за загривок во имя извращённого удовольствия, но не спешил перекусывать шею. Если Марни извернётся, — а она извернётся! — то первая вцепится ему в горло.       Имел ли он право натравливать на неё псов из службы безопасности, чтобы узнать, — а хозяйка отельчика, оказывается, в долгах как в шелках. Марни же на него не работала! Насколько глубоко на неё капнули? Достаточно, чтобы захлопнуть ловушку. Но накрепко ли она закрыта?       — Невежливо без разрешения рыться в чужих делах, мистер Моро.       — Будь у вас ресурсы, сделали бы то же самое. Не поверю, если хотя бы не попытались, мисс Раус. — Визитная карточка изящно рассекла воздух по кругу. — Как видите, мы с вами чем-то похожи. Оба не умеем, да и не особо хотим притворяться. Вы интереснее, чем описывал Луис, — добавил он, близоруко сощурившись.       — Месяц, говорите? — Марни скрестила руки на груди. Ей совершенно не хотелось слышать свою социальную оценку от секретаришки, — если он вообще таковым являлся.       — Два.       — Тогда я попрошу прибавку.       — Да, мы непременно сработаемся. — Мистер Моро уважительно кивнул и жестом предложил вернуться в кабинет. — Укажите сумму, и Вигго выпишет чек на её половину. Если же вы мне не доверяете, то ждите его завтра рано утром с наличным. Где-то в пять утра. Мы люди занятые.       — Я сделаю завтрак на двоих.       — Уверен, он это оценит, — холодно прокомментировал мистер Моро. Ему явно не понравился их близкий с Вигго контакт — победа, хоть и на детском уровне. — Но не сильно его удерживайте. У Вигго много работы. Полагаю, как и у вас.       Фарфоровая голубка легла в руку Марни, такую грязную, что крыло и грудка пошли пятнами и из белого сделались серыми. При ледяном свете луны глаза птицы потускнели. Шрамы, источавшие золотую кровь, превратились в обычные уродливые трещины. И на что она надеялась? Как вознамерилась взлететь, когда с рождения была лишена одного крыла? Когда была особенной.       Обхватив каменное предплечье Симеона, Марни балансировала над лесным морем, тёмно-изумрудным, чавкающим миллионами веток и листьев. Кожу, защищённую лишь тонкой пижамой, стегал разыгравшийся к ночи ветер. Марни не возражала и без стеснения открывалась шаловливым прохладным пальцам, пока взбиралась всё выше, к несокрушимым плечам и красивому лицу, что осталось бесстрастным к её поцелую. Она хмыкнула, немного пьяная от адреналина и страха: «Сорвусь. Кто тогда Вигго завтрак приготовит?» — и засмеялась, уткнувшись в шею, пахнущую чем-то древесно-землистым и отчасти сладким.       Забраться бы ещё выше. Взлететь вопреки всему.       Марни могла бы остановиться на этом и положить голубку на выступ колонны, — проделка, которой она баловалась в детстве, когда хотела насолить нормальным. И хлебнуть свою порцию блаженной отравы. Но ей было мало, поэтому, прижавшись к ангелу, как к давнему возлюбленному, она вытянула руку в чернильных кольцах чёрной мамбы.       Изумрудное море жадно вспенилось, принимая жертву.       Теперь ей ничего не помешает.