══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════
Когда Гарри исполнилось пять лет, мир был тих и спокоен. Даже обычно оживленная улица погрузилась в какое-то странное молчание. — Гарри Поттер, немедленно поднимайся и займись делом! — бухнуло из-за тонкой двери голосом тети Петуньи, не успело еще в доме посветлеть от падающих через окна лучей утреннего солнца. Гарри завозился в кровати, неловко сбрасывая одеяло на пол; рука нащупала очки и кое-как умостила их на переносице. Сменив пижаму на старую растянутую футболку, спортивные штаны и клетчатую рубашку, Гарри, подслеповато щурясь, выглянул в коридор, невольно ожидая, когда по ступеням прямо над его головой пронесется тяжелый стук шагов Дадли. Пролетая мимо двери в чулан под лестницей, кузен непременно грубо толкнет Гарри обратно внутрь, захлопнув следом дверь и унесясь на кухню с громким хохотом, будто сделал что-то действительно веселое. А Поттер, в свою очередь, стерпев в этот день, как и во все предыдущие, просто поправит съехавшие на бок очки, и появится на кухне минутой позже, принимаясь помогать Петунье с завтраком. Женщина не позволяла ему касаться приборов, обычно наказывая просто прибирать мусор, содержа кухню в чистоте, и мыть посуду. Однако Гарри подозревал, что стоит ему стать взрослее, как готовка завтрака ляжет на его плечи уже полностью. Однако в это утро Дадли по лестнице не спустился. Гарри замер, прислушиваясь. Странно. Тетя всегда будила его в одно и то же время, за ней неизменно поднимался сначала сын, а потом и муж — Вернон Дурсль. Вспомнив о существовании третьего члена семьи, Гарри ужом выскользнул из чулана, невольно запаниковав. Тетя Петунья не пугала мальчика так сильно, как это делал ее муж. Гарри не нужно было делать абсолютно ничего, чтобы схлопотать от него грубое слово или даже сильную оплеуху, после которой в теле обычно появлялась противная тупая боль, а кожа на месте удара принимала фиолетовый оттенок. И это было настолько отвратительно стыдно, потому что даже Дадли, несмотря на все выходки, никогда не получал от Вернона даже малой части того, что Гарри испытывал ежедневно. Петунья суетилась на кухне. Мальчик с некоторым удивлением заметил, что она занимается не только их обычным завтраком, но и, кажется, пирогом — духовка была включена. — Не стой столбом, мальчишка, — заметив его, недовольно шипит Петунья, нетерпеливо подзывая Гарри к себе. Тот, испуганно вздрогнув, мгновенно подчинился. — Почисти яблоки, и побыстрее. Как закончим здесь, нужно будет съездить за покупками. Несмотря на очевидно раздраженный голос тети, Гарри предвкушающе встрепенулся; как бы странно это ни звучало, но вне дома Петунья всегда относилась к нему ласковее. Могла даже иногда что-нибудь купить. Мальчик с невольным трепетом ждал каждую такую поездку, поскольку Дадли практически всегда отказывался составлять матери компанию. И даже тогда, когда двоюродный брат все-таки сопровождал мать в магазин, — поход этот не превращался для Гарри во что-то крайне неприятное. По крайней мере, до возвращения домой. Не зная родительского тепла, вынужденный постоянно закрываться в себе, Гарри тем не менее отчаянно тянулся к любому проявлению внимания и заботы. Для пятилетнего ребенка все еще были далеки от понимания мотивы его опекунов. Почему они его не любят? Это правда все из-за того, что родители Гарри были плохими? Они чем-то обидели тетю Петунью и дядю Вернона, потому те так его ненавидят? Или это он — плохой? Неправильный?.. Наверное, за одну такую прогулку, хоть за один недолгий потеплевший взгляд Петуньи Гарри мог перетерпеть все те унижения, что испытывал большую часть своей короткой жизни.══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════
Взгляд зеленых глаз несколько раз проходится по небольшому списку, выполненному кривоватым почерком тети Петуньи. В супермаркете шумно и людно, и маленький щуплый Гарри, замерший почти посередине прохода рядом с большой тележкой на колесиках, чувствовал себя маленьким одиноким островом внутри людского течения. Тетя Петунья уже скрылась в магазине, направившись к прилавкам с мясной продукцией, отправив Гарри в «отдел молочки». Засуетившись от недовольных комментариев других покупателей, Гарри толкнул тележку по направлению к своей цели. Потом, как только все продукты из списка будут уложены в нее, ему нужно было найти тетю Петунью, чтобы той не пришлось нести покупки из своей части списка в руках. У нее это обычно вызывало недовольство. Собрав