Заигрались

Концерт идёт полным ходом. Зал тёплый. Даже на самые тонкие шутки реакция — бешенная. Аж приятно… — А-а-а теперь импровизация «Меняй»! — оглашает Стас и прокручивается вокруг себя на барном стуле. — Вот прям «Меняй»? — нарочито удивляется Шастун. — Прям «Меняй»? — поддерживает Попов и тоже чуть ли не падает с кресла. — Да, прям «Меняй»! Выходят Арсюха и Димуха, — затем Шеминов обращается к залу: — Сейчас нам нужно выбрать тему. А с этим нам поможете вы! Любые предложения! Любые… Та-а-ак, сегодня было много бытовухи… Может, что-то волшебное? Что-то, ну, сказочное? Из недр зала раздаётся: — Робин Гуд и Дева Мариан тридцать лет в браке! — Да, давайте, — соглашается Стас. — Димон, ты — Робин Гуд, Арс — соответственно, прекрасная Дева Мариан. У вас на носу тридцатая годовщина со дня свадьбы. Поехали! Дима кивает, Арсений отпускает книксен, уже «вживаясь в роль», дальше — музыкальная заставка, свет, аплодисменты. Они начинают играть. Дева Мариан гладит бельё и ругается, мол, все мужики, как мужики, а её — «в грёбанных лосинах». Диалог как-то переносится на тему забытого юбилея, потом тёщи-королевы, потом — шерифа Ноттингемского, который как-то слишком часто трётся тут неподалёку. Они скандалят. — Ну, всё! — в какой-то момент вскрикивает Дима. — Всё! Мы — взрослые люди! Давай уже просто перестанем орать, как умалишённые! — Меняй! — Давай уже просто помиримся! — Меняй! — Давай… Давай уже, блять, просто потрахаемся! — Ну, наконец-то! — подхватывает Арс. — А то тридцать лет живём вместе, а я всё — дева и дева! Иди сюда! — Это ты иди сюда! Попов в один прыжок оказывается рядом и срывается на поцелуй — театральный, естественно — наклоняя Диму вниз, заставляя прогнуться в спине и закрывая их лица от зала. Но что-то идёт не так: Арс промахивается. Он не утыкается Позову в щёку, как планировалось, а по-настоящему впивается в его губы. Дима, понятное дело, теряется от неожиданности, поэтому не справляется с балансом и, чтобы не упасть, обвивает шею напарника. Арсений наклоняется ещё ближе, углубляя их неожиданный поцелуй. В зале визг, но только из-за эмоциональности сцены: вряд ли с ракурса зрителей что-то будет видно. А вот у Матвиенко, сидящего сзади, едва не отваливается челюсть. Лицо Шастуна вытягивается и бледнеет. Стаса пробирает истерический смех. У Позова подгибаются ноги, и он оседает на пол. Арс поддерживает его, помогая «приземлиться», пересекается с ним взглядами, растерянно раскрыв рот, затем шумно набирает в грудь воздуха и выдаёт в зал какую-то шутку, закрывая тему. Стас сигнал понимает и жмёт на звоночек. — Всё! На этом закончим! И снова музыка, аплодисменты — идут одной сплошной стеной шума. Дима непроизвольно касается своих губ. На них ещё чувствуется невесомый призрак чужого тепла. А в мыслях только один зациклившийся, как на плохой пластинке, момент: те жалкие несколько секунд, когда Арсений был к нему ближе, чем когда-либо. Позова вырывает из транса приглушённое «эй». Это Арс подаёт ему руку, помогает встать и улыбается, но как-то зажато. Дима улыбается в ответ, пытаясь таким образом немного сбить напряжение. Они усаживаются на свои места. Концерт надо продолжать. Подумаешь, случился казус! С кем ни бывает? Но вот на душе что-то неспокойно. Произошедшее всё никак не выходит из головы. От этого внутри бурлит не только ощущение стыда и неловкости, но и что-то ещё — что-то непонятное, необъяснимое, однако вовсе не негативное, даже приятное. Дима мысленно обзывает себя долбоёбом и пытается сосредоточиться на выступлении. Получается слабо. Да и Арс, к слову, тоже немного поник. Так что оставшуюся часть концерта приходится тащить Серёже с Антоном на своём горбу.

***

— Можно тебя на пару слов? — Арс дёргает Позова за рукав, когда они всем коллективом уже плетутся из гримёрки в сторону выхода, получает согласный кивок и кричит остальным: — Мы догоним! — Ага! — отстранённо издаёт Стас, параллельно ругаясь с опаздывающим водителем по телефону. — Послушай… — оставшись с Димой тет-а-тет, Попов вздыхает и пытается собраться с мыслями. — То, что я… ну… сделал — это было случайно. Я просто увлёкся, заигрался, и как-то так вышло. Без обид? — Без обид, конечно. И не парься ты так — я сам хорош, — Позов крепко пожимает протянутую руку: знак того, что всё в порядке. А сам понимает, что теперь непроизвольно ловит взглядом все движения тонких бледных губ Арсения. — Фу-ух, ну и слава Богу, — улыбается Попов. — А то мало ли, что ты мог обо мне понадумать! Ну, ладно… Будем догонять? — Можем не спешить, — устало отзывается Дима. — Как я понял, машина ещё не приехала, в городе жуткие пробки, и мы вряд ли… Но Арсений перебивает его, с размаху хлопнув по плечу, и на всех парах несётся по коридору, придерживая тяжёлый рюкзак: — Кто последний, тот лох! — Сам ты лох! — Позов срывается вслед за ним и сразу же поскальзывается на гладкой плитке, но в этот раз справляется с балансом и остаётся на ногах. Арсений звонко смеётся. Он первый выбегает из чёрного входа, тут же прячась за спину Шастуна (тот давится сигаретным дымом, когда это чудо в него влетает), затем поворачивается и тычет в показавшегося на улице Позова пальцем: — Лошара! — У тебя фора была! Ты, тварь, длинноногий! — пыхтит Дима, переводя дух. Он поправляет на плече дорожную сумку и всё смотрит на просветлевшее лицо Попова. «Заиграйся как-нибудь ещё», — Позов тут же прогоняет эту странную мысль из своей головы.