все необходимое, проверив срок годности и дату производства, как его учила тетя, Гарри двинулся вглубь магазина. Петунья заметила его сразу же. — Гарри, давай, иди сюда! Не «Гарри Джеймс Поттер». Не «несносный мальчишка» или «неблагодарный выродок», что так часто доносились до него вместо имени. А «Гарри». Мальчик был только рад ускориться, толкая впереди себя тележку. На губах у него непроизвольно растянулась радостная улыбка, а в груди растеклось щемящее счастливое тепло. «Гарри». Он — «Гарри». Петунья смотрит на него удивленно, но уголки ее губ тоже непроизвольно дергаются вверх. Она складывает продукты в тележку, а потом негромко сообщает, наклонившись к Гарри: — Я взяла тебе пирожных в шоколадной глазури. Заберешь, когда приедем. Постарайся не попасться с ними Вернону или Дадли, хорошо? Гарри активно закивал, глаза его сверкали. Неужели, пирожные! Они доставались ему так редко, и то в основном потому, что его кузен был не в силах съесть все; а тут целая упаковка — и только ему! Но мальчик понимал также и то, что если он, измазанный подтаявшим шоколадом, действительно попадется Вернону или Дадли, который мгновенно сдаст его отцу, то попадет не только ему. Выговор будет ждать и тетю. — Спасибо большое, тетя Петунья! Я не попадусь, обещаю! Глаза Петуньи, и так похожие сейчас на расплавленный шоколад, теплеют, а в уголках появляются морщинки, когда она слабо улыбается и гладит его по голове, ероша черные волосы. Гарри замирает, едва не задержав дыхание. Его никогда не гладили по голове. — У тебя сегодня день рождения, Гарри. Это меньшее, что я могу сделать. Взгляд Петуньи остановился на глазах Гарри и вдруг стремительно погрустнел. Все лицо ее неожиданно словно постарело и осунулось. Мальчик невольно испугался, хватая женщину за руку. Она никогда не позволяла ему трогать ее, но сейчас даже ничего не возразила. — Прости, тетя Петунья, прости, — испуганно затараторил Гарри, почти готовый расплакаться. Еще никогда он не видел этого выражения на лице родственницы, и сейчас понятия не имел, что ему делать. — Что бы я ни сделал, пожалуйста, я больше так не буду! Осмысленность возвращается в глаза женщины, когда она слышит испуганный детский лепет. Тряхнув закрученными в кудри волосами, она останавливает Гарри жестом. — Ничего, Гарри, все в порядке. Просто... твои глаза прямо как у матери. Такие же яркие и зеленые. Боже, знал бы ты, как сильно я скучаю по ней иногда... Это была первая фраза, в которой Гарри не услышал оскорбления своих родителей. Первая фраза, в которой мальчик отчетливо услышал горе и тоску.══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════
Но подумать о словах тети как следует Гарри не успевает; вот, они уже дома, и Петунья снова превратилась в себя прежнюю — черствую, жестокую женщину, не питающую к племяннику никаких мало-мальски добрых чувств. Опасаясь, что тетя передумает отдавать ему пирожные, Гарри стянул их еще в машине, сунув за пазуху, а потом просто спрятал под подушкой в своем чулане. Все семейство Дурслей собралось в гостиной за ужином. Гарри есть вместе с ними не полагалось. Обычно его сажали подальше от общего стола, и чаще всего Гарри ел за чем-то вроде барной стойки, отделяющей угол, отведенный под кухонный гарнитур, от самой гостиной. Так было и сегодня, только за исключением того, что к чаю был памятный яблочный пирог. Для Гарри сегодня прямо-таки праздник. Вернон не обращал на него особого внимания, рассказывая Дадли что-то про свою работу, Петунья с подчеркнуто брезгливым выражением лица подвинула в сторону мальчика тарелку с остатками пирога, и в целом день обещал закончиться вполне безболезненно и даже приятно. Но кто-то сверху, видимо, решил, что Гарри сегодня слишком счастливый. Дадли, которому явно надоело слушать отца, — все-таки разговоры о таких сложных вещах, как дрели, конференции и бизнес, мало чем могли заинтересовать пятилетнего ребенка, — решил обратиться к своему любимому занятию, которое всегда развеивало его скуку, — к игре, в которой Гарри неизменно оказывался жертвой различных неприятностей. Вот как сейчас. Дадли, воспользовавшись тем, что Вернон отвлекся на жену, вылез из-за стола так проворно, как, казалось бы, человек с лишним весом не смог бы двигаться при всем желании, и подкрался к Гарри. Последнему совершенно не понравился взгляд кузена, направленный на стоящую недалеко от него вазу, в которой стояли уже немного подвявшие пионы. Это была одна из любимых ваз тети Петуньи, входящих в какой-то антикварный набор. Чистый фарфор, ручная роспись эмалью. Помнится, Вернон тогда неплохо раскошелился, чтобы угодить жене, коллекционирующей подобные вещи. — С Днем Рождения, дорогой кузен, — отвратительно мерзко, как умеет только он, на грани слышимости хихикает Дадли, а затем толкает вазу так, чтобы она упала на пол по другую сторону стола, рядом с Гарри. Сердце замирает в грудной клетке, а время словно тормозит свой ход. Гарри хотел было крикнуть что-то вроде «нет, не надо!», или предупредить взрослых, собравшихся в противоположной части комнаты и совершенно не обращающих внимание на детей, перешептываясь о чем-то между собой, но ни звука не вырвалось из так и не разомкнутых губ. Панические мысли и слова оправдания метались у него в голове, не находя выхода. Единственное, что Гарри пытается сделать, когда неожиданно ощущает стук сердца где-то в горле, так это поймать вазу на лету; будет не так страшно, если только запревшая вода и цветы окажутся на полу, чем если вместе с ними там будут и осколки дорогой посуды. Он, естественно, не успевает. Звук разбившегося фарфора оглушает; Поттер падает на пол, больно стукнувшись коленками и замерев с поднятыми над осколками руками. Гарри требуется мгновение, чтобы прийти в себя и осознать, что его трясет от ужаса, и что он не может оторвать от того, во что превратилась ваза, любимая ваза тети Петуньи, своего широко распахнутого взгляда. «Дядя Вернон меня убьет». Неожиданно ясно вспыхивает эта мысль в голове Гарри одновременно с тем, как он слышит визгливый голос Дадли, оказавшегося неожиданно далеко от места происшествия: — Папа! Мерзкий Поттер разбил мамину вазу! Накажи его! «Накажи его, — набатом отдается в голове Гарри последняя фраза. — НакажиегоНакажиегоНакажиегоНакажи...» Словно в замедленной съемке мальчик видит, как огромная туша Вернона оборачивается на голос сына, как багровеет кожа лица, маленькие глаза наполняются какой-то неестественно животной ненавистью и злобой. Гарри понимает, что со своего места Дурсль не может сам увидеть разбитую вазу, но с чего бы ему не верить Дадли?.. Время неожиданно перепрыгивает на несколько драгоценных мгновений вперед, и Гарри чувствует, как внутренности его покрываются коркой ледяного страха, когда он поднимает взгляд на нависшего над ним Вернона Дурсля. «Нет, не может такого быть, — слабо думает мальчик, смотря прямо в глаза своего величайшего страха и боясь пошевелиться, — это все не реально, не реально, нереально, нереальнонереальнонереально...» Сильный удар по лицу, тем не менее, вмиг разрушает его слабые попытки отстраниться от происходящего. В уши хлынули громкие злые слова, но Гарри, влетевший боком в деревянные ящики кухонного стола и больно ударившийся головой и ребрами о металлические ручки, не понимает их смысла. Смутно он слышит испуганные крики тети и почему-то отчетливо понимает, что та пытается успокоить Вернона. Но тот словно обезумел. Носок домашнего тапка болезненно тыкает Гарри в живот, заставляя его сползти на пол и всхлипнуть от боли и едва сдерживаемых слез. В голове все больше укрепляется паническая мысль, что опекун его либо попросту убьет, либо сильно покалечит, а Гарри совершенно точно не хочется возвращаться в не такие давние времена, когда он ходил с гипсом, сломав руку при падении с лестницы. Прекрасное разнообразие, что тогда он споткнулся сам, а не его толкнули. Тем не менее, воодушевления пятилетнему ребенку это не добавляет. В отчаянии он делает единственную возможную вещь: не обращая внимания на терзающую тело боль, Гарри вскакивает и бежит прямиком к выходу из дома, не замечая препятствий у себя на пути. В коридоре он резко падает на пол, поскользнувшись на ковре, лежащем поверх гладкого лакированного паркета. Руки подставить мальчик не успевает: голова его от неожиданности неконтролируемо мотнулась вперед, а череп пронзило болью, заставив Гарри вскрикнуть. Раздается тошнотворный хруст, и ребенок с все еще нарастающей, уже неконтролируемой паникой чувствует, как по губам стекает что-то теплое. Это становится последней каплей для перегруженной детской психики. Приходит в себя Гарри уже на улице, продрогший, в одной домашней футболке и шортах. Ночи в Литтл-Уингинге этим летом были особенно холодными. Гарри замирает посреди пустынной ночной улицы, пытаясь восстановить дыхание. Мозг все еще не осознает, что погони нет, сердце бешено колотится, гоняя кровь, а мальчик не может нормально вдохнуть, потому что легкие его сводит спазмами от все еще текущих по щекам слез и неконтролируемо вырывающихся изо рта хрипящих всхлипов. Дрожащими руками Гарри трет лицо, размазывая все еще текущую из носа кровь. Сломанный, он опух и явно посинел, и Поттер еще раз всхлипывает от ноющей боли в передней части черепа. Когда паника оседает на дне его сознания, никуда не исчезая, но и не туманя мысли, Гарри оглядывается и понимает, что не знает, где он оказался. Мальчик судорожно обхватывает себя руками, сильно впившись ногтями в кожу предплечий, и делает несколько шагов вперед, щурясь в темноту. На ближайшем доме он видит табличку, гласящую: «Улица Рябиновая, д. 46Б». Поежившись от побежавших по позвоночнику мурашек, Гарри оглядывается назад. В темноте ночи улица кажется бесконечной, и ни в одном из домов не горит свет. Даже фонарные столбы, которые должны освещать проезжую часть, сейчас не подавали признаков жизни. Может быть, просто свет отключили?.. Эта мысль Гарри не успокаивает. Он разворачивается в обратную сторону и идет туда, откуда, кажется, пришел. Ночь полнится шумами. Стрекочут цикады на участках, где-то каркает ворон. Порывы ветра изредка проносятся вдоль улицы, обдавая одинокого ребенка холодом. Он шел уже очень долго. Рябиновая улица сменилась Черничной, потом Глиняной, а теперь он замер у поворота на Печальную. Никакой Тисовой и в помине не было. Гарри успокаивало лишь то, что он все еще находится в Литтл-Уингинге, судя по адресам, выгравированным на заборах жилых домов. И мальчик все еще не встретил ни одного коттеджа, в котором горел бы свет. Он настолько отчаялся, что время от времени перелезал через невысокие заборы и стучался в чужие двери и окна. Никто на его зов не откликался. Город словно был мертв. Гарри было страшно и невозможно холодно, и он даже не понимал, почему. Фаланги пальцев буквально окоченели, отказываясь двигаться. Его выдержка начинала сдавать. И только Гарри хотел просто опуститься на землю и отчаянно расплакаться от безысходности, он заметил бредущую по тротуару ему навстречу человеческую фигуру. Гарри встрепенулся, шмыгнув носом (в пазухах все еще было влажно) и вытянув тонкую шею. Он был настолько воодушевлен, что совершенно не обратил внимания на странный, откровенно отталкивающий вид этого человека. Он шел, пошатываясь из стороны в сторону, точно пьяный. Одет человек был в странного вида балахон, похожий на плащ; тот мрачно вился то в одну сторону, то в другую, подчиняясь движениям хозяина и дуновениям ветра. На голову человека был натянут бесформенный капюшон, тенью закрывающий лицо. — Мистер! — оглушительно громко прозвучал голос Гарри в тишине улицы. Мальчик бросился навстречу незнакомцу в балахоне. — Мистер, пожалуйста, помогите мне, я... Заметив стремительно приближающуюся, что-то кричащую ему фигуру, неизвестный замер, а потом, как-то хищно пригнувшись к земле, неожиданно проворно и неимоверно быстро бросился навстречу бегущему к нему мальчику. Сбитый с толку такой реакцией, Гарри было тормозит, но все уже бесполезно. Единственное, что он успевает заметить, так это горящий адским пламенем взгляд кроваво-красных глаз в тени капюшона. В считанные мгновения настигший его человек едва не сбивает мальчика с ног, сжав в крепкой хватке. Поняв, что сейчас произойдет что-то страшное (Петунья часто рассказывала ему и кузену о том, что незнакомцы могут сделать с маленькими детьми, находящимися без присмотра), Гарри стал отчаянно вырываться. Он попробовал закричать, но чужая сухая ладонь мгновенно закрыла ему рот, заглушая все издаваемые ребенком звуки. А, услышав над своей головой животное рычание, мальчик замирает, точно олень в свете фар, широко распахнув глаза, на дне которых плескался первобытный ужас, так и оставшийся незамеченным никем в мире. Следующие мгновения Гарри описал бы как нескончаемую, невыносимую боль, агонию, распространившуюся от вмиг онемевшей шеи по всему телу и помутившую взгляд. Гарри кричал, громко кричал, звал на помощь, кусался, царапался, пытался пнуть удерживающее его существо; человеком напавшего уже язык не поворачивался назвать. Мир все же создал этих тварей. Все же позволил им существовать. Гарри теряет сознание спустя пару минут, потеряв все силы на то, чтобы сопротивляться. Его тело сначала сломанной куклой повисает на руках у вампира, а потом, безжизненное, с глухим стуком падает на асфальт. Из разорванного горла еще какое-то время течет кровь, но и она скоро замирает. Этой ночью Гарри Поттер умирает.